***
По выходным завтрак проходил в гораздо более расслабленной атмосфере — спасибо отсутствию занятий. Эльфы подавали еду даже в позднее утро, для всех заспавшихся студентов, которые, опять же, благодаря отсутствию занятий, не смогли заставить себя выползти из тепла и уюта мягкой кроватки. Гарри к числу этих счастливчиков не относилась. Она так и не смогла снова провалиться в сон, проснувшись после странного комето-океано-летучего сна, так что вместо этого перебралась в Общую гостиную, где уткнулась в книгу, ожидая, пока проснутся Рон и Гермиона. У Гарри давно вошло в привычку просыпаться на рассвете, еще с первого курса, так что друзья уже не удивлялись и не беспокоились: они приветственно улыбались друг другу и втроем шли в Большой зал; при этом на Гарри и Гермиону накладывалась обязанность проследить, чтобы спящий на ходу Рон не врезался головой в рыцарские доспехи. — Что это ты там напеваешь? — чуть позже спросила Гермиона, когда Гарри, к своему безграничному счастью, заканчивала вторую чашку чая, отчего ее настроение стремительно улучшалось. — Звучит очень мило. — М-м-м? — протянула Гарри, вырванная из воспоминаний о глазах-звездах и не совсем уверенная, о чем идет речь. — Что звучит мило? Гермиона оторвалась от зевающего второкурсника, который вот-вот опрокинул бы на себя банку с медом, если бы она вовремя не убрала ее в сторону, и посмотрела на Гарри. — Ты что-то напевала себе под нос. В последнее время ты часто это делаешь, и я предположила, что мелодия застряла у тебя в голове. Что бы это ни было, звучит очень красиво. Гарри уже собиралась предложить Гермионе наведаться в Больничное крыло, но тут мозг, задобренный щедрой дозой кофеина, услужливо снабдил ее недостающей информацией. О, черт, это ведь был вальс, под который она танцевала с Волдемортом в библиотеке. В этом было столько одновременно и унизительного, и беспокоящего, что Гарри даже не стала пытаться разбираться в этом прямо сейчас и просто запихнула в рот побольше бекона, надеясь, что что-нибудь сейчас отвлечет подругу. Прибытие почты, например. Ну или на Гарри снизойдет очень своевременное, порожденное ударной порцией мяса озарение, которое она могла бы использовать в качестве объяснения. — Я не замечала, — сказала Гарри, прожевав бекон, и у нее не осталось резонных оправданий, чтобы не отвечать. Строго говоря, это было не совсем ложью, и от этого ей стало немного легче. — Наверное, случайно где-то услышала эту мелодию. Но сам разговор напомнил ей кое о чем, что, к прискорбию, пока что пришлось отодвинуть на задний план, из-за чего они начали вальсировать в первую очередь, — обещанный урок полетов. Несмотря на препирательства, Волдеморт сдержал слово и провел ей экспресс-курс по 101 способу, как научиться летать без палочки/метлы/чего-угодно-еще, и все это происходило, пока они танцевали под потолком. Гарри была так занята учебой и всем остальным, что у неё никак не доходили руки испробовать советы на практике в реальном мире. Это нужно исправлять, сейчас же. Но Гарри не могла заниматься таким на людях, ведь иначе они начнут спрашивать, где она этому научилась, а Гарри совсем не горела желанием объяснять. — Наверное, сегодня я серьезно позанимаюсь медитацией, — небрежно сказала Гарри, заворачивая остатки бекона в салфетку для Букли. — Мои окклюменационные барьеры держатся хорошо, но я не уделяла им достаточно времени с тех пор, как мы вернулись в Хогвартс, а я не хочу рисковать их устойчивостью. — Это очень разумно, Гарри, — заметила Гермиона с одобрительным кивком. — Теперь, когда Сама-Знаешь-Кто активизировался, особенно важно, чтобы он больше не мог заглянуть в твою голову. Тебе не нужна наша помощь? Рон фыркнул, уткнувшись в тарелку с остатками оладий. — Весь день неподвижно сидеть и общаться со своим внутренним оком или еще чем-то в этом роде? Спасибо, я пас. — Все нормально, ребят, вам вовсе не нужно сидеть рядом и скучать, пока я «общаюсь со своим внутренним оком», это правда будет очень нудно. Гермиона прикусила губу, рассеянно вертя ручку чашки. — Ты точно уверена, что тебе не нужна компания? — Вполне уверена. Если уж на то пошло, наверное, будет даже лучше, если я буду одна, чтобы не отвлекаться. А вы, ребята, лучше идите развлекайтесь. — Гарри искоса посмотрела на них с поддразнивающей улыбкой. — К тому же, я точно знаю, что Рон еще не начинал домашнюю работу по зельям. Ожидаемо, Гермиона тут же проглотила наживку. — Рональд Уизли, не могу поверить, что ты так беспечен! Если ты отстанешь сейчас, потом не будет времени наверстывать до самых ЖАБА, и вот что ты тогда будешь делать на экзамене? — Предательница, — проворчал Рон в сторону Гарри, печально проводя взглядом остатки завтрака, а Гермиона уже тащила его в сторону библиотеки. — Повеселитесь там! — жизнерадостно крикнула Гарри им вслед, более чем довольная своей маленькой аферой: так друзья будут заняты, а сама она без свидетелей сможет потренироваться в полетах без метлы. Покончив с завтраком и третьей чашкой чая, Гарри направилась в совятню, чтобы навестить Буклю и отдать ей остатки бекона. Белоснежная сова тут же спикировала к ней, стоило Гарри показаться на верхней ступеньке лестницы, и мягко уселась ей на плечо, довольно ухнув. — Ты любишь меня только за то, что я приношу тебе вкусняшки, да? — хихикнула Гарри, разворачивая салфетку с ломтиками бекона. Букля бросила на нее вежливый взгляд, поглощая угощение, словно ее позабавили попытки хозяйки сострить. — Я собираюсь прогуляться и заняться чем-то очень глупым, хочешь присоединиться? Букля дружески клюнула ее в ухо, что Гарри интерпретировала как «да», и так они вдвоем, девочка и сова, прошли через весь замок и направились к озеру. На дальней