Стена его фотографий

      Его конец словно был предрешен. Словно не было иного выхода, иного варианта. Ведь Кокичи Ома всегда был один, без единой души подле себя. Ни семьи, ни друзей и даже собственного «я».       Удача отвернулась от парня еще в момент его рождения, так как, по стечению обстоятельств, он — тот самый ребенок по залёту в пьяном угаре, не ставший абортом лишь благодаря очередной бутылке спиртного, на которую денег было не жалко, в отличие от логичной в такой ситуации процедуры. Честно говоря, он всегда задавался вопросом, каким образом, будучи младенцем, выжил в таких нижайших условиях, как вообще не родился с отклонениями. Единственное, что хоть как-то давало этому обоснование, — так называемый «закон подлости». В конце-концов, частенько именно у таких отребьев как его родители все складывается с чадом как нельзя лучше. И генетика хороша, и будучи пупсом проблем не доставлял… Но как бы то ни было, это лишь физиологический фактор, а говоря прямо о психике — все очень даже плохо, что, в общем, не удивительно. Речи о какой-либо социализации не идет, как и о психологической стабильности. Атмосфера агрессии, ненависти, пьянства, естественно, подкрепляемое рукоприкладством в отношении ребёнка — ничего из этого не способствует детскому развитию. А многолетнее хождение по струнке отметает любое желание пойти и пожаловаться на горе родителей, ведь это норма. Вы же не поверили бы человеку на слово, что вся вода — яд, и ее ни в коем случае нельзя пить? Вы всю жизнь пьете воду, для вас это нормально, ничего страшного, а тут подобные заявления.       Вот и он не знал иного. Не знал, что его можно не ненавидеть. — «Я плохой по рождению. Я не должен расстраиваться, ведь я заслужил, во всем лишь моя вина. Алкоголь пьют многие взрослые, так чем я хуже других? Их родители тоже пьют, не так ли?» — каждый день вторит себе ребенок. Ведь намного страшнее признать неправоту родителей, чем свою. Кокичи легче оставаться ошибкой, нежели даже представить, что ситуация, в которой он находится, никогда от него не зависела. И естественно, что подобные рассуждения лишь сильнее вбивали в него эту идею нормы.       Конечно же, подобная модель не могла оставаться лишь за стенами родного дома, и с возрастом распространилась за порог их обшарпанной квартирки, больше похожей на притон. А как дети, в следствии своего возрастного неумения понимать границы морали, реагируют на заведомо слабого, да еще и наблюдая самоуничижение? Как дети, не умеющие контролировать или хотя бы понимать свои эмоции, реагируют на непривычное?       Дети злые. Ненамеренно, но злые. И их Ома стал бояться намного больше, чем любимых маму и папу. А вероятных пап у него много, по сути каждый мужчина, входящий в квартиру с мамой в обнимку. Да и мама больше увлечена «папами», нежели сыном, от чего коммуникации с ней не такие уж частые. А вот детям отвлекаться не на что.       Все привело к тому, что к старшему классу Кокичи сменил две школы. Родители вряд ли осознавали, что просьбы о смене заведения не из воздуха берутся, хотя, будем честны, их это банально не интересовало. Каждый раз после таких просьб, а их было больше, чем количество переходов из школы в школу, мальчику сильно доставалось. Но Ома всегда искал хоть какие-то плюсы, например, хорошо, что ни разу дело не дошло до травмпункта. И, пожалуй, это единственное, что могло хоть как-то обрадовать, ведь сколько школу не меняй, ни в одном из коллективов отношения не складывались. Но зато нет гипса, верно?       И ничего странного в этом нет, более того, Кокичи привык к позиции жертвы, прекрасно осознавал, что своим поведением сам провоцировал на себя отморозков. В конце концов, он не глуп, даже если и ограничен в мировоззрении. Истина проста: чем слабее ты выглядишь, тем более лакомым становишься для самоутвержденцев. Ома понимал это лучше многих. Он знал, что пока сам не снимет с себя эту роль, ничего не изменится, но отказ от зоны комфорта всегда сложен, даже если зона комфорта причиняет тебе вред.       Ко всему привыкаешь. Все рано или поздно станет своего рода нормой, если этого не менять. Даже если с каждой секундой твоего существования все становится хуже, как можно определить насколько все плохо, не зная, как это хорошо? Только сравнивая с тем, что имеешь. А если твое «хорошо» — это хорошо покушать и сутки без побоев и издевательств, то разве не значит, что все неплохо? Рано или поздно же эта «передышка» настанет. А если и нет, то и пусть. Какая, в общем то, разница?       