Emperor of Eternity

Рваная кирпичная кладка, окружавшая лестничный колодец, скрипела под дрожащими руками Джона, когда он поднимался, уже натерая их до крови, также они болели после нескольких часов игры на гитаре. Ощущение оставило его пальцы гудящими от того же неуклюжего трепета обезумевших шмелей, который обычно поселялся в его груди и стал знакомым этим бесконечным ночам. Это был ритм музыки, выпивки и того, что удерживало его на ногах достаточно долго, чтобы добраться до василькового сияния - рассвета. Его душа любит проводить время с сексом, наркотиками и рок-н-роллом. Перескакивая через две ступеньки и хватаясь за стены по обе стороны, он имел достаточно здравого смысла, чтобы умолять власть имущих о нескольких часах сна, в лучшем случае беспокойного, к его опрокинутой охапке потерянного времени. В этот момент не упасть на мягкую поверхность и закрыть глаза означало - сойти с ума, независимо от того, насколько его отрывистый пульс настаивал на том, что ночь была молодой. Джон был свидетелем взлетов и падений двух ночей с начала уик-энда, и, честно говоря, они никогда не старели так, как в прошлый раз. Хлипкая дверь в сырую квартиру открылась вбок и ударилась о соседнюю стену как раз вовремя, чтобы Джон вошел в нее немного более собранным образом, как будто желая, чтобы дрожь любезно отвалила, когда-либо работала раньше. Наполовину осознавая, какой переполох он поднял и продолжает поднимать, он предпринял скудную попытку провести инвентаризацию своих спутников. Стью был с Питом, осушая остатки их напитка внизу. Итак, жалкая груда конечностей и туловища, рухнувшая на пол на ворованный матрас, была либо Джорджем, либо Полом. Джон даже не узнает, пока не взойдет солнце. В этот момент он понял, что находится в эпицентре урагана, между его нервным срывом и изнурительным, мучительным крушением (если крушение было на нем вообще, Бог даст). У Джона было в лучшем случае несколько минут, чтобы добраться до койки и раздеться как раз вовремя, чтобы впасть в бессознательное состояние, так что он мог проснуться несколько приятным, но в основном несчастным, на завтрак, в три часа дня. Он двинулся в сторону спальни - только для того, потому что оттуда доносился шум, - и он на мгновение остановился. Жизнь, дыхание, человеческий шум, не достаточно спокойный, не давал ему думать о сне. Он был достаточно громким, чтобы он услышал его наверху лестницы. Возможно, он оглох или сошел с ума. Скорее всего, он слишком много шумел. Не нужно быть похотливым, закаленным подростком в гноящихся муках Репербана, чтобы воспринимать хриплые интонации и льстивую болтовню, как именно ту интимную ситуацию, которую вам не хотелось бы прерывать. Однако это не помешало Джону открыть дверь указательным пальцем-ровно настолько, чтобы показалась нижняя койка. Его любимая койка (и всех остальных, он не был особенным), теперь полностью занята и должна была пахнуть немного хуже, чем обычно. Пол, его мозг, снабженный капающим тоном, не в состоянии понять последствия его очевидной способности распознавать волнистую задницу одного друга перед тенью другого. Возможно, потому, что тело Джона снова было полностью поглощено ощущением крови, пульсирующей в его венах, в данный момент, подстегиваемой скрытым во всех неправильных местах образом бледного зада, зажатого между длинными ногами питона, одетыми в черные нейлоновые чулки, толкающегося достаточно сильно, чтобы толкнуть кровать и суку. Пол был, как всегда, разговорчив и любезен, и, судя по громкости и тону стонущего голоса, доносившегося из невидимого горла, она, должно быть, получала свое ночное жалованье. Предоставь этому придурку попытаться убедить шлюху, и скажи ей, что она делает свою работу правильно. И тут он подумал, что на него свалилось несчастье. Сердце Джона забилось сильнее, чем когда-либо, когда он рванулся прочь от двери, не прилагая никаких усилий, чтобы удержать горькую литанию разочарованной грязи до шепота. Запутанная фигура в углу пыхтела в изнеможении. Тем временем показ за дверью спальни продолжался достаточно долго, чтобы Джон еще споткнулся обо что-то мягкое на полу, он поднял свой ботинок, чтобы найти какую-то помятую атласную вещь в красно-фиолетовой оправе от неоновых огней за окном, и решил, что он не был достаточно неприятен и мерзок, чтобы остановить Пола на полпути. Не то, чтобы он когда-либо был раньше, но сегодня планеты выстроились таким образом ( как и таблетки за последние несколько дней), что Джон предпочел бы убить, чем спать на полу или залезть в кровать, которая могла бы с таким же успехом считаться местом в первом ряду для траха Пола. Немного тишины и покоя в крысиной комнате над ночным клубом в самом грязном городе Европы, разве этого не слишком много? Джон приподнял дешевое платье со всей осторожностью, на какую был способен, глядя на свой использованный носовой платок. Он