стороне озера располагалась небольшая ниша, спрятанная между нагромождением массивных камней и краем Запретного леса, и увидеть ее можно было, только стоя где-нибудь на середине Черного озера. Гарри нашла ее на втором курсе, и с тех пор это стало одним из ее любимых мест, где можно побыть в одиночестве, при этом наслаждаясь свежим воздухом и открытым небом. И здесь же Гарри собиралась учиться летать. Обычно одной только солнечной субботы было более чем достаточно для отличного настроения и ударного настроя, но некоторое время спустя решимость Гарри научиться летать была подвергнута серьезному испытанию в виде смешанных результатов. Под смешанными результатами подразумевались повторяющиеся в течение трех часов вариации на тему «ненадолго зависнуть в воздухе и плюхнуться на землю лицом вниз». Уроки Волдеморта все-таки оказались полезными, раз уж она смогла парить даже в течение двух-трех секунд, но, к несчастью для ее коленок, подобные занятия во сне не давали нужной мышечной памяти и навыков, чтобы делать это в реальном мире, где такие вещи, как гравитация, существовали не только показухи ради. В сотый раз Гарри шагнула с одного из невысоких камней и впервые смогла триумфально стоять в пустоте воздуха в течение целых нескольких секунд, прежде чем радость от успеха разрушила ее концентрацию, и Гарри каким-то образом умудрилась споткнуться в воздухе. Словно раздосадованная брошенным ей вызовом, гравитация проявила себя с неожиданной силой, и Гарри рухнула на землю с грацией запущенного со всей силы бладжера. Букля, сидящая на ближайшей ветке, казалось, сгорала за нее со стыда и глубоко сожалела о том, что вообще связалась со своей идиоткой-хозяйкой. Учитывая все обстоятельства, Гарри решила, что это был неожиданно приятный способ провести утро. Да, пока что никаких настоящих полетов, но она и не ожидала, что все сразу получится, а чем больше она тренировалась, тем больше навыков получала. Гарри не стала расстраиваться и просто смирилась с новыми дополнениями в ее коллекцию синяков, поставив в уме галочку не забыть после обеда зайти к мадам Помфри за пастой от ушибов. Да, определенно, отличное начало выходных.***
Гарри хлопнула дверью в кабинет Дамблдора с такой силой, что та задрожала в раме. Совсем не в настроении ждать, пока винтовая лестница сама доставит ее вниз, Гарри перепрыгивала через ступеньку, надеясь убраться куда подальше, прежде чем ею окончательно завладеет желание расколошматить все, что подвернется под руку. После болезненного, но приятного утра Гарри вернулась в замок на обед, где незнакомая четверокурсница с Хаффлпаффа тут же вручила ей записку от директора, в которой он просил зайти к нему после ужина, чтобы обсудить индивидуальные уроки, которые помогут ей подготовиться к войне. Гарри совсем не хотела идти, но у нее не было никакой возможности отвертеться, так что в восемь вечера она сообщила гаргулье пароль (кислотные шипучки) и поднялась наверх, утешая себя тем, что, хоть Дамблдор и был занозой в заднице, по крайней мере, он будет учить ее дуэлям и другим полезным вещам. Но нет, по-видимому, Дамблдор не считал обучение дуэлям чем-то целесообразным для девочки, от которой ждут победы над Темным Лордом, — ведь гораздо эффективнее устроить прогулку по аллее воспоминаний. Так что после затянувшегося рассказа о своих многочисленных подозрениях и о незаконных способах выманивания воспоминаний у случайных людей, которые больше подошли бы на голову двинутому репортеру какой-нибудь желтой газетенки, директор поднялся на ноги и головой окунул Гарри в Омут памяти, чтобы та увидела все сама. Последовавшее воспоминание Боба Огдена о визите к Гонтам было ужасным, и не по причинам, о которых думал Дамблдор, вроде нападения Морфина на Огдена или проезжающих смеющихся магглов, нет. Из-за Меропы. Вынырнув из воспоминаний, Гарри почти готова была опять разнести кабинет старика, потому что одно дело — услышать историю бедной Меропы Гонт и совсем другое — увидеть воочию, как отвратительно с ней обращались ее отец и брат, и при этом не иметь никакой возможность помочь ей. Понаблюдав за творящимся всего несколько минут, Гарри больше не удивлялась, как Меропа решилась использовать любовное зелье на Томе Риддле-старшем. Это ее никоим образом не оправдывало, конечно, насилие оставалось насилием, и все-таки теперь становилось гораздо понятнее, почему она была в таком отчаянии, как она жаждала любви, даже если эта любовь была ложью, и как она хотела сбежать от своей жестокой семьи. Если и было в мире что-то, что Гарри могла понять и чему могла посочувствовать, так это подобное обращение. Дурсли всю ее жизнь обращались с ней так же, как Гонты обращались с Меропой, и ей было так грустно и мерзко наблюдать за этим, что хотелось кричать. Гарри размашисто шла в сторону Гриффиндорской башни, впившись зубами в нижнюю губу, и вдруг зашипела от резкого укола боли. Потрогав больное место, она поняла, что клыки так и не втянулись обратно, и она сильно прокусила губу. Гарри устало подумала о том, как две ее жизни странно перекликались друг с другом, и при этом ни в одной из них Дамблдор не волновался о домашнем насилии и несправедливости так же сильно, как об ее щекотливой зубной проблеме. Гарри пересекла Общую гостиную и поднялась по лестнице на автопилоте, позволив успокаивающему теплу окклюменационных барьеров затопить разум и изо всех сил постаравшись стереть с лица признаки напряжения, прежде чем войти в девичью спальню. Лаванды и Парвати нигде не было видно, хотя по сдавленным смешкам и сильному травянистому запаху, долетавшему из общей ванной комнаты, можно было догадаться, что у них все-таки добрались руки поэкспериментировать с цветом волос