https://www.youtube.com/watch?v=g7gutsi1uT4
Юлик шел быстрее положенного меж стен университета. Он не хотел видеть Юру. Он и в университет идти не хотел — всё равно все пары он мирно проспал, не вставая до середины дня, только изредка, сквозь дрему, реагируя на шум из гостиной — то ли Руслан мебель там двигал, то ли бил её. В любом случае, следов ни того, ни другого обнаружено им не было. Юлий спохватился о реферате, который должен был принести, поэтому, пренебрегая словами Руслана о чем-то там (ему было не до этого), он рванул в университет. С растрепанными волосами и заломом от подушки на правой щеке. Скрюченный в запятую, с засунутыми руками в карманы и усердно пялясь в пол, он стремительно направлялся к выходу. Он просто отдал свой реферат и он не хотел видеть Юру. Не сейчас. Да он и сомневался, что потом. Больше всего ему хотелось бы отдохнуть. Он устал. Он и вправду устал. — Эй, Юлий, куда ты так несешься? Даша догнала его со спины, и Юлий резко остановился, из-за чего она чуть не врезалась носом в его скрюченную спину. Он резко повернулся к ней и бегло оглядел — так, будто бы за ней мог спрятаться Юра, или ещё хуже — это переодетый Юра. Он покачал головой, выдохнул и, взяв её под руку, поволок к выходу, будучи не уверенным, что хотел объясняться ей по середине университета, где из любого угла может выпрыгнуть Юра. (Юлик признавался себе, что у него паранойя) — Ты ведь домой, да? — Эмм... да?.. — Даша не звучала уверено, однако не вырвала руки из цепкой хватки и спешно шла за взвинченным Юликом, оглядываясь по сторонам, будто так она смогла выцедить причину настороженности Юлия. — Что случилось? — Ай, не спрашивай, — он сощурился, и, несмотря на проявление нежелания говорить об этом, он продолжил: — преподу тут одному задолжал контрольную, не хочу с ним пересечься, — в любом случае, он звучал убедительно. Даша лишь понимающе кивнула и задержалась только в раздевалке. Верхнюю одежду она застегивала уже на улице. На самом деле, Юлик был рад, что встретил её. Во всех смыслах. И за то, что познакомился с ней ещё на каком-то там собрании перед зачислением в университет, и за то, что встретил её в конкретный промежуток времени. Даша была единственная, с кем ему не нужно было напрягаться. Потому что она не знала всего, и не лезла с этим. Не давила, не напрягала, не заставляла чувствовать его себя виноватым. — Шапку надень, — буркнула она, поворачивая куда-то направо. Юлий последовал за ней, хотя ему было совершенно в другую сторону. Но между Русланом и поворотом не туда, он выбирает повернуть туда, куда идет Даша. Так было бы правильнее. — Дома её забыл, — рассеяно почесал затылок, тут же откликнулся Юлик. На улице было холодно и слякотно. Расстаявший грязный снег под ногами и холодный ветер. Юлий любил осень. Может, даже отчасти зиму, но не февраль. Феврали всегда отвратительны. Если бы Руслан был месяцем года, то наверняка февралем. Промозглым, холодным, неопределенным и очень на любителя. — Хочешь кофе? —внезапно спросил Юлик, замечая кофейню. Теплое место. Там, где не было Юры. Будет только он, кофе и Даша. Большего он не хотел. — Мг, — промычала она неясно в свой шарф, завязанный до самого носа. На улице действительно было холодно. Юлик кивнул в сторону кофейни. — Ты досдала экзамены? Как там твой Леонидович, как всегда докапывался? Даша заметно встрепенулась. Юлий помнил, что она рассказывала ему о том, что конкретно этот «похожий на туркмена не-молодой человек» очень усердно и очень долго придирался до неё на зачете. Проблема была в том, что только до неё. Остальных он отпускал за минуту-две, и неважно, насколько идиотскими и неполными были их ответы. Даша рассказывала, когда они зашли в кофейню, и прервалась лишь тогда, когда Юлий жестом указал ей на свободное место, а сам пошел к баристе. Юлий знал, какой она любит кофе. Он сделал заказ и оперся локтями о стойку, поднимая взгляд на плазму. Играли какие-то музыкальные клипы. Он знал эту песню. Она напомнила ему об осени. Излишне меланхолична и спокойная — он не мог подумать, что их клип (более, чем просто старый) крутят по телевизору. В любом случае, выбор песни был отличный для подобного заведения. Он что-то неясно промычал, когда у него спросили что-то там про сиропы, а после глянул на Дашу через плечо. Она распутала шарф и расстегнула парку, и, едва нахмурившись, что-то очень усердно проглядывала в телефоне, едва махая ногами на высоком стуле. Он кивнул, когда ему протянули два стаканчика кофе и лишь удивленно вздернул бровь, когда заметил наверху каждого стаканчика лежащие небольшие миленькие розовые упаковки с какой-то сладостью. То ли макроны, то ли ещё какая-то херь — Юлик не разбирался, поэтому просто забрал кофе. — Так что ты там говорила? Даша оживленно встрепенулась и тут же отложила телефон, продолжая рассказывать, принимая кофе. Юлик сел напротив нее, оперевшись о кулак, лениво теребя шелестящую упаковку с печенюшкой. Кофе как-то