***
Конфликт с Квиберном, по мнению Серсеи, был исчерпан. Да, этому маленькому человечку легко удалось возродить в ее голове мысли о собственном величии и превосходстве, но Серсея ни на минуту не забывала, кому она должна быть благодарна за это. Никто никогда не делал для нее столько, сколько делал Квиберн. Он спасал ее все это время и продолжает спасать, он вернул ей веру в свои силы и в безоблачное будущее для ее сына, он возродит могущество и власть дома Ланнистеров, поднимет из праха и пепла, точно феникса, льва… Серсея не сомневается в нем. Квиберн верит в нее, а Джейме едва ли на это способен. Когда с завтраком было покончено, Серсея отдалась в умелые руки служанки: она торопилась исполнить данное львице обещание и сшить из обрезов ткани новое платье достойное королевы, необходимо было лишь снять мерки. Квиберн, с позволения Серсеи, торопился в свою лабораторию, чтобы закончить начатый эксперимент, но, услышав голос Цареубийцы, терпеливо замирает на месте. Он внимательно слушает Джейме, с вызовом на него глядя, видимо, переняв этот взгляд у своей госпожи. — Вы это верно заметили, сир Джейме, — выждав паузу, отзывается он. — Мы служим одной женщине, и это женщина — королева. Капитан последним покидает свое судно, а правитель — свой город. Этот город уничтожен, но не сомневайтесь, сир Джейме, в наших силах построить новый. Все эти люди, что были вчера в Драконьем Логове — смертны. Как и вы смертны, сир Джейме, — некромант одаривает его добродушной, скромной улыбкой. — Золота у ее милости куда больше, чем может вам показаться, и этого золота становится больше с каждым днем. Осталось подождать совсем немного — будет и армия, и флот. Человеческая преданность покупается ровно так же легко, как и рыба на рынке. Не беспокойтесь, сир, пока ваша сестра под моей, — нет, Джейме не кажется, Квиберн действительно подчеркивает это слово, — защитой, ей и ее малышу не угрожает решительно ничего. Легким поклоном давая понять, что разговор окончен, Квиберн оставляет Джейме наедине с собственными мыслями.***
Все оказывается напрасным. Ни доверительный тон, ни веские доводы, ни приглашение к союзничеству не возымели того эффекта, на который, пусть и довольно слабо, надеялся Джейме. Отеческая улыбка на лице лишенного цепи мейстера не может его обмануть — под показным добродушием весьма уловимо проскальзывает снисходительность, точно Квиберн беседует не с мужчиной и рыцарем, а с неразумным ребенком. Цареубийца не может не чувствовать, как от медленно нарастающего внутри гнева каменеют скулы, как пальцы на левой руке сами собой сжимаются в кулак. Единственное, чего он жаждет под конец речи Квиберна — прижать жалкого некроманта к стене, сомкнуть обе руки, золотую и здоровую, на тонкой старческой шее и сдавить ее как следует. Может быть, тогда мейстер без цепи наконец вспомнит, что и сам он тоже смертен? Что дитя, которое носит в своем чреве Серсея, не только ее, но и ее брата-близнеца?.. — Подумайте над моими словами, Квиберн, — бросает он старику вслед, но на сей раз в голосе его нет ни намека на приязнь, лишь холодная тьма и едва прикрытая ненависть. Хотел бы Джейме, чтобы его слова ударили опального мейстера в спину с той же смертоносной силой, с какой мог бы это сделать клинок… Ненависть переполняет Цареубийцу, точно мутные черные воды — русла рек после долгих дождей, от нее, вязкой и терпко пахнущей тлением, перехватывает дыхание и покалывает на кончиках пальцев. Она разливается в воздухе, течет по жилам и заполняет собой все, абсолютно все, без остатка. Джейме ненавидит старого некроманта с такой силой и отчетливостью, как, кажется, никогда прежде. Ненавидит за то, что не может