Лаванды, как они уже давно собирались. Гермиона сидела, прислонившись к изголовью кровати, волосы были стянуты ко сну старым шелковым шарфом, а сама она была одета в любимые пижамные штаны пастельно-голубого цвета и серую футболку с изображением периодической таблицы химических элементов. Она явно ждала, пока Гарри вернется с занятия с Дамблдором. Увидев ее такой расслабленной, в уютной домашней обстановке, но при этом с каким-то благородным и одухотворенным выражением лица, Гарри и сама почувствовала, как впервые с момента получения записки полностью расслабилась. Оторвавшись от старинной книги, по толщине вполне смахивающей на словарь, Гермиона тепло улыбнулась. — Как все прошло? Гарри упала на кровать рядом с подругой, лицом уткнувшись в подушку, напоминавшую более плоскую и розовую версию Живоглота. — Изматывающе и немного травмирующе. Кажется, я начинаю ненавидеть Омуты памяти. Каждый раз, когда я с ними взаимодействую, все летит в тартарары. — Все так плохо? — Отвратительно, — простонала Гарри. — Только это не тот тип отвратительного, который в итоге приносит тебе какую-то пользу или знания. Скорее, как будто на тебя вылили ушат помоев, и хочется поскорее от них отмыться. — Да, звучит совсем нехорошо, — согласилась Гермиона, отложив книгу на прикроватную тумбочку и положив руку на плечо Гарри. — Хочешь, расчешу тебе волосы? Гарри почти готова была отказаться, потому что все, чего ей сейчас хотелось — это свернуться калачиком и спрятаться от всего мира, а так во время расчесывании Гарри никуда не деться от вопросов Гермионы, и она не была уверена, что хочет на них отвечать. Но все же это было очень соблазнительное предложение, и ее удивительно хитрая подруга это прекрасно знала. — Да, было бы здорово. Спасибо, Миона. Гарри приняла сидячее положение и потянулась за своей магической расческой (которая, как они выяснили, начинала истошно вопить, если ей пользовался кто-то не из Блэков по крови, но при этом делала волосы своей хозяйки похожими на шелк); но у нее совсем вылетело из головы, что она так неудачно нанесла самой себе травму, и вспомнила об этом, только когда Гермиона испуганно вскрикнула. — Гарри, у тебя кровь идет! — Что? — непонимающе моргнула Гарри и резко вспомнила. — А, да, точно. Я немного вспылила, и у меня прорезались клыки, все нормально. — Все точно не нормально, — парировала Гермиона, нахмурившись, и бездумно потянулась к подруге. — Дай–ка посмотреть. Гарри быстрее молнии оттолкнула ее руку, в который раз мысленно похвалив себя за хорошие рефлексы. — Осторожно! Я проглотила яд, но что-то могло остаться. Гермиона только вздохнула и быстренько наколдовала Чистящие чары, после чего проинспектировала порезы. — Гарри, я понимаю, что технически ты не можешь сама себя отравить, но все же тебе стоит быть поаккуратнее. Эти штуки могут оставлять глубокие порезы. Затянув порезы Эпискеи, они устроились на кровати Гермионы, задернув полог, и Гарри смогла распустить волосы, не чувствуя себя из-за этого странно. Когда они были младше, то постоянно расчесывали друг другу волосы и делали прически, используя это время, чтобы выговориться и расслабиться, когда домашняя работа или жизнь Избранной становились совсем невыносимыми. Когда Гермиона впервые предложила сделать это, после того как Гарри начала соблюдать традиции Блэков, она тут же поняла, что именно сказала, и сразу извинилась. Но как Гарри объяснила ей тогда, волосы должны быть собраны только на людях или когда ты находишься рядом с кем-то, кто не является твоим ближайшим родственником. А для Гарри Гермиона давным-давно стала самым настоящим членом семьи. — Так что тебя так разозлило? — некоторое время спустя спросила Гермиона, когда Гарри на вид скорее походила на довольную расплывшуюся лужицу, а не на девочку. Гарри немного помолчала, обдумывая ответ. — Дамблдор показал мне воспоминания, касающиеся семьи Волдеморта, и, Мерлин, Гермиона, какие же они были ужасные! Его мать жила со своим двинутым отцом и братом в старой ветхой лачуге, и они попросту издевались над ней, заставляли ее готовить и убирать за них, между делом поколачивая ее и называя ничтожеством. А Меропа, она… Она была такой юной, и грустной, и забитой, и я просто… — Ты увидела себя в ней, — мягко сказала Гермиона, руками тщательно перебирая ее волосы, и при этом так аккуратно, что еще ни разу не дернула за колтун слишком сильно. — Да. А потом Дамблдор все продолжал говорить о том, как они были бедны, обижены на весь мир и нападали на магглов, и при этом его ни капли не беспокоило, как они обращались с собственной плотью и кровью. Как будто не имело никакого значения, что там была еще и девушка, ненамного старше нас с тобой, оказавшаяся в такой жуткой ситуации, что не смогла придумать ничего лучше, кроме как опоить маггла любовным зельем, чтобы сбежать из этого кошмара. — Уверена, он не имел в виду ничего такого, — успокоила подругу Гермиона, абсолютно убежденная, что Гарри всего лишь нужно немного уверенности в мотивах директора, а вовсе не удобное алиби на роковой день, когда директор наконец пропадет при загадочных обстоятельствах. — Смысл в просмотрах воспоминаний ведь в том, чтобы собрать как можно больше информации про Сама-Знаешь-Кого, так? Скорее всего, он просто не хотел уклоняться от основной задачи. — Наверное, — вздохнула Гарри, гадая, что ей придется сделать, чтобы ее обычно такая рассудительная подруга поняла, что директор вовсе не так доброжелателен, как казалось на первый взгляд. — Да, скорее всего так и есть. Позже, когда Гермиона улеглась спать, Гарри все никак не могла перестать думать о воспоминании и о молодой девушке, которая в каком-то смысле была ее матерью. Кто другой бы, возможно, не