в глотку особо не лезло. Он не был уверен, что ему сейчас что-то в глотку в принципе залезет. Несмотря на это, они долго просидели в кафе. Рассказывали друг другу про универ, долги и то, как это все уже надоело. Юлий очень медленно и очень лениво пил свой кофе, который почему-то не казался ему таким вкусным, хотя раньше, как он мог вспомнить, обожал грильяжный раф. Наверное, все из-за сбитого режима сна. — Ты выглядишь уставшим, — внезапно сказала Даша, распаковывая печенье. — Плохо спал? Юлик поднял на неё взгляд. Даша и её пальцы, раскрывающие упаковку. Её взволнованный взгляд и едва изогнутая в ожидании бровь. Даша всегда была по-особому красивой. Это не о стандартах красоты — это никогда не было о них. Это и не о внешней красоте. Это о чем-то, что было только в Даше. Если бы только соулмейты существовали, то всё было бы гораздо легче. Руслан бы сразу отсеялся. И Юра, возможно, тоже. Юлик часто думал об этом — о легкости отречения от человека просто с подачи каких-то меток или типа того. На самом деле, Юлик был отвратителен в подобной тематике. — Руслан шлялся всю ночь и не отвечал на звонки. Ничего интересного. Ничего нового, — ответил Юлий, лениво болтая в стаканчике уже начинавший остывать кофе. Их разговоры с Дашей — они никогда не менялись. Менялись места и темы, но суть всегда была та же. В этом было и есть их постоянство. Постоянство комфорта. Что-то такое было с Юрой. Определенно, оно напомнило это или даже было отвратительно похоже, но со временем все равно затиралось. Юра по определению был другим, и то, что он хотел от Юлия — нельзя было сравнить с тем, чего хотела для него Даша. Давайте я объясню. Даша любила Юлия. Так дети любят своих родителей. Это растет не из эгоистичности и заботы о себе. Это растет из страха, что с ними может что-то случиться. Это растет из страха причинить любимому человеку боль. Стать причиной боли. Так Даша любила Юлика. Никакой эгоистичности и выгоды, она просто хотела, чтобы Юлий был счастлив. Юра — это всегда было об эгоистичности. Превышающий собственный комфорт над комфортом другого человека. Так это работает: без Юлика Юре могло стать не так. А Юра не хотел этого не так для себя. Он никогда не задумывался о Юлие. Вот так это работало. — Он невыносим, — Даша тяжело выдохнула и кое-как открыла упаковку. — О, смотри, тут ещё наклейка! Юлик с интересом чуть перегнулся через небольшой столик, разглядывая наклейку в её руках. Розовая блестящая наклейка единорога. — Мг, — протянул он, поджав губы и разглядывая наклейку. — Миленькая. Даша, казалось, была рада этой мелочи. И так это тоже работает. Мы радуемся милым мелочам, о которых не думали и не ожидали. Мы хотели бы, чтобы о нас заботились через призму этих маленьких вещей, которые не требуют от партнера большой отдачи или средств. Это то, что не обязывало бы ни к чему, но давало бы понять, что ты по-прежнему дорог. Это наклейка единорога в упаковке с макроном — такая примерно эта забота. То, что дает тебе понять о твоей принадлежности к чему-то важному. — Мне кажется, ты должен поговорить с Русланом об этом. Это ненормально, Юлик, ты человек, взрослый человек со своими проблемами, ты не обязан терпеть ещё и его. — Он извинился, — растеряно пожал плечами Юлик, беря в руки своё печенье, открывая его. — Ты ведь знаешь, Даша, слова ничего нам не дают. Люди не слушают, не понимают, не принимают. Такова природа. — Тупые люди не принимают. Нормальные всегда готовы выслушать чужую точку зрения и догнать, что не вокруг них мир крутится. Юлик поджал губы. Стало неловко. Одно дело ты просто в мыслях называешь его не очень умным, а другое — посторонний человек, который, фактически, не знал его близко, заявляет такое. И оказывается прав. Даша была абсолютно права. Она всегда права. На наклейке Юлика голубой котенок. — Тебе в любом случае надо с этим что-то делать, — Даша нахмурилась, проведя пальцами по каемке пластиковой крышечки на пустом стаканчике. — Переезжать? — Юлик аккуратно отклеил наклейку и с довольным лицом прицепил ее на дашину тыльную сторону ладони. Она улыбнулась и пригладила её пальцем. — Не знаю. Честно. Для начала — поговори. Вдруг он поймет. Ты не можешь что-то утверждать, пока не попробуешь это. Я понимаю, с такими людьми не хочется говорить, это никогда не было приятно, но, — она пожала плечами, — тебе стоит попробовать. Юлик кивнул и тяжело выдохнул. Вроде, Руслан как раз хотел поговорить. Вроде, он что-то говорил о бутылке алкоголя. Юлик поморщился. Он не хотел пить. Абсолютно точно, ему хватило всех этих бесчисленных стаканов и градусов. Даша глянула на время. Вечерело. Когда они выходили из кофейни на улице уже стемнело. Юлик потянулся и огляделся. Ему в любом случае надо было в другую сторону. Как бы он не хотел идти по этой стороне. — Ну, удачи тебе, Юлий, — она усмехнулась и хлопнула его по плечу. — Ой, у тебя что-то на щечке. — А, где? — Тут, — она чуть привстала на носочках, потянулась к