Историческая важность рунических охранных чар на Британских островах

Волдеморт наблюдал за фарсом, каковым было слушание по делу Люциуса Малфоя, сидя на заднем ряду смотровой галереи в зале суда, и с тоской отмечал, сколько работы ему предстоит по исправлению страшного коррупционного болота, в которое превратилось правительство Магической Британии. В данный момент, когда он готовился к захвату власти, ему это было только на руку; но уже на следующей стадии плана, приближавшейся с каждым днем, он встанет во главе этого балагана, это лишь вопрос времени. И вот тогда начнется настоящая работа. Люди вокруг беспокойно ерзали. Их первоначальное наслаждение драмой — уважаемого лорда разоблачили как Пожирателя Смерти! — давно уступило место скуке от затянувшегося процесса. Волдеморта забавляла их первоначальная уверенность, что это дело быстро закроют: даже с горой доказательств обвинять члена Визенгамота — не самая простая задача. Их собирали как Совет магического права, и по идее они должны быть беспристрастными и голосовать, основываясь исключительно на фактах дела. В реальности же отставить в сторону личную и политическую предвзятость просто невозможно. И уж особенно в случае фигуры с таким влиянием, как у Люциуса Малфоя, который вплоть до самого ареста был лидером партии «темных» традиционалистов, и почти все члены прогрессивной «светлой» партии страстно хотели засадить его в Азкабан в той же мере, в которой традиционалисты хотели его освобождения. Центристы, предпочитающие верить, что придерживаются нейтралитета, но на самом деле просто не желающие выбирать чью-то сторону, были как всегда уклончивы; но они все равно склонят чашу весов голосования в пользу Люциуса, хоть и с совсем небольшим перевесом. Частично потому что Волдеморт удостоверился, чтобы всех их или подкупили, или еще как-нибудь убедили проголосовать так, как нужно ему, и частично потому что их более чем устраивал статус-кво, сложившийся после последней войны. И, как и большинству лордов и леди Визенгамота, независимо от их партийной принадлежности, им совсем не хотелось создавать прецедент, в котором один из их благородных рядов может быть опозорен таким вот образом. Скованный магическими цепями в кресле посреди зала суда, предназначенного для самых опасных преступников, Люциус выглядел подобающе ситуации. Сложно было сказать, являлось ли измученное смирение на его лице притворством, чтобы вызвать жалость, или оно было неподдельным, но это в любом случае работало. Будучи всегда элегантным и собранным джентльменом, сейчас, в невыразительной серой арестантской робе и с отросшими волосами, нависавшими на небритое лицо, Люциус, казалось, постарел на много лет. Месяцы, проведенные в Азкабане, сказались на нем не лучшим образом, и даже самые его заклятые враги выглядели почти потрясенными подобным зрелищем. Некоторые из Внутреннего круга Пожирателей слегка растерялись, когда Волдеморт сообщил им о своем плане по вызволению Люциуса. Один храбрец даже осмелился спросить, почему они просто не могут вломиться в Азкабан и вытащить Малфоя с остальными. После того как Волдеморт должным образом наказал наглеца за дерзость — ради душевного здоровья остальных идиотов, которые еще этого не поняли, — он пояснил, что да, они вытащат остальных из Азкабана, когда придет время, но сейчас Люциуса должны освободить в соответствии с буквой закона. Многие Пожиратели были полезны ему благодаря навыкам в различных сферах или связям, но конкретно Люциус приносил больше всего пользы именно на политической арене. А лорд Благородного семейства не мог исполнять свои обязанности в Визенгамоте, если отбывал пожизненный срок в Азкабане. Весь процесс с начала и до конца был фарсом, но в случае Люциуса этот фарс был необходим. И тут на сцену вышла Харлоу Монтегю, обманчиво хрупкая брюнетка, которая вполне могла перекричать мандрагору, если хорошенько ее разозлить. Она казалась идеальным выбором на роль адвоката, так как была лучшей подругой Нарциссы, и со стороны леди Малфой было вполне ожидаемо попросить ее представлять Люциуса в суде. Вдобавок к этому, Харлоу была очень талантливой юристкой и по совместительству — одной из не помеченных меткой Пожирательниц Смерти, с идеальным послужным списком, чья лояльность ни разу не вызвала подозрений. Большинство последовательниц Волдеморта не носило меток, поскольку, во-первых, по прихотям моды им часто приходилось носить короткий рукав на официальных мероприятиях и, во-вторых, так идиоты из Отдела магического правопорядка не обращали на них внимания. В этом вопросе Волдеморт был на стороне Гарри: его все еще поражало, что в представлении общества волшебницы были этакими нежными беззащитными цветочками, когда у них тоже были чертовы волшебные палочки. Ближе к концу последней войны, когда абсолютно