прикончить его так же просто, как прикончил Эурона и десятки других людей, вставших между ним и сестрой. Ненавидит за то доверие, которым награждает старика Серсея, за время, которое она проводит с ним наедине, за мысли и идеи, которые эти двое делят лишь друг с другом. Джейме до яростно стиснутых зубов, до белых костяшек, до проклятий, бьющихся кровью в висках, ненавидит все, что происходит с близнецом, когда его нет рядом, ненавидит ее воспоминания, в которых нет его самого… …Темнее и хуже он ненавидит разве что самого себя — калеку, бессильного что-либо сделать и изменить. Скольких бы ни отправил на тот свет Цареубийца, ни разу еще смерть противника не оборачивалась такой глубокой, рваной раной для него самого. И все-таки — было бы лучше, если бы сотворенное Квиберном чудовище убило его, а следом и всех присутствующих? Джейме вздрагивает и безотчетно морщится, тихо шипит, словно от резкой боли, когда на мгновение представляет себе сестру, истекающую кровью на ступенях Драконьего Логова. Во время боя, он, кажется, не думал ни о чем, но сейчас со всей ясностью понимает — нанося последний, решающий удар, он спасал не столько себя, сколько Серсею и малыша. Бриенна, какой знал и помнил ее Цареубийца, наверняка поняла бы, почему он поступил именно так. Больше того, она, словно девушка из старой песни, что молила богов после гибели вдохнуть ее душу в арфу своего возлюбленного-певца, пожелала бы обратиться в клинок, уничтоживший ее изуродованную телесную оболочку, и обрести наконец покой. Прикрыв глаза, Джейме видит мысленным взором сапфировые озера Тарта, а затем — валирийской стали меч, висящий на почетном месте в главной зале Закатного замка. «Отведи ее домой». Услышанный во сне голос звучит в мыслях Джейме как наяву, и он поспешно стряхивает с себя наваждение. Нужно найти доводы, что убедят Серсею и мейстера без цепи покинуть Королевскую Гавань, на улицах которой до сих пор полно трупов, а немногие живые не прочь пополнить число мертвецов еще и как минимум двумя — тремя, поспешно поправляет себя Джейме — Ланнистерами. Цареубийца поднимается наверх, надеясь в тишине отведенной ему комнаты как следует обдумать тактику — в конце концов, он действительно воюет с сестрой за ее же благо и потому, как всякий военачальник, должен просчитать свои дальнейшие действия — но, проходя мимо покоев близнеца, слышит из-за дверей ее голос. Кто с ней? Квиберн?.. В одно мгновение Джейме приходит в такую ярость, какой, пожалуй, этот мерзкий старик вовсе даже не заслужил. Недолго думая, Цареубийца толкает дверь и, когда она с сухим треском распахивается, ступает в комнату — плевать, что скажет Серсея, плевать, каким ледяным взглядом наградит вошедшего, в нем сейчас довольно гнева, чтобы встретить и отразить ответный натиск. Ослепленный этой мгновенной вспышкой пламени, Джейме даже не сразу понимает, что ошибся, и в покоях сестры нет никого, кроме нее самой да служанки, которая, очевидно, явилась, чтобы снять мерки для нового платья — на кровати лежат отрезы ткани. — Извини, — хрипло выдыхает Джейме, за несколько секунд до того готовый бросить сестре и ее мейстеру без цепи совершенно иные слова. — Я зайду позже.***
