***
Спящий Минхо выглядит ангелом. В основном потому что молчит и не отпускает колкие замечания. На часах начало одиннадцатого, и Чанбин любуется его сонной мордашкой, гладит щеку со следом подушки. Минхо подползает к плечу и продолжает дремать. Чанбин хочет дать ему больше отдыха, больше покоя и уверенности в будущем. Он встаёт первым, быстро приводит себя в порядок, счастливо оглядывает в зеркале остатки прошедшей ночи и отправляется на кухню. В холодильнике находится целое ничего, но из этого удается смастерить салат, поставить в рисоварку две приличные порции и кинуть на сковороду мясо. Шаги Минхо он различает издалека, но любопытства ради не оборачивается. Наверно, просто хочется, чтобы Минхо выбрал сам, как быть дальше. Ему есть о чем подумать, и вряд ли такие решения можно принять в промежутке между утренней чисткой зубов и намазыванием масла на бутерброд. Приходится идти на выручку. Чанбин предлагает, как ему кажется, самое разумное на данный момент: — Позавтракай хотя бы. Даже если тебе нужно идти. Обернуться он опасается. Одним неосторожным движением спугнет притаившегося, словно несмышленого котенка, Минхо. Страшно ещё и увидеть пустоту, которая собралась в мутный серый ком. Завтрак почти готов. Остаётся выключить сковороду и перенести все на тарелки. Нерешительно двигая две штуки, Чанбин удивлённо выдыхает, когда поперек талии смыкаются вспотевшие ладошки. Минхо упирается подбородком в плечо и молчит даже слишком выразительно, чем говорил бы. Благодарен. За то ли, что ему дали шанс уйти, или за возможность провести утро вместе? Чанбин накладывает еду, топчась на месте с прилипшим к его спине Минхо. Запихнув поглубже сомнения и сожаления, наслаждается свалившейся благодатью. Подхватывая полные посудины, он собирается переставить те на обеденный стол, но крепкий захват не позволяет повернуться. Самое время поворчать, но Минхо целует в висок и шепчет: — Я тебя люблю. Тарелки звякают, ударяясь донышком о столешницу. — Я очень сильно, Чанбин, очень сильно… — Я знаю, Минхо. И я тебя тоже очень сильно люблю. За завтраком они болтают о прошедшем турнире Формулы один, об Уджине и Сынмине. Хоть и не часто, но Минхо поддерживает с ними связь. Копаясь в горячем рисе, он даже жалуется, что у Чана действительно много работы, а бумаги раздражают его, как и раньше. Минхо трёт непонятное давнее пятнышко на столе, оставаясь верным своей привычке стирать несовершенства. Горячий чай обжигает губы, но не так ярко и вкусно, как несколько поцелуев с Минхо. Стрелка движется к полудню, отбивая на часах рубеж. Утро становится днём, а с ним заканчивается магия прошлого, словно лимит временных скачков исчерпался. — Чанбин, — голос Минхо тверд, но в глаза он не смотрит. — Тебе нужно прийти к Чану во вторник. Поставить подпись на документах. Это не звучит, как уговоры, поэтому неприятное подозрение закрадывается мгновенно. — Похоже ты все решил за меня. — Хенджин уже перевел первый взнос. Чан ждёт, когда ты подпишешь документы. Чёрт. Чанбин долго пялится в опущенное лицо Минхо. На его сжатые ладони, на виновато закрывающие глаза челку. У Минхо всегда было право решать. Какая команда поедет с Чанбином в Формуле, какая будет на картинге, и нужно ли соваться в подобную мелочевку. Право сказать, что болид говно, заявить, что с параметрами дороги и качества машины он доедет до второго поворота максимум. Он мог распоряжаться деньгами, которые уходили на подготовку к гонкам. Чанбин никогда не был против. Все, что делал Минхо, основывалось на общей цели. Хотя, откидывая все эти рабочие фразы, Чанбин просто знал, что Минхо сделает в лучшем виде потому что хочет видеть своего возлюбленного победителем во всех аспектах. И вот снова, решение принимает Минхо. Обожаемое дело, бизнес, который изначально должен был принадлежать Чанбину, возвращается непомерно высокой и несправедливой ценой. — Ты думаешь, что делаешь лучше? После всего, что между нами было, ты решил, что если я получу обратно мастерскую, мне станет хорошо. Минхо, с чего вдруг я должен выбирать чертов бизнес, а не тебя? — В этом и дело, Чанбин! Я же тебя знаю! Ты начал сомневаться, устроил головомойку мне и Чану. Отступать, когда появился шанс вернуть мастерскую, я не позволю. Я… Я всё равно не могу вернуться к тебе. — Почему?! Почему, что тебе мешает? Этот мелкий гаденыш Хенджин, твои обещания Чану? Ты ему не в рабство продался, Минхо! И я не собираюсь менять тебя на деньги Хенджина! Блядь! Я не продаю тебя ему, какого черта он переводит деньги и что за херню ты несешь, почему не можешь? Я выбью всю дурь из Хенджина, он к тебе и на шаг не подойдет! — Да заткнись уже! Он нормально ко мне относится и платит, чтобы ты, козел