щеке и Юлий ощутил, как что-то липкое коснулось его правой щеки. Даша рассмеялась. Юлий глянул на себя в отражении витрины. Розовый единорожек на его щеке. Он глупо улыбнулся, потерев наклейку. — Тебе идет. — О, я не сомневаюсь,у тебя же явно отличное чувство стиля. Кое-где горели ещё не снятые новогодние украшения. Гирлянды, протянувшиеся от зданий, как руки, тянувшиеся, чтобы обнять друг друга. Они отсвечивались в витринах. В глазах Даши — как жемчужины. Даша была невероятна. Она улыбнулась, чуть привстала на носочках, и Юлий интуитивно едва присел. Она поцеловала его сквозь наклейку, улыбнулась и пошла вперед, сворачивая на свой поворот. Юлию было в другую сторону. ему всегда было нужно в другую сторону. Он простоял ещё некоторое время на своем месте, грустно смотря на тот поворот, где скрылась Даша. Он не мог выучить (не хотел), что Даша не будет для него вечной. Это не брелок на телефоне. Юлий поежился. Не хотелось идти в квартиру, но у него не было выбора в любом случае. Он повернул туда, куда ему и было положено, отклеивая от щеки розового единорога. Он прикрепил его на заднюю часть своего телефона, закрывая его бампером. Снег под ногами противно хлюпал, но на удивление стало теплее. Из-за отсутствия ветра. Он любил Питер. Тут всегда красиво и очень людно. Это помогало ему создавать иллюзию причастности к чему-то. Принадлежности. Об этом как-то говорил Юра — его речь закончилась чем-то, что было связано со смыслом жизни и гедонистическими мотивами. Юра был гедонистом. Он никогда этого не скрывал. А Юлий просто был. Существовал для Юры, Руслана, Даши и каких-то ещё отдаленных личностей. Некий объект "а", чей рот разговаривает, а глаза смотрят. Что-то, что похоже на человека. Юлий никогда не связывал себя с определениями хоть чего-то. Снег таял, мягкий и грязный. Юлик поморщился. Он ненавидел феврали. Он не мог убежать от правды. (он не хотел этого делать). Кто-то выровнялся с ним на одну линию. На этой пешеходной дорожке, не особо широкой, кто-то выстроился с ним, и шел рядом. Чьи-то шаги — длинные и большие, как и у самого Юлика — идут в такт с ним, и Юлий переводит отяжелевший, после несколько хреновых ночей, взгляд на него. Эти ботинки — черные кожаные ботинки — он узнает их. Он морщится, отворачивается и сводит брови к переносице. — Как там твой дружок? У Юлия слова из глотки не лезли. Он не хотел говорить с Юрой. По-прежнему. Он бы мог быть благодарным за интерес, но нет, не сейчас, не в эту минуту. В последнее время сутки просто перегружены чем-то отяжелевшим, ненужным, лишним. Юлик не хотел никого из них. До этого осознания он доходит с истинным ужасом. (он никогда не хотел). — Отлично. Жив. Трезв. Несчастен. — Ты себя описываешь? — Юра пытался заглянуть в его лицо, встретиться взглядом, но тот шел, опустив голову, и упорно смотря под свои ноги, которые утопали в грязной жиже. Юлик не хотел. Он никогда не хотел такого для себя. — Ничего подобного. Всё в порядке. Я всегда в порядке, Юра, и ты это знаешь, — он выдохнул и выпрямил шею, нехотя переводя на него взгляд. Юра был не менее уставшим и не менее сонным. Его синяки под глазами и тяжелые уголки губ, которые были опущены, и не поднялись бы, кажется, ни за что. Юлик это разделял. Ему тоже улыбаться не хотелось. — Я знаю, что ты много врешь. Это единственное, что я узнал за время общения с тобой, — Юра звучал спокойно (он хотел так звучать для Юлика), но его голос казался тоже — тяжелым. Вообще Юра сам по себе сейчас был каким-то грузным. Таким, будто нес на себе какой-то груз. Может, так оно и было. Юлик не хотел вдаваться в подробности. В этом просто не было необходимости. — Ты волен думать так, как захочешь. — Ты на что-то обижен, что ли? — голос Юры звучал недоуменно, будто бы он и в правду не понимал. Будто бы он хотел понять. Юлик внезапно остановился и тяжело выдохнул. Юра вторил ему. Взгляд Юлия — тяжелый и мутный — поднялся вверх, по черному пальто Юры, к шарфу, а затем — к лицу. Его лицо. Измученное и уставшее. Юра, кажется, тоже провел ночь в хреновом сне, если вообще спал. Только в отличии от Юлия, Юра не мог не пойти в университет. Юлик ему не завидовал. — Я сейчас иду туда, куда не хочу идти. Где не хотел бы находиться. Как думаешь, с этим связан ты? Даю подсказку: нет, не связан. Я хочу просто отдохнуть. Оставь меня в покое, Юра, хотя бы на сутки. Юра невольно отшатнулся, удивленно приподнимая брови. Он хотел что-то сказать, но Юлик в тот же миг развернулся и ускоренным шагом пошел вперед. Юра ощутил, как пульс бьется в висках. Юра остался стоять один. На этой промозглой улице. Темной, холодной, с повышенной влажностью. И не было у него даже никакой наклейки розового единорожка на задней стороне телефона. Не было у него вообще ничего. — До встречи, — буркнул тихо Юра, прежде чем развернуться и пойти в какой-нибудь паб, где он сможет набухаться в гордом одиночестве. Ну, или в компании бармена — смотря, в какое именно место