Любовь для принцессы Эльфов

      ***       Тихая музыка в кафе ласкает слух. В зале почти нет свободных мест, не только на темных диванах вдоль окна разместились посетители. Столики в центре заполнены, как и бар, бариста сонно делает напитки, пока официантка весело щебечет ему о чем-то. Уютная атмосфера небольшого кафе усыпляет, хотя я отдохнула положенные восемь часов и даже успела с утра поработать, наконец, проведя замену кардиостимулятора Иззи. За окном падает первый ноябрьский снег, промозглый ветер продолжает окутывать город. Раннее солнце не приносит тепла, а первый снег превращается в рыхлую мокрую кашу под ногами.       Прогулявшись до кафе всего квартал, я замерзла, поэтому заказав горячий шоколад с зефиром мирно наблюдала за снегом, стремительно укрывающим землю. Я уже давно согрелась, а Ния с непониманием жевала завтрак сидя напротив и так же гипнотизируя снег.       — Привет! — Счастливая Найла подлетает к столику стягивая шапку и оставляя брызги тающего снега на столе. — Зачем звала?       — Сядь. — Указываю место рядом с Нией. — Разговор не из приятных.       Обе блондинки уставились на меня глазами размером с блюдца, явно напрягаясь. Я знаю, о чем думает Найла, какие мысли сейчас летают в её голове. С Нией все сложнее. Я не знаю в курсе ли она измен своей жены. Не хочу стать невольным разоблачителем, но и две недели таскаться на комиссии из-за отстранения от работы в операционной нет желания.       — Лейтенант из 51 участка. — Я стараюсь следить за реакцией обеих девушек, ведь я не разговаривала с Найлой об этом, поэтому не знаю её роли в этой истории. — Кто-то ввел ему коагулянты еще до того как он попал в операционную. Мы все трое знаем кто. Ния сжимает челюсть, внезапно опуская взгляд, всего на секунду, но этого достаточно. Найла смотрит на меня широко распахнув глаза с непониманием, видимо она действительно не в курсе, что произошло. Значит, Онтари сознательно подставляет жену.       — Комиссия сделает самый простой и логичный вывод, — смотрю на своего интерна в упор, стараясь вызвать неудобство, — они обвинят в халатности тебя, Ния. Конечно, лицензию никто не отберет, но личное дело испортят, рекомендации утратят свою силу и будет очень тяжело искать работу с таким послужным списком.       — Кларк, но… — Найла вдруг начинает говорить, а я перевожу на неё взгляд, заставляя замолчать.       — Бумажного следа нет, все что было до операционной записано с ваших слов. Мы это проходили. Слово интерна ничто перед словом врача. — Смотрю на подругу, пытаясь напомнить похожий случай почти с теми же участниками. — Ния, если твоя жена не признается, ты можешь поставить крест на своей карьере. Хотя ты упорна и упряма, но тогда тебе до конца жизни придётся доказывать, что ты способна работать безупречно.       — Я все сказала, у нас два дня, потом будет комиссия. Если Марка прооперируют без меня, я убью вас обеих. — Я встаю из-за стола, направляясь к выходу, надеясь, что они, наконец, разберутся в своем бермудском треугольнике, который тянется уже больше трех лет.       ***       Вернувшись в отделение кардиологии, надеваю халат и провожу внеочередной обход своих пациентов. Отделение по меркам Нью Йорка небольшое всего шестьдесят коек плюс палаты интенсивной терапии. Мы занимаем весь седьмой этаж больницы. Отделение разделено на три крыла — в основном все отделение это одноместные палаты. Больше отделения Маркуса Кейна только отделение пластической хирургии — оно занимает два этажа больницы (оно приносит огромные деньги — люди хотят быть красивыми), хотя будет ложью сказать, что они занимаются только этим. Огромный ожоговый центр расположен прямо над отделением кардиологии. Убирать омертвевшую (сгоревшую) кожу и наращивать новую — это целая наука.       