тупоголовой, мог нормально жить, а не так… — Так?! Нормально относится? Значит, ты ему что-то пообещал! Отвечай мне! Минхо устало плетется прочь. Находит свой пиджак, провалявшийся на полу всю ночь, Отряхивает и перекидывает через локоть. Игнорирует то, как Чанбин грохочет дверями и матерится так, что слышно за пределами дома. Собирается Минхо молча и медленно, как если бы шаги давались с трудом, но попытки остановить себя пресекает мгновенно. — Ты прекрасно все понимаешь, Чанбин. Займись мастерской, домом, — Минхо окидывает взглядом комнату. — Прекрати пить и, пожалуйста, следи за собой. Не так Чанбин представлял их расставание. Честно говоря, в самых страшных снах и предчувствиях был уверен, что потерять может всё, но не Минхо. Злости не остаётся, тело покидают все силы, перечеркивая радость утра. Зато отчаяние топит, раздражая глотку и булькая в желудок. Хватая уходящего Минхо за руку, Чанбин делает еще одну попытку. В конце концов, именно для этого были все усилия. — Ты ведь даже не думал, что я хочу вернуть тебя? Но задумайся сейчас. Минхо, я все равно добьюсь того, чего хочу. И ты знаешь… — Чанбин. Позаботься о себе в первую очередь.***
Будни превращаются в нечто болотистое и унылое. На встрече с Чаном Минхо отсутствует. И это случается впервые за все время их общей работы. Хенджин раскладывает документы без особой радости. Вести их повторное собрание у него выходит ловко. Сказывается минхова школа. Под конец кабинет покидают юристы, секретарь и Хенджин, а Чанбин и сам не знает зачем продолжает сидеть и пялиться в сосредоточенное лицо Чана. Они молчат с несколько минут, прежде чем Чанбин выдавливает хриплое: — Спасибо, — он снова надолго замолкает. Стакан воды не помогает освежить горло. — За то, что… Вернул мне все. — Ты ведь знаешь, кому на самом деле обязан? Да уж, он прекрасно знает кому и за какую плату. Чанбин сухо кивает. — Не было и дня, чтобы Минхо не думал о тебе. Прекрасно, снова кивает Чанбин. Молчание выходит достаточно красноречивым, чтобы Чан понял — продолжать тему не стоит. Да и в целом, что можно сказать? Минхо был с ним в выходные, и добавить к этому что-то новое уже не нужно. Провожая, Чан поднимается, жалуясь на зажим в спине. Он поясняет: — Я ведь по молодости тоже гонял. А потом пересел в это дурацкое кресло. Впервые Чанбин слышит жалобы на директорскую должность. Чана он привык видеть собранным и уверенным в каждом решении. Спокойным. Умеющим просчитывать наперед. Глупо спорить, что он вызывает доверие у окружающих. Но, судя по словам Чонина, который близко общается с Чаном, тот никогда не пользуется своим влиянием. Потирая спину, Чан нарочно изображает старческую походку. Ребячливость вызывает лёгкий и живой смех. Впервые удается увидеть Чана как самого обычного человека, отбрасывая мысли о конкуренции, о контракте и выплатах. — Слушай, — Чан протягивает руку. — Может сходим как-то поболтать вне офиса? На какой-то матч? Я тебе расскажу много забавного про Хенджина. Да и Чонина можем прихватить, он тебя вспоминает. Вы ведь редко видитесь? Согласившись, Чанбин наблюдает за уже нешуточными страданиями от боли в спине. Лицо у Чана меняется, и он делает несколько упражнений в надежде успокоить мышцы. — Ты не думал сходить к врачу? Уверен, есть способ сделать легче. — Я хожу. Но командировка и вынужденный перерыв от тренировок… Ещё и возраст. Последнее звучит смешно, и Чанбин снова не сдерживает улыбку. Возможно, ему тоже самое время обратиться к хорошему специалисту. Колено всегда беспокоило, но стимула заниматься восстановлением не было. Больничные палаты напоминают о самом отвратительном периоде жизни. Еще год назад доктор сказал, что некогда разобранная по крошечным кусочкам кость не даст полноценно убрать неприятные ощущения от нагрузок, и работать, как целая, никогда не знавшая травм, — не будет. Когда он пришел в себя после аварии, медсестры бросались словами и похуже: — Да ты бы ходить научился. Хромать будешь всю жизнь. Да, врачи были правы. Становиться на ногу он учился, как младенец. Хромал. Засунув все их предсказания подальше, Чанбин преодолел это и научился двигаться ровно. Но долгое нахождение за рулём, нагрузки вызывали адские боли в суставах. Колено не слушалось, с трудом сгибалось и давить в педали было невозможно. Послушав жалобы Чана на спину, выпив с ним пару раз, Чанбин принял решение — процедуры и мази. О своих походах на лечение Чанбин старается молчать лишний раз, лишь единожды обмолвился Уджину, что врач ещё давно назначил «вынужденную профилактику», а у него будто наконец-то ноги дошли. Каламбурит он нарочно, чтобы усыпить чужие подозрения. Согласия или одобрения не требуется, но Уджин загадочно