он сейчас пойдет. Засунув руки в карманы, Юра почему-то ощутил себя болезненно-одиноко. Он моргнул и, ссутулившись, пошел вперед. Домой ему тоже не хотелось. Как и Юлию. Потому что дома, на самом деле, ни у кого из них не было. Только бетонные коробки. Его фигура издалека могла бы показаться фигурой, которая аккуратно сползла со страниц книги Ремарка. Да он и сам не был бы против умереть от туберкулеза, честно говоря. В последнее время всё не клеилось, не сходилось, не сшивалось. Понимаете ли, очень хочется быть уверенным, что в свои тридцать с чем-то там ты хотя бы минимально владеешь ситуацией. А потом ситуация просит не трогать её, разворачивается и уходит. А ты стоишь один и пялишься в её спину, ощущая нечто противное, что из самой глотки чешется. Юра бы хотел разодрать свою глотку к чертям. Ножом или пальцами — не имело смысла. Его опущенные плечи и едва отведенная нижняя губа, сведенные к переносице брови, изгиб его спины — это всё кричало о том, что глубоко внутри он был несчастен. Не было никакой любви и в помине. Это просто остаточный след человечности. Желание к нормальной жизни. Юра понимал, что не будет у него нормальной жизни. Никогда не было и не будет. Это просто веретено какой-то непрекращающейся херни, которую он не контролировал. Хотелось бы верить в контроль над ситуацией, но ситуация была сама по себе, а он, одинокий и холодный, шлялся по холодному мокрому талому снегу. Всё это было отвратительно.https://www.youtube.com/watch?v=Aby5LpLIRNA
Он зашел в один из своих любимых пабов. Любимый — это относительная категория. В последнее время Юра не раскидывался такими словами. Нет у него ничего любимого. И никогда не было. И сам он — не любимый. Не его это. Из курящего зала веяло куревом, и он поморщился, нахмурился ещё сильнее, и широкими шагами пошел к барной стойке. Бармен — большой и грузный мужчина с щетиной и уложенной прической — ловко проделывал что-то неясное с бутылками. Рядом стоящая официантка — такая тонкая, что, казалось, количество коктейлей в сумме больше трех на её подносе могли бы её сломать — лениво сидела в телефоне. — Привет, Лер, — буркнул недовольно Юра, скидывая пальто на вешалку и оглядываясь. — Не особо сегодня? Валерия не скрыла удивленного взгляда. Её огромные, подведенные черным глаза, оглядели всю его фигуру, а потом она вскинула одну бровь. — Юр, ты ебнулся? Пять вечера, среда, как тут ещё должно быть? Юра пожал плечами. А потом кивнул. Юра ебнулся. Просто к сведению. — Антох, виски. Не знаю, сразу в канистру мне налей и засунь туда шланг. Названный Антон тоже не удержал удивленного взгляда. Юра здесь был частым гостем. Непозволительно и подозрительно частым, но даже он не шлялся сюда в пять вечера в среду. Это час после открытия, и в такое время здесь можно выловить только студентов и пару несчастных женатиков или разведенных. Ассортимент на этом кончался. Теперь среди них был и Юра. И Лера, оглядывая его, все никак не могла понять, кто он теперь: женатый или разведенный? Насколько она могла помнить, разведенным он не мог быть по причине отсутствия у него жены, а женатым — по причине отсутствия желания жениться. Юра был логичен от волос до кончиков пальцев, но сейчас ни Лера, ни Антон не могли понять, что с ним не так. Юра уселся на высокий стул, снова ссутулившись и уперевшись тяжелым взглядом куда-то в пространство перед собой. Лера растерянно посмотрела в это место, и обнаружила там ряд бутылок с ромом. Юра ром не любил. — Ну и что ты, сел и молчишь? — Лера обошла его, словно змея, оперевшись локтем о стойку, снова осматривая Юру в надежде найти хоть что-то, за что можно было зацепиться. Но привычный темный пиджак и джинсы не сказали ей ничего. Впрочем, как и сам Юра. Он был расстроен и подавлен. И больше в нем не читалось ничего. Юра внезапно тяжело выдохнул и перевел отяжеливший ещё более сильно (куда только он так тянется) взгляд на Леру, сказав: — Лер, не сейчас. — О, нет, видимо, Лер, сейчас, — подал голос Антон, ставя перед ним стакан и бутылку виски. Марка была средянковая — вроде, чуть меньше тысячи за бутылку. Но Юре не приходилось сомневаться в том, что на вкус будет более чем. Антон разбирался в алкоголе. — Никто не приходит вечером в будние дни в бары, чтобы молчать, Юра. — Я, — он поднял руку, сделав глоток виски, — я прихожу. Лера уселась на барный стул по правую сторону от Юры. Она чуть подалась вперед, поворачивая голову влево, чтобы посмотреть Юре в глаза. Оперившись щекой о кулак, она вскинула брови. Юра молча выпил стакан двумя большими глотками, сморщился и вытер рот тыльной стороной ладони. — С Катей что-то? — не унималась Лера. Её худые руки и острое лицо. Её большие глаза и аккуратные губы. Она знала что-то о драмах, так же, как и Юра. После такого о них не хочется говорить (никогда не хотелось). — Тьфу ты, — Юра махнул на неё рукой, допивая свой виски. Антон отмалчивался. Протирал в тысячный раз и так блестящий стакан и глядел