Стена его фотографий

Звук ножниц был единственным, наполняющий небольшую комнату. Раз, два, три… Готово. Я отложил ножницы, рассматривая аккуратно вырезанную фотографию в своих руках. Она свежая, только пятнадцать минут назад была распечатана на принтере, и вот теперь я отрезал ненужные белые полосы фотобумаги, оставив только прекрасную картинку. На табуретке, что стояла рядом, были наклеены одним концом небольшие кусочки прозрачного скотча. Я взял один из обрезков, перед этим подставив фотографию к голому месту на стенке, и наклеил на один из уголков картинки скотч, разглаживая поверхность, для избежания ненужных пузырьков воздуха. Ну вот, теперь второй кусочек, третий… и, наконец, четвертый. Вуаля. Я почувствовал, как на моих губах появилась улыбка. Нужно увидеть это полностью. Да-да, нужно обязательно увидеть это полностью! Я встал с пола и отошел так далеко, пока мои ноги не почувствовали поверхность кровати, давая возможность мне сесть и осмотреть свое творение. Стену. Больше половины стены, от потолка до самого пола, была усеяна фотографиями одного и того же мальчика. Самого прекрасного мальчика, которого только можно было увидеть! Его фиолетовые волосы, что как всегда растрепаны, его большие, такие же фиолетовые, как и пряди, глаза, в которых можно утонуть и даже не осознать этого, его милая улыбка, которая так редка, что придает еще большую себе ценность, его маленькое, хрупкое тело и… Ох… я пускаю слюни. Как неловко. Я вытер их тыльной стороной ладони, но теперь это место тоже мокрое, так как жидкости было очень много… Но от такого мальчика трудно не пускать слюни. Он так совершенен! Я готов убить для него, я готов убить себя ради него, я… я… Я готов убить его, чтобы он был только моим. Ха-хах… Я перешел в старшую школу лишь несколько месяцев назад. В основном в моем классе были те же самые люди, которые, к слову, просто отвратительны. Они такие мерзкие как внутри, так и снаружи… Я для них, правда, столь же отвратителен. Эти подонки говорят, что Данганронпа ужасна, но я-то знаю, что это они просто недалекие ублюдки! Они не могут понять совершенства чего-то такого прекрасного своими крошечными куриными мозгами. Это даже показало их отношение к нему. Он перешел в мой класс, перепрыгнув на один вперед, благодаря своим выдающимся аналитическим способностям. Как я уже говорил, он совершенен! Я сразу это понял, когда он вошел в класс. А его голос…такой мягкий, тихий, из-за боязни сказать что-то не так. Я помню тот день в мельчайших деталях, ведь именно тогда я так беспамятно влюбился в это сокровище! А когда я заметил, что у него на телефоне брелок с Монокумой, то я просто, я просто… Я так возбудился, что мне было трудно дышать! Мне даже пришлось попроситься выйти, потому что еще чуть-чуть, и я бы кончил! Все подумали, что мне плохо, поэтому никто ничего не заподозрил… Но из-за перевозбуждения я не услышал его имя. Я побоялся подходить к нему сразу же. Ведь он такой прекрасный, я просто боялся осквернить его своим присутствием! Но когда я решился, то было слишком поздно… Эти уроды… Эти грязные, отвратительные свиньи дотронулись до него! Дотронулись до его прекрасного личика! Я застал их, когда они своими жирными пальцами, скрюченными в кулак, наносили удары по моему сокровищу… Я был вне себя от злости и ненависти. Но я был беспомощен. Что сделает такой отвратительный дохляк как я? Мне оставалось лишь позвонить учителю, который