Сердце Скал. Зверь

      5-6 день Летних Молний, 399 год Круга Скал. Граши́, Алат       Робер Эпинэ нашёл Жана-коновала у стен монастыря, где кипела оживлённая торговля свечами, освящёнными на сегодняшней утренней службе, – дешёвыми, по полгроша каждая, и подороже, по две деньги связка. Тут же покупали медные семисвечники, до блеска натёртые воском, и всевозможные кропила: жители Граши́ готовились встречать Огненную ночь.       — Семь свечей – две деньги! Семь свечей – две деньги! — кричали монахи, ловко принимая монеты и отсчитывая сдачу. Возле столов для милостыни суетились окрестные жители, щедро заваливая их корзинками со снедью и кувшинами с молодым вином. Гомон вокруг царил такой, что Робер почти не слышал собственного голоса.       Жан-коновал (ныне смиренный брат Янош) стоял напротив Иноходца, переминаясь с ноги на ногу, и с плохо скрытым нетерпением ожидал, когда господину наскучат бесполезные уговоры и он, наконец, отпустит своего собеседника восвояси. Через плечо раскаявшегося разбойника свисала вместительная холщовая сумка, набитая разнообразными свечами, а с пояса – монастырский кошель для сбора пожертвований.       Робер вздохнул. Он второй день убеждал Жана-коновала бежать вместе с ним в Эпинэ и почти изверился в согласии разбойника.       — Я дам тебе за помощь всё, что ты попросишь, — безнадёжно повторил он.       — Ничего мне не нужно, ваша светлость, — отвечал бывший бандит, не поднимая глаз, но твёрдым голосом. — Проклятые деньги едва не довели меня до погибели. Я дал обет отречься от них. Его преподобие принял меня в послушники и снабдил всем, чем нужно. Поэтому прошу вас: позвольте мне вернуться к моим обязанностям.       — Но я же не уговариваю тебя снова стать грабителем! — продолжал убеждать Робер. — Просто проведи меня через алатскую границу, вот и всё. Ты знаешь там каждую тропинку. А как только мы окажемся в Талиге, я отпущу тебя обратно и не стану чинить никаких препятствий.       Жан-коновал, по-прежнему не поднимая глаз, покачал головой.       — Ваша светлость вернётся домой и без меня, — ответил он. — Его преподобие поможет вашей светлости, если ваша светлость попросит о помощи. А я обещал богу повести остаток моей жизни здесь.       «Какой же я дурак!» – мысленно хлопнул себя по лбу Иноходец. Конечно же, всё дело в том, что бывший разбойник попросту не хочет попасться в руки эпинских властей: те наверняка не окажут никакого снисхождения гальтарскому грабителю, пусть и раскаявшемуся.       — Слушай, — сказал он, — я понимаю: ты боишься, что, если нас схватят по дороге, тебя повесят за старое. Но не тревожься: я обещаю, что в этом случае я сам поручусь за тебя, а как только мы доберёмся до Эр-Эпинэ, я дам тебе полное помилование. Ты ведь родом из гальтарских крестьян, не так ли? Значит, ты должен знать, что герцоги Эпинэ могут миловать своих подданных по собственному усмотрению.       Жан-коновал впервые поднял глаза на Робера. В них не было ничего, кроме покорности и смирения.       — Я знаю, монсеньор, — просто сказал он, — и благодарю вашу светлость за доброту. Но, не в упрёк будет сказано вашей светлости, вы больше не хозяин в своём доме. Если люди губернатора поймают нас, несдобровать нам обоим. Только вашу светлость, вероятно, просто арестуют, тогда как меня вздёрнут на первом попавшемся дереве.       Это была правда, и Иноходец промолчал, не найдя убедительного ответа.       — Ваша светлость сами изволите видеть, — продолжал Жан-коновал тихим рассудительным тоном, — вам нечем прельстить меня, а мне нужно только покаяние. Все деньги и ценности капитана Паганаччо я пожертвовал монастырю, а милости жду только от Создателя. Желаю вам здравствовать, ваша светлость.       Разбойник низко поклонился, собираясь удалиться.       — Постой, — удержал его Робер, — но ведь у тебя в Гальтаре наверняка осталась какая-нибудь родня или хотя бы… женщина? Разве ты не хотел бы помочь ей? Я обещаю тебе…       — У меня никого нет, ваша светлость, — перебил его Жан-коновал, не разгибая спины, и бочком тронулся в сторону монастыря.       — Нет, подожди, — опять удержал его Робер, — если ты переведёшь меня через границу, я не стану совать тебе деньги и помилование. Я дам тебе… Я подарю тебе корову. Это ведь не деньги, так? А ты сможешь отдать её кому захочешь перед тем, как вернёшься сюда, в монастырь.       Жан-коновал медленно выпрямился, неверящим взглядом уставившись на Робера. Корова! Мечта всякого бедного эпинского крестьянина, предел его благополучия! Бывший гальтарский разбойник, подавшийся на большую дорогу от нищеты, на секунду даже перестал дышать. Робер понял, что попал в цель, и тут же почувствовал себя последним мерзавцем.       — Ты выберешь её сам, — торопливо проговорил он, ощущая себя по меньшей мере Леворуким и мысленно обещая отдать корову семье Жана, даже если тот бросит его на полпути, — возьмёшь любую с моей фермы, хоть самую лучшую. А если ты боишься, что её сочтут краденой, я дам тебе дарственную за моей личной подписью и печатью.       Руки и губы Жана вдруг мелко задрожали, и он отшатнулся от Робера как от зачумленного.       — Грех вам так говорить, ваша светлость! — воскликнул он с неожиданной горячностью. — Когда вы были господином в Эпинэ, то, небось, и кувшина молока никому не подали! А теперь, когда вам пришла нужда в разбойнике… Эх!.. Корову сулите!       — Слушай, братец… — смутился Робер: он и в самом деле никогда не интересовался эпинскими крестьянами.       — Нет у меня родни! — выкрикнул Жан-коновал едва ли не с яростью. — Отец с матерью давно померли! А других и не было никого! Оставьте меня, прекратите, перестаньте мучить!       И новообращённый послушник чуть ли не бегом кинулся прочь за спасительную ограду монастыря. Иноходец тоскливо посмотрел ему вслед: на душе у него было мерзко.       Где-то в толпе промелькнуло знакомое сдобно-сладкое лицо, и Робер обернулся, вглядываясь: не почудилось ли ему, что виконт Валме здесь и наблюдает за ним? Однако обзор перекрыла телега, выезжающая с монастырского двора: Вицушка гордо восседала на корзинах, наполненных бурдюками с освящённым вином и белыми свечами. Поселившись в Сакаци, Матильда решила встретить Огненную ночь как полагается.       Молниеносно пригнувшись, Марсель сделал вид, будто ищет на земле оброненную монетку, спрятавшись за спиной у дородной горожанки.       — Вино святого Фю́лёпа! Вино святого Фюлёпа! — надрывались служки, наполняя кропильницы, которые наперебой подставляли им десятки рук одновременно. Осторожно выпрямившись, Валме стал подбираться поближе к той стене, за которой скрылся Жан-коновал. Откровенно говоря, Марсель не испытывал ни малейшего желания идти в монастырь – тем более в мужской! – однако Рокэ ясно потребовал, чтобы бывший разбойник был доставлен к нему для дачи показаний. Сам Марсель считал эту меру совершенно излишней. Увы! Мнение офицера по особым поручениям не интересовало господина Первого маршала.       Доставка разбойника в Олларию могла стать проблемой – аббат Олеций отнюдь не собирался выдавать в Талиг спасённую от погибели овечку. К счастью, молодой Эпинэ настойчиво искал встречи с бывшим гальтарским бандитом. Из-за стоявшего вокруг гвалта Марселю не удалось разобрать тему их беседы, однако было ясно, что Жан-коновал отнюдь ей не обрадовался и сбежал, едва представилась возможность.       Неужели Алва угадал, и со смертью юного Окделла действительно не всё так гладко, как казалось поначалу? Марсель приподнялся на цыпочки и, украдкой выглянув из-за плеча какого-то дылды, нашёл глазами молодого Эпинэ. Тот с похоронной миной принимал благословения настоятеля, вышедшего за ворота, чтобы лично почтить людей принцессы Ракан. Телега с вином и свечами тем временем уже поворачивала на проезжую дорогу: стало быть, что бы не связывало его с бывшим бандитом, Эпинэ собирался ехать обратно в Сакаци.       Путь был открыт. Марсель ловко протиснулся к свечным лавкам, поставленным прямо у монастырских стен, и, купив полгрошовую свечу – нет, он не скупердяй, но святой Фюлёп обойдётся, – уверенно направился к церкви святого Гермия. Набожные алатцы шли туда поклониться праздничной иконе. Было вполне возможно, что кающийся разбойник забился внутрь и замаливает прошлые грехи в одном из приделов.       