Закончив обход, иду на пост Джона Мерфи на первый этаж в скорую. За недельное пребывание в больнице я успела заполнить все свои карты, накопленные за долгое время, наконец, навести порядок в документах. Как это не удивительно, у врача столько бумажной работы (большая её часть в электронном виде), что очень часто кажется, что я только пишу. На каждое мое действие делается запись, начиная от скорой, заканчивая выпиской пациента (или временем смерти в карте). Огромную часть записей ведут медсестры и интерны. Именно они следят за пациентами, наблюдая все изменения и фиксируя в картах. Хорошая медсестра на вес золота. Хорошая медсестра это половина работы врача, но с таким графиком и зарплатой их можно назвать альтруистами, живущими на работе бесплатно. Конечно, операционные медсестры это отдельная каста. Они как хирурги держаться особняком, предпочитают работать с определенными хирургами и понимают нас без слов. Они, как и хирурги имеют свою любимую операционную. Моя любимая вторая — не спрашивайте почему, я и сама не знаю, просто в ней я чувствую себя комфортнее, чем в других и Майя кладет для меня розовые шапочки для волос (их всего девять и они все под копирку — одинаковые).       — Джон, дорогой! — Подхожу к парню, видок у которого измученный. Синяки под глазами и немного взъерошенный волос означает, что в свой выходной он еще на работе. — У меня остались здесь неподписанные карты?       — Сейчас принесу, — бросает Джон, скрываясь в своей обители. — Кларк, помоги мне?       Смотрю на парня вопросительно, обычно я прошу о помощи Джона, ему же редко нужна подмога врача.       — Пациент молодой человек, 21 год принимает тяжелые наркотики, скорей всего эндокардит. Пытался украсть деалудит, поймали, когда хотел уйти. Он в палате номер четыре. Эбби наседает, подотчетные препараты для скорой под моей ответственностью. Узнай, как он попал в закрытую комнату?       Обычная палата приемного отделения скорой. Они предназначены для срочных манипуляций. Это мини операционная с необходимым оборудованием и относительно стерильной зоной. Одна койка. Несколько стульев. Одна стена со стеклом, для возможных консультаций, потому что в этой комнате работать одновременно смогут не более четырех человек. Слишком тесно.       — У него жар, рвота — мать пациента чуть не плача стоит рядом с койкой с привязанным кричащим парнем, который пытается сбежать, выкрикивая нецензурную брань и извиваясь, как уж на сковороде. — Он украл деньги на окси. Он снова принимает.       Эбби пытается говорить с парнем, который кроме криков не издает других звуков. Мало знакомый интерн стоит в изголовье кровати, видимо не зная, как себя вести. Не сразу замечаю Александру, сидящую на стуле поодаль и внимательно рассматривающую неподключенное оборудование, похоже, её мутит. А мне кажется это забавным.       — Сядьте, обе. — Рявкаю на мать свою и парня. Бегло осматриваю пациента, у него ломка и сильная, значит он будет реагировать только на боль.       — Эй, эй, тихо. — С силой выворачиваю парню запястье заставляя лечь и сфокусироваться на мне. — Видишь это?       На кисти небольшие ранки, возможно просто содрана кожа, но мне нужно его внимание, чтобы вытащить информацию.       — Симптом Ослера, из-за бактерий в крови, она плавает по всему телу. Типично для эндокардита. Это воспаление сердечного клапана, типично для наркоманов, если свалишь отсюда без курса антибиотиков, загнешься к концу недели. — Смотрю на парня, который в ярости от боли. — Дашь нам шанс протянешь чуть подольше.       — Останусь, если дашь мне три миллиграмма деалудита — хрипит пацан, пытаясь расчесать руки фиксирующими бинтами.       — Два, — с самодовольной улыбкой торгуюсь я, точно зная, что он согласиться и на один, — если ты расскажешь, как попал в закрытую комнату, и будешь вести себя тихо?       