сразу же пришел на место, чтобы отогнать эту кучку свиней, а меня поручили отвести моего возлюбленного в лазарет… Именно тогда началось наше знакомство. Знакомство с Кокичи Омой. С моим милым, прекрасным, обворожительным и невероятным Кокичи Омой! Оказалось у нас очень много общего, как и различий. После того дня мы часто проводили время друг с другом, так как только так я был уверен, что те отморозки не подойдут к нему ни на шаг. Да и он сам, по его признанию, чувствовал рядом со мной спокойнее. Поэтому я очень быстро перестал называть его Ома-куном, с разрешения называя его по имени! Мы стали хорошими друзьями, я знал о нем все, но… Мне было мало. Мне мало видеть его только в школе, мне мало переписываться с ним и только. Я хотел и хочу, чтобы он был полностью моим, всегда со мной и нигде больше. Именно поэтому все свое свободное время, которое раньше я проводил за кипой детективов или за просмотром Данганронпы и разгадыванием теорий по каждому новому выпуску, я стал уделять Кокичи. Я стал следить за ним! Ведь только так я могу точно знать, что с ним все хорошо, что никто не посмел тронуть его пальцем, что он счастлив! Я видел, как он делает уроки, я видел, как он пытается уговорить своего отца не пить, я видел, как он готовит из продуктов, деньги на которые я дал ему, я видел, как он ест, как он моется, мастурбирует и даже, как он ходит в туалет! И все, все-все-все-все я запечатлел на своем фотоаппарате! Все-все-все разместил на своей стене! Я знаю его лучше, чем кто-либо другой. Я знаю все, что он делает, и даже составил примерный график, которому он практически никогда не изменяет! Кто еще ему нужен, как не я? Кто будет лучше для него, если не я? И сегодня… И сегодня я сделаю его своим. Окончательно. Я поднялся с кровати и убрал ножницы со скотчем, а также лишнюю бумагу с мусором. Мы с Кокичи договорились встретиться у кафе, а после вместе пойти ко мне домой. Было бы рискованно приводить его, учитывая мою стену, но я хочу, чтобы он понял насколько сильно я его люблю! Я хочу признаться и продемонстрировать ему свою огромную любовь! И все это сегодня. Наша встреча через час, этого достаточно, чтобы я собрался и вышел из дома. Необходимая кафешка буквально в пяти минутах ходьбы, так что мне даже не надо торопиться. Но как же я волнуюсь! О боже, о боже, о боже! Мы будем вместе! Навсегда! На веки вечные! И не важно, что он думает на этот счет, потому что я уже все решил, и он будет моим. Но я все равно хочу его очаровать. Кокичи говорил, что ему нравится, как на мне сидят оверсайз толстовки, поэтому я надену одну из них с джинсами. Его так просто поразить, даже удивляюсь его непринципиальным вкусам! Но уже время… Время, время, время! Пора выходить… Я выбежал из подъезда, даже забыв закрыть за собой дверь квартиры на ключ. Но ничего! Считай вышел покурить, ничего не случится за это время. К тому же я уже быстрым шагом иду к месту встречи. Я не знаю, почему я тороплюсь, просто так хочется его увидеть! Моего будущего парня! Ох, я вижу, вижу его! Он пришел так рано, удивительно… Так, Шуичи, соберись, Шуичи, соберись! Фух… Так я подхожу к нему, но он меня не видит, надо его окликнуть. — Кокичи! — крикнул я, и он обернулся. Какой он милый, о боже! Так, еще рано возбуждаться, Сайхара Шуичи, успокойся…спокойно… — О, привет, Шуичи! — он так мило улыбается… Я сейчас упаду в обморок… Так трудно дышать… Шуичи! Черт возьми, я же