И Кокичи не глуп, нет, ведь именно поэтому он не смеет позволить себе довериться кому-либо. Люди причиняют боль, и как бы привычным это ни было, не хотелось бы увеличить количество источников ее появления. Даже если этот «кто-либо» добрый и светлый, даже если кажется, что рядом с этим человеком мир играет другими красками. Даже если это Сайхара Шуичи — мальчик защитивший его от всех невзгод. Так себя убеждал Кокичи, и, возможно, ничего бы не произошло, если бы Ома не пошел против себя. Если бы не купился на этот театр, созданный специально для его глаз.       Появление Шуичи в жизни мальчика было слишком неожиданным и выбивающим из колеи. С его появлением зона комфорта разрушалась, ломалась в дребезги, и это было до безумия страшно. Ома боялся Сайхару, и подобным страхом он всегда провоцировал других на негатив и был готов к этому, но его новый одноклассник не действовал по знакомому сценарию. Сначала спас, потом помог уладить все с учителями, стал подсаживаться на обедах и даже делиться своим, ведь у Кокичи всегда было практически ничего, и то лишь символично. Сайхара стал делать слишком много нового, вливая в жизнь столь ничтожного и жалкого ребенка огромное количество красок, доселе ему неизвестных, и этот прилив цвета резал глаза, но тянул словно мотылька в ночи на свет.       Ома не мог отрицать, что чувствовал себя спокойнее с Шуичи, даже если подсознательно все время ждал подвоха. Ну, его не били и не издевались с того дня, как произошло чудесное спасение, от чего присутствие парня подле себя создавало хоть какую-то уверенность в своей безопасности. Он все еще страшился окончания этой сказки, ясно дело, но стало как-то легче. И эта сказка затуманила глаза, расслабила да так, что Ома не заметил, как сблизился с этим человеком и стал проводить с ним даже слишком много времени.       Вся ситуация казалась сюрреалистичной. Мало было того, что Сайхара вел себя с ним кардинально иначе, чем другие, так у них еще и, оказалось, слишком много общего. Сам факт увлечения обоих Данганронпой чего только стоил.       Это шоу славилось тем, что его смотрят только психи и извращенцы, общество осуждало увлечение им. Но при этом его популярность была стабильно высокой, от чего появлялся разумный вопрос: так ли это? Кокичи скрывал свою увлеченность шоу, ему хватало осуждения за свое существование, и добавления к этому чего-то еще он банально не желал, но брелок Монокумы у Сайхары на телефоне, который он увидел совершенно случайно, дал ему толчок на то, чтобы впервые поделиться своей увлеченностью. Таким образом их диалоги быстро наполнились обсуждением шоу, и мальчик игнорировал какие-то странные «огоньки» в глазах Шуичи, когда они об этом разговаривали. Он чувствовал опасность, понимал, что что-то не так, но… Так не хотелось в это верить, потому он просто закрывал на это глаза, даже умиляясь в какой-то степени.       К тому же их жизни были чем-то схожи, так казалось Кокичи. Сайхара жил с тетей, потому что его существование было помехой для его родителей. Мало того, что Шуичи изначально был незапланированным и нежеланным, так еще и родился с каким-то отклонением, от чего в возрасте десяти лет его скинули на попечение тете и просто отсылали большие суммы в качестве алиментов. Ома не совсем понимал почему так вышло, для него казалось это странным и незавершенным, но он не решился лезть глубже, хотя отрицать не мог, что история очень мутная, и ему явно многое не договаривают. С тетей его что-то не так, с учетом ее наркозависимости. К тому же, как можно ребенка, да еще и с каким-то отклонением, отослать к такой родственнице? Почему Шуичи вообще не против? Ома мало что понимал, но не лез. Возможно, потому что чувствовал, что детали ему не понравятся. Хотя в такой недоговоренности история Сайхары очень напоминала его. Это как-то… сближало. Кокичи хотелось в это верить. Ему хотелось быть ближе.       Прошло длительное время с их общения, что зародилось так внезапно и так резко, стремительно развивалось. Кокичи начал ощущать сильную симпатию к своему однокласснику, и если раньше он бы сразу купировал это посредством избегания предмета обожания, тут же он слепо шёл вперед, игнорируя свою тревогу. Идиот, так бы он себя назвал, но как же не хочется терять то, что приобрел. Серая, скучная, посредственная жизнь, больше похожая на существование, стала иметь смысл. Избавиться от этого… Он уже не мог себе этого позволить. Кокичи поступал глупо и уходить с этой дорожки не желал. Ему всегда было сложно от чего-то отказаться, даже от того, что приносит ему вред. Но вдруг Сайхара и правда другой? Вдруг нет никакого подвоха? Ему просто хотелось верить, что все иначе. Все их общение строилось на этой самой «вере», о существовании которой Кокичи, поначалу, даже не подозревал.       Как жаль.       