за всеми пристально следили и никто не мог даже обновить подписку на Ежедневный пророк так, чтобы об этом не пронюхал Дамблдор, сборище Нарциссы легкомысленных (а потому неопасных) юных светских дам было даром небес. Ее маленькие паучки встречались каждые несколько дней в гостиных за чашкой чая или вместе прогуливались по магазинам, и, так как никто из Отдела магического правопорядка или Ордена не воспринимал их всерьез после первой пары попыток задержания, они могли спокойно передавать друг другу сообщения и собранную информацию, и, честно говоря, это принесло Волдеморту больше пользы, чем работа всех остальных его шпионов вместе взятых. Да и сейчас приносило, ведь у Нарциссы было больше десяти лет, чтобы сплести свою паутину, и Харлоу Монтегю была там с самого начала. А потому неудивительно, что после трех часов споров с прокурором по поводу косвенных улик, отчитывания и его, и всех собравшихся, словно все они были малые дети, и упоминания многолетнего стажа Люциуса как уважаемого члена Визенгамота, ведьма-юристка была сыта по горло. Она ударила ладонью по маленькому столику перед собой, и резкий звук тут же заткнул красного как рак прокурора и заставил подпрыгнуть от неожиданности добрую половину зала.  — Довольно! Всему же есть предел! Ваш снисходительный тон совершенно неуместен, как и то, что порядочный член нашего сообщества подвергся уголовному преследованию только за то, что оказался не в том месте и не в то время! Казалось, прокурор вот-вот взорвется от негодования. — Он носит Черную метку, и его нашли в компании других Пожирателей Смерти, пытавшихся проникнуть в Министерство Магии!  — Он работает в Министерстве Магии! Если вы работаете допоздна в своем кабинете, на вас налетает грабитель и под прицелом волшебной палочки заставляет вас идти за ним, то вы автоматически тоже становитесь грабителем? — рявкнула Харлоу, после чего развернулась, чтобы обратиться к Совету. — Да, он носит Черную метку, потому что во время последней войны его использовали и наложили на него Империус, по поводу чего, я напомню вам еще раз, его оправдал этот же самый суд!  — Он чертов Пожиратель Смерти! — заорал прокурор, чье терпение тоже было на исходе. — Я требую, чтобы его приговорили к смерти через поцелуй дементора! Харлоу Монтегю совсем не собиралась мириться с подобным безобразием. — Тогда я требую свободного голосования между членами Собрания Благородных семейств и Собрания Древнейших семейств! По всему залу вспыхнули шепотки, разрастаясь подобно лесному пожару. Настало время шоу. Корнелиус Фадж, исполняющий обязанности Верховного чародея, руководящего судебным процессом, и при этом так удобно устроившийся в кармане Люциуса Малфоя, что с тем же успехом мог бы там жить, чувствовал себя крайне неуютно в течение всего процесса и, казалось, испытал облегчение, когда крики и переругивания наконец смолкли. — Мадам Монтегю, вы, конечно же, осведомлены, что только лорд или леди Визенгамота может требовать свободного голосования?  — Да, исполняющий обязанности Верховного чародея, — коротко ответила ведьма. — В связи с этим я с почтением обращаюсь ко всем лордам и леди, которые так же желают восстановить справедливость, и прошу их поддержать мое предложение и призвать к свободному голосованию. И снова поползли шепотки. Некоторые члены Визенгамота выглядели растерянными, но это продолжалось только до тех пор, пока со своего места не поднялся Марселлус Эйвери. — Я знаю Люциуса Малфоя всю жизнь, и он не только сын одного из моих самых дорогих друзей, но также человек, которого я безмерно уважаю за его преданность семье и народу Магической Британии. По праву лорда Благородного семейства Эйвери, я требую свободного голосования. Фадж заметно подуспокоился, что наконец наметился какой-то сдвиг, и ему для этого не пришлось принимать чью-то сторону. — Очень хорошо. Желает кто-нибудь поддержать это требование? Ко всеобщему изумлению, следующим поднялся на ноги не член Традиционалистской партии, но Лорена МакДугал, одна из центристок. — Я тоже знала предыдущего лорда Малфоя, и я не смогу смотреть старику Абраксасу в глаза по ту сторону завесы, если ничего не сделаю сейчас, когда с его единственным сыном так бесчеловечно обращаются. По праву леди Благородного дома МакДугал, я поддерживаю требование лорда Эйвери провести свободное голосование. Все шло согласно плану. Если бы за свободное голосование выступили два подозреваемых Пожирателя Смерти или члены темных семей, такое прошение было бы легко отклонить. Но если сосредоточить внимание на семейных узах и заручиться поддержкой представителя умеренных взглядов… То ситуация внезапно становилась не такой однозначной. Волдеморт подался вперед, наблюдая, как Корнелиус Фадж, исполняющий обязанности Верховного чародея, мадам Боунс, глава Отдела обеспечения