Глава 1
11 июля 2019 г. в 17:19
1344 год Третьей Эпохи по летоисчислению Эрмемари
В неподвижном воздухе отчётливо разносились удары гонга, оповещая прихожан о том, что двери храма Анреншена закрывались до утра. Калиса с нетерпением ждала этого часа. День выдался тяжёлым, и она валилась с ног от усталости. Но насладиться тишиной и одиночеством мешали окружавшие её суми. Служанки сновали по комнате, словно пчёлки, помогая жрице подготовиться ко сну.
Между делом девушки что-то оживленно обсуждали. Обычно Калиса прислушивалась к разговорам о жизни за стенами храма, который она никогда не покидала, но сегодня хихиканье суми раздражало.
— Вам лучше вести себя тише, иначе кто-нибудь услышит, — предостерегла она их.
Девушки, смутившись, умолкли на время, но вскоре вновь начали перешёптываться вполголоса.
Калиса обречённо вздохнула и заставила себя съесть немного фруктов. Она не была голодна, но иначе суми заволновались бы и донесли настоятелю, что ей нездоровилось. Они умели с лёгкостью превратить сущий пустяк в настоящую трагедию. А этого хотелось меньше всего: и без того в последние месяцы Калиса ощущала к себе повышенное внимание.
Всё дело в предстоявшей церемонии. При мысли о ней прихожане испытывали чувство глубокого благоговения, монахи и жрецы — священный трепет, Калисе же она внушала невольный страх.
Точную дату ещё не назвали, но ждать осталось недолго, возможно, всего пару месяцев. За это время предстояло многое успеть: сшить наряды и изготовить украшения, разучить молитвы и отрепетировать ритуальные танцы. Жрицам подробно объясняли, что, как и когда им предстояло сделать во время церемонии, но никто не говорил, что произойдет с ними потом. Ответа на этот вопрос не знал даже сам тар-атуа. Завеса тайны приоткрывалась лишь дочерям Анреншена во время церемонии, но ни одна из девушек не возвращалась в храм Эрмемари после обряда. Расспросить о грядущих испытаниях было некого, и неизвестность давила тяжким грузом.
Калиса знала лишь то, что в храм прибудут новые жрицы. Младшие сестры возьмут на себя роль посредников между Владыкой мира и людьми. Уже они будут молиться за благополучие жителей королевства, выслушивать просьбы прихожан и передавать их Анреншену. А что же она сама? Вернётся ли в царство отца? Или станет жрицей в ином мире? Будущее пугало, но выбора всё равно не было — пройти это испытание придётся, хотелось того или нет.
Пока Калиса гадала о будущем, одна из суми заплетала её жгуче-чёрные волосы в пышные косы. Худенькая девочка лет одиннадцати, которую она не выдела раньше, осторожно дотрагивалась до мягких прядей, словно боялась их испортить. Робость новой служанки легко объяснялась. Стать суми, помощницей дочерей Анреншена — большая честь для любой девушки Эрмемари, но вместе с тем и огромная ответственность, поскольку за любой промах могли выгнать со службы. Но скоро новенькая ко всему привыкнет, как и остальные. Калиса попыталась вспомнить имена всех суми, которые когда-либо служили в храме, но их было так много, что вскоре она сбилась со счёта.
Наконец служанки удалились. Калиса хотела помолиться перед сном и уже было обратилась к Анреншену, как раздался условный стук и, распахнув незапертую дверь, в комнату влетела Тиа. На лице сестры сияла озорная улыбка. Косы, которые ей, как и Калисе, совсем недавно заплели суми, уже успели растрепаться.
— Чуть не попалась! — выдохнула Тиа, с трудом переводя дыхание. — Там в коридоре шли две суми с такими огро-о-о-мными корзинами.
Она описала руками большую дугу, показывая необъятную ношу служанок.
— Тебя не заметили? — забеспокоилась Калиса.
Покои сестры находились в противоположном конце здания. Жрицам категорически запрещалось выходить куда-либо без сопровождения даже днём, не говоря уже о ночных часах. Но Тиа совсем не боялась свободно гулять по храму.
Совсем, как она.
Калиса поёжилась, отгоняя нахлынувшие мысли.
— Они даже не видели, куда идут, — замотала головой Тиа. — Это-то меня и спасло, а то пришлось бы объясняться. Интересно, что в тех корзинах? На вид они очень тяжёлые.