— Прошу вас, моя королева. Стойте смирно, — Серсея в очередной раз поворачивается, чтобы поймать краем взгляда свое зеркальное отражение. Она никак не может налюбоваться своим округлившимся животом — будущий король растет у нее внутри с каждым днем. Она испытывает такое странное, приятное ощущение — радостное волнение, торжественную гордость. Ее малыш будет тем, кто поднимет с колен не только славный род Ланнистеров, но и все Семь Королевств. Пусть Железного Трона уже нет — он воздвигнет новый престол, напишет свою историю. Что-то похожее Серсея уже испытывала — когда носила под сердцем Джоффри. — Выполняй свою работу молча, — холодно отзывается Серсея, и служанка больше не произносит ни слова. Быстро закончив работу, она торопится собрать лоскуты, но в этот момент дверь в спальню распахивается с таким грохотом, что женщина в страхе роняет обрезы ткани на пол. Вздрагивает даже сама львица — за последнее время она привыкла жить в постоянном тревожном ожидании непрошеных гостей. Однако на пороге возникает Джейме. Он окидывает покои безумным горящим взглядом и встречается глазами с Серсеей. — П-простите меня, — лепечет служанка, наскоро собирая разбросанные ткани. — Я п-пожалуй п-пойду. Она быстро скрывается за дверью, явно ощущая, что близнецов стоит оставить наедине. — Скажи мне братец, — ядовитым голосом произносит Серсея, — ты выжил из ума? Что заставило тебя ворваться сюда, словно ревнивый муж, намеревавшийся уличить жену в измене? Она отворачивается от Джейме, становясь напротив зеркала, и смотрит на брата сквозь зеркальную гладь, отмечая, что двойник близнеца в отражении выглядит куда спокойнее. — Про нас ходит достаточно слухов, Джейме. Я не хочу, чтобы к ним прибавился слух о безумном калеке. Говори, чего ты хотел, и уходи — я собиралась прилечь, — рука привычно ложится на округлый живот. — И не смей больше пугать меня, иначе отправишься жить в лабораторию Квиберна. Старый мейстер, точно услышав, как госпожа произносит его имя, как раз вышел из своего подвала, будто из склепа, чтобы поговорить с королевой. Поднимаясь по лестнице, он вновь сталкивается с Цареубийцей. — Сир Джейме, — легкий приветственный кивок головы, словно они и не встречались совсем недавно. — Могу ли я украсть у вас пару мгновений? Это касается нашего не вполне законченного разговора, — вполне примирительно произносит мейстер, украдкой пряча какой-то пузырек в складках черной мантии.***
Сестра встречает его едкими упреками, настолько знакомыми, что они уже почти не задевают за живое. Джейме ловит себя на мысли, что невольно привык к ним, как к своему увечью, как к бесчисленным рубцам и шрамам на коже. Научился жить с ними так же, как приспособился сражаться левой рукой — а может быть, никогда и не умел по-другому? Ярость и ненависть мечутся в нем, точно два диких зверя в тесной клетке, глухо рычат и скалятся; человека, на которого Цареубийца собирался их натравить, в комнате не оказывается, а привычные оскорбления сестры вряд ли утолят их голод. Словно в наказание за вторжение в ее покои, Серсея лишает брата права разговаривать с ней прямо, глядя глаза в глаза. Она отворачивается к зеркалу, и Джейме замирает у нее за спиной, ловит в подернутой дымкой глади свое отражение — как ни странно, лицо его не изрезано гневом, лишь во взгляде сгустился звериный сумрак. Теперь их в комнате оказывается четверо — сами близнецы и их зеркальные двойники. У Джейме слегка кружится голова от этой мысли, ему хочется остаться наедине с этой — настоящей — сестрой, силой развернуть ее к себе, заставить посмотреть в глаза. «Ведь мы остались одни, Серсея, одни, как всегда того хотели — и все равно не можем помириться. Мы так долго жили в тени, мучаясь от того, что свет совсем рядом, на расстоянии протянутой руки, а мы его лишены. Почему же теперь, когда никто и ничто больше нас не сдерживает, ты отказываешься от нашего общего дома, который принадлежит нам по праву, принадлежал всегда? Там, а не среди руин, должны мы начать новую жизнь и дать ее нашему сыну». Все это с лихорадочной поспешностью проносится в мыслях Джейме, он перехватывает взгляд сестры в зеркале, готовый снова