рассматривал ситуацию в таком ключе, но у Гарри уже была одна мертвая мать, которую она не помнила, так что ей не привыкать. Но как бы ни были однозначны ее чувства к Меропе Гонт, ее отношение к Тому Риддлу-старшему было гораздо сложнее. Сначала не помогло и то, что он был практически точной копией своего сына: у них обоих были те же высокомерные аристократичные черты лица и темные вьющиеся волосы. Но чем дольше она на него смотрела, тем больше ей казалось, что он был дешевой копией оригинала, и это притом, что технически он был старше. Пусть отдельные моменты во внешности полностью совпадали, но в Риддле-старшем не было ни намека на хищную грацию или расчетливый взгляд, от которого замираешь на месте, — все то, что делало Волдеморта таким притягательным и очаровывающим. Неважно, что, стоя рядом, они могли бы сойти за близнецов; чем больше Гарри в него вглядывалась, тем больше понимала, что он совсем не похож на своего сына. Чистя зубы, Гарри думала о медальоне Слизерина, который она заметила на шее Меропы. От знания, что сейчас он был надежно спрятан за несокрушимыми щитами дома номер двеннадцать на площади Гриммо, тугой узел в желудке рассасывался, и Гарри становилось немного легче от того, что сокровище, от которого Меропа отказалась, чтобы купить жизнь себе и своему ребенку, теперь было в безопасности. Зная, какой королевой драмы был Волдеморт, кольцо Певереллов, которое в воспоминании носил Марволо Гонт, тоже скорее всего стало крестражем. Волдеморт ведь даже как-то вскользь упомянул, что второй его крестраж был сделан из кольца. Учитывая знания Гарри, о которых Дамблдор и не догадывался, было очевидно, что суть их занятий сводилась к крестражам, даже если старик не скажет этого прямо. Может, когда-то Гарри могло ранить, что он не спешил делиться с ней своими планами, но сейчас она уже приняла, что старый волшебник, которому она однажды безоговорочно доверяла и в котором видела кого-то вроде дедушки, совсем не испытывал подобных чувств к ней. Ну а ты братаешься с врагом, нехотя призналась самой себе Гарри, натягивая лиловую пижаму. Хотя в свою защиту она могла сказать, что это началось совсем недавно и по причинам полностью вне ее контроля, в то время как Дамблдор, судя по всему, разрабатывал план по ее блистательному самоубийству во имя всеобщего блага, еще когда она агукала в пеленках. Дневник, кольцо, медальон, Нагини и сама Гарри. Получается, сейчас она не знала о местоположении и виде всего двух крестражей. Гарри даже не потрудилась задавить в себе злорадство: Дамблдор был уверен, что он умнее всех и теперь по крупицам выдавал ей обрывки ценной информации, когда, кажется, она впервые знала об истинном положении вещей намного больше, чем он.***
С последнего совместного сна прошла всего пара дней, но у них уже сложилась традиция: если у Гарри выдался настолько плохой день, что это почувствовал даже Волдеморт, то после долгих ворочаний, когда она наконец засыпала, она открывала глаза в библиотеке. — Сегодня вечером ты была в ярости, маленький крестраж, — заметил Волдеморт, в кои-то веки снова сидящий за столом и просматривающий толстые папки, битком набитые листами пергамента, при этом мантия была небрежно повешена на спинку кресла. — Не желаешь поделиться? Гарри фыркнула, упав в кресло. Сегодня она была слишком вымотана, чтобы почувствовать раздражение от того, как быстро из нее ушло напряжение, стоило ей оказаться здесь. — А что? Я ведь не отвлекла тебя от легкого послеобеденного терроризма? — Конечно нет, такое времяпрепровождение плохо сказывается на пищеварении. Гарри с трудом подавила улыбку. — Буду знать. — Так что случилось, кто-то дернул тебя за косички? — усмехнулся Волдеморт, не поднимая взгляда от папки, и лишь на мгновение мелькнул ехидный оскал. — Если вежливо попросишь, я могу выдернуть им что-нибудь в ответ. Гарри вздохнула, честно стараясь не быть тронутой его редкими странными попытками в защиту, — и полностью провалилась, хотя эти самые попытки, как и всегда, сильно уходили в сторону зверств. — Дамблдор сделал следующий шаг. — Неужели? — протянул Волдеморт, сев чуть прямее и внимательно на нее посмотрев. — И что же старик задумал на этот раз? — Он затащил меня к себе в кабинет после ужина. По-видимому, он вознамерился проводить со мной индивидуальные занятия, как победить тебя. Не знаю, насколько полезными они окажутся, пока что мы только смотрели воспоминания в Омуте памяти. — И что именно вы смотрели? Она никак не могла сказать это тактично и вежливо, а потому даже не стала пытаться. — Он показал мне Меропу. Волдеморт замер. — Это было воспоминание какого-то министерского работника, — объяснила Гарри. — Он пришел поговорить с твоим мерзким дядюшкой по поводу его нападения на маггла, и все прошло очень нехорошо. Ее отец и брат отвратительно с ней обращались, мне хотелось разорвать их на кусочки, а Дамблдору было все равно. — Кажется, я видел отдельные сцены этой встречи, когда использовал Легилименцию на Морфине. И он, и Марволо были жалкими пародиями на людей и уж тем более на волшебников. Они оказали миру величайшую услугу, когда его покинули. — Твой отец тоже там был, — тихо сказала Гарри. Начав рассказывать, она уже не могла остановиться. — И пока я боролась с желанием закруциатить твоего дядю, деда, да и Дамблдора заодно, я не могла не думать о том, как внешне твой отец походил на тебя, но при этом с ним все было как-то не так, и в итоге он совершенно не был на тебя похож. Хотя он был полным засранцем, так что у вас все-таки есть что-то общее. Взглядом, который Волдеморт в нее послал, вполне можно было убивать людей. Но если он утверждал, что когда-то они были одним и тем же человеком, тогда Гарри была