попросил! — Привет! Ну так что? Готов увидеть мою квартиру? — Да! Было бы весело. — Тогда пошли. Я взял его руку, из-за чего он взвизгнул от удивления, но не отдернул ее. Как же я счастлив! Он мой! Мой, мой! Даже не верится… Я ускорил слегка шаг, но так, чтобы мой милый Кокичи поспевал за мной. Не хочу, чтобы он устал раньше времени, у нас столько всего впереди! Мы начали подниматься по лестнице и, достигнув пятого этажа, я открыл незапертую дверь и ввел туда Кокичи. Мой мальчик сразу же стал осматриваться по сторонам с приоткрытым ртом. Его губы… Выглядят такими мягкими, розовыми… Я хочу коснуться их. Прикусить, пройтись по ним языком, сосать, чтобы к ним прилилась кровь, окрасив их в красный, как цвет его щёк… Ох, я отвлекся и опять пускаю слюни. Как неловко. Но Кокичи не заметил, так что это к лучшему! Пока не буду заводить его к себе в комнату, это подождет, не делать же все так быстро! Как бы мне не хотелось, придется идти в его темпе. Когда он успокоится и расслабится… Тогда я признаюсь ему. О черт, я так взволнован! — Не стой столбом! Проходи, — весело произнес я, потрепав Кокичи по голове. Волосы как всегда шелковистые… Кокичи кивнул, а я разулся и прошел на кухню. Как круто, что я живу без родителей! Тетку можно не считать, эта сука все равно домой не возвращается. Вечно бухает да под дозой каждый раз, когда мне приходится с ней встречаться. Я даже подумывал о том, чтобы прикончить ее! Все равно жизнь подобного отброса бесполезна: что будет миру, если один из множества мусора случайно повесится в ванной? Интересно, что она будет чувствовать, когда вокруг ее шеи обмотается шнур и передавит все, что можно и нельзя? Она же постоянно под кайфом, наверное, будет забавно кривляться и улыбаться! Было бы весело посмотреть на это, я бы даже записал все на видео и пересматривал, когда будет грустно. По-крайней мере, избивать ее под таким состоянием та-ак прикольно, серьезно! Просто изумительно, она стонет каждый раз, когда я бью ее лицо об пол! Пхахахах, это точно должен увидеть каждый! Интересно, а Кокичи бы смеялся над этим… Так, черт, черт, черт! Панта…? Я же покупал панту, где она?! А вот! Чего я ее так далеко засунул в холодильник…? А вот и Кокичи! Какой он счастливый… Он так прекрасен, я… Шуичи! Соберись, соберись, соберись, соберись! Давай, открываем бутылку, достаем стакан, наливаем, закрываем… Держи себя в руках. Держи себя в руках. Держи себя в руках, слышишь? Поворот, верно, протяни кружку… А-а-ааа!!! У нас соприкоснулись пальцы, соприкоснулись пальцы! Ха-хахах! ТАК, стоп! Говорю, держи себя в руках. — Чувствуй себя как дома. Чем хочешь позаниматься? — так, улыбайся, верно. Обопрись о столешницу сзади и поставь на нее руки в качестве опоры, молоде-ец. Будь уверенным, уве-ре-нн-ым! — Да, спасибо, Сайхара-чан! О, ну… Давай побеседуем о Данганронпе! Новый сезон вышел… Ты его смотрел? — Он улыбается!!! Улыбается, улыбается, улыбается! О черт, я схожу с ума… — О, конечно я смотрел, за кого ты меня принимаешь! Я же никогда не пропущу того, что хоть как-то касается Данганронпы! Особенно, если это она сама! — слегка надуй губы, сделай «обиженный» взгляд, скрести руки… — Ах, это правда! Прости, глупый был вопрос. Тогда, как ты думаешь, кто из них мастермайнд? Ох, Данганронпа волнует меня так же сильно, как и мой мальчик… Я даже не смог себя проконтролировать и резко сел напротив него… И начал говорить, и говорить, и говорить, и говорить… А