Восход Луны

Им предложили чай. Занесенные Айзеном традиции пустили корни – но форма в Лас Ночес сменилась: нумерос носили какие-то серые покрывала, подобия одежд древнего мира живых (Нелл показывала ему книжки по истории людей). Тиа была в наглухо застегнутом черном платье с высоким воротом. Но маску он более не закрывал. Он сам и Ннойтора до сих пор таскали драную форму Эспады, ее нижнюю часть, из каких-то остатков приличий, что Айзен так старался привить. Гриммджо она всегда казалась лишней. Животным не нужна одежда. Она нужна людям. Шинигами – те же люди в посмертии. Но где та грань, что отделила, проложив непреодолимую пропасть, рассудок от звериного обезьяньего тела? Рассудок им дала эволюция, битвы, отбор. Что же тогда дал им Айзен?.. Гриммджо подавил острое желание раздавить чашку в кулаке. – Когда все так поменялось, Тиа, а? Вид Халлибел зале на троне Айзена будил двойственные чувства. Гриммджо не раз примерял на себя этот трон. Но в глубине разума понимал, что вот эта возня со слабыми недоумками ему поперек горла. Некогда разгромленный боями Лас Ночес сейчас доказывал, что Халлибел выбрала как раз второй путь. Слуги сновали туда-сюда, латая оставшиеся от битв дыры и пробоины. Приглядевшись, Гриммджо понял, что все они на одно лицо – и мужчины, и женщины. – Что это? – Мирная колония рабочих адъюкасов, – ответила Халлибел. – Фрасьоны Заэля – единственные из оставшихся слуг –обучены иному. Я отправила их на лечение. – Строй, Ормига! Хрупкая особь расправила плечи – и играючи взвалила на себя огромный кусок колонны. К ней подошли ещё несколько таких же, и куски склеились воедино, подпирая потолок и заделав одну из дыр дыру купола. – Королева муравейника, – хмыкнул Гриммджо. – И это – роль для хищника? Вдоль коридоров были кушетки с ранеными (похоже, нашлись смельчаки добраться до лаборатории – это все могло быть только там). Дворец-лазарет. И аристократка, милостиво предложившая простолюдинам свои покои. – После боя часть васто лордов сдалась, – голос Тиа был таким же бесстрастным, – не вижу причин добивать их. Порядок – единственный свет тех, чей разум слаб, любая смута ввергает их во тьму, не оставив выбора. – Что же мы, твои бывшие соратники? – Сдерживаться становилось все сложнее. Ее приглашение – не зов, а вызов.– Ты сама отдала слугу врагам, понадеявшись на их милость – и теперь с нас требуешь ответа? – Времени прошло слишком много. Никто не вышел на связь. Эмилоу не один из военных трофеев их ученого капитана, но даже тогда я закрыла глаза, хотя не должна была. И я не думала, что вы оставите там и Иноуэ Орихиме. – Надо же, – оскалился Гриммджо. – Так рыжая все это время была заложником? – Она была гарантом. – В чем же разница? – Злость закипала, обещая скорый взрыв. Наивность на месте, которое она заняла, непростительна. – И мир не рухнул с ее уходом, как ты боялась, но ты же не могла не знать, что однажды они выскользнут у нас из рук. Ведь и сейчас, да? ты рассчитывала на помощь рыжего, на его заступничество за рогатую. По сути, на милость врага. Золотые ресницы дрогнули. – Он и твой враг, Гриммджо. Но ты был озабочен его судьбой настолько, что помогал обществу душ, нашим убийцам, делать работу шинигами. В иное время это бы считали изменой. – Это какое?! До того, как Айзен, Владыка, вспорол тебе брюхо и бросил Лас Ночес, или всё-таки после?!! Держать гнев в кулаке более не удалось. Гриммджо оказался на подножии ее трона, нависнув, и вздернул ее за подбородок. – Забыла, что он сделал с тобой? С нами всеми?!! Забыла?!! Поток силы. Теперь он внизу, а она сверху. Золото, бирюза, чёрное. Фигура слилась в мутное пятно от удара силой. Хотела бы – не дала бы и шагу к себе подойти. Смотрела, что он сделает. И сейчас ждёт. И Гриммджо продолжил. – Стать сильнее, стать Примо, победив пустого Куросаки, убить Айзена Соуске, стать правителем Уэко Мундо – вот чего я хочу. И я предлагал тебе даже, – он попытался заглушить обиду в голосе, – разделить трон со мной. Неважно, Второй или Трет... – Это просто