краем глаза, изогнув бровь, в ожидании истории. Истории никакой не было. — Всё нормально. У нас всегда всё нормально. — Даже слишком нормально, — подал голос Антон, хмыкнув и оставив многострадальный стакан в сторону. — Но ты все равно кажешься недовольным. — А ты разве не о таких отношениях мечтал, м? — Я, Лера, о ни о каких отношениях не мечтал. — Да я вижу, — фыркнула она, оглядывая зал на наличие новых лиц. Но всё оставалось так же. С плазмы играл какой-то там трек ZHU — одна лирика, никаких видеоклипов. Вполне подходящая музыка для такого времени и для таких лиц. Ближе к вечеру они включали что-то по-живее, но сейчас люди сидели с кислыми лицами и им ничего не надо, кроме мелодичной музыки и алкоголя. Юре так точно ничего не нужно. Какое-то время они молчали. Юра пил, а Лера решила пойти более хитрыми и нечестными путями — на пьяную голову легче выпутать нужную информацию. Лера это выучила за свою работу официанткой, несмотря на то, что это была лишь подработка. По призванию она была татуировщицей, но вот по трудовой книжке — официанткой. Мир так несправедлив, но она не жаловалась (она никогда этого не делала). Юра пил молча. Не проверял телефон, даже когда тот жалобно пиликал, требуя к себе внимания. Антон не лез. Юра, казалось, был в порядке. Был подавленным и уставшим, но это не было чем-то страшным или чем-то, после чего Юра мог бы пойти попытаться выстрелить себе в висок. Не то чтобы Юра в принципе был из таких (Антон предпочитал о таком не думать), но он уже научился понимать, когда Юре нужно было говорить, а когда — нет. Поэтому он не лез к нему. Давал Юре время насладиться собой, алкоголем и музыкой. Его взгляд, ненаправленный некуда, и опущенные вниз уголки губ. Он казался столько же безразличным ко всему, как и убитым. Лера лениво обошла столики, и иногда пыталась улыбаться, но смешно ей не было. Никому не будет смешно с шуточек клиента. Шуточки клиентов всегда несмешные. Особенно, если дело обстоит в барах. Закон вселенной. — Уже добил бутылку? — Лера оценивающе посмотрела на то, как Юра все в том же молчании допивал оставшийся в стакане виски. — Слушай, я же не отклеюсь. Я спрашиваю не чтобы слюни тебе подтереть, мне просто интересно, окей? Интерес вообще ни к чему никого не обязывает. Это просто новости по телевизору, когда ты собираешься на работу и включаешь их себе на задний фон. Фоновый шум. Создание видимости присутствия. Юра — одно сплошное создание видимости чего бы ни было. — Ну, Лер, ты ж смотрела какие-нибудь тупые сериалы с тупой драмой, а? — голос Юры — пьяный. Его лицо расслабленно, хоть и Антон, и Лера были способны разглядеть нечто глубже. Они просто слишком хорошо знают Юру. Они не пытаются лезть к нему в душу, просто уже выучили это. Они это уже знают. — Честно, ни одного, — мотнула она головой, краем глаза задев Антона, который невзначай встал к ним ближе, смешивая ром с какой-то ещё парашей. Лера не любила коктейлей. Никто из них этого не любил. — Плохо, — заключил Юра, допивая виски и делая жест рукой, просящий повторить. Антон глянул исподлобья, но поставил ещё одну бутылку точно такого же виски. Возможно, поэтому он и предложил ему виски средней ценовой категории — понимал, что половиной, или даже одной бутылкой дело не ограничится. — Вот смотри, мне больше тридцати, у меня есть женщина, всё чудесно! — Юра схватил бутылку, отвинчивая крышку. То, как сведены его брови к переносице и как напряжена нижняя челюсть — он раздражен. Бессилие всегда находит продолжение в раздражение. Это тоже закон вселенной. — А сейчас я, — Юра налил себе виски в стакан, не пожелав и отлив полный, — а сейчас я, ну, знаешь, таскаюсь за молодой студенткой. Ей двадцать, а у меня работа, женщина, чуть ли не брак. А я вот... за ней бегаю. Не знаю, полгода?.. Около того. Лера удивленно присвистнула и, кажется, стала ещё активнее тереться около Юры. И впрямь — змея. Все ползает около него, обвивает своим присутствием, и Юра лишь зыркает на неё недовольно, пока в один момент не хлопает по рядом стоящему стулу, сказав: — Сядь, от тебя телефон заряжать можно. — Только если я услышу подробности, — голос раздался из-за плеча и Юра сощурился. Женщины, черт возьми, самое коварное, что он встречал в этом мире. Самое ловкое, гибкое, хитрое и мстительное. Не даром им от природы не дали физическую силу — жили бы тогда в какой-нибудь антиутопии, потому что такое количество ума никого бы к счастью не привело. Юлик, кстати, поэтому и страдает. Он тоже умный. Антон одобряющие кивнул Лере, и Юра сморщился: предатели. — Сядь, кому говорю, — он сказал это таким голосом, которым обычно соглашаются на сделку, на которую не хотят соглашаться. Но Юра был мастерским вруном, и он не собирался говорить правды. Во всяком случае, уточнять пол и другие малоприятные подробности. Лера села, проскальзывая половиной своего тела по стойке так, как вода обычно растекается. Алкоголь, опрокинутый на стол. Жгучий, пьянящий, вредящий. Женщины