улыбается в ответ. Он говорит: — Расслабься, несколько часов в день мастерская справится без твоего надзора. Хуже будет, когда ты сделаешься финансистом и будешь самостоятельно вести бухгалтерию. Закончив на радостной издевательской ноте, Уджин оставляет размышлять над насущной проблемой. Это действительно задача. Копаться в бумагах и цифрах худший из навыков Чанбина. Он прикладывается лбом в столешницу. Воет. Если бы Минхо… Нет, Чанбин напряжённо шевелит извилинами, даже вены на шее вздуваются. Затеяв все свое великое предприятие, он должен справиться лучшим образом. Через две недели он приводит в офис Феликса. — Уджин, Феликс будет отвечать за наши счета и сделки. Ну и прочую лабуду в этом направлении. Слушай, а где мы его посадим? Лицо Уджина полно негодования и разочарования в собственном приятеле. Феликс показывает белый ряд зубов, окончательно очаровывая девочек-администраторов и вызывая приступ зависти у запавших на красавиц мастеров. Уджин, хмуро глянув на общую картину, прикрикивает, что пялиться нечего. А после захлопывает их с Чанбином офис. — То есть, о том, что заниматься делопроизводством тебе на хрен не упало, ты подумал, а как организовать рабочее место Феликсу — нет? Дальновидность и продуктивность. Получив от Уджина ещё несколько замечаний в стиле «думать наперед и организовать что-то кроме водительского сиденья — для слабаков», Чанбин ворчливо отмахивается, что временно готов уступить свой стол. Все равно необходимые документы там. Разложены они в приличном хаосе и бардаке, что даже Хенджин бы истерично орал от зависти. В целом решение нанять Феликса и какое-то время со страданием мириться с дополнительной статьей расходов Чанбин считает одним из самых правильных за свою карьеру бизнесмена. Не то чтобы он сожалел о других, но чувство свободы от бумажной и финансовой возни окрыляет. Свободное время Чанбин тратит на другое, не менее важное — восстановление утраченных связей среди коллег-гонщиков, менеджеров индустрии, мастеров и всех, кто каким-то боком связан с организацией и участием в любой гоночной движухе. Он удачно связываться со своим давним приятелем — Джехеном. Им вместе посчастливилось пройти не одну трассу, пока Джехен не смотал удочки и не перебрался к Брайану. Одно время они катали на мотоциклах, но, по последним новостям, собрались втиснуться в какую-то из серий Наскар. Им виднее. Допрыгнуть заново к такого рода соревнованиям выглядит задачкой для настоящих профи. Чанбин, потягивая теплую колу, поясняет: — Дже, меня сейчас интересуют местечковые соревнования. Что-то попроще. Я знаю, у тебя остались знакомства с шишками из Рено или этих долговязых… — Забудь про Астон Мартин. Туда дорожка закрыта. Подумав ещё немного и порывшись в бесконечной телефонной книге, — у Джехена в приятелях весь белый свет, — он победно щелкает пальцами. — Вспомнил! Как тебе вариант через полгода? Тойота! Знаю, тебе бы посерьезнее хотелось, но… — Годится! Полгода хороший срок на подготовку к профессиональному спорту. При условии, что есть место, команда и все навыки на уровне. Чанбин в себе сомневается. А это означает только одно — тренировки и уличные гонщики. Когда-то, по молодости, он влезал в подобные нелегальные соревнования ради развлечения. Красоваться перед толпой и получать внимание девчонок было той сладкой конфетой, которая заманчиво манила. До знакомства с Минхо. Минхо не было дела до сомнительных достижений Чанбина, поэтому о его глупых покатушках он скорее лишь догадался. Разузнав через того же Джехена ситуацию, в нужное место Чанбин приходит в четверг. За три-четыре года, что он не появлялся, правила и дороги изменились мало. Выросли ставки, что немного расстраивало, но в целом было терпимо. Молодняк козырял модными тачками, в которых понимал еще меньше Хенджина. Таких Чанбин в расчет не брал. На первом заезде хороша была красотка Джимин. С ней стоило быть поосторожней, девчонка легко уделала добрую часть местной элиты. В толпе мелькает знакомое лицо, пока Чанбин готовится к старту. Все внимание обращается туда, к новоприбывшему, и Чанбин напрягает память. Хан Джисон. И не сказать, хорошо или плохо, что встречается именно этот мальчишка. Когда-то он был юнцом, едва поспевающем за профи. Забавно, каких высот Джисону удалось добиться за три года. — Хани, — ехидно тянет Чанбин. — Я же тебя помню. Ничего примечательного. Обставлю в два счета. У Джисона тощая фигура и смешная приятная мордашка. В местной толпе он чувствует себя свободно, здоровается с каждым, часто смеётся. Напускная легкость на площадке едва ли позволяет воспринимать соперника всерьез. О том, как ошибся, Чанбин понимает, стоит лишь разогнаться. Джисон уделывает