Сестра кружила по комнате и перечисляла возможные варианты: ткань для новых дзироко, балдахины для штопки, грязные мантии тар-атуа или, может, старые бронзовые канделябры? Калиса слушала молча. Она знала, что бесполезно пытаться вставить хоть слово, пока Тиа не выговорится.
Наконец, забыв обо всех правилах этикета, Тиа вольготно развалилась на мягких подушках, раскиданных около низкого резного столика, и по-хозяйски придвинула к себе вазу с фруктами. Калиса последовала её примеру и плюхнулась рядом. По неведомой ей самой причине, рядом с сестрой она могла позволить себе такие вольности, на которые не осмеливалась даже в одиночестве. От того, с каким удовольствием гостья расправлялась с едой, у Калисы тоже разыгрался аппетит. Ужинать вдвоём оказалось веселее. Жаль, строгие правила храма этого не позволяли.
Наевшись, сёстры устроились удобнее на подушках и, разглядывая украшенный замысловатой лепниной потолок, болтали о прошедшем дне.
— Никак не могу разучить этот проклятый танец, — посетовала Тиа.
Она ловко вскочила на ноги и повторила движения, которые они разучивали всю неделю. Тиа нарочно пыталась двигаться неуклюже, и Калиса невольно рассмеялась, сделав вид, будто не заметила, что сестра выругалась.
«Интересно, от кого Тиа нахваталась таких словечек? — подумала она. — Сама я точно не учила её такому».
А вслух задала вопрос, волновавший Тиа так же сильно, как и её саму:
— Тебе удалось узнать что-нибудь новое?
Тиа сразу же сникла.
— Нет. Никто ничего не знает, даже старейшие из монахов. Или не хотят говорить, — добавила она, подумав.
От этой ремарки стало не по себе. Неужели от них скрывали что-то плохое?
Калиса вспомнила добрые лица настоятелей, которых знала с младенчества. Нет, все в храме любили её, заботились о ней и никогда не пожелали бы зла. В этом она не сомневалась.
— Я бы хотела вернуться домой, — вздохнула Тиа. — Но раньше к нам никто не возвращался.
— Значит, отец всё-таки не призовёт нас обратно, — задумчиво произнесла Калиса.
Тиа села рядом, положив голову ей на плечо.
— Не хочу, чтобы этот день наступал. Мне страшно.
Калиса разделяла страхи сестры, но решила не показывать своих переживаний. Сама она жила в храме почти шестнадцать лет, в то время как Тиа появилась здесь всего год назад. Испуганная, растерянная, подавленная. Не ведавшая ничего о жизни в людском мире. Не сразу Калисе удалось смириться с тем, что новая жрица заняла место той, с кем она выросла и с кем должна была пройти церемонию. Но время шло, дни сменялись неделями, и Калисе всё же удалось подавить неприязнь и осознать ответственность за младшую сестренку.
— Я понимаю твои чувства, — сказала она, крепко обняв Тиа. — Но ты дочь Анреншена, и это твоя судьба и твой долг. Наши волнения — лишь очередное испытание, посланное отцом. И мы должны с честью пройти его. Скоро мы всё узнаем…
Подобными словами обычно её саму подбадривал настоятель Цуно. Калиса надеялась поддержать сестру, но сделала лишь хуже. Тиа вырвалась из объятий и вскочила на ноги.
— Не говори о нём! — с горечью воскликнула она.
Щёки сестры загорелись сердитым румянцем, в глазах сверкнули слёзы.
— Что с тобой, Тиа?
— Тут всё иначе! Не так, как представлялось. Всё, во что мы верили… ничего нет.
В который раз Калиса пожалела, что Тиа ещё не в совершенстве владела языком людей, и порой её было трудно понять. Вот как сейчас.
Земной речи она обучила сестру сама как могла. Монахи заставляли Тиа бездумно зазубривать тексты молитв, но по каким-то причинам даже не пытались объяснить ей ни смысл священных текстов, ни простейшую грамоту. Несколько недель Калиса наблюдала за страданиями младшей сестры, и, не выдержав, тайком начала обучать её в те редкие моменты, когда они оставались одни. Сперва уроки давались тяжело им обеим, но благодаря усердию и прилежности со временем удалось добиться значительных успехов. Тиа стала понимать язык людей и в свою очередь обучила Калису азам божественного языка.
Калиса не могла сказать, что приводило её в больший восторг: учить или учиться самой. Повторяя за Тиа простые слова и фразы на своём родном, пусть и давно забытом языке, она чувствовала себя ближе к отцу, чем во время любых молитв и ритуалов.
