Дионис

      Капитан вооружённого подразделения ЧСВ возглавлял конвой из четырёх ангелов, сопровождающий пойманного нарушителя в главное здание башен, где его немедленно хотели видеть члены правительственного Совета.       Они пересекли технический склад и направлялись к грузовой аэроплатформе цокольного этажа, чтобы попасть на третий ярус, где после новой перепланировки вертикалей образовался проход между башнями. Там их дожидались ангелы из внутреннего состава Главного руководства первой башни.       Всё бы шло несказанно благополучно по задуманному плану Сокджина, но, педантично расписав по пунктам их положение, передвижения и действия, он загнал в рациональные, предусмотрительные рамки ситуацию, обыгранную словно по инструкции. И, как трагично случается, когда излишне полагаешься на свою чересчур самоуверенную расчётливость заядлого, опытного игрока, Сокджин не предусмотрел козырной карты, припрятанной в рукаве противника.       Томас Крой шёл по пятам преступника, замыкая лаконичную процессию.        «Нельзя допустить, чтобы мы оказались на третьем ярусе, иначе нам не выбраться, — размышлял Сокджин, нажимая на кнопку вызова аэроплатформы. — Как бы тебя бесшумно скинуть с хвоста, Крой?»       Инженерные отсеки третьей башни располагают наибольшим количеством узлов и мало кому доступных ходов, чем вторая и первая башни. Ему несмотря ни на что нужно было остановить конвой именно здесь и сейчас, потому что как только они окажутся на первом этаже третьего яруса, Чонгука перехватят ангелы из внутреннего состава и предпринять что-либо будет крайне непросто и даже бесполезно.       Если мы окажемся на платформе, рассуждал Сокджин, шансы на то, чтобы провернуть что-нибудь в стиле надёжного «мозги на вынос» снижаются до катастрофического минимума, который станет для нас губительным, потому что пространство платформы недостаточно, чтобы как следует маневрировать в нём и развернуться для полноценных атак.       Сокджин машинально тронул два редчайших бельгийских пистолета на поясе, заряженных остроконечными пулями. Это были его личные, верные помощники на протяжении стольких лет работы Жнецом, что, кажется, он сросся с ними телом и душой. Он оставил своё ремесло 70 лет назад, но руки помнили приятную тяжесть холодного металла, стоило лишь прикоснуться к рифлёной рукоятке.       В его руках вновь появилась неколебимая твёрдость от каждого проделанного выстрела.       Он знал, что Чонгук полагается на его решимость и умение рассудительно взвесить все «за» и «против» слабых и сильных сторон в их, как ни крути, невыгодном положении, ведь внушительное и весьма тревожное преимущество оставалось за пушкой Томаса. Он тут же пригвоздит их головы к стене, как пришпилил бы голову рыбы к разделочной доске, стоит только оказать открытое сопротивление.       Томас Крой — вышколенный армеец, и затевать против него какую-то хитроумную комбинацию всё равно, что просить оратора отвечать конкретно на поставленный вопрос, — дохлый номер. Поэтому Сокджин отказывается играть виртуозно.       Аэроплатформа прибыла и распахнула грузные дверцы из толстого матового стекла. Капитан помешкал секунду. Прежде чем ступить на платформу, он в момент развернулся и выстрелил четыре раза — по два на каждый ствол.       Охрана без чувств положена с пробитыми навылет головами.       Крой отреагировал, как подобает военному, незамедлительно, но Чонгук оказался проворней на считанные мгновения. Благодаря наблюдательности, какую он выработал за время нелёгкой, нервной работёнки, требующей постоянно оставаться начеку, Чонгук разгадал намерения Сокджина, когда тот только прикоснулся к оружию, и с первым же выстрелом он отпрыгнул назад, со всей своей исключительной яростью и ненавистным, сильнейшим чувством вражды каблуком ботинка зарядил в живот Кройю, предотвратив его порывистую попытку вытащить из кобуры своё оружие. Крой машинально согнулся и отступил на шаг, вскинув на него резкий и пронзительно-недоумённый взгляд. Его ноздри раздулись от переполняющего его замешательства и гнева, и он готов был броситься в контратаку.       Но и тут Чонгук воспользовался сноровистым подходом.       У него в распоряжении — жалкие доли секунды, оттягивающие его прицельную кончину под дулом пистолета, пока противник пребывал в суетливой растерянности. Его руки были скованы наручниками за спиной, и он был вынужден работать ногами, осыпая Кройя шквалом коротких, быстрых ударов, не позволяя ему опомниться и схватиться за ствол. Всякий раз, как Чонгук делал какой-либо выпад или замах ногой, наручники безжалостно проявляли чувствительность к его рывкам и выпускали колючую порцию тока, впиваясь в его тело, и он содрогался в коротких судорожных позывах.       Ещё пара ударов — и Чонгук был на пределе. Противостоять электрическим разрядам становилось невыносимо и невозможно. Он остановился. Его тело скрутило в одной всепоглощающей судороге, дыхание нарушилось, лицо исказилось мучительной агонией. Он стал похож на перетянутую, перенапряжённую струну, которая вот-вот лопнет с мимолётным, неуловимым лязгом.       