подчистую. Сдирает заслуженную штуку. Но, покрутив выигрыш в руках, предлагает: — Я тебя вообще-то тоже помню. И что-то не верю, что крутой Со Чанбин мог так запросто проиграть. Как на счёт ещё по кругу? — хитрое личико светится азартом. И сложно не поддаться. Тем более, что ощущение скорости, почти забытое, так крепко бьёт по эмоциям. — Давай! — Чанбин вытягивает кулак, а Джисон подставляет свой. — Только… Ставка вдвое больше, идет? — Идёт. Пусть и с меньшим разрывом, но поспеть за Ханом не удается. С Джисоном выходит одновременно обидно, но и как-то не чрезмерно грустно. Отчасти потому, что Чанбин предвидел финал. Быть готовым к проигрышу — нормальная психологическая тренировка. Хотя и гордость ноет. С Джисоном они договариваются посоревноваться ещё. И действительно, через две недели Хан, явно дурачась, предлагает сыграть на ящик выпивки. Попричитав, что кое-кто просто хочет напиться на халяву, Чанбин соглашается. Больше всего ему нужно время, чтобы привыкнуть и понять, сколько он выдержит за рулём и как сильно может подвести колено. Регулярно катаясь и соревнуясь с Джисоном, они проводят время в шуточных перепалках. Выясняется и то, что Джисону катастрофически надоели мелкие команды и постоянное выживание на улице. — Я хочу туда. Черт, я неплохо разбираюсь в телеметрии, но едва серьезные люди слышат, чем я занимаюсь здесь, так прикрывают двери. Им хрен докажешь, что на таких дорогах помогает не тупой азарт, а постоянная работа мозга и тела. Иначе я бы не стал первым! Согласен, Чанбин? Джисон шустро трещит, успевая одновременно крутиться во все стороны и открывать очередной честно выигранный ящик. Выпивку раздает приятелям, а себе и Чанбину вручает по какой-то и мерзкой шипучке. Чанбин кривится. Действительно не вкусно. Они переглядываются и понимающе смеются. — Гадость. — Точно. Иногда думаю, что лучше б я пил. Шутки про выпивку кажутся забавными, если не вспоминать о том, что Минхо бы не одобрил. А значит, нет. Не так уж и хочется. Чанбин запоминает все слова Хана о телеметрии и о желании поучаствовать в нормальном чемпионате. Отмашка от Джехена должна прийти уже скоро, и тогда срочно понадобится собирать команду. Хан Джисон отличный кандидат. Видимо, и тот чувствует взаимную потребность в доверии и общении с Чанбином, потому выбалтывает ему по секрету: — Если хочешь выиграть, Чанбин, допустим, тебе нужны деньги или просто хочется занять первое место… Меня ты обойти не можешь, — уверенности Джисону не занимать. — Но в следующие выходные я не участвую. Рискнёшь? На раздумья уходит секунд десять. И деньги, и победа манят ярким пламенем, и Чанбин яростно кивает, выражая готовность сражаться на темных городских дорогах. Единственное, о чем он не задумывается, так это Хенджин. Приятель, кажется, поглощён новой должностью и личной жизнью, что про совместные посиделки и общение вспоминает изредка. Сам Чанбин не звонит. Зачем? Узнать, как классно тот проводит время с Минхо? Выслушать хвастливые истории о свиданиях, поцелуях. Восторги о том, как прекрасно выглядит Ли Минхо. Полностью отцепиться от Хенджина все равно не получается, даже отговариваясь тем, что работы стало больше. Он молчит о самом важном. О лечении, о своих уличных приключениях, Джисоне и плане вытащить его в профессиональный спорт, о возможности скорее вернуть деньги, а, значит, прекратить роман Хенджина с Минхо. Следуя советам Джисона, Чанбин выигрывает. Он получает неплохую сумму, которые тут же отправляет Хенджину. Нечего откладывать в долгий ящик. После очередной пройденной трассы, Чанбин массирует колено под пристальным взглядом Хана. Тот указывает рукой, мол, давай наедине прокатимся и перетрем. Оба прекрасно понимают: это стоило многого. Джисон раскидывает в стороны яркую спутанную челку. Он волнуется и хочет помочь. Очаровательный и всегда, несмотря на любые сложности, лезет вперед. Чанбин влюбился бы, если бы не был влюблен в Минхо. Джисону нужно большее, чем известность и почет стритрейсеров. И Чанбин предлагает реализовать его персональную мечту. — Я возьму тебя главным телеметриком. Но мне не нужно ничего, кроме победы. Громко хохоча, Джисон падает на капот с такой силой, что железо издает жалобный писк. — Я надеялся, что ты предложишь мне подобную авантюру. И я готов все сделать в лучшем виде. Но тебе не победа нужна, Чанбин. Я прав? А еще у меня есть одно условие. Нахмурившись, Чанбин пытается прочитать на хитрой мордашке, что же задумал Хан. Жестом подгоняет его высказаться. А Джисон только и ждет. — Я помню, как ты приходил к нам сюда, погонять. Не знаю, может, доказывал кому что, может, девчонку найти хотел, поразвлечься. Чего пялишься? Да, тебя обсуждали, и мне было любопытно. Я