Подобное чувство вызывало и вновь обретённое имя — и это тоже они с Тиа держали в секрете — Калиса. Если бы не Тиа, она, возможно, так никогда и не узнала его, ведь до этого её называли не иначе как кси-атуа. Приходя в мир людей, жрицы лишались личных имён.
Калису интересовало всё связанное с царством Анреншена. Тиа же, наоборот, раздражалась каждый раз, когда речь заходила об отце. А порой она говорила непонятные вещи, и казалось, виной тому было вовсе не плохое знание языка.
— Просто ты стала жрицей совсем недавно, и для тебя всё ещё в новинку.
— Да я вообще не должна быть здесь!
Калиса встрепенулась. Слова Тиа задели за живое, и в памяти всплыл образ другой сестры. Сестры, которую она не видела уже давно, по которой скучала каждую минуту, которая должна была быть на месте Тиа.
Она закусила губу, сдерживая нахлынувшие слёзы. К горлу подступил ком, и лишь благодаря железному самообладанию, выработанному за годы службы в храме, удалось сдержать порыв отчаяния и не разрыдаться. Какие бы страсти ни бушевали внутри, жрица всегда должна оставаться спокойной и невозмутимой. Калиса давно обучилась этому мастерству.
— Хорошо! — с жаром воскликнула Тиа, вздёрнув подбородок. — Если уж мне и суждено отправиться куда-то ещё, так тому и быть! Но прежде я хочу в последний раз увидеть дом.
Снова странные речи. Жрицы приходят из божественного царства и после церемонии, возможно, возвращаются обратно. Но попасть туда просто так, без специальных обрядов, без разрешения Анреншена невозможно.
— Ты не можешь уйти! — сказала Калиса, и в голосе её неожиданно послышалась строгие нотки. — Да и никто тебя не отпустит.
Она подошла к сестре и заглянула в её изумрудные глаза, надеясь увидеть в них озорные искры. Тогда она поняла бы, что всё это шутка, и на самом деле Тиа не собиралась нарушать запреты. Глаза сестры действительно сверкали, но то были огни не шалости, а решимости. И от этого блеска становилось не по себе.
— А я и не собираюсь ни у кого спрашивать разрешения, — ответила Тиа. Уголки её пухлых губ приподнялись в лукавой улыбке. — Я отправлюсь в путь ночью и вернусь к рассвету. Надо только выбрать подходящий день.
Калиса не верила своим ушам. План Тиа, вздорный и сумасбродный, как сама она, заведомо был обречён на провал. От одной мысли о наказании за столь серьёзный проступок по коже пробегал мороз. Калиса знала, что должна образумить сестру, но не могла подобрать слова ни на одном языке.
А Тиа, не замечая или специально не обращая внимания на замешательство сестры, лёгкой походкой направилась к выходу.
— Пора спать, иначе завтра меня не разбудит даже сам тар-атуа, — сказала она обыденным тоном, будто минуту назад не заявила о побеге. — Доброй ночи.
Она приоткрыла дверь, убедилась, что в коридоре никого не было, и выскользнула из покоев Калисы, оставив ту наедине с ворохом беспокойных мыслей.
Из раскрытого окна тянуло ночной прохладой. Калиса залезла под одеяло и свернулась калачиком, обдумывая услышанное. Глаза слипались от усталости, но заснуть никак не удавалось. Вместо приятных сновидений в голове роились мрачные картины надвигавшейся катастрофы.
Тиа часто вела себя не так, как подобало жрице. Её предшественница тоже не следовала законам храма, и Анреншен в конце концов покарал непутёвую дочь. Что, если и Тиа постигнет та же участь? Потерю второй сестры Калиса бы не пережила.
«Ну почему они не могут вести себя нормально? Почему обе позволяют себе столько вольностей?» — размышляла она, ворочаясь в постели.
Похоже Тиа не осознавала, какие неприятности могла навлечь на себя и на храм, и долгом Калисы было уберечь младшую сестру от безрассудства. Но она вспомнила блеск в изумрудных глазах — ей ни за что не отговорить Тиа от чудовищной глупости.
Калиса никогда не доносила о мелких шалостях сестёр, но в этот раз решила рассказать обо всём настоятелям. Она понимала, что своим поступком предаст Тиа, но успокаивала себя тем, что поступает так ради всеобщего блага.
С этой мыслью ей наконец удалось заснуть.