Его мышцы горели ужасной мукой. Он едва ли не упал на колени с беспомощно задранной головой, но раздались два скорых, не метких выстрела — и генерал опередил его.       Сокджин оказался рядом с другом и при помощи магнитного ключа капитана высвободил его из наручников.       У Кройя поистине выносливость бизона. С продырявленным животом, откуда из раны пульсирующим, бьющимся потоком извергалась кровь, и пробитым коленом, на которое он старался не опираться, Томас смотрел на них взбешённым, звериным вызовом.       Их разделяло друг от друга не больше, чем полутора метров. Хоть один из них промедлит на мгновение — и навсегда сомкнёт уставшие веки своего долголетия.       Далее всё произошло со скоростью вырвавшейся из Кройевского ствола пули. Сокджин инстинктивно оттолкнул Чонгука в сторону, — тот запнулся о бездыханное тело убитого ангела и упал, — а сам Сокджин скорчил гримасу боли на лице и глухо простонал: левое плечо задела разрывная пуля. Она, как разделочный нож, вырубила на его плече зазубрину, порвав пронзительной резкой болью мышечную ткань. У генерала изрядно поубавилось натасканной меткости вместе с тем, как изливалась кровавым фонтаном из живота его кипящая злость. Он метил в голову, но позорно промахнулся.       Томас стал захлёбываться своей кровью, давиться, но исступлённого гнева и дикой ярости в мускулах ещё хватало, чтобы д о б и т ь.       Крой не успел закрепить свою торжествующую безумием ухмылку повторным выстрелом, как Чонгук внезапно ретировался к нему, набросился в бешенстве с налитыми кровью глазами и выбил пистолет. Он повалил его на спину и сел сверху, сковав его руки по швам своими бёдрами, и с животной хваткой вцепился в его толстую, мясистую шею.       Их противостояние оказалось страшнее, чем мыслимое понимание человека, как существа разумеющего себя и свои поступки. Но природа взяла верх, и в них билось настоящее, кровавое сумасшествие выживания.       Генерал знал, что его минуты сочтены, и перестал сопротивляться, вверив себя в неумолимые жнецкие руки.       По рукам Чонгука, которые до побелевших костяшек сжимали глотку Кройя, стекал его алый, праздный триумф, который он с нескрываемым, страстным наслаждением выдавливал изо рта своего поверженного врага. В нём полыхала какая-то несказанная феерия и животный, возбуждённый восторг.       Он благоговейно наблюдал, как у Кройя в предсмертных издыхания начали закатываться зрачки.       — Чонгук, кончай! — воскликнул за его спиной Сокджин. — Пора сваливать! Кто-то вызвал подкрепление! Я только что получил информацию по их каналу. Они направляются...       На другом конце коридора послышался грузный, переливчатый шум ангельской амуниции, словно на них надвигалась стремительная стихийная волна, от которой нигде невозможно было бы укрыться.       — Сокджин, ошейник! — прорычал Чонгук. — Где мой ошейник! Дай мне ошейник сейчас же!       Он яростно встряхнул полуживого Кройя и заставил посмотреть его полумёртвым взглядом в свои глаза, наполненные презрительной, непростительной, грозной эйфорией.       Довольно ухмыльнувшись, он закрепил на его шее поданный ошейник и ненавистно процедил:       — Передавай привет своим ангелам, ублюдок.       — Чонгук, нет! — надрывисто воскликнул Сокджин, понимая, на что решился пойти его напарник.        «Если использовать эту занятную кнопочку справа — считайте, — говорил Юнги, — так как сработает пятисекундный таймер с вакуумной бомбой…».       Чонгук бросил свой последний взбудораженный безумием взгляд на свою жертву.       — Один.       Чонгук молниеносно вскочил на ноги. Пищащий звук активированной бомбы заполнил протяжённость всего коридора и резал по их нервам, напряжённым от естественного, непроизвольного страха перед столкновением с разрушительным и неуправляемым взрывом.       Два.       Из-за угла хлынула безудержная, бедственная волна ангелов с ружьями наперевес. Сокджин и Чонгук рванули в противоположную сторону что было мочи к аэроплатформе. Крой откинулся назад. Лицо его застыло в неестественной гримасе, невидящие глаза закатились так, что сверкали одни только белки, а тело продолжало вздрагивать в последних предсмертных судорогах.       Три.       Ангелы открыли огнестрельную атаку. Шаг шире, бег быстрее — и вот они внутри аэроплатформы. Кнопка «ПОДВАЛ» кулаком вдавлена до упора.       Четыре.       Дверцы начали смыкаться. Сердце в ужасе колотилось от страшного предчувствия: не успеют.       Платформа тронулась вниз.       Пять.       Завершающая единица отпела. Сокджин и Чонгук кинулись по углам платформы и в эту же секунду последнее, что они помнили, — грубо выписанные ссадины на их лицах, когда они ничком упали на пол, чтобы укрыться в образовавшейся ямке между платформой и ярусом, и облако мельчайшей трухи от выбитых безудержной взрывной волной стеклянных дверец аэроплатформы.       Оглушительная звенящая боль врезалась в уши и невыносимо разрывала их головы на части. Они потеряли сознание, погрузившись в тишайшее беспамятство.       