убеждать, упрашивать, умолять… Но зелень ее глаз подернулась враждебностью, точно льдом — и Цареубийца отступает назад. — Насколько мне известно, в своей лаборатории Квиберн потерпит только двоих человек — самого себя и свою королеву. Вряд ли он будет рад видеть в своих владениях меня… во всяком случае, живым. Что же до разговора, то мне нечего тебе сказать. Потому что искал я вовсе не тебя, — вполголоса произносит Джейме, глядя на зеркального двойника сестры. Еще на мгновение их взгляды пересекаются, а затем он покидает комнату — Серсея хотела остаться одна, но и он сейчас не желает ее больше видеть. На полдороги в свою комнату Цареубийца останавливается, заслышав голос мейстера без цепи. Эту беседу он тоже с удовольствием отложил бы на потом, но раз уж Квиберн в кои-то веки первый ищет встречи, что ж, пусть скажет, зачем явился. — Не я завершил наш прошлый разговор, — слегка пожимает плечами Джейме и распахивает дверь отведенных ему покоев, жестом приглашая старика войти. В комнате — разумеется, не такой просторной и хорошо обставленной, как у сестры — царит приятная прохлада и полумрак, окна, по-видимому, остались занавешенными с прошлого вечера. На постели, чистые и залатанные, аккуратно сложены вещи, которые Цареубийца отдал вчера служанке, на небольшом столике стоят кувшин и пара бокалов, немного фруктов, хлеба и сыра. — Если вам есть что добавить к сказанному ранее, выкладывайте. Я вас внимательно слушаю. Быть любезным с некромантом Джейме больше не собирается, а потому почти даже не прячет язвительную насмешку под показным добродушием. Он усаживается в кресло рядом со столиком, кивает на место напротив. — Присаживайтесь, Квиберн, отдохните от своих трудов, — Цареубийца тянется к кувшину, наливает в один из бокалов, ничуть не удивляясь тому, что в сосуде оказывается вино. — Хотите?.. Впрочем, глупо предлагать выпить человеку, который сам же это вино и добыл. Поэтому я предложу кое-что другое — выпить за ваше доброе здравие, ведь благодаря вам и никому другому мы обрели крышу над головой, еду и питье. Джейме наполняет второй бокал и протягивает его мейстеру без цепи, смотрит испытующе.***
Мейстер без цепи покорно кивает и неспешно проходит в покои Цареубийцы. Он усаживается напротив Джейме и улыбается — привычной, обманчивой, отеческой улыбкой, которая, кажется, и вовсе не сходит с его лица. Должно быть, это показная кроткость десницы королевы особенно выводит из себя ее близнеца, но снимать маски Квиберн не намерен. Ни перед Джейме, ни даже перед самой Серсеей. Кроткий старик, бесшумная тень — этого от него ожидают. Он любит оправдывать ожидания. Пальцы лишь крепче сжимают пузырек с черной жидкостью, а улыбка становится шире. — Благодарю вас, сир Джейме, — мейстер спокойно принимает бокал из руки Цареубийцы. — Однако предлагаю выпить не за себя, а за ту, ради которой мы оба готовы отдать и душу, и жизнь. Да здравствует наша королева! Квиберн снова одаривает Джейме милой улыбкой и подносит бокал к губам, даже чуть запрокидывает его, прикрывая глаза, точно собираясь насладиться бархатистым вкусом вина. Но не пьет. Зато внимательно следит за тем, как постепенно осушает кубок Цареубийца. Все складывается как нельзя лучше — Квиберну даже не приходится вскрывать свой пузырек — все вино заранее было приправленной черной, как ночь, жидкостью. И в самом деле, что же здесь может быть дурного — угоститься вином в собственных покоях? — Признаться, я решил, что надобность в этом дивном напитке исчезнет, — мягким голосом нарушает тишину старик. — Ее милость носит под сердцем дитя, и я позволил себе вольность заменить привычный напиток на полезный отвар из трав. Возможно — это не то, к чему