О боже мой

— Па-а! — почти панически взвыл Макс откуда-то из своей комнаты. Я вздохнул, уменьшил огонь под омлетом, чтобы не сгорел, и пошел быть крутым отцом, альфой и спасителем, прихватив из прихожей кроссовок. Думал увидеть пчелу, но вспомнил, что уже не сезон, так что вполне ожидаемо нашел паука. Маленького, но с длинными лапами, притаившегося над шкафом, в самом углу. Пришлось идти ещё и за стулом, через шкаф даже я не дотянулся. Я бы лучше паучка этого на бумажку и в окно, но пришлось зверски расквасить, постаравшись все же не размазать. И это хорошо, что лето уже кончилось, больше их, скорее всего, не будет, а то всего членистоногого Максим боится даже больше, чем больниц и врачей. Зато Денис аж светился. И это с утра-то пораньше. — Свидание? — с усмешкой уточнил я, потрепав его по макушке. — Угу, — попытавшись все же спрятать довольную лыбу в кружке, щенок обжёгся ещё слишком горячим чаем и зашипел, едва не отплевываясь. Сжав зубы, чтобы не заржать, я торопливо отвернулся к плите. О боже мой, что за ветреный подросток. С другой стороны, да ну нахер серьезные отношения заводить в таком возрасте, когда есть время, силы и папины деньги на гулянки. Лишь бы заразу не подцепил никакую, но, вроде, серьезный разговор о необходимости предохранения у нас уже был и повторения не требует. — Я тоже после школы гулять пойду, — предупредил уже успокоившийся Максим, плюхаясь на стул. — И я, — совершенно неожиданно поддакнул мелкий. Мы все к нему изумлённо повернулись, — учительница сказала, что мы пойдем гулять всем классом. Ну и на том спасибо, что у него хотя бы не свидание. Не знаю, куда они там пойдут, надо проверить, есть ли у младшего деньги. Да, точно, учительница предупреждала же, а я и забыл, замотался. Старшие-то, даже если протрынькали уже свои карманные на месяц, сами виноваты. Хотя, уж добавить, когда надо повести даму на свидание, я никогда не отказывался. В принципе, выдавать им определенную сумму и забивать хер на дальнейшие просьбы оказалось действенно. Во-первых, научились распоряжаться, сами себе покупают шмотки, Денис оставляет кучу бабла в канцелярских и книжных. Во-вторых, не такие уж они и ущемленные, отстегиваю каждый месяц едва ли не столько, сколько сам обычно на себя трачу, но зато, если уж на что-то и "копят", то потом гордятся. Кстати, о свиданиях. Если сегодня почти на весь день я становлюсь бездетным, будет ли у меня свидание? У Дали две пары, в районе обеда приедет. Что-то надо решать. Да, она часто приезжает, просто потому, что ей дома одной тяжело, а тут дети, да и я не попрекаю присутствием в моем доме предательницы. Я даже... Скучаю, наверное. Может, больше привычка, но уже вернулись мысли об обнимашках и поцелуях, она же приятная девочка. После странного полнолуния, когда волк отказался к ней выходить, ей вообще не по себе со мной. И на ночь уезжает домой, причем часто довольно поздно, я переживаю. Ладно, посмотрим по ситуации, не стоит ничего загадывать. Я выпроводил всех в школу, успел сообразить Артёму бутеры с собой, потому что есть-то ему надо много, и не факт, что они зайдут куда-нибудь перекусить. Плюхнулся на диван и с чистой совестью полез листать ленту. И обнаружил, что у Дальки через неделю день рождения. Да уж, подарочек она получила от меня в этом году... Но и виновата в этом сама. Хотя и наказана уже сполна. Так что я написал одному из ее друзей, с которыми как-то ездили кататься, спросил, что они планируют, хотел присоединиться. Он ответил, что сама именинница ничего делать не собирается и вообще не настроена праздновать. Да, конечно, давайте оставим ее вариться в горе и жалости, в основном, к себе. Примерно так я ему и высказал свое недовольство их покладистостью. Нехрен давать ей закапываться в это дерьмо, иначе она так и не оставит это позади. Ещё один жизненный урок от старого альфы — надо учиться отпускать, иначе обиды и печали сожрут изнутри. Кстати, о пожирании изнутри. Я пихнул дрыхнущего волка и ещё раз спросил, что за хуйню он устроил на полнолуние. И я его звал, выпинывал из себя, как мог, и дети просили, и даже Даля пообещала уши начесать, если вылезет. "Нет" и