слова. – Неужели? – зарычал Гриммджо, вздернув голову. Перед глазами тут же все поплыло. – Считаешь себя не хуже Баррагана и Старрка, управляя стайкой насекомых? – Баррагана победила его же собственная сила, и таков удел всех, кто считает ненужным границы. – Гриммджо смотрел на эту черно-золотую статую, безупречную и холодную, чувствуя, как от нее бурлит в венах стылая кровь. – Король не может быть Смертью. Король не может быть Разрушением. Король – ничто без того, кем он правит. – Король Уэко Мундо должен быть самым сильным. Все остальное – сентиментальная чушь. – Я согласен с Пантерой, – Джируга, весь разговор похожий на засохшее насекомое, наконец подал голос. – Мы все теряли фракцию, и я понимаю, что ты к своим курам привязана особенно. Но почему, черт возьми, ты считаешь, что мы будем выполнять твои указания так же, как Айзена, будь ты хоть тысячу раз васто лорд?.. Халлибел молчала. – В случае твоей гибели твое место займет Нелл. И я, – самодовольный тон Пятого рассмешил Гриммджо, хотя тот не был совсем уж неправ. – Предложи мне что-то круче трона Уэко Мундо, на который я могу рассчитывать, если ты ввяжешься в бой шинигами за свою шестерку и сдохнешь. Бирюзовые глаза полоснули над высоким воротом. – Гибели? ...Яростный рев невидимых волн. Утробный гул. Чрево смерти, состоящее из миллиарда капель воды. Все и ничто. ...Гриммджо увидел его. Она вырастила мощь после битвы с Нелл – теперь, что показать его, ей не требовался релиз. Тибурон. Второй этап. Одним лишь давлением. Как в свое время Айзен. Океан дал жизнь. Но его пасынки, оказавшись один на один со своей колыбелью, воют от ужаса смерти. Срез толщи воды, громада, первобытный массив. Оскаленная в родной стихии пасть мегалодона. ...Джируга пришел в себя на коленях. Мелкий дрязг побрякушек стучал, его зубы стучали, ногти вонзились в ладони. Шрам на животе закровил – но сам Гриммджо удержался на ногах. Кошки не любят воду. Зная это, он понемногу нырял. Он знает ее силу – их слияние не раз его топило. Каждый раз страшно, но все же – намного привычней. Они все чудовища. Это – просто покрупнее. – Я не хотела, чтобы так получалось, – золотистые ресницы дрогнули. – Но вещи идут своим ходом, и не следовать порядку, существовавшему до нас, неразумно. Неллиэл Ту Одершванк проиграла, – металлический звон цацок: Джируга стиснул руку в кулаке, – и теперь есть лишь одна Трэс Эспада. И новая Секондо Эспада. От нее всегда исходила холодная мощь, но сейчас к ней добавилась злая решимость хищника, защищавшего логово. Акула наконец показала зубы. – Прошлый носитель этого номера был королем Уэко Мундо. А значит, теперь это – мое бремя. Да, ложного дневного света над ними – иллюзия раскрошилась – нет совсем. Ему на смену пришел блеск настоящей тьмы. – У вас два пути. Служить мне, как прежде Айзену, или быть изгоями, скитающимися между миров. Вне Лас Ночес я не смогу обеспечить вам безопасность. Вне Эспады вы – просто добыча, любой молодой васто лорд сильнее вас, адъюкасов со сломанной маской, и любой капитан шинигами. Вы возвращаетесь с Апачи, или остаётесь на грунте, теряя силы. Халлибел перевела взгляд на Гриммджо. Тяжёлый, долгий. Будь в нем хоть капля просьбы. Капля памяти о том, как она признавала его. Нет. Давление. Огромное давление толщи воды. И он лучше утонет, барахтаясь, ломаемый потоком. Но не послушно заляжет на дно. Остаток формы Эспады полетел на пол. Плечи Халлибел дрогнули. Ей неловко. О да. – Нахуй это все. Мы не подражатели шинигами и уж тем более людей. Мы пустые, их высшая форма. Она знает каждый дюйм его тела, но сейчас моргнула, хоть и быстро взяла себя в руки. В тронном зале нельзя то, что в койке. Вот он, ее изъян. Человечьи привычки. Ох уж эти Трэс. Джируга, таращившийся на него, разразился гоготом и с воплем «А правда, блять» отправил ошмётки ткани на бедрах следом. – Пока не пришли твои дуры и не начали визжать, что мы охуели и дерзим мысленно пустить тебя по кругу, – Гриммджо уже развернулся спиной; было свободно, будто в релизе. А всего-то лишь, – мы пойдем. Ваше