он слушал. Всегда так внимательно слушает… А любит ли он меня? Я так хотел, чтобы он любил меня… Хотя даже если нет, я все равно заставлю его быть моим. Заставлю, да… Моим и только моим… А…ЧТО?! УЖЕ ПРОШЛО ДВА ЧАСА?! Ох, ну ладно, ладно. Зато теперь он точно расслаблен. Соберись, Шуичи, ну же! Улыбнись, голос мягок и спокоен. Скажи, ну давай! — Не хочешь пойти ко мне в комнату…? — его глаза расширились, губы приоткрылись, мышцы напряглись. Что? Я что-то сказал не так? Я сделал это рано?! О нет…нет-нет-нет-нет… А что теперь делать? Он уйдет, да? Он… — Ах, а…э... Д-да, конечно! Прости, Сайхара-чан, я просто так удивился… Я… Я хочу! Д-да, я хочу посмотреть твою комнату! — Улыбка. Он вновь улыбается, о-о-о боже! — Отлично! Идем. Я мигом поднялся со стула. Так, притормози. Не волнуйся ты так! Улыбнись ему, потрепи по голове, а теперь идем… Не так быстро! Да, вот так, размеренно, молодец, да. Дверь, надо открыть дверь. О боже, дверь, дверь, дверь… А почему я все время повторяю «дверь»? Спокойно. Да, дыши глубже, возьми ручку. Да-да-да, молодец, поверни ее. Ну давай же, ублюдок ты такой, открой эту ебаную дверь! Открыто. Он прошел внутрь, закрой дверь. На ключ. Тихо, чтобы не было слышно. Отлично. Отлично, отлично, отлично. Какая его реакция? Я не вижу… Он ко мне спиной. Смотрит на стену. Стену, стену, стену… О боже стену. О боже, о боже, о боже. Хахахах!!! Ха-хах. Стену… Да, стену… А? Он прикрыл рот рукой… Ага… Своей маленькой, худенькой, изящной рукой… Рукой, рукой, рукой, рукой! — З-за… З-за… З-зач-чем.? — Он спросил «зачем»? Зачем? Да. Зачем? Зачем? А ответ…ответить…зачем… — Кокичи, милый, повернись ко мне… — Он обернулся. Медленно… Медленно… В глазах…испуг? Изумление? Он меня боится? Я ему противен? Да, противен? Да… — З-зачем… Все это… — Я люблю тебя, Кокичи, — что я только что сказал…? Я признался? ПРИЗНАЛСЯ?! Пха-хаххаах… Хахах… — Я оберегал тебя. Следил, чтобы никто не причинил тебе боль! Помнишь, когда твой отец напился перед твоими экзаменами? Он хотел ударить тебя бутылкой по голове! Но что случилось? Ты услышал шум, а потом, вбежав в комнату, увидел валяющегося отца, верно? Я его отключил. Я не дал ему сделать тебе больно! Я люблю тебя. Больше своей жизни, вопреки смерти, вопреки всем понятиям нормы и ненормы. Я хотел быть рядом с тобой. Всегда. Каждую минуту, каждую секунду. Я люблю тебя. Любого. Каким бы ты ни был, где бы ты ни был, каким бы ты ни был, чтобы ты ни делал. Поэтому я их сделал. Сделал эти фотографии. Ведь как еще мне быть с тобой каждое мгновение? Тишина. Тишина, тишина, тишина… ХВАТИТ ТИШИНЫ! Что будет? Что будет, будет, будет, будет?! Тишина. Ненавижу тишину. Тишина, тишина, тишина, ахахахахаха!!! Не молчи. Не молчи, прошу, не молчи. Только не молчи. Я не хочу, чтобы ты молчал. Не молчи. Пожалуйста. Кокичи. Скажи хоть что-то. Ты так смотришь. Я урод? Я поганец? Я должен умереть? Я должен умереть… Я умру за тебя. Скажи, и я это сделаю прямо сейчас! Только не молчи. Не молчи. СКАЖИ СУКА ХОТЬ СЛОВО. — Ты…ты безумен… — Что он сказал? Безумен? Как безумен? Что безумен? Безумен? Безумен? — Кокичи, ты будешь моим парнем? — Ч-что? Я… я… — Я искренне тебя люблю. Ты — вся моя жизнь, смысл существования. Я сделаю все, что угодно для тебя. Кокичи, ты любишь меня? — Я…Я д-да, н-но… Я сорвался с места прямо к нему. Что я делаю? Он сказал, что любит меня! Любит меня! Он взвизгнул. Почему он взвизгнул? А что я делаю? Я