Но, хотя в церкви толпилась тьма народу, серой послушнической рясы нигде не было видно. Поразмыслив, Марсель поставил свою свечку святому Фюлёпу, прося пособить в поисках. Чудотворец оказался своекорыстен и мстителен: не только не помог, но ещё и подгадил. Когда Марсель, прикинувшись погружённым в благочестивые размышления, попытался выйти через боковую дверь на закрытую территорию, какой-то монашек вежливо, но непреклонно, преградил ему путь. Марсель принялся путано объяснять на талиг, что хотел бы исповедаться местному аббату (благо тот был совсем в другом месте), но алатский варвар не понял ни слова. Он выпроводил Марселя обратно за ворота, что-то любезно и многословно объясняя – то ли правила монастыря, то ли местонахождение аббата. Вторично Марсель решил не рисковать.       Впрочем, дело шло к трём часам пополудни. Церковный ход начинался в шесть, и Жан-коновал должен был присоединится к нему вместе со всей братией. Тут-то и можно было бы улучить удобный момент и выхватить зазевавшуюся овечку из стада. Правда, лавры этого подвига придётся делить с кэналлийцами, выделенными Алвой под начало виконта Валме. До вечера они сидели затаясь: их характерная внешность слишком бросалась в глаза.       Тем временем расстроенный Эпинэ велел кучеру ехать прямиком во дворец. Прощаясь с аббатом, он едва не попросил отдать Жана-коновала себе во временное услужение, но тут же устыдился своей мысли: это была бы уже последняя подлость.       В Сакаци, куда телега прибыла через три четверти часа, царила предпраздничная суета. Матильда отдавала приказы, сойдя прямо во двор. В бытность её в Агарисе Огненную ночь отмечали скромно: обходили с освящёнными свечами дом, и только. Однако Сакаци всегда был провинциальным дворцом, жившим в ладу с окрестными земледельцами. Матильда, женщина просвещённая, знала, что некогда Огненная ночь являлась праздником первой жатвы. Поэтому сегодня нужно было позаботиться о вечерней процессии, об освящённом вине и свечах, об угощении, где главную роль играли плоды нового урожая. Знакомые с юности хлопоты вливали в Матильду новые силы.       Следом за принцессой робко выступала Мэллит, одетая в лёгкое платье алатского покроя. Её солнечные волосы были уложены в высокую причёску, искусно маскирующую их небольшую длину; тоненькую шейку обвивало жемчужное колье.       «Госпожа Мелитта Та́кози. Теперь её зовут Мелитта Такози», — напомнил себе Робер историю, сочинённую при активной помощи Матильды.       Юная госпожа Мелитта, очаровательно краснея, опиралась на руку Альдо, который вёл её по двору. Сюзерен крутил туда-сюда головой и строил забавные гримасы: местные обычаи были для него в новинку.       — Робер, хоть ты скажи мне, — шутливо взмолился он, когда Иноходец спешился, — неужели и у тебя в Эпинэ творилось то же самое?       — Конечно, творилось, — подтвердил Робер, чуть улыбнувшись недоумению друга. — Ведь мой дед был Повелителем Молний. Кто же, кроме него, мог возглавить процессию Истинного огня?       — Что?! Я должен буду возглавить сегодняшнее шествие?! — наигранно ужаснулся Альдо.       — Шествие поведу я, — добродушно вмешалась Матильда. — Тебе такое дело доверять нельзя: ещё затащишь нас всех в болото или в непроглядные дебри.       — А разве не в этом цель?! — легкомысленно воскликнул её внук и тут же схлопотал от бабки шутливый тычок.       — Гици принц притворяется, — проницательно заметила Вицушка, вылезая из телеги с корзинами, — гици принц всё понимает.       — Даю слово, что нет, — развёл руками «гици принц». — Зачем нам вечером обходить весь парк с зажжёнными свечами?       — Как будто ваше высочество не знаете!       — Расскажи, и я буду знать!       Вицушка вопросительно взглянула на Матильду, которая слушала эти пререкания со смеющимися глазами. Мэллит с застенчивым любопытством смотрела на служанку, но не посмела присоединиться к просьбе Альдо.       — Расскажи, — велела Матильда. — Мой внук вырос в Агарисе, а там другие обычаи.       — Ну, случилось как-то раз в одной местности в Золотой Анаксии, — несмело начала Вицушка, искоса поглядывая то на Альдо, то на Матильду, — что облюбовали её огненные демоны. За главного у них был колдун, служитель Астрапа, который раз в год, в самую жаркую ночь, созывал их резвиться на окрестные поля. А видом те демоны походили на огненных коней с пламенными гривами и хвостами, и там, где проходил их табун, начинался страшный пожар. В огне гибли и посевы, и люди, и целые деревни… И никакая вода не могла загасить колдовской огонь.       — Пирофоры, — неожиданно для самого себя брякнул Робер, заглядевшись на Мэллит.       Все с удивлением уставились на него. Он развёл руками и улыбнулся с извиняющимся видом.       — Кажется, так их звали. Простите, ваше высочество. Как-то само вырвалось.       Сюзерен с подозрением покосился на друга, но промолчал. Матильда только недоуменно приподняла брови.       — А дальше? — спросила Мэллит у Вицушки с детским любопытством.       — Да-да, рассказывай, милая, — оживился Альдо, не спуская глаз с Робера.       — Э-э… — несмело протянула сбитая с толку Вицушка. — Так вестимо, что дальше. Когда стало совсем невмоготу, жители пошли к одному отшельнику, верившему в нашего Создателя. Звали его Фюлёп. (Как и все алатцы, Вицушка выговорила имя святого на местный манер). И попросили его: избавь нас, Фюлёп, от губителей-демонов! Ведаем мы, что ты чтишь неизвестного нам бога, и обещаем: если твой бог окажется сильнее Астрапа, все мы перейдём в твою веру! И тогда Фюлёп, — продолжала Вицушка, указывая на свёртки со свечами, — велел каждому взять по семь свечей и освятил их перед алтарём. А в самую жаркую ночь приказал зажечь их и пошёл со всеми жителями туда, где как раз скакали демоны. А те, едва увидали шествие, сразу стали беситься, вставать на дыбы и бить копытами, но ничто им не помогло! Колдовской пожар сам по себе погас там, где проносили освящённый огонь. И погибли демоны, а все жители перешли в истинную веру. Так святой Фюлёп истинным пламенем одолел нечистое пламя, — закончила Вицушка, довольная тем, что ей дали закончить, не перебивая.       — То есть, зажигая эти свечи, мы спасаемся от огненных лошадей? — простодушно уточнил Альдо, переводя с Матильды на Робера невинный взгляд, лучившийся скрытым лукавством.       — Конечно, ты же сам только что слышал, — подтвердила Матильда.       — Тогда что же здесь делает целый Иноходец из Астрапова колена? — делано удивился принц, чувствительно пихая друга локтем под бок.       Робер неловко улыбнулся, Мэллит смутилась, а Матильда звонко расхохоталась.       — Дурень! — сказала она внуку. — Это оберег от летних пожаров. Так крестьяне просят святого защитить их урожай.       — Но это же глупо, Матильда! — запротестовал Альдо. — Ходить толпой с зажжёнными свечами, чтобы защититься от пожаров – это нелепо!       — Вот поэтому ты никуда и не пойдёшь! — объявила ему бабка решительным тоном. — Кому другому, а тебе и впрямь недолго спалить весь парк моего дражайшего братца!       — На твоём месте я бы тоже не ходил, — заговорщически сказал Альдо на ухо Роберу. — Повелителю Молний просто неприлично выступать против Астрапа заодно с Матильдой. Да она одна разгонит любой табун, хоть огненный, хоть обычный. Лучше помоги мне выбрать герб для Мелитты, — продолжал он уже обычным тоном. — Это подарок, и я хочу, чтобы он был красивым. Мне тут пришло на ум, что её герб должен соответствовать её имени. Меллит ведь означает «пчела»?       — Как будто бы, — подтвердил Робер, немного растерявшись от быстрой перемены темы.       — Отлично. Может получиться славная эмблема. Пчела на синем фоне – как тебе, а? Скромная, трудолюбивая и медоносная – точный портрет моей новоявленной родственницы.       Мэллит покраснела и пролепетала еле слышным голосом:       — Пусть решит царственная… Царственная знает…       — Пусть решит царственная бабушка, — строго перебил её сюзерен. — Запомни: если ты никак не можешь отучиться от своих гоганских штучек, то хотя бы прибавляй к ним правильные слова. Царственная бабушка. Первородный кузен. А что, неплохо! — оживился он. — Первородный кузен – звучит великолепно. Я, пожалуй, не откажусь так именоваться.       — А разве это не опасно? — с сомнением произнёс Робер. — Разве мы не решили, что Мэллит считается незаконнорожденной дочерью покойного барона Та́кози?       — Разумеется, решили. Но, раз уж Матильда взяла её под своё покровительство, слухи всё равно пойдут, — легкомысленно отмахнулся принц. — Досужие языки с радостью наболтают, что Мелитта – внучка Матильды от какой-нибудь юношеской интрижки с другом детства. Не расстраивайся, — ласково подбодрил Альдо окончательно смутившуюся гоганни, — для Матильды это пустяки, а для тебя так гораздо лучше: никто не догадается, кто ты есть на самом деле. Так что насчёт герба? — снова обратился Альдо к Роберу. — Я собираюсь подарить его Мелитте в честь сегодняшнего праздника.       — Пчела на синем фоне? — задумчиво протянул Робер, мысленно представляя себе геральдический щит и фигуру. — Чёрное с золотом?       — Только золото! — решительно возразил Альдо. — Чёрное не мой цвет.       — А не слишком просто?       — Благородное и должно быть простым, — заявил сюзерен решительно. — Впрочем, пойдём, я набросаю эскиз, и тогда решим, подходит ли он для Мелитты. А ты останься с Матильдой, — распорядился Альдо, высвобождая руку, которой до сих пор поддерживал гоганни: — тебе полезно поучиться, как госпожа ведёт хозяйство. Ведь теперь ты почти член нашей семьи.       Добив бедную гоганни этим заявлением, Альдо взял под руку Робера и потащил его в сторону дворца. Однако к обсуждению герба он так не вернулся: эскиз оказался всего лишь предлогом.       — Что-нибудь решилось с твоим отъездом? — спросил он, когда они отошли на приличное расстояние, испытующе заглядывая в лицо Роберу. — Тебе удалось договориться с аббатом Олецием?       — Мне было неловко его просить, — пробормотал Робер, застигнутый врасплох этим прямым вопросом. — Я думал воспользоваться помощью того разбойника… ну, помнишь, который сообщил нам о гибели Дикона.       — И что? — Альдо внимательно смотрел на Иноходца.       — Похоже, он уже принёс монашеские обеты. Боюсь, мне всё же придётся написать в Агарис кардиналу Левию, — признался Робер.       Сюзерен задумался.       — Может, это и к лучшему, — медленно проговорил он. — Я не рассказывал тебе об этом, но… У меня есть план нашего возвращения в Талиг.       — Совместного возвращения? — уточнил удивлённый Робер.       — Да, — после небольшой паузы подтвердил сюзерен. — Конечно, ты очень пригодился бы мне в Эпинэ, — почти сразу же признался он с извиняющейся улыбкой, — но провинция в любом случае подчинится тебе. А если ты будешь рядом со мной, — договорил он, пожимая Роберу руку, — я ни на секунду не усомнюсь в успехе.       — И что за план? — вяло поинтересовался Робер.       — Ты узнаешь о нём сегодня вечером, — пообещал Альдо. — Когда начнётся церковный ход, скажи Матильде, что останешься у себя, а как только все вернутся, спускайся в перголу на южной стороне дворца. Я буду ждать тебя там. То есть мы оба: я буду вместе с Мэллит.       — Мэллит? При чём здесь Мэллит? — воскликнул Робер, поражённый до глубины души.       — Увидишь. И предоставь вести переговоры мне. Кстати, всё-таки напиши сегодня кардиналу Левию, — задумчиво добавил сюзерен. — Поблагодари его за сообщение о смерти деда и за участие в твоей судьбе. Займись этим прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Агарисский голубок может нам ещё очень пригодиться.       И Альдо, дружески кивнув Роберу на прощанье, отправился догонять Матильду с Мэллит.       