ничем не лучше. Она сощурилась и облизала губы. Она никогда не смотрела подобных форматов, но послушать истории о жизни — совсем другое. Антон привалился бедром к стойке, чуть склоняя голову, чтоб разглядеть лицо Юры. — Просто студентка. Очень красивая и ещё более умная. С такими всегда сложно, — он нахмурился и чуть сжался в плечах, усердно пялясь в свой стакан. От Леры пахло какими-то духами с острыми нотками и немного куревом. — Ну, ты же с Катей как-то сживаешься, — Лера пожала плечами. — Хотя любовниц я не одобряю. — Во-первых, Катя моя одногодка, конечно нам легче, а во-вторых, Юля не моя любовница. Мы просто общаемся. Общались. Не знаю. Она... она не хочет меня сейчас видеть Не хотела. Не знаю, — он зарылся пальцами в свои волосы, тяжело выдыхая. — Не понимаю, — уточнил он. Юлика он и впрямь не понимал. Всё пошло по наклонной после того поцелуя. Оно не могло не пойти по наклонной, черт возьми. Хоть Юра и понимал, что дело обстояло в чем-то ещё, в чем-то, что не касалось поцелуя. Извинения? Его женщина? Он не знал. Ничего не располагало плюсами к Юре. Всё было отвратительно. — Юля, значит, — протянула Лера, качнув головой, — она знает, что у тебя есть женщина? — Всегда знала. Вроде. Черт, не знаю. Понятия не имею. Лер, ты пойми, от меня нет смысла ждать историй, я и сам не знаю. Черт, это просто тупая влюбленность! Тупая и необоснованная, она должна... скоро пройти, — на последних словах Юра заметно затушевался. На самом деле, он сам не был уверен в том, что говорил. Это происходило уже довольно долго. С Юлием было хорошо, у него красивые черты лица и красивая конституция тела. Его тело, гибкое как хлыст, и мимика. Липовое спокойствие и терпение — черт возьми, он был восхитителен в этом. То, как он на парах в окно пялился, о чем-то тихо перешептывался с Русланом, печатал в телефоне — Юра все это всегда замечал, и всегда, абсолютно всегда, он был восхитителен. Чтобы он ни делал. Юре хотелось кричать. Бежать от этого. Что угодно. Он впервые встретился с такими чувствами, поэтому он боялся сам себя. Его пугали его мысли и действия. Он не узнавал в этом себя. Поэтому он то бежал к Юлию на встречу, то испуганно отшатывался и пытался спрятать руки, чтобы случайно ладонями не найти его тела. Больше всего Юра боялся собственными руками одним утром нащупать на левой стороне его кровати Юлия. Его тело: гибкое, пластичное, смугловатое. И больше всего он этого хотел. Как это называлось? Влюбленность? Притяжение? Страсть? Он не знал. Слово «любовь» он не использовал из принципа. Это всё глупости. В груди что-то заныло и он поджал губы, отвернувшись от Леры, поднимая взгляд на экран плазмы Лана Дель Рей обнималась с каким-то татуированным типом на фоне американского флага. Юра бы хотел иметь право так обниматься с Юлием. Ощутить его пульс, его дыхание. Ощутить то, как он утыкается лбом в место между шеей и плечом. И больше всего он этого не хотел. Юру затошнило. — Ты влюблен в свою студентку полгода, — озвучивала очевидный факт Лера, лениво проведя пальцем по каемке чужого бокала. — Ага. Тебе тридцать семь, Юра, на минуточку, дай напомнить. Я не считаю, что это очень много, но это не... — Не это что? — Юра резко повернулся к ней, нахмурившись. Точнее, он не переставал хмуриться. — Не то, чем ты должен заниматься. Ты ведь понимаешь, что это бессмысленная интрижка, из-за которой ты тратишь свои силы и нервы. И ради чего? За то, чтобы она дала себя за коленку потрогать? Серьезно? На, можешь за мое колено подержаться, раз уж так тебе хочется изменить своей женщине. — Не хочется мне ей изменять, — процедил сквозь зубы Юра и поднял взгляд резко на Антона. Он хотел, чтобы он что-то сказал. Чтобы разбавил атмосферу. Он знал, что краткий рассказ добром не кончится. Черт возьми, Лера женщина, и понятно, что одно слово «я убиваюсь по другой, пока Катя сидит на работе» не заставит её улыбнуться. Антон просто пожал плечами и хмыкнул. Он всегда был молчалив, когда дело касается подобных ситуаций. Он считал, что лучше не лезть в то, в чем ты не разбираешься. Или в то, за что ты потом не хочешь получить по башке. Антон казался простым, но эта простота его и спасала от всякого рода дерьма. Антон просто. Просто все отпускает, просто не ебет себе голову, просто живет. Юра ему завидовал. Лера ударила Юру по щиколотке носом своих туфель, возвращая внимание к себе. — Я говорю о том, что ты не должен инвестировать свои силы в то, что не окупится, Юра. Черт возьми, ты же разбираешься в экономике, какого черта? — Не равняй человеческие отношения и экономику, это вообще так не работает. — Есть законы, которые работают везде. И один из них: не трогай то, что не даст тебе пользы и удовольствия. — Это гедонизм, милая, а не закон. — А он близок всем. Юра лишь недовольно фыркнул. Ему и так дурно, а тут ещё и Лера нагнетает. В общем-то, да, она была права. Всем известно: не суйся туда, где жопу колит. Основы основ. Но так