целую его… ПОДОЖДИ, я целую его?! Его губы и правда такие мягкие… Я не могу остановиться. Руки движутся сами по себе… Я держу его за талию, прижимаю к себе, целую его. Он пытается оттолкнуть меня, но… Он сдается или просто тоже хочет этого? Он целует в ответ. Вновь взвизг. Он на полу. Мы на полу. Оба. Кокичи обхватывает мою шею руками, и я чувствую его тонкие пальцы в моих волосах. И о черт, я теперь даже думать не хочу о последствиях! Я хочу его. Только его. Использовать его так, как мне будет угодно. Он мой, каждый его сантиметр мой. Но я хочу больше. Я облизываю его губы, прося вход, на что тот сначала мешкает, но приоткрывает губы. Язык входит внутрь, и я чувствую привкус панты, которую он недавно пил. Приторно сладкий, слегка химозный вкус винограда. Но это не так важно, как его язык… Он такой мягкий, черт, я никогда не думал, что целоваться так приятно! Ощущение переплетающихся языков, его десен, щек, зубов… Это просто что-то невероятное, я о таком и мечтать не мог! Ох… Он только что простонал? Такой тихий, словно он пытался его скрыть… Хм… Значит хочет скрыть свое удовольствие? Не думаю, что я тебе давал на это разрешение. Переставив колено между его ног, я начал потирать промежность. И вот новый стон. Удивленный, более громкий, смущенный… Но то, как его пальцы впиваются мне в волосы, говорит мне лишь о том, что он хочет. Меня или секса — без разницы, я дам ему и то, и другое. Коленом я уже чувствую нарастающую выпуклость. На мгновение мы расстались, и я снял с него толстовку, бросив куда-то в сторону, и хотел снова воссоединить наши губы, но он поставил руки перед собой, упираясь ладонями мне в грудь. В глазах смущение, отрицание, испуг… Он… меня не хочет? — Н-нет! Н-нет, не надо! — пропищал Кокичи. Он такой испуганный… Я что-то сделал не так? — Что? Но почему? Разве ты меня не хочешь? Ты же… Так возбужден, почему ты лжешь? Мне и себе? — Я не лгу! Я-я не хочу этого! Не трогай меня, Шуичи! Я не хочу быть твоим парнем! Я не хочу быть твоим любовником! Ты безумен! Ч…что? Но… как же так может быть…? Нет… Нет, он мой! Он МОЙ. Мне плевать, что он думает! Мне плевать, что он хочет! Он будет моим! Моим, потому что так Я хочу. Я так решил уже давно, и к черту все эти морали! Если он не хочет сам, я заставлю его быть со мной. Я снял с себя толстовку, а после одной рукой перехватил его запястья, фиксируя их над пурпурной головой. В любимых глазах еще больше страха, но мне плевать. В момент, когда он пытается закричать, я вновь его начинаю целовать, одновременно с этим стимулируя его одетую эрекцию, и, наверняка от неопытности, этого было слишком много, чтобы он мог отреагировать и укусить мой язык. Кокичи стонал сквозь слезы. Да, сквозь слезы. Он плачет, но мне-то что? Мне уже плевать. Он отказался от меня, и пусть сам платит за это. Если бы он сказал «да», то все было бы проще. А теперь ему лучше просто расслабиться и получить удовольствие, а не брыкаться, что он пытается делать сейчас. Безуспешно, кстати. Теперь я понимаю всех тех уродов, что раньше его избивали. Для чертовых садистов он прекрасная мишень. Слабый, беспомощный, никто его не будет искать. Кроме меня, он никому не нужен. Я расстегнул его джинсы и спустил их до колен, а после приподнял ноги, чтобы снять полностью. Он сдался уже сейчас? Как я и говорил: прекрасная цель для садистов. А ведь сейчас он мог мне не слабо лягнуть ногой. А может он все-таки меня любит и не