7. Марк Эдвартс.
22 июля 2019 г. в 20:17
***
Первый день ординатуры радость, ожидание, предвкушение. Сердце безумно колотится в груди. Я стою посреди пустой операционной, а вокруг меня еще с двадцать таких же новоиспеченных ординаторов первого года. Комната наполнена оборудованием, светом, запахами антисептика и волнением.
— Все вы пришли преисполненные надежд. Вы рветесь в бой. — Голос Маркуса Кейна разносится по операционной из динамиков. Я поднимаю голову наверх. За стеклом галереи стоит несколько врачей в белых халатах, наблюдая за нами.
— Месяц назад вы были студентами, вас учили доктора. Теперь доктора это — вы. Пять лет в хирургическом отделении станут вашими лучшими и худшими. Нагрузка будет непомерна. Оглянитесь вокруг. — В тот день я впервые видела Рейвен, Блейка, Найлу, Финна. Мы все из разных колледжей и здесь каждый по своим причинам, но с одной целью.
— Восемь из вас выберут другую специализацию — полегче. Пятеро уйдут сами. Двоих мы отчислим. Это ваша арена и кто вы на ней зависит от вас.
Ну, вот и началось. Нас разбили на группы по три человека и определили к наставникам — ординаторам третьего года. Я, Финн и Найла попали к Онтари. Высокая с неестественно бледной кожей на фоне черных волос с темными глазами и стальным голосом она казалась нам дьяволом во плоти. Мы её боялись, но уважали.
— Ваше дежурство с этого момента и на двое суток. Вы интерны. Вы никто. — Онтари стоит посреди приемного отделения скорой помощи, а мы как утята заглядываем ей в рот.
— Вы расходный материал. Основное правило не знаешь, что делать — жди врача. Знаешь — жди врача. Че встали? Вперед за работу.
Беру планшет с опросным листом. Мой первый пациент. Предвкушение и ожидание давят на нервы. Захожу за занавеску темно синей ткани, отгораживающею эту койку от еще десятка таких же. Здесь нет уединения, тихий гомон разговоров наполняет все помещение, стоны, возмущение. Вонь с соседней койки вызывает рвотный рефлекс.
Мужчина лет тридцати полулежит на койке, неестественный цвет лица и рвотные позывы. Золотисто оливковый цвет волос и карие глаза, спортивного телосложения в футболке шортах и кроссовках, он будто с тренировки к нам попал. Но пота нет.
— Добрый день, я Кларк Гриффин — ваш врач. Мне необходимо задать вам несколько вопросов, чтобы помочь.
— Добрый день, Кларк. Я Марк Эдвардс. Задавайте.
После пятиминутной беседы у меня есть полный анамнез пациента, и общее представление о причине его появления в больнице.
— У вас обезвоживание, — достаю капельницу и раствор для внутривенного вливания. — Бегать в сорокоградусную жару не очень хорошая идея.
— Я поругался с женой, — он с недоверием смотрит на иглу. — Эта идея казалась самой правильной. Вы женщины просто невыносимы. Вы вообще когда-нибудь делали это? — он указывает на капельницу широко распахнутыми от страха глазами.
— Да, я тренировалась на бананах. — Наверно, говорить ему сейчас правду была идея не очень, но это сработало.
— Надеюсь, все бананы живы. — Выдохнул мужчина, закрывая глаза. — Колите, Кларк. У вас получится.
— Все готово. — Настраиваю поток в капельнице и протягиваю мужчине бутылку с водой. — Ваша жена скоро приедет, а я к вам зайду через час.
— Вы просто богиня, — выдыхает Марк, глядя на бабочку на руке, — я просто влюблен в вас.
— Я так и знала, — женский голос полный слез доноситься из-за спины, — ты даже в больнице пытаешься снять кого-нибудь.
Обернувшись назад я вижу высокую девушку в спортивном облачении длинные, рыжие словно огонь волосы и светло-карие глаза дополняли её образ, превращая в огненную фурию.
— Это Марта, моя жена. — Марк откидывается на кушетку, закрывая глаза.
Девушка сильно взволнованна, она кусает губы и нервно потирает вспотевшие ладони об штаны. Каждый врач обязан быть психологом и у меня получилось, я убедила девушку и её мужа прекратить ругаться из-за ерунды и провести час ожидания анализов вместе. Вот только анализы не порадовали. Обезвоживание спровоцировала целый цикл изменений в организме.
— Доктор Гриффин! — взволнованный голос Марты отвлекает меня от сдачи очередной карты, — Марку хуже, Вы можете посмотреть?
Кожные покровы начинают желтеть, глазницы тоже, пересохшие губы порозовели, а сильные боли сгибают мужчину на койке пополам. Провожу пальпацию, обнаруживая источник боли. Узи четко дает понять проблемы с почками и внутреннее кровотечение.
— Сейчас мы вас обезболим, а потом вставим трубку, что бы выводить кровь. — Делаю повторенное узи для подготовки пациента к операции, надо проверить все, взять максимум анализов, чтобы анестезиологи и хирурги не работали вслепую. Это долгая, кропотливая, занудная работа, которую доверяют интернам или медсестрам.
— Мне нужен дежурный хирург, — За стойкой скорой стоит молодой человек, не на много старше меня. Волосы уложены гелем, глубокий взгляд серых глаз из-под пышных ресниц. Он невысок. Но подкачен, а его форма медбрата приятно облегает рельеф мышц. — Лучше кардиолог, ишемический шок, осложненный обезвоживанием.