только вливался в тусовку, хотелось брать пример с лучших. Но почти сразу ты стал все реже захаживать, весь в профессиональном спорте, в бизнесе. Мастерскую открыл. Говорили, у тебя появился какой-то красавчик, и больше никаких случайных связей. Хмыкнув, Чанбин соглашается. Прикинув, что Джисон человек хороший, да и общение у них выходит складное, Чанбин добавляет немного деталей в историю: — Его зовут Минхо. Да и не так уж я доказывал что-то здесь. Отдыхал время от времени. А потом и дел стало больше, и Минхо… Вряд ли он был бы против, но и не одобрил бы точно. — А сейчас что, одобряет? Черт, Хан Джисон слишком проницательный. Эта черта, как и врожденный талант, скорость реакции помогли ему стать одним из лучших. Чанбин ни на мгновение не сомневается в своем выборе телеметрика. Выпить хочется ужасно, без этого разговор о прошлом не клеится. Но кое-как поборов желание и отвечая на вопросы Джисона, Чанбин рассказывает все. — Значит, вы расстались после аварии… Кстати, об этом, — Хан подскакивает и, расхаживая кругами вокруг тачки, бормочет. — Все знают только то, что вас подрезали. Наверно, еще и подтолкнули, чтобы вы окончательно слетели с дороги. Ребята Чжинена? — Откуда ты все знаешь? — ладно еще бы Хенджин делал подобные заявления, у него связи и круг знакомых соответствующий. А тут какой-то пацан с улицы. Чувство, будто об аварии и обо всем, что произошло после, известно каждой собаке, а Чанбин, тупица, единственный, кто не видел правды. Чтобы не потухнуть в чувстве вины за свои прошлые поступки в отношении Минхо, Чанбин переключается на Джисона. — Знаю. Кое-кто принес на хвосте и в клювик положил. Чанбин, по-моему, о вашем конфликте за партию тачек знали все. Мне все же интересно, что там произошло на самом деле. — Да ничего блядь не произошло! — рявкает Чанбин. Он сначала пугает Джисона этим ответом, но быстро берет себя в руки. — Я договорился о выкупе этой партии с Джексом, он тогда много чем приторговывал, а сейчас свалил в Китай. В общем, хотел взять сотню красоток, оформить и быстро продать. Все шло, как надо. Условия сделки мне подходили, денег хватало. В тот день мы с Минхо приехали закончить формальности. Тачки были на складе, в другом месте. А документы… выяснилось, что там какие-то ошибки, и вроде как мы и тачки забрать не можем, и стоимость выше вдвое. Надо доплачивать. Я Джексу сразу сказал, что он козел и потребовал продать, как договаривались. В общем, пошумели немного в его офисе, пока выясняли как теперь товар забирать. К нему как раз Чжинен пришел. Вроде как по своим делам, но черт его знает, я в совпадения не верю. Стоило Чжинену заявиться, так он сразу подключился, ушлепок. Почуял халяву, урод, сказал, что долганет, но с процентами, — замолкая, Чанбин припоминает и споры с Чжиненом, и доводы Минхо, и даже его просьбы отказаться от сделки совсем. — Я отказал этим двум кретинам. Так и сказал, что с мудаками бизнес не веду, а тачки заберу хоть бы и без договора. Я хотел приехать и поговорить с ребятами со склада. С документами бы потом порешали. Черт, я был уверен, что делаю все правильно. Надо было просто успеть, добраться вовремя. Мы едва выехали, так за нами попер Вайпер. — Красивая тачка, — вставляет Джисон и, стушевавшись, подмахивает рукой. — Продолжай. Они вас спихнули? — Я не думаю, что они хотели нас грохнуть. Хотя, кто знает. Разогнались и двинули в бок. А там дорога извилистая, мы летели на полной. Их вынесло в одну сторону, нас — в другую. Джисон моргает большими глазами, будто сказку ему рассказывают. Под конец он тяжело вздыхает, понимая все, что так долго доходило до Чанбина. — А потом Минхо изменил договор, взял все траты на себя? Чтобы тебе не пришлось выплачивать всю сумму. А тачки оказались бракованными… Чжинен постарался? Чанбин пожимает плечами. — Вероятно, — он допивает мерзкую и теплую колу, которая нашлась в машине. И, раз уж сознаваться, добавляет. — В какой-то момент я и правда думал, что Минхо и Чан что-то намутили, чтобы прикарманить себе мой бизнес. А потом посмотрел, сколько счетов оплатил Минхо, и… Черт. Я его не заслуживаю. Джисон согласно кивает, поджимая губы. Ну поддержал, ничего не скажешь. А впрочем, зато честно. А после Хан и вовсе добивает: — Наверно, Минхо тебя очень сильно любит, Чанбин.***