магического правопорядка, и первая заместительница министра мадам Амбридж вступили в полемику. Ему хотелось увидеть своими глазами, как разыграется эта конкретная сцена. Визенгамот представлял собой упрощенную версию двухпалатного парламента, состоящего из Собрания Благородных семейств как нижней палаты и Собрания Древнейших семейств как верхней палаты. Визенгамот выполнял две функции: законодательного органа и изредка собираемого Совета магического права. В обоих случаях решения принимались по стандартной схеме: проблема обсуждалась обоими Собраниями, после чего проводилось голосование среди членов Собрания Благородных семейств. Если решение было положительным, голосование проводилось среди членов Собрания Древнейших семейств, за которыми и было последнее слово. Однако, в случае свободного голосования оба Собрания голосовали одновременно, при этом представители Древнейших семейств имели право на два голоса, в знак уважения их превосходства, в то время как Благородные семейства — только на один. Кроме того, это был единственный случай, когда голоса подавались анонимно. Данная особенность процесса была пережитком прошлого, когда Древнейшие семейства были гораздо многочисленнее и имели больше власти и влияния. Изначально анонимность голосования гарантировала, что при вынесении вердикта в особенно важных вопросах Благородные семейства могли голосовать против интересов одного или нескольких Древнейших семейств и при этом не бояться возмездия со стороны последних, и сегодня именно благодаря этому Люциус Малфой выйдет из зала суда свободным человеком. Гарантированная анонимность голосования, как и большинство систем сдержек и противовесов, введенных с лучшими намерениями сотни лет назад, никогда не обновлялась и не пересматривалась, чтобы учитывать неизбежно изменявшееся со временем положение вещей, и сейчас она стала самым эффективным инструментом, чтобы буквально избежать наказания за убийство, если у тебя достаточно связей и сочувствующих. С трудом сдерживая улыбку, Волдеморт окинул взглядом верхние ряды сидений, пересчитывая членов Собрания Древнейших семейств, чтобы еще раз удостовериться, кто сегодня присутствовал. Как и в начале процесса, здесь был только один член из центристов, два из партии «темных», а вот место действующего члена партии «светлых» пустовало. Более чем наслаждаясь разразившимся хаосом из шепотков, Волдеморт сделал в уме пометку похвалить Нарциссу за предложенный курс действий. Свободное голосование требовали редко и еще реже его соглашались проводить, так как для этого нужно было два голоса из трех между Верховным чародеем, главой ОМП и первым заместителем министра. Но они не просто так настаивали именно на этой дате проведения суда, зная, что, хоть Дамблдор больше не был парией, он все еще не мог быть восстановлен в должности Верховного чародея до проведения ежеквартальной сессии Визенгамота, которая должна состояться на следующей неделе. Учитывая отношение Фаджа к Люциусу и то, как мадам Амбридж обожала подлизываться к могущественным древним семействам, им не составит никакого труда аннулировать голос мадам Боунс. И вот уже скоро мадам Амбридж чуть ли не светилась от самодовольства, а мадам Боунс метала взглядом молнии. Но она ничего не могла возразить, когда Фадж поднялся на ноги, чтобы огласить вердикт.  — Свободное голосование в деле «Люциус Малфой против Магической Британии» одобрено, — торжественно объявил он и махнул скипетром Верховного чародея. Бланки для голосования, сделанные из слегка подсвечиваемого пергамента, взмыли в воздух и разлетелись ко всем присутствующим леди и лордам. Скипетр Верховного чародея был около полуметра длиной и представлял собой две элегантно переплетенные ветви боярышника, закручивающиеся в спираль. Он был сделан самим Мерлином для первого главы объединенных Древних семейств и передавался по наследству с тех пор. Ветви выглядели такими же живыми, как и в первый день, когда Мерлин по преданиям срезал их с дерева, — даже зеленые листья, шипы и маленькая гроздь красных ягод сохранились. Скипетр был зачарован могущественной, давно позабытой магией, это был символ как Верховного чародея, так и суверенности Магической Британии. Подделать его было невозможно, и с его помощью создавались бюллетени, которые не мог прочитать никто кроме заполнявшего этот самый бюллетень, после чего они сортировались и подсчитывались автоматически, без вмешательства какой-либо третьей стороны, что и гарантировало полную анонимность. Волдеморт чувствовал, как ладони почти зудят от желания подержать скипетр и самому исследовать магию, которая создала нечто столь могущественное. Терпение, напомнил он себе, у него для этого будет полно времени, как только он завоюет Магическую Британию. Все фигуры уже выстроены на доске, и теперь его победа и правда была лишь вопросом времени. Пока люди вокруг него яростно перешептывались, а лорды и леди голосовали, Волдеморт поднялся на ноги и тихо выскользнул через боковую дверь. Оставаться дольше не было смысла, он и так знал вердикт.