же всем известно, что такое куда легче говорить, чем воплощать в жизнь. Наши чувства, эти нейронные соединения, химические реакции, идущие с нашего мозга — они работают против нас. Почему вообще Юра думал о Юлие? Так работает память? Это гребаная самовоспроизводящаяся белковая клетка, которая не дает ему забыть Юлика. Так это работает. Простая химия, биология и физика наших тел. Она заставляет нас чувствовать всё это. И это несправедливо. Не было ещё в мире тех механизмов, что позволили бы нам управлять всем этим. Всё кажется таким легким и, вместе с тем, невозможным. — О, новый трек zhu? Я его не слышала, — Лера посмотрела в сторону плазмы. Антон махнул рукой. — Ему уже месяц. — Только сейчас услышала о нем. Многое потеряла. Юра допил виски, долил себе ещё и поднял взгляд на Антона. Только спустя такое время до него дошло то, что Антон молчал не просто так. Даже если ситуация была не для него, даже если он не разбирался, он пытался что-то говорить. Создать иллюзию присутствия. Он проявлял интерес — однозначно. Проблема была не в этом. Проблема была в его цикличных действиях, напряженных плечах и сдвинутых к переносице бровям. Вот в чем была проблема. — Выглядишь странно, — Юра не любил тянуть за хвост. По крайней мере, если дело не касалось Юлика. В этом плане Юра предпочитал вообще ничей хвост не трогать. Током ещё ебнет (точнее, Юру уже ударило, но что сделать — сам виноват). Антон застопорился. Его мимика — она всегда выдавала его. Наша мимика — это работа наших мышц. Сотня мышц на нашем лице проделывает такую работу, благодаря которой наш собеседник способен понять, когда ему следует заткнуться. Мимика, которая позволят симулировать оргазм или радость. Работа наших мышц. Механизм нашего мира — он построен на работает наших тел. Так это происходит. Так это всегда происходило. Юра знал, как это работает.https://www.youtube.com/watch?v=KDxJlW6cxRk
— Денис приходил, — буркнул нехотя Антон. Он ещё сильнее нахмурился. — Что за Денис? — Лера подалась вперед, поворачиваясь к Антону. Тот лишь отмахнулся. Лера посмотрела на лицо Юры — то тоже не отображало особую радость. Оно с самого начала её не отображало, но теперь, кажется, он будто бы стал тяжелее. Она заметила новых посетителей и спрыгнула со стула, подходя к ним. На пониженных тонах, подавшись вперед, Юра спросил: — Что хотел? — Тебя спрашивал. — Что ему надо? Я уже рассчитался с ним, — на удивление, все мысли о Юлике выветрились моментально. Ушла тоска по нему, ушло и чувство одиночества. Пришло чувство наступающей бури. Они никогда, абсолютно никогда не общались просто так. Это не тот тип друзей. Им приходилось придерживаться общение из-за прошлых проблем и ситуаций, но меньше всего хочешь с таким человеком пересекаться, зная, что это никогда не приводит к чему-то хорошему. — Он не по поводу денег. Он по поводу тебя. Сказал, что ты ему нужен. Попросил, чтобы ты позвонил ему, — Антон покопался за стойкой, среди стаканов, трубочек, сиропов и кучи другой дряни, положив рядом с Юрой номер, напечатанный на бумажке. Юра поднял отяжелевший взгляд на Антона, а тот только пожал плечами, мол, я знать не знаю, что ему надо. Скорее всего, так оно и было. В прошлый раз их встреча закончилась для Юры сломанным ребром и пулевым ранением в ноге, а Денис валялся где-то с неделею в коме. Он помог ему только потому, что по-другому быть не могло. Вся жизнь Юры, на деле, висела на нём. Одно гребаное слово, одно лишнее доказательство — и Юра проведет большую часть своего времени в тюрьме. Если не вообще все. — У тебя осталось огнестрельное? — Антон наклонился к нему, буквально прошептав. — Мг, — пробурчал Юра, складывая бумажку в карман штанов. — А у него нет. Понимаешь? — Черт, — Юра закусил губу. — Куда его можно было деть?! — Конфисковали, скорее всего. У него не было «чистого» оружия. — А у кого-то оно было? — прошипел Юра сквозь зубы, сжимая челюсти так, что у него заболели зубы. Он отдернул себя, допил виски и, достав карточку, встал со стула. — В рот его дери. Как он заебал. Ненавижу, сука. Он рассчитался, помахал Лере, попрощавшись с ней, и, накинув на себя пальто, быстро вышел из бара. На улице снова похолодало. Но он был пьяным, и ему все равно было более, чем тепло, по этой причине он не застегнул пальто. Он набрал его номер, будучи не до конца уверенным в том, что поступал правильно. Звонить пьяным, когда понимаешь, что дело всегда касается твоей жизни — дерьмовая идея. Но Юра пьяный, поэтому ему всё равно. Обувь чудом не промокла. Он остановился у кого-то ларька, покупая пачку сигарет, когда Денис ответил. — Юра? — Кто ещё тебе может звонить. Могу поспорить, никто, черт возьми, никто не делает этого добровольно. — Не хочу тебя расстраивать, но у меня тоже есть нормальная жизнь. — Откуда у тебя она? Юра расплатился за сигареты с зажигалкой, и пошел вперед. Он не шел по направлению к своему дому. Он и не хотел идти домой. По-прежнему. Он был уверен, что