величество. – Я услышала тебя, Сеста Эспада. Ннойтора. Ранее ты присягал мне. Последнее слово. Гриммджо остановился, не оборачиваясь, просто ждал. Ннойтора ничего не сказал. Единственный звук, донесшийся до его уха – льющася где-то у подножия трона струя. _ Не думай, что я с тобой заодно, – сказал ему Ннойтора, когда замок стал пропадать из виду. – Просто в Уэко Мундо стало слишком... Спокойно. Гриммджо и сам это знал. Именно поэтому ушел тогда, раньше, к Куросаки. Рыжий стал для него тем, чем он в свое время для Ильфорте. И Гриммджо шел за ним до конца – пока тот не сказал, что их пути разошлись. Куросаки и реванш стали его главной, единственной целью – но у сопляка мальчишки, вчера родившегося, внезапно оказалось много других. Ничтожных по меркам вечности. Они ощущают время по-разному. Что для Ичиго Куросаки – возможно, целая эпоха, для арранкара Гриммджо Джагерджак миг. Он может провести этот миг в Уэко Мундо с Халлибел, или таскаясь с Джиругой по всяким расщелинам миров: Шляпа, судя по тому, что он говорил, как никто другой знал, в какую сторону стоит смотреть – и Гриммджо был готов идти по следу. – И куда? – Я уже сказал. Куросаки хочет посидеть за партой, нянчить сестер и ебать рыжую – его можно понять. Пущай чутка отдохнет. Но Айзен должен ответить за то, что он сделал. *** Месяцы спустя. «Ннойтора-сама». – Хули надо, – на автомате, приоткрыв глаз. Вчерашний рейд был одним из самых выматывающих. Ловля мелких пустых и драки с вайзардами Шляпы были вполне сносной жизнью. Тот виртуозно умудрился разложить яйца по разным корзинам. Периодически держа руку на пульсе Улькиорры, чтоб тот не перекосил мозги рыжей (хер его знает, может, Халлибел и права и весь их мир пока живёт ее заклятием), наверняка он и за Нелл следил. И за каждым из них. Ннойтора думал, ждал, что Нелл сама выйдет на связь. Он чуял ее следы в их визиты, хоть и скрытые гигаем, но – нет. Кажется, жить человеком ей нравилось. Жить. Без него. В Каракуре Шляпа им появляться запретил – но часто передавал наводку через своих в других городах. Это не приближало к Айзену, но то был заёб Джагерджака. Самого Ннойтору вполне устраивал земной беспредел. «Я Рока Парамия. Фрасьон Октава Эспада. Возможно, вы помните меня». Так. У Заэля вроде было какое-то говно, что умеет пиздить чужие релизы лазом в башку. Типа недомеч его. Вот же урод. И после смерти гадит. – Ты отправишься к нему, если снова полезешь мне в голову. Я найду тебя и залезу в твой мозг буквально, и набью его чем-нибудь, пока ты будешь живая орать. «Простите меня, Ннойтора-сама. Это ради... Неллиэл-сама. Она боится, что мы можем не вернуться. Она передает...». А, точно. Нелл хотела себе какую-то подрпытную Восьмого во фракцию, даже Айзену ходатайствовала. Вроде как раз перед тем, как... – Мне похую на ее передачи. Отбой. Первое время он думал, что и это ему снится. Она и так не шла из башки, так ещё и живые тела. Во сне он видел ее – всякую: наносящую смертельный удар, мелкую и плачущую, мертвую, голую под ним, стискивающую его плечи. Но – не ту, кем она сейчас была. Что делают люди? Их жизнь очень отличается от жизни пустых. Но Нелл всегда любила то, что принес Айзен из общества душ, а шинигами с живыми очень похожи. Какую-то бессмысленную хуйню, чтобы иметь возможность есть, пить и иметь кров над головой, носить их одежды? Совсем не дерется, она не любила это и ранее. Зато ее драгоценных книжек на грунте хоть отбавляй. И очередных ничтожеств, чтоб взять их под крылышко. Ннойтора понимал, что из Уэко Мундо она ушла не из-за проигрыша Халлибел. А из-за того, что не осталось того, что бы было ей дорого. А здесь, мать его, Куросаки, рыжая. Здесь ей весело. Желание дружит с жизнью куда больше, чем со смертью. Его же аспект питался здесь так же хорошо, как и в мире пустых. Просыпаясь и видя вместо зелени прядок в своих скрученных пальцах мираж, он был готов выть – но хули поделать. Он наступил себе на горло, пошел к Халлибел на поклон ради того, чтоб они оба вернулись в Эспаду. И толку. Она не то что не оценила – сочла предательством. Королевы, шлюхи, монашки, солдатки, пустые и живые – бабы тупые и слабые, и ну их больше к хуям. Но зов паучихи повторялся снова и снова, и это заставляло задуматься. – Нелл в Каракуре. Притворяется человеком. – На пол ночлежки города, где они ловили очередного вторженца, полетел смачный харчок.