хочет навредить? Буду думать так. Как бы сильно он меня ни обидел, он все еще мой Кокичи. Мой милый, прекрасный Кокичи, которого я так люблю. Следом за джинсами пошли боксеры, оставив его совсем голым. Он уже совсем твердый. Удивительно, что, несмотря на такой страх и испуг, он все еще возбуждается. В любом случае мне надо чем-то связать его руки. Для верности. О, точно. Платок на столе. Спасибо, что он близко, и мне даже не надо ухищряться, чтобы как-то дотянуться до него, не распуская запястий Кокичи. Я все-таки планировал, что он скажет «да», ведь я так много для него сделал! Неблагодарный… Я без усилий перевернул его на бок, опустив руки за спину, и перевязал их так крепко, что от моего мальчика послышался новый всхлип, и слезы полились пуще прежнего. Вернув его в исходную позицию, я взял лицо Кокичи в свои ладони, улыбнулся и только уловив его взгляд, начал говорить. — Милый, ты сам до этого все довел. Как неблагодарно с твоей стороны после всего, что я для тебя сделал, после того, как так искренне признался в своей любви к тебе, отшить меня. Тебе просто надо было согласиться стать моим парнем. Мы бы с тобой так же общались, но все было бы лучше! Мы бы с тобой обнимались, вместе бы спали в кровати, ходили бы на свидания, целовались бы… так же страстно как сегодня. Тебе ведь понравилось, разве нет? Не ври, что нет. Ты так отчаянно отвечал на поцелуй, впивался своими пальчиками мне в волосы… Но все утеряно, сладкий. Не хочешь быть моим так… Я сделаю это по-другому. — Из глаз вновь полились слезы, в любимых аметистовых сферах читались огромная грусть, страх, отчаяние. Я стер большим пальцем одну из слезинок, что побежала по бледной щеке. — Ну-ну, не стоит плакать. Слишком поздно для грусти. Надо было плакать и раскаиваться раньше, когда говорил, что не будешь моим парнем. Я обещаю, тебе будет хорошо. Поначалу. Я улыбнулся, сняв свои джинсы, а после прильнул к его пенису, обхватив его губами и сразу же начав опускаться по длине то вверх, то вниз. С губ милого сорвался гортанный стон, а после всхлипывания, что только портили все возбуждение. Я открыл бутылку смазки, что приготовил еще до нашей встречи, надеясь, что это будет по согласию, но увы. Вслепую вылив достаточное количество жидкости на руку, я отставил бутылку в сторону, а после смазал обе руки. Одну я направил к соску, а другую поместил рядом с анусом, дразня его. Одновременно с тем, как я стал стимулировать его сосок, продолжая двигаться по члену, я ввел сразу два пальца в Кокичи, от чего послышался прерывистый стон, громкий и, в какой-то степени, болезненный. Ну конечно, это его первый раз, а я сразу два пальца. Но по сравнению с тем, что я на него планирую, от этого можно кончить. Двигать рукой я стал сразу активно, и мой мальчик видимо потерялся в ощущениях, не зная куда себя девать от чрезмерной стимуляции. Но она продлилась не так уж долго, и в момент, когда я почувствовал, что он скоро кончит, резко прекратил все и сразу же грубо вошел в него, причиняя от недостаточной подготовленности огромную боль, что свидетельствовали его громкий крик и новые всхлипы. Держа чужие бедра, я двигал его телом, насаживая на себя вновь и вновь, и сам двигался так же быстро и резко. От удовольствия я запрокинул голову вверх, тем временем пока Кокичи кричал от боли, плакал и о чем-то просил. В нем было так узко и тепло, эти чувства опьяняли. Хотелось двигаться еще быстрее, но это