Парень начинает говорить, я пока делаю назначение в карте. Конечно, я не дам ему наркотик. Только обезболивающие и общеукрепляющие препараты, чтобы поддержать измученный организм. Карту передаю интерну, чтобы он ввел необходимые препараты после моего ухода.       Внезапные судороги сводят его тело, выгибают в спине, натягивают в струну. В этот момент в организме каждая мышца в напряжении, связки натянуты, готовые порваться от мощного импульса мозга, который в отчаянье пытается вернуть контроль над телом. Остановка сердца следующий этап. Для наркоманов такой исход не редкость, даже молодой организм не выдерживает, если его долго пытать.       — Вон все. Ты — смотрю на парня, который впал в ступор, — Дефибриллятор, реанимационный набор. Ампулу эпинефрина внутрисердечно.       В палате появляется медсестра, слезы матери я слышу уже приглушенно, значит её вывели из палаты. Родственники только мешают, отвлекают, вызывают ненужные эмоции. У меня чаще злость и раздражение. Начинаю массаж сердца, пока медсестра подключает оборудование. Интерн застыл, в шоке глядя на парня еще минуту назад агрессивно орущего на всех.       — Иди сюда, массаж сердца, подсчет. Начинай.       Отпускаю грудную клетку пациента, слыша как интерн начинает массаж, сама беру набор для интубации, чтобы позволить парню дышать, необходимо ввести трубку в горло, расчистить дыхательные пути. Монитор пищит.       — Остановить реанимационные действия, — смотрю на часы, — время смерти пятнадцать двадцать восемь.       Интерн никак не унимается, продолжая реанимацию. Искусственная вентиляция легких подает кислород, а он своими руками продолжает качать кровь, в итоге заводя мотор (сердце) вновь, не прекращая спорить со мной. Монитор выдает синусовый ритм. Мать со слезами проскальзывает в палату к любимому сыну. Интерн доволен и счастлив он спас жизнь. Вот только я в ярости и готова покрошить его в куски.       — Как зовут? — Вытаскиваю парня из палаты, останавливая за стеклом, чтобы он видел своего спасенного. Эбби стоит поодаль, прекрасно понимая, почему я зла. И, похоже, не собирается вмешиваться, что не скажешь по Вудс, которую мутит, но она выглядит довольной.       — Роан…       — Когда тебе говорят, ты делаешь. Ты интерн…       — Но я спас ему жизнь…       — Ты дал его матери надежду, которой у неё нет. Он мертв. Максимальное время реанимационных действий? — Смотрю на парня, который не понимает, что я от него хочу. — Двадцать минут, Роан. А мы реанимировали его почти сорок. Углекислота все это время была ниже двадцати. Его мозг мертв…       После недолгого разбора полётов и назначенных тестов Роан и сам видит, что парень просто овощ лежащий на койке. Мотор работает все функции организма поддерживает система жизнеобеспечения, вот только процессор сгорел и восстановлению не подлежит. Мозг человека сложен и почти не изучен, но если он мертв, то перед вами остаётся пустая оболочка.       Лишив мать наркомана надежды, мы подарили надежду еще пятнадцати людям, ведь она согласилась отдать органы сына на трансплантацию. Это еще одна сложность нашей работы, чувствуешь себя конкордатом, разбирающим по частям еще живое тело от роговицы глаз до кожных покровов если на это дают согласие родственники. Зато теперь у Марка есть сердце. Правда трансплантацию можно будет делать только через тридцать часов, ведь надо вывести наркотик из организма и сделать кучку тестов. Этим займутся Монти и Роан, для которого этот парень останется уроком и наказанием до конца жизни.       ***       Эбби выставила меня домой, пригрозив отстранением, если явлюсь в больницу раньше, чем через тридцать шесть часов. Еще и сказала спасибо за то, что разобралась с Найлой и Нией, значит, Онтари призналась. Хоть какой-то прогресс. Весь разговор Александра не сводила с меня взгляда. И этот взгляд был странный, будто она хочет что-то сказать, но не решается. Но все же нам удалось поругаться в столовой, наверно я слегка перегнула нагрубив ей, похоже, она пыталась просто расспросить меня о работе. Ну как поругаться? Она вновь пролила на меня свою бурду, еще и намекнула, что я убила парня в приемном. Она вообще ведет себя странно после вчерашнего вечера, хотя может на неё так повлиял вид наркомана, умирающего в приемной скорой помощи.       Стою на парковке напротив своей машины. Отец всегда говорил, что машина должна быть танком, чтобы в случае чего сохранить тебе жизнь. Устойчивая, огромная, вместительная, для походов, которые он так любил. Мы часто выбирались с ним в кемпинг, наверное, поэтому я так люблю парки. Там тихо спокойно, там нет городского шума и суеты (если сбежать подальше от центральных аллей). Созрев до авто я выбрала себе Jeep Compass белого цвета. Вообще-то она нужна мне больше для поездок до Рейс и мамы, ведь я по меркам Нью Йорка живу совсем недалеко от работы, но сегодня слишком холодно, чтобы идти пешком. Поэтому я стою, по колено в тающей каше первого снега, облокотившись на свою машину, припаркованную рядом с машиной матери, которую заблокировал черный Мазератти. Ладно хоть владелец авто оставил номер под дворником. Какого хрена! — проносится в моей голове, когда в легкой светлой длинной куртке, крутя ключи от машины, ко мне приближается Вудс. Немного непривычно видеть её в движении, обычно она более скованная. Её каштановые волосы развиваются от ветра, легкие снежинки путаются в волосах. Её кожа на солнце кажется более светлой, не такой загорелой. Сейчас, приближаясь ко мне по парковке, у неё на лице играет легкая улыбка. Ровно до того момента, пока она не замечает меня. Похоже, она так же рада видеть меня, как я её.       — Ты в курсе, что там дальше есть парковочные места? — Огрызаюсь я, сама не знаю почему она вызывает у меня раздражение. Скорей бы они с Эбби закончили со своими делами.       — Мне нравится здесь, тем более твоя машина всегда здесь, как и ты. — Зеленоглазая облокачивается на крыло своей машины, опять прожигая своим взглядом. И этот взгляд снова странный, уж лучше бы смотрела с ненавистью или презрением, эти эмоции мне хотя бы понятны. — Ты можешь хотя бы попытаться быть вежливой?       — Мне не обязательно быть вежливой, чтобы делать свою работу. — Вудс смотрит на меня, будто впервые видит. Высоко вскинув брови и слегка растянув губы, похоже, она возмущена моим отношением. — Представь, что в твоем корыте, — киваю рукой на машину, — что-то стучит. Ты приезжаешь в мастерскую. Холенный мастер облизывает тебя долго рассказывает как и почему, льстит тебе. Забирает машину на пару дней: ты отдаёшь штуку баксов, а по пути домой слышишь тоже стук. Или второй вариант мастер зол, занят и ему пофиг на то, что ты думаешь, как выглядишь и сколько стоит твоя машина, он берет с тебя пять баксов и затягивает болт. Нет стука: все довольны. Я предпочитаю затягивать болты, а не лизать чужие задницы.       — Ты думаешь, Эбби этим занимается? — Александра все так же удивлена, и все так же обжигает меня взглядом, кажется пробираясь под самую кожу.       — Я, думаю, мне нужно свалить с территории больницы пока Эбби не реализовала свои угрозы.       — Согласна, она может. — Вудс опускает взгляд, рассматривая ключи в руках. — Как насчет ужина?       — Я неделю жила в больнице, пожалуй, откажусь. — Ужин??? Это она так меня на свидание пригласила, или что это вообще? Шатенка выглядит потерянной, нервно теребя ключи.       — Я подумала, тебе будет полезно съесть что-то кроме той бурды, что подают в вашей столовой. — Она садится за руль своего авто, заводя машину.       — В теории — это твоя больница, так что ты кормишь меня этой бурдой. — Я так и стою, облокотившись на капот своей машины, глядя на неё сквозь стекло. Она уже отогнала машину. Сядь Кларк в свою и езжай домой, нет я стою и пялюсь на неё, а она похоже ждет, когда я уберу свою машину, чтобы припарковаться. Зачем она предлагает мне ужин? Что это значит? Видимо, мой внутренний диалог не укрылся от неё, потому что в следующий момент она открыла пассажирскую дверь, приглашая в её машину.       Сажусь в её машину, возвращая сигнализацию своей. Что я делаю? Александра сосредоточена за рулем, аккуратно лавирует по парковке. Погода оставляет желать лучшего, а мокрый снег на дороге создает излишние аварии. В скорой снова завал, во-общем там почти всегда так. Она меня раздражает, слишком сосредоточена. Смотрю на дорогу, не зная, чем себя занять, о чем подумать. Александра молча ведет машину, а я изредка бросаю на неё взгляды. Так или иначе возвращаюсь к мыслям о шатенке, которая привезла меня домой (ко мне домой!). Садясь в её машину я рассчитывала на что угодно, кроме этого. Наверно, я хотела её узнать получше. Её любимый цвет, парфюм, увлечения, хоть что-то кроме предпочтений в постели. Хотя эти знания тоже под сомнениями, оба раза мы слишком торопились, боясь быть застуканными.       — Ты знаешь где я живу? — Поворачиваюсь к ней лицом, после того, как она остановила машину и отстегнула ремень безопасности. Она не выглядит смущенной, скорей равнодушной, отрешённой.       — У меня есть доступ ко всем данным больницы, в том числе к личным делам сотрудников, — она смотрит мне в глаза, а мое сердце начинает бешено стучать. — Ты отказалась ужинать со мной, но и уехать не захотела, я решила тебя проводить.       — Вы сталкер, мисс Вудс. — Стараясь превратить все в шутку, я перегнула. Неловкое молчание повисает между нами. Она так и смотрит мне в глаза, а я не знаю сбежать сейчас домой или поцеловать её в пухлые губы, которые так манят. Наверное, мы опять слишком долго молчим, глядя друг на друга, воздуха в машине перестает хватать и если одна из нас не выйдет из машины, то это плохо кончиться. — Хочешь зайти? — выпаливаю я стараясь не сорваться и не поцеловать её.       — Это плохая идея, — выдыхает девушка отворачиваясь к окну. Я смотрю, на её вздымающуюся грудную клетку. Ни мне одной сейчас тяжело дышать.       Поднимаюсь на свой этаж в лифте одна. Это к лучшему, недосказанность и напряжение между нами выводит из себя. Чем дольше это происходит, тем сложнее не замечать что меня влечет к ней. Я живу на последнем этаже этого дома на шестом. Выбрала эту квартиру только из-за вида из окна. Прекрасный парк и аллея, никаких машин только их отдаленный гул. Нью Йорк удивительный город вот ты среди высоток, уходящих в небо, а свернув за угол в трущобах не выше десятка этажей. Успев скинуть верхнюю одежду, начала набирать ванну, раздался стук в дверь.       — Ты одна? — Александра уже расстегнула куртку, а я только успела кивнуть прежде чем она впилась в мои губы жёстким голодным поцелуем, громко хлопая дверью за спиной. Из головы вылетели все мысли до единой. Гостиную наполнили вздохи, воздуха вновь не хватает, я чувствую, как она ладонями обхватывает мое лицо, прижимаясь все теснее. Это невыносимо. Её мягкие губы просто сводят с ума. — Ты собралась в ванну?       Только сейчас понимаю, что вода еще льётся, а она уже скинула верхнюю одежду и пиджак. Совсем забыла как говорить, только киваю и ком застревает в горле, когда она делает несколько шагов от меня и начинает медленно расстегивать блузку. Я сижу на спинке дивана, и мои слюни, наверняка пачкают пол, а челюсть лежит где-то рядом. Мы дважды спали, но я не видела её обнаженной и сейчас я просто заворожена ей.              