бар, выпивка и Антон его расслабят, но он не получил ничего, кроме ещё более сильного геморроя. Катя была в курсе его жизни, потому что плотно общалась с Черниковым, Денисом и ещё парочкой людей, кто имел связь с этим. Они никогда это не обсуждали, потому что Юре не нравилось это вспоминать. Казалось, любая тема, хоть как-то связанная с этим, могла заставить его скулить. Единственное, что позволила себе Екатерина — это спросить, почему он променял ту жизнь на эту. «Неужели тебе интереснее читать лекции и проверять курсовые, чем путешествовать по миру, пусть и сопровождая это всё опасностью?» Юра тогда лишь буркнул: «ага, представать себе». Он не сказал ей о вечных флешбеках, тревожных снах, паранойе и бесконечной тревожности, потому что он до сих пор не мог быть уверенным ни в чем. От собственного бессилия хотелось рыдать, но он лишь чиркнул зажигалкой. — Ты завтра свободен? — Нет, — грубо кинул Юра. — Врешь же. Вечером у тебя всегда есть время. — Вечером у меня контрольные, которые донесут те, кто проебал все сроки, и ужин с моей женщиной. Я живу нормальной жизнью, Денис, нормальной. Не знаю, что ты там вкладываешь в это понятие, но я не уверен, что оно имеет прямое отношение к такому слову. Послышался задушенный смешок и Юра нахмурился, затягиваясь. Подул холодный ветер. Полы пальто встрепенулись. Свет от фонаря падал на его напряжённую фигуру, вытягивая тень на рядом находящийся магазин. — Пятница? — Ага, — кинул нехотя Юра, — свободна. — Сыграем с тобой в покер. Сам знаешь, где. Семь вечера. Только не бухай. Ты бухой дерешься лучше, чем трезвый, — он низко рассмеялся. Так обычно злодеи смеются в детских мультиках, но у Дениса смех всегда такой. Он его не выбирал. — Надеюсь, обойдется. — Мг. Денис скинул, а Юра так и остался стоять под светом фонаря, вдыхая в себе смог сигареты. Людей было мало, и Юра вообще не сразу сообразил в какой район он зашел. Глянув через плечо, он мысленно вырисовывал себе путь назад, к бару, а там уже к оживленным улицам, и прикрыл газа. Он не любил покер. Хорошо в него играл, но не любил. Это всегда ответственность, напряженность и чистая удача. В игре Юре всегда везло, а в любви — нет. Катя — единственная и случайная его удача, и он не был уверен, что сейчас он не будет абсолютно проигран в покере. Он не собирался ставить большие деньги, потому что это всё лишь прелюдия к диалогу, к тому, что он хочет до него донести, но всё равно. Юра поморщился и ощутил себя отвратительно. Хотелось скулить, раздирать свои вены на руках до крови, биться головой о стены. Сделать хоть что-нибудь, чтобы сковавшее его напряжение перестало его душить изнутри, сдавливать его глотку и грудную клетку. Прошло так много времени после всего. Он похудел, начал отношения, завел себе кошку и сократил количество алкоголя. Он хочет начаться как новый персонаж. Влюбиться в Юлика, пострадать по нему, добиться, может, чего-то, завести дешевку интрижку. Но в итоге он все равно оказывался в одной и той же точке. Точке, что всегда начиналась со звонка Денису. Этим все начиналось, этим и закончится. Дрянное паршивое чувство потерянности и одиночества не давало ему нормально дышать. Юра зажмурился, сделал затяжку, выдохнул и привалился спиной к холодному кирпичу позади него. Изредка ходили люди. Одинокие или нет. Скрюченные или с расправленными плечами. А Юра стоял здесь совершенно один, с расстегнутым пальто и куривший первые попавшиеся под взгялд сигареты. Было по-странному одиноко, холодно и зябко. Он сжался в плечах. Хотелось выть, сделать что-нибудь, чтобы раздирающее его грудную клетку чувства ослабли, дали ему вдохнуть. Дали ему шанс на нормальное дыхание. Это было невозможно. От всего голова кружилась. Напряжение, стресс, такая некстати любовь. У него вроде как стабильность с Катей, но, черт, это всё ещё не то. Он достает заледенившими пальцами закинутый в карман мобильник и нашел номер Юлия. Это неправильно, черт возьми, звонить ему. Абсолютно точно, неправильно, но он так хотел услышать его голос. Пусть хоть на хер пошлет, лишь бы услышать его. Ему так нужен Юлий. Он так в нем нуждался. Ему сложно дышать без него. Юра сходил с ума. Длинные гудки, которые бьют по нервам, которые не дают дышать. Это все обман самого себя. Это неправильно. Юра готов даже к посылу на хер, но вместо этого длинные гудки обрываются быстрыми. Юлик сбросил. Юра ещё с несколько секунд стоял так, прижавшись телефоном к уху. Пялясь в пространство перед собой. В носу защипало, но он не собирался рыдать. Он не занимался этим больше двух лет, и он не собирался заниматься этим сейчас. Его рука, державшая трубку, опустилась вниз резко и быстро. Взгляд Юры — пустой и пугающий — смотрел в основание фонарного столба. Это было невыносимо. Юлик не хотел с ним разговорить. Может, он никогда и не хотел этого на самом деле. Юра не знал. Он запихнул телефон в карман, бросил окурок и пошел в сторону своей станции. Он не хотел существовать.