был мой предел. И кажется вот наступил предел и моего любимого. Судя по громкому стону, идущему после крика, я достал простату, ударяясь в нее вновь и вновь. Я опустил голову, чтобы посмотреть на его лицо. Глаза закатились назад, из рта обильно лилась слюна. Говорил же, главное расслабиться. Все равно это последнее удовольствие, которое ты почувствуешь. Через несколько толчков Кокичи прокричал, но уже от удовольствия, и кончил себе на живот и попал даже на меня. Капелька его спермы попала мне на губу, и я ее тут же слизал. Он и правда ест и пьет слишком много сладкого, так и до диабета недалеко. Я кончил, наполняя его изнутри, от чего с губ другого сорвался удивленный вздох. Мы оба тяжело дышали, но это не конец, далеко еще не конец. Я вышел из него, и белая жидкость стала капать на пол. Его тело было расслабленно после оргазма, а значит это еще больше уменьшает вероятность сопротивления. А значит, я могу проверить еще кое-что, прежде чем перейти к финалу. Я перевернул его животом вниз, чему он совершенно не сопротивлялся, и положил его голову себе на колени. Он, хоть и мутно еще понимал, что происходит, сразу же понял, что от него будут требовать, и даже приоткрыл рот. Каким же он послушным мальчиком стал, вот бы сразу так. Я открыл вновь недалеко отставленную бутылочку со смазкой, выливая себе чуть-чуть на руку, а после обильно размазывая по всей форме сосуда. Свободной рукой я взял любимого за подбородок и поднес его к моему члену, после заставляя его взять в рот. Держа голову за волосы, я вынуждал его двигаться вновь и вновь, а он неумело пытался двигать языком, но лучше, чем ничего. — Если ты меня укусишь или сделаешь больно, то ты очень пожалеешь. Я предупредил его не просто так, ибо сразу же после этого вставил в него ту самую бутылочку. Раздался приглушенный крик, а на коленях я почувствовал слезы. Ну ничего, ничего. Это еще не больно. Двигая бутылочкой, я продолжал двигать голову Кокичи, ускоряясь каждый раз. Все дошло до того, что я грубо трахал его в рот, а бутылочка спокойно проскальзывала в анус моего милого, что хрипел и плакал от всей боли и недостатка воздуха. Отпустил его я только тогда, когда кончил, после поднимая голову и сразу закрывая рот рукой, заставляя тем самым сглотнуть. Кокичи кинул на меня болезненный, отчаявшийся взгляд заплаканных глаз. Я бы все отдал за то, чтобы ты не плакал. Но ты слишком больно сделал мне сегодня. Безумный? Ненормальный? Еще и отказ? Неужели я настолько отвратителен? Так плохо о тебе заботился? Это все наказание за ту боль, что я чувствую сейчас в груди. И это все ради того, чтобы мы были счастливы вместе. Но ты этого не поймешь точно так же, как и мои чувства, да, Кокичи? Он сглотнул, проливая все новые слезы, а я погладил его по щеке. Он такой красивый… Его волосы, глаза, очертания лица… Его худощавое, бледное тело, что ранее было усыпано синяками. Мы ведь могли бы быть счастливы. Как все. Но теперь могу быть счастлив только я. Я нагнулся и поцеловал его в лоб. Нежно. А после отстранился, чтобы посмотреть в его удивленные глаза. На моем лице всплыла грустная улыбка, и мы соприкоснулись лбами. — А ты думал, я лгал о своих чувствах? Я же говорил, моя любовь выходит за грани общепринятой нормы. Именно поэтому все прямо сейчас закончится. Для тебя. И ты больше не будешь страдать с таким уродцем как я, а? А у меня будет все, о чем я мечтал. Объятия, поцелуи, свидания, кровать на