Столица была охвачена сенсационной лихорадкой. Ещё ни разу Хосок и Чимин не видели, чтобы люди с «деревянными» лицами, высеченными равнодушием, с задранными головами и таким жадным любопытством внимали к экранам городских баннеров, где пестрели животрепещущие репортажи с места событий.        «ВЗРЫВ В ТРЕТЬЕЙ БИОИНЖЕНЕРНОЙ БАШНЕ».        «СОВЕТ ЧСВ ОТКАЗЫВАЕТСЯ КОММЕНТИРОВАТЬ СЛУЧИВШЕЕСЯ».        «ЧТО ЭТО?! ПРОСТАЯ ИНЖЕНЕРНАЯ ОШИБКА ИЛИ ПРОТЕСТ ПРОТИВ ПРАВИТЕЛЬСТВА?!»       Репортёры и телеведущие волнительно, наперебой вещали о взрыве. Теперь членам ЧСВ не удастся заткнуть голос прессы, ссылаясь на неисправность производства. Кусок свежих сплетен уже брошен на растерзание голодной общественной массе, которая настолько заплесневела в безликой, скучной рутине своего существования, что возникший скандал стал для неё глотком чистого воздуха, который воодушевлял и будоражил серые души. Предстоит хорошенько попотеть и, быть может, растолкать свои задницы с удобного, насиженного местечка за каждодневным правительственным застольем, чтобы избавить народ от волнений, ведь нечасто выпадает шанс увидеть, как на твоих глазах подрывается государственный авторитет.       И лишь двое из создавшегося столпотворения на улицах были безучастны к неоновым картинкам, освещающим ночные улицы города. Где-то над ними мелькала на баннерах третья башня. Она пыхтела, как продырявленная труба, чёрным смогом.       Хосок и Чимин протискивались между кучками народа, тупой отрешённостью пялясь себе под ноги.        «ПОСМОТРИТЕ! ЕЩЁ ОДИН ВЗРЫВ!»       Хосок невольно притормозил, словно слова диктора легли поперёк его пути. Со всех сторон его, как приставучие, назойливые липучки, облепляли реплики комментаторов.        «...ЗА МОЕЙ СПИНОЙ ВЫ ВИДИТЕ...»       Чимин, шедший поодаль, тоже замешкался и остановился, обращая тревожный взор к одному из экранов сбоку от себя. На его лицо падали крупные снежинки и моментально таяли, отчего лицо его стало мокрым.        «...ПРОИЗОШЁЛ ВЗРЫВ НА ТЕХНИЧЕСКОМ СКЛАДЕ ИНЖЕНЕРНОЙ БАШНИ...»       Хосок сглотнул. Страх холодком дёргал за напряжённые жилки внутри.        «...МЫ НЕ ВИДИМ ОГНЯ, ПОХОЖЕ, ЧТО БОЛЬШИЙ УЩЕРБ БЫЛ НАНЕСЁН ВЗРЫВНОЙ ВОЛНОЙ...»       Они нехотя, но необходимо переглянулись, потому что в каждом из них притаился зловещий, но в равной степени позволительный страх.        «...ПРАВИТЕЛЬСТВО ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ОБЪЯСНЕНИЙ ПРИЧИНЫ ЭТИХ ВЗРЫВОВ, ПОЭТОМУ НАМ ОСТАЁТСЯ ТОЛЬКО НАБЛЮДАТЬ ЗА РАЗВИТИЕМ СОБЫТИЙ И ЖДАТЬ ОФИЦИАЛЬНЫХ ЗАЯВЛЕНИЙ».       Сокджин пришёл в себя. Неизвестно, сколько времени он провёл без сознания. Звенящая головная боль мутила рассудок. Перед глазами расплывались очертания Чонгука, поодаль лежащего в бессознательном оцепенении и усыпанного осколками толстого стекла. Клубившийся чёрный дым не позволял сделать ровного, полного вдоха. В висках учащённо бился пульс.       Сокджину потребовалось некоторое время, чтобы справиться с головокружением и подступающей тошнотой. Он вспомнил о плечевом ранении с уже запёкшейся по краям раны кровью и внезапно ощутил прилив двойной дозы какой-то нечеловеческой боли, словно его сбил грузовик и несколько раз прокатился по нему.       Он подавил рвотные позывы и попытался встать на четвереньки.       Он подполз к Чонгуку. Убедившись, что тот живой, Сокджин начал трясти друга за плечо.       — Эй, Чонгук, очнись, — говорил он, но голоса своего не слышал.       Голову свирепыми переливами терзала звенящая симфония, как будто его запихнули в самый эпицентр звонницы и запустили механизм сразу у нескольких десятков колоколов.       Сокджин осмотрелся. Высота яруса была ему по шею, и всё представало его виденью в плоской перспективе. В коридоре бродил чёрный смог, облизывая гарью обломки разбитых вдребезги вертикалей цокольного этажа. Кое-как на развалинах можно было разглядеть ошмётки припёкшегося ангельского мяса.       — Чонгу-у-ук, — пытался растолкать друга Сокджин. Он с трудом перевернул его увесистое, мускулистое тело на спину и похлопал его по щекам. — Давай, ну же, очнись.       Наконец, Чонгук что-то еле слышно простонал, затем поморщился и судорожно закашлялся, расшевеливая обмякшее тело.       — Порядок? — спросил Сокджин, когда тот сел, обхватив руками голову.       Чонгук утвердительно кивнул, хотя на самом деле о порядке в его умопомрачительном круговороте противоречивого, колеблющегося замешательством состояния и речи быть не могло.       — Ты не представляешь, как же нам повезло, — проговорил Сокджин с нескрываемой укоризной. — Если бы не эта яма, которая укрыла нас благодаря опустившейся платформе, нас бы самое меньшее раскатало по стенкам взрывной волной.       Чонгук измождёно ухмыльнулся, мол, везунчики. Сокджин тоже не сдержал смешка.       — Вставай, — проговорил он и поднялся на ноги, придерживаясь за помятые, вогнутые наружу металлические стенки аэроплатформы. — По твоей милости приглашение на вечеринку получили все спецслужбы башен.       Сокджин протянул ему руку и помог твёрдо ощутить под ногами опору, придержав за плечи.       — А как же Тэхён? — сказал Чонгук, придержав напарника за локоть, когда тот взобрался на ярус. — Нужно вернуться за ним.       Сокджин фыркнул.       — Вот уж о ком действительно нет смысла волноваться, так это о Тэхёне, — сказал он. И на чонгукино недоумение добавил: — Уж мамочка-то о нём позаботится.       — Мамочка?       — Рэгги Ди его мать.       Тэхён вернулся в биокапсулу. Он понимал, что его нелёгкое самочувствие сможет улучшить только её исцеляющая полость. В противном случае, он вновь бы потерял сознание, а ему никак нельзя этого допустить. Его силы на исходе, а он мало того, что ни на метр не приблизился к свободе, так ещё и завис в биолаборатории.       — Твой отец должен был бы поведать тебе весьма увлекательную историю, — сказала Рэгги Ди, настраивая нужные параметры на пульте биокапсулы. Её голос слегка сел и звучал осипшими нотками. — Я говорила ему, что нужно было сразу всё тебе рассказать, но он боялся вызвать резонанс в его подсознании и поэтому оттягивал, пока не стало поздно.       Рэгги не переставала горько ухмыляться.       Тэхён терялся в непонимании, но с каждой минутой дурнота отступала и озадаченная напряжённость сошла, а по катетерам будто бы вливалась сила в его измождённое переутомлением тело.       Он в умиротворённой благодати закрыл глаза, ощущая, как вновь обретает мысленный покой.       Внезапно он ощутил чужое холодное прикосновение поверх неказисто затянутого шрама на своей шее и открыл глаза.       — Ты расцарапал ему лицо, когда он пытался зашить тебе горло, — говорила Рэгги. Пленённая своими удалёнными мыслями, она не моргала и, точно заворожённая, водила кончиками пальцев по грубой линии рубца, что разрезал его горло поперёк. — Ты продолжал вырываться, пока тебя не пристегнули наручниками к операционному столу. Из-за твоего упрямства получилось вот это (она слегка надавила под кадыком). Такое ощущение, будто тебя наспех залатал сапожник.       Парень смерил её подозрительным взглядом. Откуда ей было известно о том, что случилось в ночь перед его побегом из башен? И почему она говорит о его отце с такой небрежной развязностью, как будто её с ним связывало нечто большее, чем Правое Дело? Конечно, не стоит забывать о столь широкой временной дыре, которая разверзлась между ним и отцом, и Рэгги вполне могла занять в сердце последнего особое место. Председатель мог многое ей поведать. Но не это заставляло Тэхёна сомневаться, а то, с какой уверенностью она подавала ему свои знания о случившемся, как будто она находилась вместе с ними т а м и видела его ярость.       — Я расскажу тебе, — продолжала Рэгги, не замечая его замешательства, — кто такой Чон Хосок.       Она отстранилась и улыбнулась миловидно, по-женски очаровательно. Но Тэхён уловил в этой улыбке отчаянную натянутость.       Рэгги взяла стоявший у стены стул и поставила его возле биокапсулы, чтобы Тэхён смог видеть её.       — Прошу тебя выслушать меня очень внимательно, Тэхён, — сказала она, с элегантной грацией присаживаясь на стул. — Я постараюсь излагаться кратко.       Тэхён выразительно фыркнул и про себя невзначай отметил, как горделиво вздёрнулся её округлый подбородок. Даже сейчас девушка ни на минуту не забывала о своём соблазнительном высокомерии.       Не долго подумав, Рэгги непроизвольно, но совершенно невозмутимо заговорила скороговоркой, словно она была запрограммирована на то, чтобы в определённый момент вылить загруженную в неё информацию:       — Чон Хосок — 1993 года рождения, 34 года (Тэхён вопросительно вздёрнул бровь, но Рэгги проигнорировала его недоумение), родился в Южной Корее, в городе Кванджу. В ночь с 13 на 14 мая 2012 года «Боинг-767» рейсом Лондон-Сеул, на борту которого находился Хосок, был захвачен террористами, и в час после полуночи, 14 мая 2012 года «Боинг» исчез с радаров. Спустя 43 минуты он потерпел крушение в нескольких километрах от аэропорта Инчхон, Сеул. На данный момент Чон Хосок находится в клинике при Государственном медицинском университете Кореи, в критическом коматозном состоянии, в котором он пребывает вот уже 13 лет.       Рэгги прервалась. Уголки её губ чуть дёрнулись в потуге самодовольной усмешки. Она прекрасно понимала, какой жуткий эффект возымела над ним её маниакальная речь. Он, верно, думал, что она по меньшей мере рехнулась, но Рэгги ничуть не трогала его растерянность. Ведь всё, что она говорила , было абсолютной, неоспоримой правдой, к которой Тэхён имел прямое отношение. Ему всего лишь нужно было не сопротивляться её информационному потоку и выслушать Рэгги до конца. После она позволит ему вставить свои возмущённые и, может быть, даже оскорбительные реплики.       — Тэхён, — мягко обратилась она, — Хосок, которого ты воспринимаешь в этом мире, как человека, то есть себе подобного, на самом деле всего лишь воплощённая проекция сознания настоящего Хосока — нашего Создателя, который существует по ту сторону этого мира и пребывает в глубоком беспробудном сне. Видишь ли, вследствие крушения он получил серьёзную травму головы, и его подсознание, — м-м, как бы точнее выразиться, — включило предохранитель, чтобы не дать его сознанию — твоему Хосоку, — разрушиться навсегда, то есть умереть. Его подсознание создало, так называемые, башни, которые и стали его управленческим центром. Отсюда исходят необходимые импульсы в его мозг, которые поддерживают деятельную структуру организма Создателя на автономном режиме и сохраняют его взаимодействие с внешним миром. Отсюда исходим мы — его проекции. Он сам это придумал. Верней, его подсознание.       Рэгги прочистила охрипшее горло и недолго поразмыслила над чем-то, затем вновь продолжила:       — Для тебя, наверно, это звучит как фантастическая сказка от умалишённой, но, поверь, суть этой истории куда глубже заложена, чем ты думаешь. Небольшая справка. 14 мая 2012 года — его подсознание явило нас, наши мысли, наши чувства, наши сказанные слова, наши действия, наше прошлое, которое мы как будто бы пережили. Что-то из этого — настоящие воспоминания, чувства, нравственный порядок и даже выбор самого Создателя, которым он придал человеческую форму. Например, Сокджин — его совесть, а Чимин и Чонгук, как я недавно узнала, стали воплощением его ранней юношеской любви. Не воспринимай представления о третьей мировой, которая вбита в твою голову. Это лишь оправдание сознания Создателя своего испытанного страха после крушения «Боинга». Создатель проецировал его, как Армагеддон.       — Ты хочешь сказать, — насмешливо проговорил Тэхён, — что нас, как таковых, нет? И всё э т о... придумано кем-то?       — Кем-то? — Хмыкнула Рэгги. — Относительно мира, в котором живёт настоящий Хосок, — верно, нас нет. Мы живём у него вот здесь. (Она приложила указательный палец к виску и коротко постучала, указывая).       Рэгги помедлила немного, прежде чем снова взяться за нужные слова, которые отчего-то совсем не просто слетали с её языка.       Облизав губы, Рэгги добавила:        — Хосок умирал, и его подсознание создало временный мир, в котором мы призваны были сохранить его сознание. Можно сказать, что его желание жить возбудило внутри него сверхчеловеческую волю быть живым, пусть и где-то глубоко в своём подсознании.       Тэхёну потребуется хорошенько напрячь мозги, чтобы переварить это ошеломительное заявление.       Он, наверное, верил ей на грани помрачения рассудка, но не хотел признавать этого, хотя бы потому, что даже не знал, можно ли — и возможно ли? — верить всему, что сказала Рэгги Ди. А главное, с какой целью она говорила обо всём этом? Ему что, промывают мозги?       Девушка снова усмехнулась. От её мысленного взора ничего не могло скрыться.       — Я не хочу заставлять тебя верить мне, просто потому, что верить этому невозможно, — сказала она. — Ты либо рождён со знанием того, что ты — проекция, воплощённая в подсознании Создателя, либо ты — пустышка, ну, те, кто живут за границами башен, или самое эксклюзивное дарование — Ким Тэхён, который ничего не ведает о мире, в котором он родился. — Рэгги коротко с издёвкой посмеялась. — Ни за что бы не подумала, что ты можешь растерять всю свою бахвальскую самоуверенность и смотреть на меня сейчас глазами трусливого зайчонка. Когда наша задача была выполнена, и мы сумели остановить разрушение сознания Создателя, настало время тления нашего мира и, по задумке, Создатель должен был бы проснуться, но что-то пошло не так, и мы застряли здесь. В его мире прошло несколько лет, а в нашем — вечность. Но не это самое страшное. Его проекции, то есть мы, начали жить отдельной, самостоятельной жизнью. Мы обрели некоторую независимость от Создателя. Подсознание подчинило его разум иллюзиям. Ему стало казаться, что эти красные сумерки испарений из нашей почвы — его мир, но, по сути, это то, что он явственней всего запомнил, когда его — одного из немногих выживших после крушения — вытащили из-под обломков самолёта. Нам казалось, что он уже не сможет вернуться обратно, к реальному миру, к своей жизни. Но однажды случилось кое-что непредвиденное: он сбежал из башен, сбежал из-под контроля подсознания. — А ты, — Рэгги блеснула на него двусмысленной, игривой хитрецой во взгляде, — его уникальная проекция, Тэхён. Он создал тебя гораздо позднее, чем всех нас, сразу после своего побега. И, мне кажется, что ты пришёл из его мира. Посмотри на свои руки. Видишь? Они изрисованы линиями. А теперь посмотри на мои.       Рэгги встала и подошла ближе к нему, расправляя свою ладонь и предоставляя Тэхёну возможность прочитать её отсутствие как существа исключительного, словно её ладони были обожжены никчёмной непринадлежностью к миру. Подушечки пальцев и ладони Рэгги были идеально гладкие.       Тэхён взглянул на неё, даже не пытаясь утаить своей пугливой робости.       — Он знает?.. — Тэхён произнёс это пересохшими губами.       То ли от задумчивой сосредоточенности из-за пленительного, и, что важнее, предельно убедительного рассказа Рэгги, то ли от оцепеняющего его страха, в который он погружался с каждым её последующим словом, Тэхён окаменел.       — Нет, — ровно ответила девушка. — Твой отец полагал, что это вызовет неблагоприятный резонанс, если мы попытаемся вмешаться и побудить сознание Создателя отвечать на внешние воздействия его мира, потому что тогда башни среагируют на раздражитель, то есть на нас, и сделают так, что Хосок окончательно закроется в нашем мире и умрёт в своём, а затем сгинет в небытие вместе с нами.       Рэгги так смело, дерзко и убедительно крыла его фактами, что Тэхён даже не пытался возразить что-то против. Это была несусветная бессмыслица, логическая интерпретация которой излагалась в совершенно абсурдной форме сумасшествия! Но его щёки порозовели от тревожного, волнительного возбуждения, которое вызвало в нём её откровение. Девушка внесла ясность в некоторые пробелы теперь уже сомнительного прошлого Тэхёна.       Он жил с неоспоримым знанием тех или иных периодов его жизни, но никак не мог понять, что заставляло его быть убеждённым в их подлинности. Он просто знал. Знал, что он есть, знал, что солнца — нет, и воздух наполнен грязными алыми испарениями (без респираторов никак нельзя выходить на улицу), знал, что Чонгук — мелкий, но никогда не интересовался его возрастом, а Чимин — его «душа», знал, что он — Жнец и всегда у м е л убивать, словно кто-то вложил в него какой-то в спешке начириканный лист характеристики героя и велел следовать всем предписанным указаниям. Им всё время руководило какое-то незнакомое, чужое для него чувство, которое, без сомнения, подводило его к чему-то, но он никак не понимал, куда так неистово, незримо, жадно ему нужно было прорваться.       Особенно, Тэхёна смутил вопрос Рэгги, знает ли он, что было с ним до того, как он стал испытуемым проекта «Хамелеон»? Он замялся, насупившись и суетливо рыская в воспоминаниях, отыскивая ответы, чтобы не давать язвительности Рэгги спуску и, наконец, дать отпор, сказать, что она не права, что она ошибается, что она лжёт. Его обуревала обида и раздражение на самого себя, потому что... он не помнил, не знал, что было до...       — Если тебе нужны ещё доказательства, — говорила она, подходя к пульту управления биокапсулой, — обрати внимание на руки своих напарников из «Диониса». Все, кто не имеет отпечатков, увы, так и останутся иллюзией в голове Хосока. Только, боюсь, ты можешь разочароваться, когда убедишься, что ты один такой особенный, за исключением самого Хосока, конечно.       Биокапсула тихо заурчала и отключилась.       — Что тебе известно о «Дионисе»? — настороженно щурился Тэхён.       У него слегка вздёрнулись уголки губ, как будто он собирался в нужный момент предостороженно оскалить зубы, как пёс, на чьи остерегаемые владения посягнула лисица.       Он покинул капсулу, приняв из её рук свою куртку от герметичного костюма и ошейник.       — Лишь то, что вы убивайте гниющие проекции, — ответила Рэгги.       От него не ускользнула её приглушённая опечаленность.       — Как это понимать? — с опаской спросил Тэхён, надевая куртку.       — Мы обрели некоторую независимость от Создателя, но, как его проекции, нам был отведён определённый срок, и теперь мы гниём и умерщвляем сознание Создателя и его память. Саморазрушение — вещь необратимая. Мы перекраиваем их, пытаемся залатать, но это уже не имеет смысла, ведь мы разрушаемся и разрушаем его изнутри, и никак не можем на это повлиять, потому что Создатель борется с самим собой, а «Дионис» — его оппозиция против подсознания. Он хочет выбраться из-под влияния башен, но он забыл, что не принадлежит этому миру. Уверена, у Создателя были серьёзные основания проецировать твой образ из своего мира, потому что, как говорится, любое действие рождает противодействие. Он сделал тебя своим противоборцем, этаким воином, который должен помочь ему выкарабкаться из-под власти подсознательной дрёмы и проснуться, иначе Создатель умрёт.       Неожиданно вертикали лаборатории задрожали. Несколько пустых пробирок в медицинских стеллажах позвякивали, колебаниями соприкасаясь друг о друга.       Тэхён инстинктивно с беспокойным возбуждением посмотрел на герметичную дверь, потому что эта тряска была ему знакома.       Рэгги понимала, что не сможет (не успеет) выложить ему всё, всё подчистую, а ведь она столько времени берегла для него эту правду, чтобы однажды Тэхён поверил в невозможное, потому что Создатель вложил в его проекцию свою жизнь.       На её правду посягнёт забвение. С её губ никогда не сорвётся сокровенное признание, что это она вынудила Ким Баохёна — будущего председателя ЧСВ — открыть проект «Хамелеон» и испробовать его на своём сыне Тэхёне, провоцируя его тем, что Тэхён явился к ним со своим предназначением, став воплощением воли и желания Создателя ж и т ь, и его во что бы то ни стало следовало уберечь, спасти, спрятать, потому что он представлял угрозу для подсознания, которое одержимо идеей абсолютного контроля над разумом Создателя. Она вычеркнула себя из памяти своего сына, потому что она — страх, и её долгом было убить Тэхёна ещё в зачатке своего чрева.       — Послушай, Тэхён, — торопливо заговорила она, судорожно обхватив его лицо обеими руками, чтобы он заглянул в её глаза, потому что мыслями он уже был где-то далеко. — Хосок начинает вспоминать. Когда его поймали 70 лет назад и снова заточили в башне, Баохён наблюдал за ним и говорил, что иногда у него случаются тревожные приступы. Он предположил, что это видения — воспоминания той самой ночи крушения «Боинга». Ты должен помочь ему вспомнить, кто он и что случилось 14 мая 2012 года. Вы опасны для башен. Именно по этому на вас обоих объявлена охота.       Тэхён бездумно подчинялся её быстрым, нетерпеливым фразам, которые вырывались из неё удивительно связным бредом. Он просто решил соглашаться со всем, что она скажет, а уж как с этим разобраться, Тэхён придумает как-нибудь потом.       Девушка не отпускала его лица, а наоборот сильнее пыталась удержать его возле себя. Она говорила взахлёб, как заведённая. Слова изливались из неё на одном дыхании.       — Я говорила тебе, что после того, как сознание Создателя подчинилось этому миру, проекции стали неполноценными личностями. Так вот подсознание разбилось на два лагеря. Есть те, кто единолично жаждет править этим миром, а есть я, твой отец и ещё пара членов ЧСВ, кто понимает, что пока живёт Хосок и живут его воспоминания, существуем и мы. Тэхён! — Парень хотел было оторвать её руки от себя, но они только крепче сжали его щёки, прочно фиксируя его голову в одном положении и не позволяя отвлечься от лихорадочного взгляда Рэгги, которая, казалось, была одержима посылом того, что пыталась втолковать ему. — Тебе сложно в это поверить, но однажды ты поверишь в то, что сегодня услышал! Однажды он вспомнит тебя, потому что ты пришёл из его мира!       Они смотрели друг на друга в упор. У одной глаза сверкали пугающей, неопровержимой истиной, у другого в глазах застыло недоумение, а внутри трепыхалось пугливое смятение.       Тэхён поджал губы. Живот скрутило волнительной дрожью, когда он попытался мысленно охватить грандиозность её запальчивой одержимости, которую девушка придавала своим словам.       Рэгги сделал глубокий вздох, приводя мысли в порядок и ослабила свою хватку, немного отстраняясь от его лица.       — Я говорила, — её голос совершенно сел, и она перешла на шёпот, — что Хосок придумал нас. Я — проекция, всё, что ты видишь — реалистичная иллюзия... Но ты — другой, как он. Ты — не подделка. Ты есть где-то, где Создатель, и он очень хочет проснуться. Так помоги ему, прошу.       Тэхён потупил на неё напряжённый, озадаченный взгляд и хотел что-то сказать, но Рэгги опередила его, снимая свою единственную серьгу и кладя её ему в руку.       — Зачем мне твоя...?       — Она не моя. Она принадлежит Создателю. Я не знаю, почему, но он до последнего сжимал её в руке, и она была спроецирована подсознанием вместе с оболочкой его сознания. Мы долго не могли удержать Хосока в нашем мире, и был риск, что мы потеряем сознание Создателя. И причиной тому была она. Поэтому я забрала её. Однако сейчас мне кажется, что она способна помочь пробудить в Хосоке воспоминания.       Он машинально сунул серьгу во внутренний карман куртки и, подобно сомнамбуле, медленно направился к выходу.       Пытаясь отойти от потрясений, которые одно за другим сваливалось на его бедную голову, начиная от намджуниной новости, что Хосок жив и заканчивая тем, что весь его мир — одна сплошная иллюзия и самообман одного только человека, он тряхнул головой и помедлил активировать дверь.       — Как ты живёшь с э т и м? — тихо спросил Тэхён, стоя спиной к Рэгги.       Девушка, не задумываясь, ответила:       — Проще, чем ты думаешь. Легко жить, когда знаешь, что тебя нет.        «Эй! Меня кто-нибудь слышит?! Отзовитесь!»       — Сокджин?! — удивлённо воскликнул Чимин.       От неожиданного эха, возникшего от голоса Сокджина в его голове, Чимин схватился за руль внедорожника. Какого чёрта он связывается с ним через ошейник?       На заднем сиденье послышалось копошение, и в ту же минуту в проёме между передними сиденьями появилась голова не менее ошарашенного Хосока, который с волнующим любопытством разглядывал недоумённый профиль друга, освещённый тусклым, рассеянным светом, падающим от уличных фонарей через плотную завесу мокрого снега, который облепил лобовое стекло внедорожника.        «Чимин-и? Ты?»       — Д-да... — неуверенно отозвался тот, бездумно хлопая глазами.       Он нервно взъерошил волосы. В этот момент раздался новый резкий отголосок, и парень вздрогнул, чуть ли не подпрыгнув на месте, — настолько внезапно он врезался в его мысли.        «Чимин!» — басил Тэхён.       — Тэхён?! — ответно возгласил на весь салон тот.        «Тэхён?»— обрадовался Сокджин.        «Сокджин?!» — по изумлённому возгласу Тэхёна, Чимин представил, как вытянулось его лицо, ведь он был поражён не меньше нечаянным прибавлением в их компании.       В нём перемешался радостный восторг и страх, затянувший гаечки напряжения на его нервишках до предела, ведь они с Хосоком терялись в самых страшных догадках с той минуты, как узнали о втором взрыве, и никто из ребят до сих пор не выходил на связь.       