С Хенджином они встречаются в самый неподходящий момент. Чанбин переводит ещё одну часть долга, чтобы, как обычно, не залеживалось, чтобы скорее покончить с этим. Он совершенно не ожидает, что Хенджин припрется лично и начнет визгливо отчитывать: — Ты охренел?! Откуда у тебя столько денег появилось? Чанбин, у тебя блять комплекс героя открылся? Чо за дерьмо ты творишь? Минут десять выходит притворяться овцой, которая не понимает и тупо работает день и ночь. Он даже не врёт. А Хенджина аж передёргивает. — Мы друзья, почему не скажешь мне? Тупая псина давит на жалость, и в ответ удается проворчать хмурое: «Потому что блять». Но Хенджина уже не остановить: — Да знаю я все о твоём потому что! О том, где ты работаешь эти свои день и ночь! Умный такой, и решил, что я совсем без связей остался? Так вот, мне рассказали о твоих ночных развлечениях и о новом друге Хан Джисоне! — Какое счастье, — рявкает Чанбин. — У меня новый друг, а у тебя парень. Разве ты не об этом меня просил? Чего припёрся? Не твое дело, где я беру деньги, которые должен! Придурок истеричный! Сразу вспоминается и то, как Хенджин его уговаривал ввязаться в авантюру с гонкой, и как приходил по первой, выпить и выговориться. Его становится и жалко, и ненавистно. Если бы заранее уметь предсказывать, чем обернутся события, стал бы он общаться с Хенджином? Тот, тем временем, приземляется задницей на стол и горько сообщает: — Минхо такой грустный последнее время… Такой… — Что с ним? Что ещё с Минхо? Вряд ли вопрос звучит, как обычное любопытство. Но черт, оставаться равнодушным нереально. Выдает и то, как он нависает над перепуганным Хенджином, и сжатые кулаки. И ещё куча всего. — Потому что! Блин, Чанбин, тебе не все равно, как он, зато плевать на меня! Стоит признать, что в погоне за попытками вернуть прошлое Чанбин действительно забывает обо всем остальном. Друзья, взаимовыручка и хотя бы минимальное умение выслушать уступают мыслям о том, что если ещё немного постараться, то скоро он сможет прийти и забрать Минхо к себе. Чанбин впервые задумывается о другом. — Вы двое… Вам хорошо вместе? В квартире пахнет чай, сладким и одновременно крепким ароматом. Пригоревший рис в очередной раз доказывает, что одному в этих стенах неуютно и как-то бессмысленно продолжать существование. И сюда он хочет вернуть смысл. Блаженное лицо Хенджина неожиданно становится серьезным. И, пожалуй, настолько осознанным Чанбин видит его впервые. А потом Хенджин произносит то, от чего кровь стынет и холодеет в желудке: — Что ты хочешь услышать? Как он скучает за тобой? Что хочет вернуться? Что спит со мной и вспоминает тебя? Не смотри на меня так, Чанбин. Я знаю, куда он уезжал во время командировки. Знаю, что он согласился быть со мной, только чтобы я отвалил Чану за твою мастерскую. И если ты думаешь, что ему легко, то нет. Совсем нет. Но отвечая на твой вопрос, да, нам хорошо вместе. И я предпочитаю, чтобы так и было! Задрав нос, Хенджин всем видом показывает, какой он деловой и уверенный в себе. Ну да, ну да. Чанбин устало плюхается напротив. Слишком уж неожиданно заявление Хенджина. И вправду, сколько бы глуп ни был этот олень, но его человеческие качества Чанбин явно недооценил. Возможно, время подумать не только о своих желаниях. — В таком случае, надеюсь, ты не скажешь Минхо, чем я занимаюсь, — своим голосом и взглядом Чанбин намекает, что вытрясет всю душу, случись иначе. — А что касается его настроения… Своди Минхо послушать джаз. Или повеселиться под Игги. Или включи ему Ролинг Стоунс. Знаешь, это обычно немного поднимает ему настроение. Раздавать советы о своей единственной любви не то, что хотелось бы делать по жизни. Это ещё одна, очередная сделка с собой, совестью. Какие-то внутренние уговоры, что это правильно и так нужно, чтобы потом вернуть все на свои места. Чанбин не хочет думать, что мир меняется. И отношения с Хенджином действительно могут приносить радость для Минхо. Он не стал бы терпеть так долго без оснований. Через две недели Хенджин звонит, чтобы отругать за очередное «баловство с хитрожопыми стритрейсерами», и рассказать, что ходил с Минхо «в одно местечко, где вовсю распевала Элла», и что кажется, ему там понравилось. Вряд ли это решает саму причину минховой грусти, но хотя бы на время отвлекает. Ковыряясь в очередной тачке, привезенной явно с хламовника и собранной по частям, Чанбин буквально представляет себя. Бездарность, которой посчастливилось в свое время добиться успеха. И по глупости проебать все, что имел. Насколько эта история типичная? Есть ли в нем хоть что-то особенное, или раздолбаи, вроде Хенджина, легко идущие по жизни, всегда будут получать больше, прилагая меньше усилий? Глубокой ночью Чанбин рассматривает их старые фотоснимки с Минхо. Они счастливы. На снимках на фоне, на стене — изображение машины Джеймса Дина. То, к чему Чанбин так сильно стремился прежде — стать хоть насколько-то легендарным гонщиком, чтобы с ним сравнивали остальных. Действительно, жизнь, которую он вел после аварии, была нищенской, но у него оставалась работа, клиенты и способность из любой развалюхи