более чем в своем праве выносить суждения и по нему, и по человеку, который во всех отношениях был ее ублюдком-отцом из прошлой жизни. Гарри невесело заметила, что для человека, который становился сиротой целых три раза подряд, у нее было слишком много родителей. — Так что да, — продолжила Гарри, — Дамблдор считает, что он гениальный хитрец, но яснее ясного, что он выслеживает крестражи и хочет, чтобы я занялась тем же, даже если он не говорит этого напрямую. Понятия не имею, когда он попросит меня о следующем "занятии", я вроде как его немного напугала. Очевидно, решив проигнорировать комментарии Гарри о нем и его отце, лишь бы не начинать новый спор, Волдеморт удивленно выгнул бровь. — И как ты умудрилась это сделать? Она неловко поерзала в кресле. — У меня произошел небольшой инцидент. Если сначала Волдеморту было слегка любопытно, то теперь он выглядел порядком заинтересованным. — Что за инцидент? Откинувшись на спинку кресла, Гарри мысленно вопросила, каковы шансы, что она сможет отвертеться и не отвечать. Она точно знала, что Волдеморту будет крайне интересно услышать о произошедшем, и, несмотря на более чем дружеский тон их бесед, ей все еще не хотелось просто так, без борьбы, давать ему то, что он хочет. — Я разозлилась, — наконец выдавила Гарри, когда стало ясно, что Волдеморт не слезет с этой темы. — Оттого, как они обращались с Меропой, словно она была неодушевленным предметом, которому можно раздавать тычки. В общем, я потеряла контроль над собой. Это произошло очень быстро, но все равно Дамблдор успел заметить мои… мои клыки. Ожидаемо, Волдеморт практически засветился от радости. — Жаль, нельзя увидеть его лица. Это правда, что они у тебя все еще непроизвольно вырабатывают яд? Ты давно вышла из этого возраста, но я точно знаю, что был как минимум один случай, когда в Больничном крыле оказалась молодая девушка, проглотившая змеиный яд. — Откуда, во имя Мерлина, ты об этом узнал? — воскликнула Гарри, уставившись на него с выражением панического ужаса. — Я всего лишь спросил Северуса, требовали ли от него сварить противоядие в последний год или два, — беззаботно ответил Волдеморт, жутко довольный, что смог застать ее врасплох. — Он выдал немало подробностей, прежде чем до него дошло, почему я спрашиваю об этом, а дальше у него на лице проступило выражение настоящей муки. Мерлин и Моргана, Снейп знал, что она целовалась с Чжоу Чанг и при этом чуть ее не убила. И он рассказал об этом Темному Лорду. Гарри резко захотелось провалиться сквозь пол, чтобы свернуться комочком где-нибудь в центре земного ядра и лежать там до тех пор, пока мир не забудет о том, что она вообще когда-то существовала. Упомянутый Темный Лорд закатил глаза. — Пожалуйста, успокойся и не начинай истерику, это совершенно естественно. Как ты уже поняла, змееусты могут не только понимать змей. Гарри колебалась, но в итоге кивнула, все еще не глядя ему в глаза. — Мы не люди, по крайней мере, не совсем. Когда мы проходим через половое созревание, мы также меняемся. — Я знаю, — прошептала Гарри, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. Волдеморт улыбнулся, сверкнув острыми белоснежными зубами. — Да, к этому моменту уж точно должна. — Да уж, — тяжело вздохнула Гарри, чувствуя себя опустошенной. — И видит Мерлин, лучше бы не знала. — Какая неблагодарность, — фыркнул Волдеморт. Кажется, он был разочарован, что Гарри не слишком радовалась умению производить собственный нейротоксин по первому же требованию. — Мы благословлены самой Природой и Магией, тебе стоит получше ценить наш дар. — Дар! — огрызнулась Гарри. — Мы с Чжоу даже не начали нормально встречаться, а она уже попала в Больничное крыло, и, учитывая, что это случилось из-за меня, кто бы стал ее винить, что после этого она не хотела иметь со мной ничего общего! Волдеморт мрачно усмехнулся, и от вспышки его удовлетворения шрам начало подергивать. — Ну и хорошо. — Хорошо? Что в этом хорошего? — требовательно спросила Гарри. — Она была тебя недостойна, — презрительно ответил он. — Ты владеешь парселтангом, в твоих венах бежит кровь двух древних и благородных семейств. Кроме того, ты частичка моей души. Ты богиня среди смертных, Гарри. Гарри в ответ на это могла разве что расхохотаться. Наверное, о ней многое может сказать тот факт, что единственный, кто считает ее привлекательной — это Темный Лорд, который думает о ней примерно в том же ключе, в каком Англия думает о Фолклендских островах. — Я совершенно точно не богиня. Волдеморт беспечно пожал плечами. — Можешь отрицать это, сколько душе угодно, лишь бы остальная серая масса не думала, что влачит жалкое существование, но в какой-то мере ты тоже это понимаешь, и тут ты не можешь лгать мне. Не забывай, мы с тобой одинаковые. — Я совсем не похожа на тебя, — прошипела Гарри. — Умение не привлекать к себе внимания было полезным для выживания навыком, пока ты жила с теми отвратительными магглами, а потом привыкала к магическому миру и только-только училась защищать себя. — Волдеморт не сводил с нее взгляда, будто смотрел в самое нутро. — Но не стоит путать эту защитную маску с тем, кто ты есть на самом деле. Гарри сложила руки на груди. — Из-за того, кто я есть, мне приходится постоянно таскать с собой противоядие на случай, если я вдруг ненарочно нанесу кому-нибудь вред, так что уж прости, если меня это не очень радует. — Не нужно так драматизировать. Тебе пришлось еще хотя бы раз использовать противоядие после инцидента с мисс Чанг? — Только однажды, вскоре после этого. — Заметив, как угрожающе быстро помрачнел Волдеморт, Гарри поспешила объяснить. — Да не в этом смысле, идиот. Это случилось во время последних рождественских каникул, я тогда сильно