двоих… Жаль, конечно, что ты не будешь отвечать взаимностью. Никогда. По щекам вновь закапали слезы. Не похоже, что ему было страшно. Это скорее… раскаяние? Но слишком поздно раскаиваться. Но хотя бы перед его смертью я увидел, что ему не все равно. Но сейчас это уже не важно. Прямо сейчас он будет весь мой, то, о чем я так мечтал. Не хочу думать, что мне больно от его отказа, о том, что я ему не нужен. Мне нужен он. И он у меня будет. Я положил его на спину, вновь налил на себя смазку. Зачем я ее использую? Было бы куда показательнее и больнее, если бы все было без. Опять, наверняка, забота. Но уже не важно. Я вновь вошел в него, начиная сразу быстро двигаться. Это было очень легко учитывая, что до этого тут была бутылочка. После я нагнулся к нему и стал целовать, а руки сомкнул вокруг горла. Он отчаянно пытался взять воздух, его ноги стучали мне по пояснице, но я сдавливал все сильнее и сильнее, пока ноги не упали без движения, губы перестали шевелиться, а нос прекратил попытки вдохнуть. Я убрал руки и продолжил активно двигаться, наслаждаясь телом и окутыванием стенок внутри моего Кокичи. Кокичи мой навеки, он мой и больше никуда не денется. Только мой. Только для меня. И я вновь в него кончаю. Но мне недостаточно. Этого недостаточно, чтобы доказать, что он мой. Я ведь не украл его сердце, только он украл мое! Но… Это ведь поправимо, разве нет? Выйдя из него, я ушел на кухню, шебурша в ящиках. Нож недостаточно острый, поэтому пришлось помедлить и наточить его как следует. В любом случае, куда уже спешить, не так ли? Он уж никуда не убежит, больше никогда не посмотрит на меня, как на чудовище. Мы будем с ним вместе… Навсегда. Он и я. Я и он. Боже... как же я его люблю. Мой мальчик, мой сладкий… Всего лишь один штрих, и ты полностью будешь моим. Окончательно, и никто не посмеет спорить моему решению, да? Вернувшись в комнату, я вновь осмотрел его тело. Такое прекрасное, даже после стольких надругательств. Что может быть прекраснее, чем мой Кокичи? Конечно же, ничего. Сев рядом с ним, я вознес нож над его грудной клеткой и сделал глубокий надрез. Кровь хлынула, пачкая пол, мои руки, наши тела, но я резал еще и еще, пока не нашел то, что мне нужно. Я просунул в разрез левую руку. Так тепло и склизко… Внутри него так хорошо… Он ведь хорош любым, не так ли? А каков он…на вкус? Пальцы нащупали необходимое, а нож помог вырезать его, давая возможность достать наружу. Сердце. Его сердце. Небьющееся, но все еще горячее сердце. Такое красное от крови… Какой же он на вкус? Я сделал укус… Как сырая говядина. И еще укус, и еще, и еще… Я кусал и кусал, ел и ел, пока не осталось ничего. Я съел его сердце… Съел… Его… Сердце. Пха-ха-хах! Он мой. Мой милый, сладкий Кокичи. Я так…так долго тебя ждал! Так долго тебя ждал… И ты теперь мой. Я положил окровавленную руку ему на щеку, не сдерживая улыбку. — Ну что? Я думаю, нам надо привести тебя в порядок, верно? Прошло некоторое время. Я успел очистить комнату, зашить рану моего Кокичи, покупаться с ним — негоже ходить в крови, — а также перебинтовать его грудь. И только после этого мы с ним, все еще полностью обнаженные, легли в кровать, обнимаясь и прижимаясь друг к другу. Как я и мечтал. Мы лежали, а я показывал ему на стену с фотографиями и рассказывал забавные случаи, что происходили, когда я делал фотографии. Так хорошо рядом с ним! Мы наконец-то вместе. Я и он. Он и я. Мой Кокичи. Мой Кокичи Ома.