сделать резвого коня. Бесконечные жалобы на себя, затянувшийся алкоголизм и злоба на весь белый свет портили отношения с Чаном, Уджином. Чтобы быть кем-то, стоит прилагать усилия. От очередного акта самобичевания и жалости отвлекает Джехен: — Приятель! Настоящая трасса, пыльная, с десятком поворотов ждёт. Ты все решил? Я помогу в организации, и с тачкой решим. Команда… — Есть. Когда нам приехать и попробовать болид? В лихорадочной череде из подготовки, посещения клиники и домашних процедур, тренировок, тестирования, постоянного общения с Джисоном и Джехеном время и само мчит к финишной прямой. Подкидывает и кренит на бок в поворотах. Джисон гоняет команду с утроенным энтузиазмом. Он, как и Чанбин, хватается за выпавший шанс и хочет взять от него все. Накануне Джисон, удовлетворенно щёлкнув приборами, отчитывается Чанбину. Он любуется цифрами и заявляет: — Я когда-то сказал, что тебе не нужна победа. Но мы готовы победить. Скажи, что чувствуешь, Чанбин? На них плотные костюмы белого цвета, в сине-зеленых надписях. Из динамиков поскрипывает голос комментатора. Рядом постоянно носится персонал, что-то проверяя и внося пометки в планшетах. Хан одновременно источает восторг, нервозность и уверенность. — Страх? Я так давно не пытался выиграть по-настоящему. Тогда я смогу… — Сможешь что? — Джисон никогда не стеснялся перебивать и доказывать что-то свое. Если он выбрал какой-то особый психологический прием незадолго до старта, то психолог он так себе. — Чёрт, Чанбин, ты же обожаешь Джеймса Дина. Мечтаешь о его тачке, но выигрыш явно потратишь не на нее. Мне всегда было любопытно почему. Дин не успел стать выдающимся гонщиком, всего-то был бунтарем. Прекрасно, в ответственный момент Джисон решил пораздражать своим любопытством. Отвечает Чанбин вежливо только потому, что Хан стал хорошим другом. Любого другого он бы послал дальше, чем видит. — Всего-то! Знаешь, что он сказал в одном из своих интервью? Жизнь, которую ты спасешь, может оказаться твоей собственной. Черт, Джисон, мне просто это все нравится. Я не виноват, если повторяюсь или хочу какой-то похожей славы! — Если ты собираешься ему подражать, то напомню, что он умер. Разбился. В результате аварии. По-моему, уж тебе это чувство должно быть знакомо. Меня немного напрягает, что вас сближает факт подобного рода. — Чего ты блять хочешь? Да, Джеймс Дин погиб, и погиб трагично. Но он стал кумиром многих! Расскажи мне еще, что после нашего диалога мы не будем стараться победить? Перепалка из ничего перешла на громкие тона, и несколько механиков, поспешно уткнулись в просвет колес и приборы. Потрясающе, Джисон тоже завелся и грозно тряс планшетом. Наверно, если бы не занятые руки, он бы схватил за грудки, доказывая свое. — Если ты собираешься сдохнуть и войти в историю, то я пас. Ты считаешь себя особенным и готовым победить, сидя за рулём? Но ты не он, не Джеймс Дин. — Так-то никто не Джеймс Дин! Как будто я этого не понимаю. Что ты хочешь мне втолковать? Уж прости, но я слишком тупой, и у нас нет времени разбираться во всех тонкостях твоих нравоучений, Хани. Признавая собственное непонимание, Чанбин немного успокаивается. И Джисон ощущает изменившееся настроение. Он передает механикам последние указания, вручает перчатки, отрывисто отвечает на телефонный звонок и после возвращается к диалогу: — Чанбин, слушай. Я знаю, сегодняшняя гонка важна для тебя. И для меня тоже. Я сделаю все, чтобы ты уделал любого на этой трассе. Пусть они там даже самую навороченную тачку пустят и любого из Скайуокеров за руль посадят. Хан Джисона не испугать. Но ты должен ехать с правильным настроением. Понимаешь, ты можешь получить бабки по итогу, но это не цель, а лишь способ, правда? И да, жизнь, которую ты спасаешь, твоя. Только началось все не сегодня, а тогда, давно, когда ты решил вернуть Минхо. — Минхо… Он видел меня достойным победы. Способным. Как бы он ни критиковал, сколько бы недостатков ни находил, но оставался рядом. И его вера делала меня лучше, придавала сил. — Не нужно быть лучшим, достаточно быть любимым, — Джисон чешет голову. А после виновато лыбится. — Но наверняка Минхо будет рад узнать, что ты так думаешь. До выезда на трассу остаётся не так много времени, поэтому Чанбин далеко не отходит от своей серой расписанной пятерками красавицы. Минхо вбегает в бокс запыхавшийся, бьёт по плечам. Сумасшедший. Злой. Расстроенный. Чанбин целует его впавшие щеки, губы, виски. — Какого черта, Чанбин? Тебе кто-то разрешал? Колено болит? А денег откуда взял? — Успокойся. Я обо всем подумал. Пусть я и не тот, что раньше, но я больше не хочу сидеть сложа руки. Ты будешь наблюдать за гонкой? — Останусь с Джисоном. Я ещё не все