разозлилась за ужином; дело было в штаб-квартире Ордена. Рон сидел рядом со мной и случайно выпил из моей чашки. Через минуту он уже бился в судорогах на полу, но с помощью Римуса я быстро привела его в чувство. — Гарри горько усмехнулась. — Это было очень не вовремя, на самом деле, учитывая, что его отец тогда лежал в Мунго после укуса Нагини. Рон не разговаривал со мной до конца каникул. — Меня все еще поражает, что ты так печешься о мнении тупых овец. — Мои друзья не овцы, и мне плевать, что думают остальные, — я просто хочу спокойно проводить время с друзьями и жить своей жизнью без Дамоклова меча в виде обвинения в непреднамеренном убийстве, постоянно висящего у меня над головой. Блин, как я вообще должна получать сомнительный опыт тупых подростковых любовных интрижек, если даже не могу целовать людей? — У меня же как-то получилось, — ответил Волдеморт с ехидной усмешкой. Та-а-а-к. Это было настолько сильное заявление, что Гарри аж почувствовала, как ее лицо по цвету сравнялось с Гриффиндорским флагом, висящим в Большом зале. — С тобой… с тобой такого не происходило? — запинаясь, спросила Гарри, жутко смущенная, но не способная притвориться, что не испытывает глубокого, почти болезненного любопытства к подростковым шашням Волдеморта в период полового созревания. — Когда ты был в моем возрасте. Почему у тебя не возникало проблем, когда ты целовал людей? Теперь его ухмылка, вне всяких сомнений, была дьявольской. — Все просто. Я их не целовал. — Но ты только что сказал… — Гарри, я сказал, что не целовал их. Это не значит, что я не делал с ними ничего остального. Оу. Оу воу. — Ты больной извращенец, — объявила Гарри в отсутствие более подходящего ответа, потому что если она будет слишком долго думать над этим, то попросту ослепнет. — О, ты себе даже не представляешь, — промурлыкал Волдеморт, рукой подперев подбородок, пока взглядом пробегался по ней. Гарри спрятала горящее лицо в ладонях, стараясь притвориться, что напротив нее не сидел жутко привлекательный Темный Лорд, неприкрыто сверлящий ее взглядом. — Пожалуйста, замолчи. — Почему? — Потому что я так сказала. — А что, тебя это так волнует, Гарри? Да. — Нет. — Звучит не очень уверенно. — Я уверена, — сказала Гарри, стараясь отвечать короткими фразами, потому что она опасно близко подошла к черте заинтересованности, а это обычно приводило к куче неловких моментов. — Абсолютно уверена. Можешь сам увидеть бесконечные просторы моей непоколебимой уверенности. Дерьмо. Вместо того, чтобы посмеяться над ней, как она того справедливо заслуживала, Волдеморт протянул задумчивое хм-м-м. — Ты начинаешь очень поэтично выражаться, когда смущена, не так ли, маленький крестраж? — Я не смущена. — Гарри, — сказал Волдеморт, скрипнувшее кресло и легкие шаги подсказывали ей, что он встал из-за стола и направился к ней. — Ты, конечно, потрясающе это скрываешь, но мне не нужно видеть твое лицо, чтобы знать, что сейчас по цвету оно подходит моим глазам. Только не смотреть, была ли улыбка, звучавшая в его голосе, и на его лице, нет-нет-нет, определенно точно нет. — Кажется, я сказала тебе замолчать. Шаги приближались, но Гарри все еще прятала лицо в ладонях, а потому совсем не ожидала, что, вопреки здравому смыслу, Волдеморт упадет на колени прямо перед ней. Гарри открыла глаза и подпрыгнула от того, насколько близко он был; пораженная видом Лорда Волдеморта в одной черной рубашке с длинными рукавами, без мантии, сидящего прямо перед ней. Возможно, отпрянуть было очень плохой идеей, потому что так она случайно создала достаточно пространства между коленями, чтобы он наклонился еще ближе. Гарри могла только благодарить небо, что сегодня решила надеть длинные лиловые пижамные штаны вместо одной из своих коротких ночнушек. — Можешь показать мне? — мягко спросил Волдеморт, руками упираясь в подлокотники кресла. Гарри не могла решить, что страннее: Волдеморт, стоящий перед ней на коленях, или что она вроде как должна чувствовать себя загнанной в угол или пойманной в ловушку, но при этом не испытывала ничего подобного. — Что? — переспросила Гарри; замешательство, шок и тепло от близости душ, кажется, сговорились выставить ее идиоткой. — Твои клыки, — терпеливо ответил Волдеморт, словно он каждый день имел дело со Спасительницами-подростками с плохо работающими мозгами. — Я хочу их увидеть. Благостивый Мерлин. — Как, черт возьми, у тебя получилось сказать это так непристойно? Волдеморт коварно усмехнулся. — Я покажу тебе мои, если покажешь мне свои. Гарри скорчила гримасу. — Видишь, теперь я знаю, что ты точно делаешь это нарочно. — Ты не можешь винить меня за научный интерес. — Волдеморт пожал плечами, как и всегда, без капли стыда. — Я никогда не встречал ни одного другого змееуста, а, изучая самого себя, большого прогресса не получишь. — Научный интерес, ага, как же, — фыркнула Гарри; она уже восстановила столь нужное сейчас внутреннее равновесие и упрямо решила, что не позволит ему выиграть, и неважно, какую игру он ведет, она не даст ему сбить себя смущением или дискомфортом. — Ладно, я покажу. Но только если ты первый! — Справедливое требование, — согласился Волдеморт, отчего у Гарри закралось подозрение, что она что-то упустила, и именно это он и хотел от нее услышать. А когда он наклонился еще ближе, вторгаясь в ее личное пространство, Гарри пришлось неохотно признать, что да, кажется, со своей догадкой она попала в яблочко. За исключением одного объятия, когда ей пришлось успокаивать впавшего в неистовство Волдеморта, и недолгих объятий после ее трехнедельного отсутствия, никогда еще они не были так близко друг к другу, по крайней мере, не когда один из них был на грани эмоционального срыва, — и