***

 — Сегодня утром я прочитала в газете, что Люциуса Малфоя освободили из Азкабана, несмотря на гору доказательств. Волдеморт оторвался от книги и увидел, как его крестраж угрюмо уселся в кресле напротив, в этот раз в длинной черной ночной сорочке и изумрудном шелковом пеньюаре.  — Добрый вечер, Гарри, — ответил Волдеморт, потому что, конечно же, если он будет достаточно часто демонстрировать хорошие манеры, в итоге она перенимет хотя бы малую их часть. — И давай уж говорить честно, это были очень косвенные улики. Гарри уставилась на него так, словно он начал нести сумасшедший бред. — Он Пожиратель Смерти, который был в компании других Пожирателей Смерти, носил мантию Пожирателя Смерти и творил то, что обычно творят Пожиратели Смерти. Волдеморт усмехнулся и перевернул страницу. — Он был в маске на протяжении всего сражения, и, как бы сильно Орден Феникса не желал обратного, светлый цвет волос все еще не является весомым основанием для опознания. К тому же, к прибытию авроров он сменил мантию и притворился лежащим без сознания. И Люциус, и остальные, находящиеся под стражей, единодушно дали показания, что налетели на него, пока он допоздна работал в Министерстве, и взяли его в заложники, чтобы он не смог никого оповестить. Очень скверная история.  — И они правда на это купились? — недоверчиво спросила Гарри. — Они готовы были исключить меня из школы за самозащиту при нападении дементоров, а Люциус Малфой пойман с поличным в Отделе Тайн и при этом спокойно выходит на свободу?!  — С официальными извинениями, — довольно добавил Волдеморт, не удержавшись. Харлоу Монтегю точно заслужила награду.  — С официальными извинениями? Да ты издеваешься! — Гарри выглядела достаточно взбешенной, чтобы в одиночку наслать на весь Визенгамот фурункульный сглаз, это было просто уморительно. Но тут Волдеморт вспомнил, как наслаждался ее видом всякий раз, когда Гарри была взвинчена и праведно возмущалась, и вот ему стало не так смешно. Особенно в такие моменты, когда от ее гнева и возмущения буквально летели искры, и это на контрасте с мягким, слегка растрепанным внешним видом, с волосами, заплетенными в небрежную косу, когда сама Гарри одета ко сну в красивые, дорогие вещи. Некоторые из которых он самолично ей подарил. Да какого черта.  — Я так понимаю, это тебя нужно благодарить за такую вопиющую ошибку правосудия? — проворчала Гарри, сложив руки на груди и вперившись в него взглядом, когда она не дождалась от него ответа.  — Разумеется, — беззаботно ответил Волдеморт, как будто в этот момент его больной мозг не представлял, как бы выглядела Гарри, надев все их крестражи, разозленная на него, с пылающими щеками и готовая выцарапать ему глаза, стоит ему хоть немного ослабить осторожность. Это становилось проблемой. Прошло больше недели, а Волдеморт так и не смог решить, провалился ли его план спровоцировать ее с помощью пижамы, или все прошло намного лучше запланированного. Из головы все никак не выходила картина, как Гарри опиралась на книжный стеллаж, руки скрещены на груди, с загорелого плеча спадал подаренный им зеленый шелковый пеньюар, на лице красовалась довольная ухмылка, а во взгляде читался вызов. Так, пора сменить тему.  — Я посмотрю, ты опять в этом пеньюаре. — М-да, как-то не сильно похоже на смену темы.  — Конечно, он ведь такой мягкий и уютный, — улыбнулась Гарри, взяв книгу Фомальгауты с кофейного столика, где Волдеморт оставлял ее по привычке, чтобы Гарри даже не беспокоила его просьбами.  — Приятно слышать, что я выбрал правильно, — ответил Волдеморт, чарующе улыбнувшись и игриво подмигнув, отчего девушки обычно превращались в краснеющую смущенную лужицу. — Выбор был между этим и кроваво-красным, но я решил, что зеленый отлично пойдет к твоим глазам. Гарри, совсем не выглядевшая очарованной, насмешливо фыркнула. — Да конечно, ты выбрал зеленый, только потому что помешан на наследии своего предка, а этот цвет напоминает знамена Слизерина.  — Не только знамена Слизерина, — ответил Волдеморт с хитрой улыбкой. — Знала ли ты, моя дорогая, что твои глаза по цвету точь-в-точь похожи на один из самых красивых и опасных ядов в новейшей истории? Гарри недоверчиво выгнула бровь. — Неужели?  — О да. В девятнадцатом веке магглы создали новый вид зеленого красителя, на основе меди и гидроксида мышьяка. Это был самый яркий оттенок изумрудно-зеленого, который кто-либо когда-либо видел в природе, и он быстро стал писком моды абсолютно для всего, начиная вечерними нарядами и заканчивая отделкой мебели. — Волдеморт прекратил ломать комедию с очарованием и оскалился своей обычной хищной улыбкой. — Вот только, к несчастью, у этой краски был очень неприятный побочный эффект в виде горы трупов. Благодаря их, очевидно, обоюдной любви к черному юмору, недоверие со стороны Гарри быстро перешло в смесь подозрения и неохотного веселья. — Подожди, как краска может убивать людей?  — Очень медленно и мучительно. Но магглы настолько любили этот цвет, что, даже узнав о ядовитости красителя, все равно продолжали использовать его, несмотря на риск. — Волдеморт сделал паузу, наслаждаясь тем, как блики от огня в камине подсвечивали лицо Гарри; кажется, он начал понимать этих давно умерших викторианцев и то, как страстно они желали невозможный оттенок зеленого, который их в итоге погубил. — Видишь ли, они не могли устоять. Гарри немного поерзала в кресле, попытавшись прикрыть лицо книгой. — Ты сейчас серьезно пытаешься очаровать меня всей этой возвышенной поэзией о том, как мои глаза по цвету напоминают смертельный яд? Он ухмыльнулся, заметив легкий румянец, проступивший на ее щеках. — А что, это работает?  — В твоих мечтах разве что, — съехидничала Гарри. Волдеморт выгнул бровь, небрежно обведя рукой пространство вокруг. — Очевидно, так и есть.* Было ясно как день, что Гарри точно так же пыталась сдержать улыбку, как и сам Волдеморт. — Считаешь себя жутко умным, да? Уголки его губ все-таки поползли вверх. — Разумеется. Тут Гарри по-настоящему рассмеялась, но быстро оборвала смех и посмотрела на Волдеморта так, словно ей пришла в голову неожиданная мысль. — Это мне напомнило кое о чем, что я давно хотела спросить: что случилось с твоими?  — Что случилось с моими чем?  — Твоими глазами. Когда-то они были карими, но сейчас они красные, даже когда ты в своем настоящем облике, так что, как я понимаю, у этого должна быть причина. — Гарри насмешливо ухмыльнулась. — Конечно, только если это не часть твоего эстетичного злодейского вида. Я бы совсем не удивилась в таком случае, ты достаточно мелодраматичен для этого. Волдеморт хотел, о, как он хотел иметь возможность запустить в нее чем-нибудь кроме негодующего взгляда. — Нет, это не часть моего «эстетичного злодейского вида», маленькая вредина.  — Тогда, может, побочный эффект от создания крестражей? — предположила Гарри, совсем не задетая. — Не зря же говорят, что глаза — зеркало души. Ничего удивительного, что твоя вся в крови.  — Нет, это вовсе не потому что наша душа вся в крови, — поправил Волдеморт. — Хотя в каком-то смысле часть с зеркалом правдива.  — Ну так что? — подтолкнула Гарри, когда он не стал развивать тему; она даже отложила книгу и сосредоточила все внимание на нем. — За этим точно стоит какая-то история. Волдеморт вздохнул и тоже отложил книгу, смирившись, что от него не отстанут. — Покинув Британию, мы долгие годы путешествовали по миру, пытаясь выучить все, что только возможно, о новых видах магии, которые мы открывали во время странствий. Сейчас, ограничиваясь тем, какое представление о магии существует в Магической Британии, ты и представить себе не можешь размах. Базовые механизмы магии универсальны, но ее многочисленные интерпретации и вариации? Их столько же, сколько людей, владеющих магией, и у всех у них своя культура и земля, которую они населяют и которая влияет на развитие магии. У Гарри возникло подозрение, что она знала, куда все это ведет. — Так, и где тогда был ты и какое конкретное сумасшествие пытался сотворить, не изучив как следует, что это из себя представляет? Черт бы побрал Гарри и ее редкие, но всегда попадающие в точку вспышки озарения. Волдеморт даже не знал, стоит ли ему начать беспокоиться, и на мгновение задумался, связана ли ее проницательность с воспоминаниями, которые, несомненно, дремлют где-то глубоко в ее подсознании, или с тем, что она начала узнавать его так же хорошо, как и он ее.  — Мы проводили исследования в Стамбуле, когда нашли сохранившиеся работы легендарного некроманта святого Киприана Антиохского и решили исполнить ритуал призвания. У Гарри буквально отвисла челюсть. — Ты серьезно пытался вызвать демонов?! У тебя совсем крыша поехала? Волдеморт даже не мог винить ее за такую реакцию. Но тогда они были молоды, и еще не возникало переделок, из которых они не смогли выкрутиться, заговорив кому-нибудь зубы или попросту убив помеху, и чрезмерная самоуверенность сделала их чересчур самонадеянными. — Нет, мы пытались вызвать демона — в единственном числе. И это была первая и последняя попытка.  — Почему? Не имело значения, что это был всего лишь сон, а Волдеморта от упомянутого эксперимента отделяли десятилетия и целый континент. Он все еще мог чувствовать призрачные языки пламени, как они пытались забраться глубоко под кожу, и он с трудом подавил дрожь. — Одного раза было более чем достаточно. Наверное, было что-то такое в его голосе, что выдало его страх, потому что глаза Гарри сначала округлились в изумлении, а потом она прищурилась, словно складывала в уме пазл. Волдеморт слишком часто видел это выражение на собственном лице, и он не собирался давать ей спокойно сидеть и анализировать его в минуту слабости. Ему нужно было отвлечь ее чем-нибудь. В порыве вдохновения он махнул рукой, и на столике тут же появились две большие зеленые кружки с горячим шоколадом. Одну из них он передал Гарри, которая взяла ее с изумленным выражением. — Это еще зачем? Десять очков Слизерину.  — Чай для трудных разговоров и вежливых бесед, а горячий шоколад — для не самых приятных воспоминаний.  — Это правило такое? Волдеморт пожал плечами и сделал глоток, с удовлетворением отметив, что вкус был точь-в-точь, как он его помнил. — Все претензии к Фомальгауте. По ее словам, это либо шоколад, либо огневиски, и что-то мне подсказывает, что для тебя предпочтительнее первое.  — Фомальгаута Блэк делала тебе горячий шоколад? — спросила Гарри, прежде чем самой попробовать напиток, и ее лицо вытянулось в приятном удивлении от того, насколько это вкусно.  — Иногда, когда у кого-нибудь из нас выдавался особенно неудачный день, она тайком проводила нас на кухню и сама варила шоколад, не позволяя эльфам даже помочь ей. Это воспоминание о том, каким он был на вкус. По-видимому, она готовила его по фамильному рецепту. За ободком чашки было заметно, как черты лица Гарри немного смягчились, и Волдеморт довольно улыбнулся: он так и знал, что это маленькое упоминание о семье ее порадует. Убедившись, что он не пытался запудрить ей мозги, Гарри откинулась на спинку кресла с кружкой в руках и вернулась к их разговору. — Так, давай, ты еще не закончил историю. Ты только подобрался к моменту, где совсем свихнулся и попытался вызвать демона. Более чем удовлетворенный ее расслабленным видом, Волдеморт и сам расслабил обычно безупречную позу и тоже поудобнее устроился в кресле, вытянув скрещенные ноги. — Ты знала, что во время охоты на ведьм чаще всего сжигали молодых рыжеволосых девушек? Довольно впечатляюще, учитывая, какой малый процент от населения средневековой Европы они составляли.  — И почему именно их? — спросила Гарри, делая глоток; казалось, еще немного, и она замурлычет от удовольствия. Волдеморт коротко улыбнулся, небрежно подперев подбородок рукой, при этом опираясь локтем на ручку кресла. — Инквизиторы считали их ведьмами; для них рыжие волосы были верным признаком, что они каким-то образом смогли выторговать себе пламя ада или даже украсть его.  — Волдеморт, ты что, пытался украсть пламя ада? — недоверчиво переспросила Гарри, чьи брови поднялись настолько, что почти вышли за линию роста волос. — Потому что это… — Гарри сделала паузу, тщетно пытаясь подобрать слово, которое смогло бы в полной мере передать, насколько сумасшедшей была затея. — Это уже слишком. Даже для тебя.  — Нет, но мне и не нужно было этого делать, — негромко ответил Волдеморт, рассеянным взглядом глядя на танцующее в камине пламя. — Достаточно было того, что я его видел. Гарри подтянула колени к подбородку и обняла их одной рукой, второй рукой держа кружку, которая теперь балансировала на коленях. Картина была умилительная, и, хотя обычно эта поза означала, что Гарри была напугана или напряжена, сейчас на ее лице было написано только любопытство. Казалось, история захватила ее полностью. — Ты правда увидел адское пламя? Тишина библиотеки, пляшущие по стенам тени и блики огня внезапно напомнили Волдеморту, как в приюте младшие дети засиживались допоздна, чтобы послушать страшные истории воспитанников постарше. Обычно, только завидев его, другие дети тут же его прогоняли, наверное, потому что он сам был для них достаточно пугающим, так что он быстро приноровился прятаться в тенях и не привлекать к себе внимания, чтобы тоже послушать истории. Позже, когда он доказал остальным сиротам, что их страхи на его счет были очень даже обоснованы, они уже не смели ему перечить, но к тому моменту он решил, что выше подобных глупостей, и игнорировал всех вокруг. Так что да, ему никогда до этого не выпадало возможности самому рассказать страшилку. И теперь, видя незамутненный интерес со стороны Гарри к их общей истории, Волдеморт чувствовал странную благодарность. Жестко подавив неожиданный наплыв сентиментальности, Волдеморт продолжил рассказ, как будто ничего не случилось. — Правда. На краткую долю секунды, прежде чем сработали защитные барьеры и разорвали круг. Этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы никогда больше не пытаться сделать это снова. И по сегодняшний день я не знаю точно, что именно мы увидели и как смогли выжить после такого, хотя, скорее всего, ключевую роль сыграла необычная природа наших окклюменационных барьеров. Ты ведь заметила, что