представлял себе, как такая тонкая ткань облегает фигуру так, что Пол замечает ее сиськи у нее перед глазами, или волосы, или еще что-нибудь, о чем птицы в Ливерпуле хотели бы услышать что-нибудь хорошее. Джон знает по опыту, кто может быть, лучше, чем кто-либо. Пол должен будет заметить ее после выступления, иначе момент пройдет, и он найдет себе другую большегрудую девушку, с которой сможет подняться наверх, когда у него будет свободное время. Если только это не была другая большегрудая девушка. Она не была ослепительной редкостью в Гамбурге. Когда он больше не мог поспевать за своим собственным заикающимся сердцебиением, Джон нырнул к старому гардеробу, в котором хранилось большинство их вещей, когда они решили не делать из себя слюнтяев. В свинарнике по другую сторону дребезжащих дверей царил беспорядок, на который способны только подростки. Потребовалось немало времени, чтобы его рука, бессмысленная хватка соприкоснулась со скользкой сталью, которая холодила его потную ладонь. Джон запустил пальцы в рукоятку старых ножниц и несколько раз поупражнялся в сухом воздухе, воображая себя парикмахером - или, точнее, швеей. Однако у него не хватило ни терпения, ни здравого смысла, чтобы по-настоящему изобразить эту метафору, и он вцепился в платье, сжав его в кулаке, как рыба в мешке. Лезвия несколько раз быстро прокусили свернутую ткань, прежде чем кусок дешевого атласа упал на пол, и Джон издал короткий, головокружительный смешок. Может быть, она оценит более откровенный разрез, в ее работе и все такое! Хихикая сквозь зубы, Джон танцевал вокруг падающих полос, с шумом отскакивая. Мысль о том, чтобы растянуть ткань и найти идеальный ряд бумажных людей, заставила его закашляться. Более того, образ какой-то девушки, пытающейся носить его правильно (это был лифчик? Ремень? Полоска, скрывающая ее зад?). С легкой головой, Джон наклонился к шкафу. Он не осознавал, на какую силу способно его собственное тело, пока грубое дерево не вывалилось из-под него, прерываемое громким взрывом, кровоточащим немецким блицем на его чувствах, пока пол не перестал дрожать. После этого наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь гулом сердца Джона, который было труднее заглушить без музыки и резкого щелчка ножниц. - "Что, черт возьми, ты наделал?" - из угла, хрипя от усталости, вышел Джордж, развернулся и встал, когда Джон издал достаточно вони, чтобы проснуться. Приглушенный крик привлек его измученный взгляд в спальню - только чтобы понять, что Джон захлопнул шкаф а потом и дверь, эффективно заманивая Пола и его завоевание в ловушку позади большого куска дерева, их сумки и одежда каскадом падали, как внутренности. Джон пронзительно затрясся от глупости всего этого. - Лови! Одним махом он выронил ножницы, швырнул в Джорджа обрывки атласного платья и выскочил за дверь, которую так и не закрыл. Джон чуть не покончил с собой, спускаясь по лестнице, покалывая от боли тысячи крошечных муравьев прямо под кожей, прокладывающих путь к груди, где его сердце периодически билось, и вся его ожившая энергия пузырилась изо рта в гиеньем смехе, от которого болело горло. Пит и Стюарт не сдвинулись ни на дюйм со своих шатких стульев в пустом клубе, и вместо того, чтобы объяснить им, где они находятся, на это бы хватило чуть менее двух минут, которые привели его обратно вниз, Джон выскочил в переулок, где первая десятка делила совместно с секс-шопом, где дымка неоновых вывесок не доходила достаточно далеко, чтобы окрасить воздух в желтый цвет. Сочетание прелестей и выпивки на вздымающемся теле Джона на несколько ужасных секунд убедило его, что у него может случиться сердечный приступ и он умрет в нежном возрасте двадцати лет. Куда изгнать этот мучительный кайф? Обычно он мог выйти на улицу и схватить первую попавшуюся девушку, но он забаррикадировал собственную спальню и мог только представить себе, как отреагирует на это потная и взбалмошная птица, умоляющая о сексе, проститутка она или нет. Джон, наверное, впервые в жизни сдержался, когда принялся расхаживать вперед-назад по переулку, топая и шаркая сапогами по тротуару. Провел пальцами по влажным вьющимся волосам, пока его голова не начала болеть. Как будто напряжение когда-либо помогало успокоить дикого, связанного проволокой зверя. Внезапно, открылась дверь в другом конце переулка. Пол нашел Джона прежде, чем Джон нашел Пола, и его взгляд был таким горячим, что мог соперничать с кипящей кровью Джона. Теперь Пол был одет так, как будто он никогда не трахал эту шлюху. - Ты что, с ума сошел? - спросил он, в то время как Джон не чувствовал никаких инстинктов самосохранения, таких как страх или беспокойство (хотя он довольно недоверчиво задавался вопросом, действительно ли Пол спрашивал, на что все уже знали ответ). Вскинув руки, он рванулся вперед, выглядя далеко не таким хитрым, собранным и гордым, как обычно. В