У Хосока замерло сердце. Он не мог прочитать в темноте застывшее на лице друга выражение и не понимал, что означал его вскрик?       Он невидящим взглядом уставился на Чимина. Холодная испарина проступила на его лбу. Хосок опасался худшего и отрицал самое страшное.       Но Чимин обернулся к нему с широкой, лёгкой, весёлой улыбкой — и боязливый трепет сошёл на нет.       Хосок, перепуганный своим же страхом, оробело улыбнулся в ответ.       — Конечно, — говорил Чимин, — одну минуту!       Хосок следил, как забавно бегали глаза Чимина, словно взглядом тот пытался что-то поймать. Затем Чимин быстро что-то наколдовал в своей голове и начал словесно воспроизводить их маршрут, благодаря которому они выбрались из башен. Тогда Хосок в полной мере расслабился, потому что Чимин указывал им дорогу к выходу, который вывел бы их на волю.       Хосок потирал обмёрзлые руки и не переставал считать минуты на электронных часах в машине, которые во мраке рябили перед глазами ядовитой подсветкой. С каждым вдохом он до кончиков пальцев дрожал радостным возбуждением, от которого тепло розовели его щёки, несмотря на то, что в машине было завышено холоднее, чем на улице.       Спустя 37 минут внедорожник вынырнул на главную трассу и помчался по ней на полной скорости, сливаясь с холодной глубиной зимней ночи. За ним неотрывно следовал мотоцикл, податливо маневрирующий под привычной сноровкой водителя между выемками на дороге.       Тэхён забился в угол на заднем сиденье внедорожника, точно хотел оградить остальных от мысленного бедствия, что скопищем рухнуло на него в один только миг, и он вперился бессмысленным взглядом в заледеневшее окно.       Для него всё вдруг стало невозможно сложным. Он был на той шаткой ступени подавленности и угнетения, где человек готов был сорваться с утёса в беспомощном крике безысходности.       Его голову словно выворачивал наизнанку вихрь мыслей обо всём и сразу, но в какой-то момент — как по щелчку пальцев — всё отключилось, и его голова наполнилась отяжеляющей пустотой. У него попросту больше не хватало сил подумать о чём-то, кроме страшной усталости. Да, он очень устал.       Он откинул голову на спинку.       — Тебя всего трясёт, — проговорил Тэхён, подметив, как у рядом сидящего Хосока зуб на зуб не попадал.       Хосок сжался в комок, обнимая коленями ноги, всеми силами сдерживая свою трясучку.       Тэхёна ничуть не трогал собачий холод в машине.       — Когда-нибудь я починю печку, обещаю, — отшутился с переднего пассажирского сиденья Чонгук.       Остальные показательно усмехнулись, потому что он говорил это примерно три раза с перерывами в несколько лет, но как-то руки всё не доходят.       — Золотце, для начала тебя самого нужно починить, — смеялся Чимин, на секунду отвлекаясь от дороги, чтобы ласково ущипнуть помятого в бою любимого за исцарапанную щёку.       Тот тихо, показушно прошипел и сказал, игриво подмигнув Чимину:       — Хосок-а, если ты замёрз, то почему бы Тэхёну не согреть тебя?       — Ах, ты мелкий развратник, Чонгук! И не надейся, здесь я раздеваться не буду, — язвительно парировал тот.       Общий весёлый смех наполнил салон от такой неожиданно приятной насмешки Хосока.       Двоим позади уже было гораздо теплее, но горящие неравнодушным смущением щёки вряд ли спасут от озноба, дрожь от которого Хосоку скрывать становилось невозможным.       — Ну, отчасти мелкий дело говорит, — сказал Тэхён, расстёгивая молнию на куртке и обнажая подтянутый юношеской прелестью торс. — Если ты замёрз, нужно раздеться и греться. Но я могу предложить немного.       Где-то впереди исподтишка ехидничали две довольные сотворённой шалостью бестии.       Хосок пытался сохранять невозмутимость, но желание прикоснуться к чему-то тёплому, даже чертовски горячему было выше его самообладания и... страшного, стыдливого волнения, которое благо скрывала темнота в салоне.       — Х-холодно, — судорожно выдавил Тэхён, когда его кожу на животе и сбоку прижгли ледяные касания хосокиных ладоней.       — Трясёшься прямо, как Сокджин, который в слезах бросился меня обнимать, когда увидел, — коротко посмеялся Хосок, чувствуя, как его тело заходиться в мурашках.       Он льнул к нему ближе, кладя голову на его плечо и прикрывая в успокоении глаза, потому что безмерно горячо, уютно и надёжно было в его объятиях.       Тэхён с благоговейной нежностью посмотрел на его умиротворённое лицо и прижал Хосока теснее к себе — и снова, как будто после яростного тайфуна, в душе поселился безмятежный покой.        «Доверься Намджуну, — последним откликом пронеслись в мыслях Тэхёна напутственные слова Рэгги. — Он знает, что делать дальше».       — А что дальше?.. — прошептал Тэхён, спрашивая самого себя, перед тем, как сомкнуть в беспокойной дрёме утомлённые веки.       Горизонт простирался до бесконечности. На 360 градусов вокруг лежала замёршая, унылая равнина. Внедорожник со своим спутником неслись по прямой трассе вперёд, пока не растаяли в матовой синеве холодного зимнего неба.