все, упёрся, растопырился всеми лапами внутри и отказался вылезать. И отвечать снова отказывался, прятался и отворачивался, как обиженная болонка. Да, болонка! Нормальные, взрослые и серьезные волки так себя не ведут! На меня рявкнули и опять забили хер. Нет, ну это ни в какие ворота! Мы же часть целого, мы не можем жить в одном теле вот так вот, спина к спине, ну! Я даже согласился бы сырого мяса пожевать. Говядинки, вырезки, а? Или оленины? Оленину он тоже не захотел. И говядину, и косточку сахарную тоже. Обижался и даже не намекал, на что, просто игнорил меня, жопа пушистая! Сейчас мне только внутренних конфликтов не хватало! — А может, в лес хочешь? М? — я зазывно вспомнил вкусный ветер в лицо, мягкую хвою под лапами, но он только хвостом дёрнул. — Да ты издеваешься? Слушай, я тебя ещё уговаривать должен? Не выебывайся, зараза! Тихонько щёлкнул замок входной двери. Я немедленно прекратил в голос материться и принюхался, но это оказалась эмиссар. Странно, но, в принципе, десять, видимо, одна пара только была. — Ты с кем тут ругаешься? — изумилась девушка, заглядывая в гостиную. Она уже научилась чуять каким-то шестым в пятой степени чувством, кто из щенков есть дома, а кого нет, хотя многие эмиссары за целую жизнь в стае не могут это освоить. Видимо, судьба, судьба. А может, она из прямых потомков самого первого эмиссара, говорят, они лучше в стаю входят. Да и вообще, знает, что я ни за что не буду так разговаривать с кем-то из своих детей. — С одним белым и пушистым понторезом, — буркнул я, потирая грудь и плюхаясь обратно на диван, а то аж вскочил от возмущения, — голодная? — Да нет, — вздохнув, она села рядом. Я не раз уже успел увидеть ее в юбке, она их довольно часто носит, если не верхом. Но сегодня на ней были не черные плотные колготки, как я успел подумать. Далия сегодня надела чулки, как у японской школьницы, спрятав края под подолом, что выяснилось только в сидячем виде. Значит, свидание. Определенно, у нас с ней сегодня свидание, со всеми вытекающими горизонтальными последствиями. Прямо сейчас. Может, и пушистая жопа перестанет носом вертеть. Если только... Если только все наши поцелуи и, без преувеличения, прекрасный секс не были частью плана ее папаньки. — Ты чего? — нервно поинтересовалась Даля, натягивая юбку на колени. — Что за маньячные взгляды? — У тебя ноги просто огонь, — честно поделился я, придвигаясь поближе, — и я люблю чулки. — Слушай, я не уверена, что... — девушка то ли нервно, то ли взволнованно вздохнула, облизнула губы, когда я положил ладонь ей на бедро, немного задирая юбку и целуя в плечо через плотную кофточку. — Я не знаю, мне как-то... Ну, неловко, что ли. Наверное, я ее даже понимаю. Мне тоже слегка неловко, но или мы с ней это сейчас преодолеем, или уже забудем о возможности отношений навсегда, эмоциональные качели меня заебали. — Если это все не было частью твоей подковерной игры, — поглаживая внутреннюю сторону ее теплого упругого бедра, я прикрыл глаза и мягко прикусил украшенную аж четырьмя серёжками мочку, — то забей. — Не было, — едва слышно шепнула Даля, вцепляясь мне в футболку, — я бы не смогла. Целовать ее после такого долгого перерыва было приятнее вдвойне. Чтобы не пропитывать всякими непотребными запахами диван, на котором валяются дети, я подхватил ее и унес в свою спальню, как раз поближе к резинкам, ногой захлопнул за нами дверь. Предложил волку, как он любит, ласково покусать ее за шею и плечи, но в ответ получил опять игнор. Торопливо вытряхнув ее из облегающего тонкого свитера, я задрал свободную юбку, оглаживая круглые коленки и красивые стройные бедра, жадно расцеловал небольшую, но превосходно ложащуюся в ладони грудь. — Я соскучился, — получилось тихо и хрипло, но она улыбнулась и потянулась поцеловать меня. Далия в постели теплая, податливая и мягкая, что точно нельзя предположить по ее стилю поведения вне спальни. Не фырчит, не дерётся, даже не царапается почти — только с отдачей принимает ласку. Ощущение, что меня за ляжку лапает чья-то здоровая и чересчур сильная рука, немного отвлекало, но, в целом, не мешало. Едва отдышавшись, Даля вдруг заплакала. Стыдливо