знания о машинах растерял. Чёрт, Господи. Что же ты делаешь? Не сразу Чанбин понимает, что не придет первым. Но внезапно становится легко, как было некогда, в соревновании с Джисоном. Разница лишь в том, что прежде ему действительно хотелось выиграть. Сейчас он ставит совсем иную цель — прийти целым, заявить о своем возвращении и испытать собственные возможности на реальной спортивной трассе. Показать Минхо, что он не зря наблюдает и переживает. В гонках, уже находясь в машине, обычно вгрызаешься в мысль о показателях, хрипении движка, вращении колёс. Чем крепче ощущаешь дорогу, поворот, любое самое минимальное отклонение при развороте руля, тем увереннее в каждом последующем этапе. Все это неизменно сопровождает и новичка, и профи со стажем. На Формуле или втором в жизни чемпионате. Вдавливая педали, Чанбин представляет, как Минхо напряжённо рассматривает панели и лезет с советами под руку Джисону, выбирает подходящий момент для андерката. А тот прикрикивает и командует. Хан умница, и знает как правильно, но и к Минхо прислушается, потому что у того сотня подобных чемпионатов за плечами. Проехав апекс и хорошенько разогнавшись, Чанбин с ужасом понимает, что ощущение пыли и щебёнки вызывает непривычное чувство новизны. Оно сменяется раздражением, когда мудила на красном напыщенном болиде ловко обгоняет и вырывается вперёд. Это лидер и он только что показал всем участникам, как надо проходить боевой круг. Чанбин делает заход на новый поворот. Колено горит огнём. Дорога кажется бесконечной. Боль нужно выкинуть из головы, забыть о ней и сосредоточиться на том, чтобы правильно развернуться и проскользнуть между двумя идиотами, что сцепились и не оставили места для отстающих. Ругнувшись, Чанбин выбирается из жопы. Он буквально слышит одобрительный визг Джисона. Срывается на вираже, гонит и приободряет себя тем, что если Минхо пришел, у них есть шанс. Трасса заканчивается, как-то в одночасье обрываясь. Комментаторы орут, трибуны вторят гулом. В ушах и без того как воды налили. Его объявляют третьим. Свернув в блок, Чанбин остается в машине, обдумывая и принимая результаты. Скоро его потребуют на подиум, обольют шампанским, но пока он даже не в состоянии выбраться наружу. Руки до скрипа сжимают руль, и вряд ли он хочет знать, во что превратилась тачка. Джехен сдерет все выигранные деньги на ремонт. Да и хрен с ним. Минхо забирается в салон. Кладет голову на плечо. И оставляет свою ладонь поверх чанбиновой. — Джисон и ребята счастливы. Выйдешь и оглохнешь от их ора. Они рвутся поздравить… Ты поднимешься на подиум? Чанбин сжимает ладонь Минхо между своих, испачканных, как и всегда. А тот даже по-своему рад. Улыбается и смотрит с гордостью. — Ты выиграл, Чанбин… — Но вряд ли я смогу вырваться выше, чем сегодня, — перебивает Чанбин. — Минхо, мне жутко фартило долгое время. И я, как бешеный, пытался урвать побольше. После аварии… Я постоянно обвинял тебя. Ругал, даже когда ты помогал мне. Хотел только, чтобы ты был со мной, вместо того, чтобы позаботиться о нашем общем будущем. Жизнь, которую ты спасал, Минхо... была моей. Почему я думаю об этом только сейчас? Так поздно понимаю некоторые вещи, которые стоило бы понять раньше. — Ну, возможно, все случается в своё время. Задумчивая речь льется возле самого уха. Тяжесть на плече приятная и родная. Трибуны голосят вдалеке. Джисон отдувается перед наглыми журналистами в блоке. Пахнет гарью, потом, азартом и надеждами. — Ты вернёшься ко мне? Минхо, если нет, я просто не знаю, стоит ли жить дальше. — Последние полгода ты неплохо справлялся! Я было подумал, что ты разлюбил меня. В ехидном ответе скользит обида. Но она такая несерьезная, что оправдаться Чанбин решает после. Он меняет местами их руки, поднося к губам теплую ладонь Минхо. И просит снова, с замиранием сердца, боясь узнать минхово решение: — Ответь мне. — Хенджин прекрасно ко мне относится. Он рассказал о твоём участии в этих гонках и привез меня. Чанбин… — Ты уже говорил с ним? Минхо кивает, отбрасывает челку и смотрит через стекло на суетной мир. А после ярко освещает пыльный салон своими словами: — Это же очевидно. Кого еще я могу выбрать, если я здесь. С тобой. Глупый Чанбин, выходи уже из своей машины. Тебя там все ждут. Пошли, я проведу тебя к подиуму. Нога, наверное, болит ужасно? Они выходят вместе. Джисон кидается на шею им двоим. Подтягиваются ребята. Толпа несет победителя. Но это все не так важно, как то, что рядом Минхо. Его улыбка освещает ярче света и радует больше заслуженного призового места. Вот так и начинается новая жизнь. Чанбин, прошедший торжественную часть, облитый шампанским, целует его и говорит: — Поехали домой? И Минхо соглашается.