Изумительные по красоте ноги, длинные загорелые, подтянутый пресс — она точно занимается в зале, небольшая упругая грудь, крупные соски возбужденно стоят по стойке смирно. Красивая шея и декольте. Волосы длинные, зеленые глаза потемнели до цвета изумруда от возбуждения. Мое тело покрылось мурашками, а щеки горят, наверно я вся покраснела, потому что Александра ехидно улыбается.       — Подожду тебя в воде, — она разворачивается, уходя в сторону ванной, открывая вид на обнаженную спину и подтянутые ягодицы, заставляя меня кусать губы. До этого момента я думала, что у меня хорошие формы, но она заставила меня почувствовать себя гадким утенком рядом с ней. Я киваю непонятно кому, помедлив несколько секунд. И решительно направляюсь в спальню, надеясь поменять правила игры.       Захожу к этой нахалке, которая уже лежит в ванной с закрытыми глазами, откинувшись. Я подготовилась, прихватив с собой игрушку из спальни. В наглую двигаю её располагаясь за её спиной. Она возмущенно смотрит на меня в пол-оборота, но молчит, пока я включаю душ и настраиваю поток воды, направляя его на клитор девушки, ловя первый стон. Терзаю мочку её уха, одной рукой лаская грудь, сжимая соски, которые становятся еще тверже. Пощипываю, поглаживаю, медленно потирая головкой душа об клитор, слушая нарастающие стоны зеленоглазой, которая откинув голову на мое плечо, закрыла глаза, вцепившись в края ванной. Убираю душ, заменяя его силиконовым членом.       — О, Боже… — протяжно стонет шатенка, когда я ввожу его только на половину и начинаю медленно двигаться внутри, проникая все глубже и глубже, заставляя зеленоглазую стонать громче. Пока не чувствую, как удовольствие разрушительной волной проходит по её телу. Проникая в каждую клеточку, до кончиков пальцев, которые она поджимает от удовольствия.       — Спальню найдешь сама, — удовлетворенно выхожу из ванны, оставляя девушку приходить в себя одну, оставляя ей чистое полотенце. Теперь её ход.       Ещё не прошло пары минут, Вудс, завернутая в полотенце зашла в спальню. Её глаза горят похотливыми огоньками, она походкой грациозной кошки приближается ко мне. Удивленно вскидывает брови, глядя на коробку с игрушками, а потом переводя взгляд на меня. Вообще-то из всего что там есть я пользовалась только одним (ну, для снятия стресса самостоятельно) остальное это подарки Рейс — ради стеба и прикола.       — Знаешь, раз уж мы одни могла бы и не торопиться сбегать от меня, — зеленоглазая толкает меня на кровать, а я двигаюсь к изголовью, чтобы дать нам пространство.       — Ну, что же, я опять не оправдала ваших ожиданий мисс Вудс. — С ехидной ухмылкой сморю на неё. — Хотя чего ждать от кого попало?       Она опускается на колени. Разводит мои колени и начинает гладить внутреннюю сторону бедер. Блять, блять, блять… Нужно держаться, зажмуриваюсь, вдавливаясь сильнее в кровать. Она у моих ног. Между ними. Близко. Слишком. Варварски нарушает границы, откидывая полотенце.       — Александра… — я не могу сдержать приглушенного, хриплого стона, а она гипнотизирует меня своим взглядом.       — Я... я хочу доставить тебе удовольствие, губами — шепчет она уже скинув свое полотенце и глядя в глаза, — такое я не делаю для кого попало.       Внизу живота тянет, закручивает, давит. Я запрокидываю голову. Она целует мой живот, мышцы сразу сокращаются. Меня колотит, когда она слегка дует на мои половые губы. Это болезнь. Боже мой. Сильная, сумасшедшая болезнь. Лечения нет. Спасения нет. Я начинаю стонать, а она еще даже не прикоснулась ко мне. В голове мутнеет. Нет… Не смотреть…       Слюна с трудом проходит через горло. Я опускаю руку, прижимая её голову к промежности, хочу её глубже. Хочу сильнее. Сгореть дотла. Я не выдержу если моей плоти коснуться эти губы. Кожа к коже. От сознания, что она хочет делать у меня темнеет перед глазами. Меня бьет мелкая дрожь нетерпения. Она робко касается плоти пальцами, но этого достаточно, чтобы я закусила губу до крови. В ушах звенит.       