Робер уныло поплёлся к себе, но над письмом корпел недолго: условные вежливые фразы сами ложились на бумагу, хотя мысли витали очень далеко. Похоже было на то, что сюзерен действительно серьёзно озаботился возвращением в Талиг и задумал для этого целую операцию. Опять политические интриги, опять война с собственной родиной! Робер вспоминал Сагранну, Варасту, бириссцев и кагетов, и сердце его тревожно ныло. Эгмонт и дед уже мертвы, а поднятое ими восстание всё ещё продолжается, втягивая в порочный круг новые и новые жертвы. Вот теперь Альдо зачем-то решил использовать Мэллит. Неужели недостаточно мужчин, погибших понапрасну? Неужели мало того, что умер бедный Дик? Ну нет! Возможно, что в конечном счёте сюзерену и улыбнётся удача, но что, если их снова ждёт поражение? Что тогда произойдёт с Мэллит? Решено: он останется и попробует убедить Альдо отказаться от неведомой интриги, если она способна навредить девушке.       Придя к такому выводу, Робер запер незаконченное письмо в столе и спустился вниз. Во дворце суетились слуги, однако Матильда с Альдо ещё не вернулись с прогулки. На парковых дорожках толпился народ, собирающийся на праздничное шествие, и Робер замер на крыльце, пытаясь высмотреть высокое белое перо на шляпе сюзерена.       — Ваша светлость уже собрались в дорогу? — вдруг выдохнул прямо Роберу в ухо смутно знакомый хмурый голос.       Робер вздрогнул и обернулся: Жан-коновал в серой послушнической рясе как привидение стоял у него за спиной. Вместительная холщовая сумка, три часа назад набитая свечами, теперь была аккуратно завязана: судя по очертаниям, в ней лежал каравай хлеба и походная фляга с водой.       — Ваша светлость уже готовы идти? — по-прежнему хмуро поинтересовался разбойник, избегая встречаться с Робером глазами. — У нас есть ещё около часа на сборы.       — Я… э-э… передумал, — в замешательстве проговорил Робер, невольно отступая на шаг от послушника: его фигура почему-то показалась ему странно зловещей. — Не бойся: я больше не стану тревожить тебя напрасными уговорами. Ты можешь спокойно вернуться в монастырь.       Жан-коновал исподлобья взглянул на Робера пасмурными глазами.       — Ваша светлость пообещали мне корову, — напомнил он, — и дарственную за своей подписью и печатью, если я переведу вас через алатскую границу. Я согласен. Я ушёл из монастыря и мне больше некуда возвращаться.       — Я обязательно подарю тебе корову, — произнёс Робер, проклиная так некстати вырвавшееся у него обещание, — но… Не сегодня. Мы отправимся в Талиг завтра. Сегодня вечером я должен быть здесь…       — Мы отправимся сегодня или никогда, — угрюмо проговорил Жан-коновал, снова опуская глаза, — нынче церковный ход, и можно ускользнуть из монастыря незамеченным. Завтра я уже не смогу уйти с вами.       — Я попрошу аббата Олеция… — начал было Робер.       — Он не согласится, — перебил его бывший разбойник без всякой почтительности. — Завтра я должен принести монашеские обеты и провести ближайшие годы в строгом покаянии. Если вы взаправду нуждаетесь в моей помощи, я подожду ещё час, пока вы не соберётесь. А если вы просто посмеялись надо мной и посулили корову в шутку… Тогда пусть моя погибшая душа будет на вашей совести!       — Я готов идти, — признался Робер, сдаваясь. — Я собрался ещё два дня тому назад, когда говорил с тобой в первый раз.       Неудавшийся монах кивнул, словно это подтверждало его мысли.       — Тогда, ваша светлость… Проститесь с вашими близкими и седлайте коня, — произнёс он со спокойной решимостью. — Я взял в монастырской конюшне мула. Он привязан у северных ворот парка. Будет лучше, если мы выедем до начала церковного хода, чтобы не попасться на пути шествия.       — Хорошо, — согласился Робер. В конце концов он сам заварил эту кашу, так что нужно быть последовательным и радоваться: всё получилось так, как он хотел. — Жди меня с мулом у северного выхода. Я буду через полчаса.       Как неожиданно и не вовремя реализовалось его желание покинуть Сакаци и отправиться в Эпинэ! Найдя взглядом Матильду и Альдо на парковых дорожках, Робер сошёл с крыльца, мысленно намечая план дальнейших действий. Сначала он догонит Альдо и предупредит его о своём отъезде. А потом потихоньку попросит Матильду приглядеть за Мэллит. Принцесса взяла гоганни под своё покровительство и не позволит причинить девушке вред. К тому же, он почти наверняка неправильно истолковал слова сюзерена. Тот, скорее всего, не имел ввиду ничего серьёзного. Чем может помочь в восстановлении Раканов юная и неопытная гоганни?