У моря

      Мокрые и холодные пальцы мягко скользят по коже, вызывая мурашки. Шузо почти любовно перебирает подушечками все косточки и выступы на плечах, бережно поглаживает шею с остро выступающим кадыком, немного надавливает, от чего Акаши сглатывает, и улыбается.       Сейджуро смотрит на парня с легким смущением и смятением, но не смеет даже подать виду, что ему это не нравится. Ниджимура слишком увлечен, и при этом успевает делать короткие наброски на бумаге, после чего снова возвращается к своей живой модели, продолжает изучать ее руками. Это доходит вплоть до того, что Шузо тратит как минимум десять минут, прощупывая и поглаживая костяшки, свод ладони, линии на ней и проступающие от волнения голубоватые вены.       Акаши сжимает губы и зубы, стараясь не выдать дрожи — ему все еще зябко после душа. Но Ниджимура слишком поглощен им и все же замечает. Оторвавшись от изящных рук и отложив карандаш, он берет лицо парня в свои руки, проводит большими пальцами по скулам, чем усыпляет бдительность Сейджуро. А в следующую минуту губы с привкусом чая с молоком и горчинкой табака касаются напряженной линии губ, покрытых тонкой, но колкой корочкой.       От неожиданности Акаши пытается сделать глубокий вдох, и этим лишь помогает Шузо проникнуть в свой рот. Даже сейчас Ниджимура скрупулезно выводит языком рисунки на небе, щекочет кончиком сам язык, ухмыляясь.       — И все модели… Получают столько внимания? — тяжело дыша спрашивает Акаши, глядя на скульптора немного сердито.       — Нет, только живые и только люди, — Ниджимура снова игриво улыбается, а вот Сейджуро становится немного не по себе.       — И много их у вас было?       Шузо будто специально испытывает его терпение, выдерживая паузу перед ответом:       — Вы первый.