Гарри обнаружила себя странно взволнованной этой близостью. Волдеморт, должно быть, тоже об этом знал, потому что он опять усмехнулся ей, ублюдок. А затем усмешка переросла в настоящий оскал, и из-под верхней губы показались прорезавшиеся клыки. Они были такими же изогнутыми и заостренными, как и ее, может, чуть тоньше и длиннее, и, как и у Гарри, змеиные клыки плотно прилегали в углублении к резцам и нормальным человеческим клыкам. Волдеморт замер с терпеливостью святого, пока любопытство, как всегда, не взяло над Гарри верх, и она наклонилась поближе, чтобы как следует все рассмотреть. Не успев подумать, что она творит, Гарри аккуратно дотронулась до одного из клыков подушечкой пальца. Она почувствовала мелкую дрожь, и на конце каждого клыка начал проступать яд. В отблесках огня его красный цвет казался почти черным. — Твой яд темнее моего, — тихо сказала Гарри, подождав, пока на пальце не соберется густая капля, и теперь зачарованно смотрела, как яд стекал по пальцу, словно патока. Волдеморт издал короткий смешок и втянул клыки. Теперь единственным доказательством, что они вообще были, служила едва заметная красная пленка от яда на зубах. Взяв ее за запястье, Волдеморт поднес ее руку к лицу и слизнул яд с пальца. У Гарри перехватило дыхание. — Это потому что мое тело старше твоего, маленький крестраж, — ответил он как ни в чем не бывало и положил ее руку обратно на колени, как будто не произошло ничего такого уж необычного. — У меня было больше времени, чтобы выработать резистентность к более слабым ядам, что, в свою очередь, сделало мой яд гораздо более смертоносным. Можем сделать то же самое для тебя, если хочешь, тогда ничто слабее яда василиска не убьет тебя сразу же, хотя опыт все равно будет не самый приятный. — Да? А, эм-м-м, это… — Потрясающе. По-видимому, в промежутке между моментами, когда Волдеморт упал перед ней на колени и лизнул ее чертов палец, Гарри растеряла не только последние мозги, но и способность связно говорить. — Да, это было бы чудесно. Они смотрели друг на друга в молчании, пока губы Волдеморта не дернулись, словно он пытался подавить улыбку. — Теперь твоя очередь, дорогая. Гарри тупо уставилась на него, в ушах нарастал гул, пока Волдеморт не выгнул намекающую бровь, и это вырвало ее из того темного угла, что остался от ее рационального мышления. — Что? О! Да, конечно. Под его пристальным взглядом Гарри сосредоточилась, представляя давление в верхней челюсти, которое она ощущала всегда, когда прорезались клыки. Почувствовав, как они прорезаются, Гарри широко улыбнулась, растянув губы и обнажив клыки. При взгляде на них глаза Волдеморта потемнели, где-то в низу живота все резко сжалось от его голодного взгляда, и Гарри почувствовала кислое жжение от яда, скапливавшегося во рту, как если бы она жевала батарейку. Как и она до этого, Волдеморт подался вперед, аккуратно взял ее за подбородок и дотронулся до одного из клыков большим пальцем. Только, в отличие от Гарри, он не стал довольствоваться легким касанием и вместо этого с силой надавил на острый как бритва кончик клыка, оставляя глубокий порез на подушечке пальца. Гарри задохнулась, отпрянув, когда почувствовала запах крови в воздухе, но так только еще больше втянула его в легкие, где он и свернулся, словно нечто живое и теплое. К этому моменту радужки глаз Волдеморта были больше черными, чем алыми, игра пламени в камине превращала их в раскаленные угли, а выражение лица стало хищным. — Красиво, — выдохнул Волдеморт, поднес палец ко рту и слизнул кровь вперемешку с ядом, закрыв глаза в явном удовольствии. Гарри чувствовала себя, как насекомые в ловушках из янтаря: она не могла отвести взгляда от разыгравшегося зрелища или хотя бы проглотить яд, который тягуче капал с нижней губы на подбородок. Каким-то образом Гарри знала, что Волдеморт будет делать, еще до того как он пошевелился, и все равно не сдвинулась ни на дюйм, пока он медленно наклонялся к ней, словно она была пугливым олененком. Он был настолько выше ее, что возвышался над ней, даже стоя на коленях. Волдеморт склонился низко-низко, одной рукой легко проведя по ключицам и ладонью обхватив ее за обнаженную шею, нежно, но крепко. Другая рука пробралась через беспорядок черных волос с такой легкостью, словно он делал это тысячу раз, ухватив за основание кос достаточно сильно, чтобы она почувствовала это, но недостаточно, чтобы причинить боль, — и наклонил ее голову так, чтобы ясно видеть ее лицо. Они пересеклись взглядами практически в миллиметрах друг от друга, тепло от крестража затапливало все между ними, притягивая их друг к другу еще сильнее — и все равно Гарри так и не шевельнулась. Медленно, не разрывая зрительного контакта, Волдеморт слизнул алую дорожку, начиная с подбородка и заканчивая уголком губ. Гарри не смогла побороть соблазн самой попробовать кончиком языка там, где еще секунду назад был его язык, или подавить судорожный вздох от вкуса их обоих у нее во рту. Гарри попыталась придвинуться еще ближе, чувствуя, что сойдет с ума, если не сделает этого, пока зов его души сиреной взывал к ней, но его руки у нее на шее и в волосах не позволили ей сдвинуться с места. — Ну же, солнышко, — выдохнул он ей в губы, — а как же волшебное слово? От его веселого, дразнящего тона ее захлестнула волна жгучей, неудержимой ярости, и Гарри залепила ему пощечину с такой силой, что его голова дернулась в сторону. Они оба замерли, на его щеке уже наливался кровью видимый след от ее ладони, а волосы, обычно безупречно уложенные, теперь падали ему на глаза. А затем хватка на ее горле усилилась настолько, что вполне могла оставить синяки, в то время как сама Гарри схватила его за рубашку, и прежде чем она смогла