Идиот. Безнадежный идиот, вот кто такой Кокичи Ома. Тебе помогли, и ты поверил? Что поменялось в твоей голове, раз решил бездумно кинуться в объятия человеку, который просто тебе помог? Чем ты думал? Вот, что осознал Кокичи, когда увидел стену в комнате Сайхары, почти полностью забитую различными фотографиями, многие из которых очень даже непристойные. Резко появилось осознание, от чего он постоянно ощущал, будто на него кто-то смотрит, почему вечно слышал шорохи под окном. Осознание, что все это время игнорировал все прямые намеки на безумство своего одноклассника. Слепо верил в сказку, не желая думать ни о чем ином.       Черт возьми, он влюбился в психопата-извращенца, не смотря на то, как сильно сомневался в идеальности всего, что происходило. Он просто не может быть как все, и давно это понял. Так какого черта он решил попытать удачу и довериться такому, как Шуичи? Почему из всех, кому он решил поверить, был именно он?!       Кокичи опустошен. Он искренне не знал, что делать дальше. Единственное, что он мог, так это жалобно блеять «зачем», надеясь на конструктивное объяснение, будто что-то могло сделать подобное зрелище чем-то отдаленно напоминающим адекватность. Но вместо этого он мог лишь наблюдать безумного человека. Не это ли то самое «отклонение», из-за которого родители отказались от ребенка? Он всегда был таким? Верно. Был. — Ты…ты безумен…       И к чему же эта констатация факта? Это понимал каждый, Шуичи в том числе, вот почему его это нисколечко не заботило, поэтому, проигнорировав Ому, парень начал закидывать другого вопросами, кардинально меняя тему диалога.        Кокичи любил Шуичи, правда. Но он любил другого Шуичи, того, кто был с ним мил, того, кто заботился о нем. Любил спокойного, весёлого, умного и разумного Шуичи. Но перед ним стоял кто-то другой. Кто-то другой спрашивал о его взаимности. Злой брат-близнец? Конечно же нет.       Ему не давали думать. Вполне ясно, что ситуацией управляет не он, а этот «злой Шуичи», подделка, взявший облик его возлюбленного, и Ома не знал, что делать в этой ситуации, когда тот, кого ты любишь и боишься, кидается на тебя с поцелуями. Единственное, что он успел придумать, это лишь притвориться, что все так и должно быть, просто плывя по течению. Он не отстранялся, позволял руководить, властвовать, и просто наслаждался происходящим, представляя, что это делает его добрый, светлый Шуичи Сайхара, который ни за что бы не сделал эти фотографии, ни за что бы не расклеил их по всей стене напротив своей кровати. Ему даже нравилось, это было похоже словно на сон, и просыпаться вовсе не хотелось. Удовольствие переполняло, хотелось чего-то большего, но стоило понять, что с него сняли толстовку, и вот, он лежит под ним обнаженным, то в миг пришло осознание, что это не тот человек из его грез, что он не хочет быть с ним здесь, что ему страшно. Рефлекторно оттолкнув незнакомца, пропищав жалкое «нет», Кокичи решил, что лучше окунуться в реальность, признать себя проигравшим, впервые прекратить терпеть. — Я не лгу! Я-я не хочу этого! Не трогай меня, Шуичи! Я не хочу быть твоим парнем! Я не хочу быть твоим любовником! Ты безумен!       И тем самым потерпеть сокрушительное поражение. В момент, где нужно было быть кротким, где лучше действительно было притвориться, что «так и должно быть» он решил сменить стратегию, и, видя обезумивший взор каре-желтых глаз, ныне задавался вопросом: " А выйду ли я от сюда живым?». Это все, о чем мальчик успел подумать, прежде чем почувствовал ту самую грубость, которую он ждал от Сайхары еще в начале их знакомства. То, что уже давно не происходило благодаря ему же, то что вернулось благодаря тому же. Страх сковал, Кокичи не мог и шелохнуться, просто принимая все действия, будто он не человек, а тряпичная кукла без воли, желаний и чувств. Модель поведения, к которой он привык. Лишь чужие пальцы на его челюсти смогли вырвать Ому из окоченения, чтобы услышать то, что ставило точку в ситуации. Нет сомнений, он обречен. Шуичи напомнил ему все, что было, чтобы тут же это перечеркнуть и поставить перед фактом. Так больно, так страшно. А руки, вытирающие его слезы, столь контрастирующе нежные.       Все, что происходило дальше, можно назвать американскими горками. Удовольствие граничило с ужасной болью, Ома просто не знал куда себя деть, не видел смысла сопротивляться, хотя понимал, что это явно не конец и даже не середина всего того, что сегодня произойдет. Его разрывало и физически, и психологически. Ни одно из издевательств, происходивших в прошлом, не сравниться с тем отчаянием и болью, которые он ощущал сейчас. И даже в момент оргазма, не смотря на то, что корчился от удовольствия, единственное, что действительно хотелось, это перестать дышать, чтобы больше не чувствовать ничего, словно поставить игру на паузу. Но это невозможно.       