Огненноликая

Три вещи дарованы нам, чтобы смягчить горечь жизни: смех, сон и надежда. Мария Домбровская

Эдвард Наблюдая за полетом Айрин, я ловил себя на одной единственной мысли: на меня сошло благословение небес. А как иначе, ведь я люблю самого прекрасного из божьих ангелов, а она любит меня. Думая об этом, я не мог отвести от нее глаз. Когда ее восхитительные золотые крылья распахнулись, у всех нас одновременно вырвался возглас восхищения. Они росли из спины в прекрасной симметрии, подрагивая в такт ее дыханию и сияя мягким божественным светом. Невозможно было не восхищаться этой красотой небесного создания, тому, с каким изумительным изяществом она складывала крылья на спине и как их снова расправляла, как легко взмывала ввысь и опускалась на землю. Сейчас моя любовь парила в небе, и это была не метафора. Но внезапно все переменилось, словно кто-то резко оборвал песню: ее полет превратился в метания, а затем она понеслась вниз, отчаянно махая крыльями и пытаясь задержать падение. В моей голове отчетливо зазвучал ее испуганный голос, призывающий меня. Я среагировал мгновенно, мысленно просчитав точное место падения. Успев подхватить ее за мгновение до удара о землю, я почувствовал, как все ее тело обмякло. Айрин была без сознания. Ее крыльев уже не было видно. Я побежал к дому, бережно держа любимую на руках и чувствуя нарастающую внутри меня панику. Вбежав в дом, я осторожно уложил Айрин на диван. Подошедший Карлайл проверил ее пульс, он едва прощупывался. Мы уловили ее едва различимое дыхание, но привести ее в чувство не удавалось. Карлайл медленно стал осматривать и ощупывать тело Айрин, но никаких видимых повреждений не нашел. Она словно крепко спала, но ее красивое, утонченное лицо было чуть бледнее обычного. Все остальные, пришедшие вслед за нами, остановились у входа в гостиную и притихли, ожидая, что скажет отец. Страх сжимал мое каменное сердце. Он многократно усиливался от тревожных мыслей моих родных, которые просто обрушивались на мое сознание. А еще меня наполняла злость, я злился на Эммета — за его просьбу, на себя — за то, что позволил Айрин исполнить ее. Хотя откуда нам было знать, что все так обернется. — Карлайл, ты думаешь она просто спит, — прочел я мысли отца. — Мне так кажется, — отозвался он. — Летаргия? — Не знаю, сынок, во всяком случае, очень похоже. Мы еще многого об Айрин не знаем. Может, это следствие тяжелых переживаний. А возможно, это вполне нормальное состояние для нее. — Нормальное? Ты же видел, она падала. Нет, с ней что-то не так, — паника вновь набирала обороты, я сам себя неплохо накручивал. — Возможно. Но сейчас трудно об этом судить. Нам остается только ждать и надеяться, — вздохнул отец. И мы ждали и надеялись, будучи бессильны что-либо изменить. Я все так же бережно взял любимую на руки и отнес наверх в ее комнату, испытывая при этом острое чувство дежа вю. Я уложил ее на кровать, на которой она уже однажды пролежала 10 дней, когда мы точно так же не знали, что с ней происходит. Но теперь вместе с ней на этой кровати сосредоточилась вся моя жизнь. Я не отходил от любимой ни на секунду, пытаясь увидеть и не желая пропустить на ее застывшем лице признаки пробуждения. Время тянулось мучительно медленно, и с каждым часом тревога усиливалась. Так прошел остаток вечера, затем вся ночь, весь следующий день, на исходе которого я перестал ощущать время, чувствуя себя застывшим изваянием, безжизненным камнем, для которого существование перешло в режим ожидания в тот момент, когда закрылись глаза любимой. Наш и без того тихий дом стал похож на обитель призраков. Мы почти не разговаривали, все ходили молчаливые и немного потерянные. Смех нас покинул, ему на смену пришла грусть. Но с нами оставалась надежда. Я сидел в кресле у кровати, на которой уже вторые сутки неподвижно лежала Айрин. Мой взгляд то и дело скользил по застывшему лицу любимой, а перед моим мысленным взором она представала улыбающейся мне, полной жизни и сияющей. Ее задорный, звонкий смех то и дело звучал у меня в голове, создавая пленительную иллюзию. Я, не переставая, думал обо всем, что с нами произошло. Я готов был всеми силами защищать свою любовь, биться насмерть с любым врагом. Но в последние несколько дней я слишком часто ощущал себя беспомощным. Такими нас делает любовь. Вернее, неспособность ее защитить от некоторых не зависящих от нас обстоятельств. Мои размышления внезапно прервало появившееся у меня в голове видение Элис: четыре фигуры в темных плащах, за глубокими капюшонами не видно лиц, но сомнений в том, кто это, нет. Вольтури.