осознать, кто из них двинулся первым, они уже целовались. Это было все равно что найти точку спокойствия посреди урагана, все равно что стоять в эпицентре бури, слышать отдаленный рев ветра и видеть вдалеке электрические разряды молний, пока небо обрушивало свою ярость на землю. А затем это было похоже на возвращение домой. Кровь стучала у нее в ушах, пока Волдеморт по-хозяйски исследовал ее рот, проходясь языком по острым клыкам и покрываясь мелкой дрожью от удовольствия, чувствуя вкус ее яда у себя на языке. Гарри даже не могла вздохнуть, крепко прижатая к спинке кресла, и это было идеально, как будто раньше она и не осознавала, что все, что ей нужно в жизни — это почти два метра эгоистичного Темного Лорда, целовавшего ее так, словно мир обратится в прах, не сделай он этого. Часть Гарри — та, что всегда смотрела на происходящее с безопасного расстояния, — заметила, что это была Очень Плохая Идея. Возможно, худшая идея из череды плохих идей, из которых состояла вся ее жизнь. Но сейчас для нее имел значение только жар, охвативший каждую частичку ее существа, и ощущение его руки на ее горле, в то время как вторая рука отпустила ее волосы, скользнула по спине, чтобы прижать ее к себе еще крепче. Руки самой Гарри в какой-то момент оказались на его шее, и ее ноги, видимо, тоже обладали собственной волей, потому что они обвились вокруг его талии с такой силой, что кости их бедер практически впивались друг в друга. То, что это был всего лишь сон, казалось совершенно невозможным: Волдеморт был таким теплым и таким реальным, и когда он мстительно прикусил ей губу, Гарри могла только сдавленно застонать и удивиться, как что-то могло быть лучше этого. В памяти бился осколок давно забытого воспоминания — он пытался сказать ей что-то важное, что-то очень-очень важное, но он танцевал где-то на краю сознания, и Гарри все никак не могла его поймать. Потому что поцелуй с половиной ее души напоминал ей об огне и неизбежности, и в этом было что-то знакомое, что она знала как свои пять пальцев, и это было настолько важно, что Гарри просто не могла поверить, как она забыла об этом. Но, как и всегда, знание ускользало от нее, стоило ей попытаться вцепиться в него покрепче. А потом Гарри забыла и об этом тоже, потому что они с Волдемортом были так близко друг к другу, что невозможно было сказать, где заканчивался он и начиналась она, словно, если они продолжат поцелуй, они перестанут быть двумя разными людьми. И тогда они всегда будут вместе, навечно. Эта последняя мысль была достаточно тревожащей, чтобы тут же привести Гарри в чувство. Всего лишь на секунду, но этого было достаточно, чтобы оттолкнуть Волдеморта от себя, к ее ногам, как будто она могла убежать от осознания того, что Гарри Поттер только что с огромным энтузиазмом целовалась с Лордом Волдемортом. Она тут же пожалела, что оттолкнула его так резко: не потому что могла причинить ему боль (черта с два у нее вообще была подобная возможность), а потому что теперь она могла ясно видеть его лицо в пламени камина. И если она выглядела хотя бы вполовину так же блаженно одуревшей, как он, то ей придется смириться до конца жизни с простым фактом: если поставить перед ней боггарта и зеркало Еиналеж, то они оба покажут ей одного и того же невыносимого человека. Волдеморт полулежал на спине, приподнявшись на локтях. Он тяжело дышал, волосы совсем растрепались, а губы припухли и были настолько перепачканы кровью, как будто он реально пытался съесть ее. Гарри понятия не имела, чья это была кровь, — ее было так много, что, скорее всего, она была и ее, и его; но прежде чем Гарри успела удивиться, откуда кровь могла взяться в таком количестве, Волдеморт лениво провел языком по нижней губе, словно хотел сполна насладиться ее вкусом. И этот жест был таким чертовски соблазнительным, что у нее скрутило живот, а колени подогнулись, и Гарри безвольной куклой рухнула обратно в кресло. Но его глаза… Несмотря на панический ужас от того, что она только что сделала, Гарри все еще не могла отвести от них взгляда. Впервые в жизни Гарри по-настоящему поняла, что, должно быть, видели другие люди, когда смотрели на него и просто, черт возьми, дрожали. Наконец-то для нее обрели смысл его слова об адском пламени и его отражении, потому что сейчас эти алые глаза сверкали, как двойные звезды, превращающиеся в сверхновую на его раскрасневшемся, слишком человеческом лице. Они были яркими, и порочными, и нечестивыми, и в них отражался каждый человеческий грех, когда-либо совершенный на земле. Ни одно человеческое существо не могло вместить в себя подобное, без того чтобы не сжечь и себя, и весь мир. То, что он мог просто дышать, было одновременно и потрясающим, и ужасающим. А затем Волдеморт блаженно ей улыбнулся, и лицо его сразу стало таким умиротворенным и открытым — Гарри никогда еще не видела его таким. И почему-то от этого стало еще страшнее: такое ангельское лицо, полное адского огня, покрытое кровью вперемешку с ядом. Волдеморт изящно и чувственно провел рукой по влажным губам, и Гарри смотрела, как эти губы растягиваются в широкую, дьявольскую усмешку, обнажая белоснежные зубы, — те из них, что не были покрыты кровью. — О, Гарри, — выдохнул Волдеморт с восхищением, и у нее голова пошла кругом: и от того, как его тело словно бы начало расплываться по краям, и от собственнических интонаций, с какими он прошептал ее имя. Словно это был ответ на все вопросы, которые он когда-либо задавал. Последним, что увидела Гарри, прежде чем с криком проснулась, было то, что он начал говорить что-то еще, и на одну невозможную долю секунды ей показалось, что она видит разбитые, сияющие остатки галактик и мертвых звезд в глубине его зева.