привыкла королева, но сейчас и для нее, и для малыша это необходимо. Выждав паузу и не сводя при этом глаз с Цареубийцы, на лице которого явно читается недоумение, продолжает. — Вино часто потихоньку ворует прислуга. Вино пьете вы, сир Джейме. Я, увы, не большой поклонник этого дивного напитка. Потому, если бы я хотел вас отравить, лучше возможности и выдумать сложно, — Квиберн медленно поднимается со своего места, наблюдая за тем, как хозяин покоев пытается сопротивляться действию снадобья. Он напрягается всем телом, неотрывно смотрит на мейстера, но не может пошевелиться. Проходит всего пара мгновений, и веки рыцаря послушно опускаются. Квиберн, кажется, явно довольный своей работой, бесшумно становится рядом с Джейме. — Конечно, убивать я вас ни в коем случае не стану, сир Джейме. Хочу ли — вопрос другой. Но будьте уверены, не стану. Я отлично знаю, как дорожит вами наша королева. Я понимаю, что сухой старик, вроде меня, едва ли сумеет защитить ее. А вот вы, сир Джейме, сможете. Правда сейчас в этом надобности нет. Ее милость в полной безопасности. Выждав еще пару мгновений, мейстер касается пальцами точки на шее Джейме, внимательно слушает его пульс. — Потерпите, через пару мгновений будет готово, — говорит Квиберн скорее себе, чем своему пленнику. — Я еще не придумал названия этому яду. Впрочем, я не так уж уверен, что это — яд. Вы — подопытная мышь, сир Джейме. Если эксперимент удастся, то я с уверенностью смогу дать тот же отвар ее милости. Вы спросите, зачем? — старик улыбается какой-то странной, лихорадочной улыбкой. — Всему свое время. Надеюсь, вы никогда об этом не узнаете. Всего пару мгновений, и ваш разум будет в моей власти. Я смогу внушить вам любое свое желание, любую прихоть, и по пробуждению вы станете думать, что намерение это — исключительно ваша воля. Ваш разум станет мягким, как глина, сир Джейме. И осталось до того момента… — Квиберн вновь сосредоточенно считает пульс, — всего пара мгновений. Старый мейстер выжидает немного и наклоняется над Цареубийцей, берет его лицо в свои сморщенные маленькие ладони. Веки Джейме слегка подрагивают, но глаз он не открывает. — Вы уезжаете, сир Джейме. Уезжаете неотложно, следующей ночью. Вам во что бы то ни стало следует похоронить, как должно, сира Бриенну Тарт. Так поступают рыцари, и вы, сир Джейме, должны поступить именно так, чтобы искупить свою вину в этой ужасной гибели сира Бриенны. Вы вернете ее домой. Вы доставите ее к отцу. Вы — нынче совсем другой человек, сир Джейме. Не Цареубийца, а человек чести. Вы обязаны доставить сира Бриенну Тарт домой. Чего бы вам это ни стоило. — А теперь, — продолжает Квиберн, — вы проснетесь и напрочь забудете о том, что случилось. Осознание своего долга отправиться на остров Тарт придет к вам не сразу, в течение часа после того, как я покину ваши покои. Он легонько бьет мужчину по щекам: — О, сир Джейме, очнитесь! Что же с вами такое произошло? Лицо старика меняется в тот же миг, оно становится обеспокоенным — точно он и вправду переживает за Джейме. — Вы потеряли сознание так внезапно. Возможно, в покоях чересчур душно, но, признаться, вы меня всерьез напугали. Я уж думал принести отвар из своей лаборатории, чтобы вы пришли в себя поскорее. Тяжело вздохнув, Квиберн направляется в сторону двери: — Вам лучше отдохнуть, сир. Выглядите вы неважно. Сообщать вашей сестре о случившемся я не стану — ей не к чему волноваться сейчас. Если что-то потребуется — вы знаете, где меня искать. Охотно предложу вам свою помощь. А разговор, думается мне, стоит отложить до следующего дня. Поправляйтесь, сир Джейме. Не дав рыцарю как следует опомниться, Квиберн покидает покои Цареубийцы.