Глаза распахиваются, а в горле сохнет. Она своим языком скользит по моим складкам, отрывается, шумно втягивая воздух, возвращается языком к складкам. Я ощущаю, что все пульсирует, а она целует меня в губы потираясь своей обнажённой грудью об мою. Господь всемогущий!       — Черт, — рычу я. Это слишком. Все блять, за пределом. Душит — отпускает. Душит — отпускает. Просто дышать через нос. Инстинктивно толкаюсь к ней бедрами навстречу, бессильно застонав. Просто дышать через нос. О нет, внутри бушует разочарование, я готова умолять её продолжать многообещающие ласки, когда она возвращается вновь к поцелуям в губы.       — Ты вкусная, — я почти не слышу её, меня трясет.       Пальцы шатенки движутся по половым губам, размазывая смазку, дразня. Прикосновения раздирают, отключают способность связно мыслить.       Легкие болезненно сжимаются, внутренности сводит судорогой. Жар достигает точки кипения, предела в разгорячённой крови. Уже не могу скрывать стоны. В грудной клетке яростно колотится сердце, грозясь выбить ребра. Пальцы путаются в растрепанных волосах девушки. Либо я сейчас умру, либо кончу. Глубокий вдох. Жарко до дрожи. Выдох. Влажный язычок скользит по клитору, её движения становится смелее, она впивается сильно, почти грубо, я больше не могу просто лежать, закидываю свои ноги ей на плечи, сильнее вдавливая её в себя. Я чертовски близко. От восторга я забываюсь сильнее и сильнее, что она творит? Она резко втягивает клитор и входит пальцами на всю длину. Боже правый. Это слишком.       — Алекс…. — Я взрываюсь. Разлетаясь на мелкие кусочки. Перед глазами взрываются разноцветные круги, меня трясёт, как при лихорадке.       Скинутое напряжение оставляет после себя слегка разбитую усталость. Мои пальцы все еще запутаны в её волосах. Шатенка поднимает взгляд я смотрю на неё взлохмаченные волосы, блестящие глаза, опущенный подбородок и слегка проступивший румянец. Она ложиться рядом со мной на бок, а в глазах немой вопрос. Я смотрю на неё, как завороженная, прохожусь подушечкой большого пальца по её опухшим, мокрым губам. Я что-то говорила про её волшебные пальцы? Так вот её губы это в сотни раз круче.       — Ты богиня, — говорю я хриплым голосом, а её самодовольная улыбка служит мне ответом.       Зеленоглазая жмётся к моим губам, сталкиваясь языками, чувствуя, как от этого движения трепещут и замирают в животе блядские бабочки. Я отвечаю, а поцелуй, снова путаясь в её волосах.       Целуемся, целуемся.       Целуемся бесконечно, ненасытно и чувственно. Я думаю, что готова отдать все лишь бы это не прекращалось. Чувствовать её так близко, так открыто и никуда не спешить, не от кого не прятаться…       — Опять скажешь, что это в последний раз? — вожу носом по её шее, разгоняя мурашки, пока она гладит мою спину лежа с закрытыми глазами, после ещё нескольких оргазмов.       — Я не знаю, Кларк. — Как она произносит мое имя, просто мурашки пробирают.       — Понятно. — С долей сарказма говорю я, усаживаясь к ней спиной, натягивая простыню на грудь, будто она там что-то не видела.       — Принцесса, — она садиться рядом в такую же позу, — нам хорошо здесь и сейчас, давай не будем это портить?       Она улыбается обворожительной улыбкой, которую я увидела только сегодня. Её теплые губы прикасаются к моей щеке и она вновь гладит меня по обнаженной спине. Что Гриффин ты можешь тут испортить? Ты уже позволила ей вновь воспользоваться собой. Я уже опять не понимаю, что происходит, рядом с ней обнажённой в постели я просто не могу соображать, её поцелуи сводят с ума. Но однозначно ловлю себя на мысли, что завтра я буду об этом жалеть…       ***       Громкий стук в дверь вырывает меня из оков сна. Открываю глаза время пять утра. Вудс нет, как и её вещей. Кого могло принести в такую рань?