– Сука. – Ну а где ей брать силы, – Гриммджо разглядывал в мутное зеркало тошный след вчерашней битвы. Присоски всегда были его нелюбимейшим оружием у противника из всех возможных. Сейчас в лопатке, куда успела прикрепиться дрянь перед смертью, копошились ее мелкие бурые личинки. Вот для такой мрази их и зовут. Не шинигами же ручки пачкать. Тварь и убить толком никого не может, никакую душу сожрать. Люди просто живут с этим червями на душе, болея стремными болячками, изредка творя хуйню, бухая или просто в апатии. Бездомные, шлюхи – любимая добыча таких пустых. Могут хоть до ста жить, просто вот так вот, тошно. Но Шляпа считает, что это тоже неправильно. И кто-то должен спасать заблудшие души при жизни. – Фу, блять. – Прижги серо. – На ранку тебе подуть, долбоеб? Я хреново контролирую это здесь. В живом деле дыра как бы совсем другие последствия. – Однако у тебя есть серо, даже в теле живого. – Ннойтора промолчал, что питает аспект, да Гриммджо и сам знал. – Лучше дырка, чем это. Ну и мрази. Давай, поживей, пока не ушло глубже. Остатки сил пустых у них были. В разы меньше, чем в Эспаде – но хватало на мелочи. Ннойтора сделал вдох. В следующую секунду Гриммджо стиснул зубы. Мелкий луч серо жег мышцы, запахло палёной вонью: нарыв от нагрева лопнул с брызгами, паразиты запищали, вмиг жарясь, и рана прижглась. В Уэко Мундо эта дрянь сломала бы свои жалкие челюсти об его иерро. Здесь – пробила. Рука онемеет на несколько дней. – Так, говоришь, Нелл на грунте? – процедил Гриммджо сквозь зубы, просто чтобы отвлечься от боли. Джируга хмуро кивнул. – Есть здесь лучше, чем нам. – Нелл солдат, но не боец, в глубине души Гриммджо всегда знал, что чем-то этаким кончится. Счастье для Одершванк – страдать хуйней. Где это делать лучше, как не на грунте. – Подпитает аспект жратвой или еблей... блять, лицо попроще сделай, не позорься, люди – пища. Вернёт силы, наиграется и сама придет. – Если так хотела стать тряпкой в мире живых, – Джируга был аж зелёным, и Гриммджо очень надеялся, что это отвращение к его ране, а не ебанутая ревность, можно было не париться номером. А ведь в мире живых – в теле живого, даже если оно поддельное — может быть не так плохо. Слияние не становится насилием по определению, бешено пульсирующую мысль можно отключить алкоголем, или растворить в том, что оно называют работой. Живые живут. Пустые, хоть сколько ни борись, ни эволюционируй — существуют. Но у этого есть и обратная сторона. Голод. Самый разный. После Халлибел у Гриммджо не было никого, а это было давно; еда им попадалась премерзкая, торговался Шляпа бартером из разных миров не в их пользу явно, и возразить было нечего; иногда приходилось жрать то, что они убивали. Возможно, и вправду, будь тут Нелл, она бы дала им сил. Во всех смыслах. Или хотя бы было не так уныло. «Ннойтора-сама». – Да сука. – Про сон, и так сложный в херовом гигае, можно было забыть. – Лезь к Пантере, раз так надо. «Это сложнее. Вас я чувствую через Неллиэл-сама и в живом теле». Даже думать не хотелось, как. Грантц, экспериментатор хуев. – Звучит так, как будто я вас, блядь, обоих, – чё те надо? «Мы идём за моим хозяином. Мы можем не вернуться. Она хотела, чтоб вы знали». – Ну значит, туда и дорога. Шлите привет мудаку в Аду. «Я не могла бы почувствовать его в Аду. Я искала, долго. И недавно я услышала след. Совсем слабый... Но он все более крепнет. Как семя». Вот же назойливая гадина. И зачем ему эти все... Стоп. Ннойтора вскочил на кровати. Мысли заносились со скоростью света. Кусок мозаики встал на место с противным хрустом, как вправленный позвонок. – Пантера, – сказал он спросонья моргавшему Гриммджо, – пиздец. – А? – Я понял, зачем им рогатая.