они похожи на холодный черный океан без конца и края? Гарри кивнула. — Да, хотя мне он не кажется холодным. Скорее, это похоже на погружение в теплую ванну. Как любопытно. Должно быть, все дело в крестражах. Сам Волдеморт тоже чувствовал себя комфортно в черной пустоте океана, но знал, что те немногие, кому пришлось не понаслышке столкнуться с его барьерами, ощущали себя так, словно их зашвырнули в ледяной космос. — По моей теории, нам помогло наличие крестражей. Но как только наш мозг перестал пытаться вытечь через уши и мы наконец очнулись после кратковременного обморока, наши глаза были красными. С тех пор они такими и остались. Гарри выглядела завороженной. — И ты совсем не можешь изменить их обратно?  — Нет. Только много лет спустя мы научились прятать их с помощью достаточно мощной иллюзии. Как и твой шрам, мои глаза невосприимчивы ко многим видам магии, и их почти невозможно замаскировать.  — А они могут что-нибудь делать? — спросила Гарри, чуть ли не сгорая от любопытства. — Кроме того, чтобы до чертиков пугать людей. Повисла еще более долгая пауза, тяжелая, будто пропитанная неопределенностью, пока Волдеморт пытался найти наилучший способ объяснить ей всю странность того, что на фундаментальном уровне является необъяснимым. — Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем. И если долго смотреть в бездну, бездна будет смотреть на тебя в ответ. Гарри сморщила нос. — Что это, твои грустные подростковые поэтические излияния?  — Это Ницше, — ответил Волдеморт сквозь стиснутые зубы, потому что, ну правда. — Философ девятнадцатого века, который, помимо прочего, был сторонником идей нигилизма. Он верил, что нет ни добра, ни зла, нет ни правды, ни Бога, нет никакой цели или структуры в мире, который не создан непосредственно нами и для нас. Для него человеческая воля и самоопределение были абсолютнейшей силой в мироздании.  — Ты сейчас всерьез цитируешь маггловского философа?  — Его бабка была сквибом, так что технически его тоже можно назвать таковым. Некоторые подозревают, что он на самом деле знал о существовании магии, потому что, если понимать некоторые концепции в теории высшей магии, то очень многое в его идеях звучит очень даже правдиво. Гарри сделала еще глоток. — Ну и какое отношение имеют твои глаза к идеям Ницше?  — Я посмотрел в бездну, Гарри, — просто ответил Волдеморт. — На адский огонь, за неимением более точного термина. И теперь, в тех редких случаях, когда кто-нибудь осмеливается посмотреть мне в глаза, он может увидеть слабое отражение адского огня, смотрящее на него в ответ. Гарри смотрела на него так, словно ожидала, что из него вот-вот вырвется настоящий демон и сожрет ее. — Знаешь, это потрясающе. И ужасающе. В основном ужасающе.  — Так и есть, у большинства людей мои глаза вызывают сильную тревогу, пусть и необъяснимую для них. — Волдеморт сделал глоток шоколада и, видя, что Гарри все еще была несколько встревоженной, не смог удержаться от широкой ухмылки. — Не волнуйся так, это, по сути, метафизический эквивалент рубцовой ткани, он полностью безвреден. По правде говоря, я даже рад тому, как все закончилось, хоть это произошло случайно. Это был очень познавательный опыт, не говоря уже о приятном бонусе, что теперь намного меньше людей решатся использовать против меня Легилименцию. Только темные создания не испытывают инстинктивного желания тут же отшатнуться, хотя и они могут быть либо насторожены, либо очарованы — зависит от существа или индивидуума. Ожидаемо, Гарри закатила глаза, но тут же нахмурилась, словно ей в голову пришла не очень приятная мысль. — А это не делает меня тоже в каком-то роде темным созданием? Потому что твои глаза никогда не пугали меня больше, чем остальные твои части.  — Вовсе нет. Может, сознательно ты не помнишь произошедшего, но его воздействие никуда не делось, и для тебя оно не кажется чем-то отталкивающим. Неважно, в новом ты теле или нет, помнишь или нет — ничто не может отменить последствия подобного опыта. — Волдеморт кривовато ей улыбнулся. — Некоторые шрамы остаются с нами навечно. По какой-то причине Гарри слегка порозовела и постаралась избежать зрительного контакта, прильнув к чашке. — Учитывая создание крестражей и остальные страшные вещи, которые ты творил, осталось ли от твоей души что-то еще кроме шрамов? — съязвила она, состроив гримасу. — Нашей души. Услышав, как она самолично признала это, хоть и с большой неохотой, Волдеморт почувствовал трепет. — Хотя вид у нее далеко не первозданный, все еще могу уверить тебя: все не так плохо, как тебе, скорее всего, кажется. Гарри недоверчиво подняла брови. — Ты должно быть шутишь. Когда ты делаешь первый крестраж, ты разве не раскалываешь душу напополам, со вторым крестражем — еще раз, и так далее, и так далее?  — Тогда бы у каждого из нас было примерно по 1/128 от души, дорогая, тебе стоит чуть получше продумать эту теорию. — Волдеморт покачал головой, потому что, ну серьезно, если бы все действительно было так, он сильно сомневался, что от него осталось бы хоть что-то, что могло бы рассуждать здраво. — Во-первых, душа — это не то, что ты можешь измерить в цифрах, и, во-вторых, не уверен, что возможно посчитать в точных процентах такую вещь, как убийство — это слишком эфемерное и интуитивное понятие.  — О, а мне из твоих рассуждений показалось, что создание крестража — это супер-пупер важная драматичная фигня. Мерлин, она же и половины не знала толком. — Так и есть, но не в том смысле, который ты, как мне кажется, вкладываешь. Разумеется, убийство разрывает душу, и очень сильно, но, как человек, который проделывал это не один раз, я могу с уверенностью сказать, что не все убийства влияют на тебя одинаково. Если уж на то пошло, можно представить грубую шкалу, где на одном конце будет, скажем, случайное убийство ничего не значащего для тебя незнакомца, а на другом — намеренное убийство любовника или еще кого-нибудь столь же важного для тебя человека. — Волдеморт безразлично пожал плечами. — Не говоря уже о том, что для меня убить человека намного проще, чем для какого-нибудь нежного цветочка с Хаффлпаффа.  — Что ж, наверное, я должна была подумать об этом, — натянуто сказала Гарри, насупившись; впервые за весь вечер она выглядела по-настоящему рассерженной. — Такой монстр, как ты, точно не страдает от бессонницы по ночам, мучаясь осознанием содеянного. Логично, что на твою душу убийства не сильно влияют. Решив не обращать внимания на враждебность, Волдеморт продолжил как ни в чем не бывало. — Вообще-то это распространенное заблуждение. Мне кажется, большинство людей уверено в том, что создание крестража требует половины души, потому что те, кто решаются на это, неизменно приобретают манию величия. И так как большинство ограничивает себя созданием только одного крестража, они делают все возможное, чтобы это одно-единственное убийство стало значимым для них. Моим первым крестражем стал дневник, созданный после случайного убийства студентки, к которой я питал ровным счетом никаких чувств, ни положительных, ни отрицательных. Вторым крестражем было кольцо, и для его создания я целенаправленно выследил и убил собственного отца. Так что, хотя это был уже второй крестраж, для него потребовалась сравнительно бо́льшая часть души.  — То есть, большинство твоих крестражей было сделано с помощью менее значимых убийств, — сказала Гарри, все еще хмурясь, но, кажется, решив отставить гнев в сторону, чтобы лучше понять условия своего создания. — И именно так ты умудрился создать так много, при этом не слетев с катушек окончательно? Волдеморт сжал переносицу и сделал успокаивающий вдох. — Это очень упрощенное и даже близко не точное описание, которое не берет в расчет огромное разнообразие того, как магия души и высшая ритуальная магия могут повлиять и на успешность создания крестража, и на состояние создателя, если не провести ритуал с предельной точностью и выверенностью. — В мире мало что раздражало его больше, чем люди, столь небрежно рассуждающие о таких важных вещах, но, учитывая неожиданное плохое настроение Гарри, он изо всех сил старался сдерживаться. — Но в чисто практических целях… Это более-менее верно, да. Гарри по-прежнему была нехарактерно тиха, вглядываясь в уже пустую чашку, словно пыталась рассмотреть там будущее. И только Волдеморт собрался сменить тему, как она посмотрела на него с неопределенным, сложным выражением на лице. — Что тогда насчет моего убийства? Ну конечно же, она должна была подумать об этом. Волдеморт был удивлен, что он сам не затронул этот момент. — Мне не стыдно признаться, что я давным-давно потерял счет людям, которых убил самолично или которых убили по моему приказу, и, если опустить чувство удовлетворения, которое я испытываю, устраняя препятствие, я с трудом могу вспомнить хотя бы половину из моих жертв к тому моменту, как они больше не стоят у меня на пути. Видя пылающий гнев в ее глазах, в ее изумрудных глазах цвета смертоносного яда, Волдеморт лишь улыбнулся — с гораздо большей нежностью, чем позволяла тема их разговора. — Но ты была не только крошечным невинным ребенком — затруднением даже для моей лишь условно существующей совести; ты также по предсказанию была единственным человеком, который мог меня уничтожить. — Он протянул руку и смахнул волосы с ее лба, почувствовав прилив мрачного удовлетворения, когда Гарри даже не попыталась увернуться от его руки, даже не моргнула, и погладил ее шрам чуть ли не с почитанием. — Дорогая, готов поспорить на что угодно: твое убийство было бы самым важным из всех. * обыгрывается полисемия слова dream, которое может означать и сон, и мечту