этом было странное удовлетворение, которое Джон не имел ни причины, ни желания подавлять. - Я лишился заработка за ночь и хорошей рубашки и брюк, потому что ты сошел с ума!” - Милый Пол, сними с него одежду, как подобает джентльмену, - насмешливо произнес Джон, когда Пол подошел к нему. Он позволил Полу подлететь вперед и ухватиться за края кожаной куртки, больше наблюдая, чем испытывая, довольствуясь тем, что позволил ярости течь своим чередом, пока Пол не уснул. Впрочем, он не ожидал, что его швырнут о стену клуба, вдавив позвоночник и череп и чуть не вышибив из него дух. Этого было почти достаточно, чтобы привести Джона в чувство, но химическое заклятие в его мозгу и крови вернулось, когда Полу потребовалось больше нескольких секунд, чтобы начать. “Я не закончил! - Прорычал Пол, скривив губы так, что Элвису бы стало стыдно. “Я никогда не беспокою тебя, когда ты причиняешь всем неудобства с девушкой, так почему ты должен делать это адом для меня!?” Джон послушно отметил, что Пол сердится, когда выходит из дома, а стена снова опустошает его спину и череп под ударами его кулаков. С тонкими бровями, низко сдвинутыми над темными глазами, ловящими яркие красные и желтые огоньки, расположившимися высоко над сжатыми челюстями и раздувающимися ноздрями на изящном носике - можно подумать, как будто Джон взял ножницы и ударил по струнам гитары Пола. Как будто, это мерило униформу какой-то глупой шлюхи. Если бы он наклонился вперед, то смог бы разбить его лоб и освободиться. Джон созерцал его, задыхаясь и пытаясь скрыть потрясение. - Ушла, не дав тебе кончить в нее? Так-Так!Никогда не встречал такой чопорной шлюхи. Обещаю, я все исправлю.” - Я даже не в настроении видеть твое гнилое лицо, - в ответ выплюнул Пол, высвобождая пальцы из пиджака Джона, но к тому времени Джон уже вцепился в рубашку Пола, цепляясь так, словно от этого зависела его жизнь. - Не надо, можешь закрыть глаза, - слащаво пробормотал Джон, сумев удержать руку, даже когда Пол хлопнул его по плечу. - Это все моя вина, самое меньшее, что я могу сделать, это продолжить с того места, где она остановилась. Держу пари, я бы нашел себе прекрасную птицу с закрытыми глазами.” - Отвали." Джон позволил своему голосу перейти в сопрано. "О, Пол, я так горяч для тебя, для тебя, дотронься до меня там, там и там!’” В этот момент рука Пола столкнулась с острой плоскостью скулы Джона, неловкий удар, который Пол не успел собрать в кулак. В любом случае, этого было достаточно, чтобы вырваться, оставив Джона на открытом воздухе, когда боль расцвела под его глазом, оставляя синяк. В этом броске было, по крайней мере, достаточно силы и острых краев, чтобы оставить его больным. - Ты невыносим, - заявил Пол, напряженный и совершенно мальчишеский. Джон впервые заметил, что его молния не застегнута в безумном порыве одеться и проводить девушку. - Тебе придется объяснить Экхорну, что такое сломанный комод, и если он нас вышвырнет, я это сделаю.-” Джон нырнул вперед, его пальцы вцепились в рубашку Пола ровно настолько, чтобы оттащить его назад и прижать их рты друг к другу. Оглядываясь назад, он, возможно, думал о том, чтобы разбить лбы, но наклонить подбородок к Полу было намного легче и мягче, и не так больно. Кроме того, обещание есть обещание. Его губы, прижатые к хорошеньким губкам Пола, покрылись синяками от силы его собственного пыла. Кровь Джона пузырилась, как кокаин, в его крови, и шипела до самого черепа, где давление заставляло его чувствовать слабость. Когда он открыл рот, чтобы обменять газированное безумие на кислород, с любопытством высунув язык, Пол оттолкнул его с придушенным ворчанием и на этот раз отодвинулся на достаточное расстояние, чтобы он был вне досягаемости. Джон споткнулся и упал на задницу посреди переулка. На его губах было больше иголок, чем на всем остальном теле. Он рассмеялся, увидев выражение лица Пола. Не хитрый и собранный, и даже не пылающий безумием. Покраснев и изо всех сил стараясь выглядеть возмущенным, он резкими движениями, он вытер рукой свой рот. - Ты отвратителен, я терпеть тебя не могу, когда ты такой! Пол шаркнул каблуком по земле и выругался, отступая. Дверь с громким звуком захлопнулась за ним, отдавшись эхом в костях Джона. Он смеялся низким грудным смехом, пока тот не превратился в щекочущий хрип. Стены двигались и расплывались вокруг него, просачиваясь в яркие цвета сразу за переулком. Джон вжался в землю, но земля не могла принять его обратно, бетонная плита и километры труб отделяли его от грязи. Все, что он видел, было небо, окруженное зданиями, простирающимися вокруг него. Его кожу лихорадило, насекомые на его теле строили туннели и колонии. Когда он прижался щекой к холодному камню, и боль разлилась легко и приятно. В такие ночи, как эта, он задавался вопросом, узнает ли он когда-нибудь, каково это - снова и снова засыпать на рассвете.