закрыла лицо, отвернулась. Ну, наверное, на психику давит трахаться с убийцей своего отца, так ещё и через неделю после его смерти, м-да. — Ты только во время секса плакать не начинай, ладно? — пробормотал я, целуя ее обнаженное плечо. Она слегка истерично хмыкнула, торопливо утерла глаза. Если заревет прямо в процессе — импотентом останусь, такого рода насилие я на дух не переношу. Все же повернув ее к себе, я мягко поцеловал дрожащие губы. Вибрирующе вздохнув, эмиссар прижалась к моей груди и замерла, закрыв глаза. — Расскажешь мне о ней? — вдруг попросила она, коснувшись кончиками пальцев кольца на цепочке. Да, я ведь никогда не упоминал свою обожаемую жену, да и, в целом, свою прошлую жизнь. А она и не спрашивала. — Ах, Людмила, — приподняв кольцо, я нежно поцеловал уже порядком исцарапанный золотой ободок, — отец женил меня на ней, едва мне исполнилось тридцать, потому что я был той ещё оторвой. Людмиле было тридцать пять, она была просто человеком, вдовой. И, знаешь, я не питал иллюзий по поводу смерти ее первого мужа, — усмехнувшись, я прикрыл глаза. Каким же я был тогда счастливым... И как мне повезло, что именно с ней были мои первые серьезные отношения, — она была... Замечательным человеком, великолепной любовницей и удивительной женщиной. Очень умной, умеренно эгоистичной и, знаешь... Ну, не такой, как все женщины в то время. Никому не позволяла себе указывать, требовала уважения, самодостаточной очень была. Мы были в браке десять лет, за это время она стала мне лучшим другом, многому меня научила в жизни и в постели. — Она умерла? — тихо спросила Даля, поглаживая меня по плечу. — Да, — вздохнув, я прижал девушку к себе поближе, — думаю, это был рак. Знаешь, она выгнала меня. Хотела разругаться со мной, а то и развестись, чтобы я не смотрел на ее страдания и слабость, но я догадался, так что мы нормально распрощались. Последний месяц своей жизни она была совсем одна, а я... Я хотел вернуться, быть с ней, хотел даже обратить, но... Прикрыв глаза, я попытался представить, решился бы нарушить ее отказ сейчас, а не когда был сорокалетним парнем, в чем-то нерешительным. Нет, наверное, нет. — Она бы не простила? — подсказала эмиссар. Да, хорошо, что она понимает. Я тогда думал, что влюбился, но отпустил достаточно легко, значит, просто обожал ее и ценил, как никакую больше женщину в своей жизни. — Ни за что бы не простила, — со вздохом согласился я, — Людмила никому не позволяла распоряжаться ее жизнью, если она решила умереть, она бы умерла, и я ничего бы не смог сделать. Чтобы отвлечься, поехал на Кавказ, как раз были эти бесконечные войны... Ну и лет двадцать спустя обнаружил, что все ещё воюю, уже не за царя, а за деньги, — прищурившись на солнце в окне, я хмыкнул, — знаешь, убивать мне никогда не нравилось особо. Я обожал чувство свободы, адреналин, выживать и потом праздновать это выживание. Видимо, поэтому и не считал, сколько убил, как многие наемники делали. Мне было все равно. И спустя пятьдесят лет после начала наемничества я потерял счёт уже даже проведенным кампаниям, куда уж было считать убитых. После ста лет в солдатах удачи не мог вспомнить, сколько пуль из себя выковырял за этот бесконечный век, сколько ножей поймал, сколько раз чуть не оглох от гранаты, взорвавшейся слишком близко. И как резко все оборвалось, когда появился Денис. Маленькое, исхудавшее, замученное и запуганное создание, требовавшее все мое время, всю мою заботу, всю любовь, которую я мог дать и тогда ещё неуклюже учился проявлять. Но я любил его, с первого дня, с первой минуты души не чаял. И так радостно видеть, каким завидным парнем он вырос, статным, спокойным и уверенным в себе. И во мне. Мои дети мне доверяют, знают, что я из кожи вылезу, но решу любую их проблему. Далия пригрелась и закрыла глаза, тихонько дыша и кончиками пальцев поглаживая меня по плечу. Надо и ее учить доверять. Тоже выходить надо после эмоциональной травмы, помочь зализать свежую рану. Может быть, полюбить ее тоже надо, не знаю. Жениться можно было бы, теперь ведь уже никуда не денется. Но, конечно же, в первую очередь надо проветрить, пока дети не вернулись.