Стоило почувствовать, как обмякает тело после освобождения, как его практически сразу же переместили, положив голову на какое-то возвышение. А… колени. Все так ныло, и одновременно ничего неощущало. Не хотелось ни о чем думать, анализировать. Было просто больно. Но осознавать реальность вновь пришлось, когда его, словно за шкирку, схватили за волосы, подтащив к члену того, кого он не узнавал вовсе. Пришлось осознавать, чтобы послушно выполнять приказы, хотя он даже понятия толком не имел, что делал. Просто что-то. — Если ты меня укусишь или сделаешь больно, то ты очень пожалеешь.       О чем была речь, Кокичи понял тут же. Было адски больно. В какой-то момент казалось, что он начнет харкаться кровью, от того болело горло, тело, просто все. Асфиксия лишь ухудшала положение, хотелось просто умереть, действительно просто сдохнуть на какой-то случайной секунде, лишь бы не чувствовать, не видеть, не слышать — ничего. Почему он? За что, просто за что? Он ведь ничего не сделал плохого, он правда ничего не сделал, он просто хотел попытаться жить как все, за что ему все это?!       В какой-то момент Ома переставал понимать где реальность, словно выпадал из сюжета на неопределенный промежуток времени. Когда он очнулся в следующий раз, то ему зажимали рот, заставляя проглотить что-то, и, честно говоря, сил думать, что именно, не было, да и уже не имело значения. Из последних сил взгляд мальчика попытался сфокусироваться на глазах незнакомца, сотворившего с ним это. Он ничего не чувствовал, слезы делали картинку мыльной, и лишь прикосновения губ ко лбу словно вырвало его в реальность. Слишком неожиданная нежность среди лавины жестокости. Глаза раскрылись в удивлении, и лицо незнакомца стало таким близким к его. Что-то знакомое в этих чертах не давало покоя. — А ты думал, я лгал о своих чувствах? Я же говорил, моя любовь выходит за грани общепринятой нормы. Именно поэтому все прямо сейчас закончится. Для тебя. И ты больше не будешь страдать с таким уродцем как я, а? А у меня будет все, о чем я мечтал. Объятия, поцелуи, свидания, кровать на двоих… Жаль, конечно, что ты не будешь отвечать взаимностью. Никогда.       Шуичи. Шуичи Сайхара, вот кто этот незнакомец. Человек, мальчик, которого он любил, к которому он привязался… Которого он предал. Все так ясно и туманно одновременно, но боль в груди, снова взявшая вверх над физической, вызвало новый поток неконтролируемых слез. Как больно, очень, очень больно.        Он снова видел потолок, и снова его взор перекрыло лицо Сайхары. Кокичи уже не осознавал ничего, кроме удушающей боли и любимого лица перед собой. Он сократил дистанцию между ними, губы вновь соединились в поцелуе. Ома почувствовал что-то на своей шее и наполняющее ощущение внизу, но уже ничего не чувствовал так ясно, как раньше. Он чувствовал, как его целовали, чувствовал, агонию в груди, ему было так больно, что он не мог дышать. И даже не осознавал, что виной всему далеко не только психологическая раздробленность, но и чужие руки, сжимающие его шею все сильнее и сильнее. И так взор все мутнел, пока не исчез полностью. Последнее, что осознал Кокичи, это резкую боль в горле и легких, будто их вырывают из груди, словно корябают их стенки в кровь, и ощущение тепла на губах.

***

Срочные новости.

      В многоэтажном доме n на пересечении улиц n и n в одной из квартир было найдено три трупа. Жильцы долгое время жаловались на неприятный запах из квартиры, даже пытались решить ситуацию с владелицей квартиры *** Сайхарой. Но ни ее, ни ее племянника Шуичи Сайхару так и не смогли вывести на разговор, а после проблемные соседи и вовсе исчезли из виду. Когда на жалобы жильцов все же отреагировали, было уже поздно. Два трупа принадлежат женщине и ее племяннику, а личность третьего пока не известна. Ясно лишь то, что это мужчина, ровесник погибшего Шуичи Сайхары.       Все трое погибли в разное время. Последняя версия на сегодняшний момент заключает, что Шуичи Сайхара изнасиловал и удушил своего ровесника, после чего сохранял его разлагающееся тело в квартире. У трупа так же отсутствует сердце, местоположение которого до сих пор не известно. Вернувшись домой в наркотическом опьянении, *** Сайхара встретила своего племянника, после чего понесла от него десять ударов ножом. Какой из ударов был смертельным еще предстоит узнать. Сам же Шуичи Сайхара умер, предположительно, от длительного действия трупного яда на организм. Вполне вероятно, что акты насилия над телом своего ровесника он продолжал и после его смерти.