— Сейчас вызову Кейна, — парень поворачивается к телефону, а я его резко торможу.
— Есть кто-нибудь еще? — Наверно, я выгляжу глупо и неразумно, отказываясь от лучшего хирурга в больнице.
— Впервые вижу, чтобы желторотики не хотели работать с Кейном, — парень заносчиво улыбается, — другого сегодня нет.
— Ладно, — сдаюсь я. Когда шла в больницу к матери, я знала, что приедаться работать с отчимом.
— Я Джон Мерфи, — парень дает новую карту с номером койки, — можешь звать меня «дорогой».
Маркус внимательно выслушал анамнез пациента, несколько раз перепроверив его анализы. Спросил о моих догадках и предположениях. А после о предполагаемых процедурах. Он вдумчив и рассудителен. Перепроверив узи и экг ненадолго подвисает, видимо, оценивая риски и сложность. Сегодня мой отчим не выглядит жизнерадостным, как это бывает на воскресном обеде в их доме. В его глазах усталость, широкие плечи напряжены, а в движениях и фразах нет мягкости: властный, жесткий, бескомпромиссный, целеустремленный.
— Молодец, Гриффин — Маркус одобрительно касается моего плеча, вызывая раздражение, — теперь тоже самое расскажешь пациенту.
В тот день я была в операционной в качестве врача впервые. Нет. Я не оперировала. Я даже у стола не стояла. Просто была там. В тот день я поняла, что хочу чинить сердца. Я видела, как его сердце бьётся в руках Кейна. Видела, как темная кровь струиться по венам. Видела, как стимулятор, установленный Кейном, восстанавливает ритм, помогая Марку ожить. Устранив кислородное голодание, вызванное обезвоживанием, мы нормализовали работу почек, спасая Марка от ненужной пересадки органов. В течении месяца я его наблюдала, как послеоперационного пациента. Уже тогда он стал особенным для меня. Он стал первым человеком, бьющееся сердце которого я видела.
***
— Вызывали? — После стука в дверь захожу в кабинет Эбби. Солнце уже клонится к закату. Рабочий день давно окончен. В своем рабочем кресле практически утонула моя мама, сдвинув очки на кончик носа и вчитываясь во что-то. Яркий свет ламп дневного накаливания придает романтичность осеннему пейзажу за окном, который утонул в оранжевом и теплом светом фонарей вдоль мокрых от дождя алей. Хотя погода отвратительная холодно и сыро, резкие порывы ветра с дождем.
— Да, присядь. — Мама отвлекается от своего компьютера, указывая на ближайшее кресло к ней. Я сажусь на указанное место прямо напротив Александры, которая опять жгучим ненавидящим взглядом прожигает меня. Я не смотрю на неё, надеясь скорей сбежать из кабинета. — Как дела у Иззи?
— На утро назначала процедуру, заменим батарейку работы на двадцать минут. — Смотрю на мать, пытаясь понять к чему эти вопросы? — Ты это все можешь прочесть в её карте.
— Как Марк? — Эбби достает какую-то папку из стола, ожидая моего ответа.
— Ему нужна пересадка сердца. — Смотрю на её усталое лицо на которое она нанесла тональный крем, что непривычно. За последнюю неделю от работы с этой стервой мама постарела лет на десять. — Мама, зачем я здесь?
— Вот за этим, — Эбби отдает мне папку со вскрытием лейтенанта из 51 участка, умершего на моем столе три дня назад. Открываю отчет об вскрытии, обнаруживая врачебную ошибку еще на начальном этапе работы. — Мне надо чтобы ты разобралась с Нией и Найлой, без привлечения комиссии.
— Тебе не кажется, что это твоя работа? — Мгновенно вскипаю я, в четвёртый раз пробегая по отчету глазами.
— Свой характер оставь при себе, будь добра, — наверное, только мамы умеют так вежливо и спокойно сказать что-то, от чего начинает трястись колени и тревожные мурашки бегут по позвоночнику, а взгляд Александры вновь вызывает тошноту, но я не сделаю ей одолжение, взглянув на неё. — Если привлекут комиссию, то мы лишимся трех хирургов минимум на две недели. Мы не можем этого себе позволить. Ния утверждает, что в операционную её отправила Найла. Вторая утверждает, что вообще не знала о поступившем, хотя являлась дежурным хирургом в тот день. В карте записи только Нии, в операционной только твои. Официального вызова не было. — Я все еще гляжу в отчет, не понимая, где я могла просчитаться, судя по отчету у парня не было шансов, после того как в приемном ему вкололи коагулянты (разжижают кровь, ускоряют её движение, предотвращая тромбоз) — Просто разберись со своей девушкой и своим интерном.
Я открываю отчет об операции вчитываясь в методичные записи операционной медсестры. К моменту моего прихода в операционную они работали уже двадцать минут. Двадцать? Я десять минут только готовлюсь к операции. Мою руки, одеваюсь, убираю длинные волосы под шапочку. А это значит, что Онтари отправила жену в операционную, ведь не имея официального вызова в системе невозможно знать, кто и где работает сейчас. Значит, Онтари вновь подставляет коллег, а заодно сталкивает лбами жену и любовницу, которые будут её защищать.
— Вот ведь сука, — вырывается у меня неожиданно тихо.
Наверно, я слишком долго изучаю трехстраничный отчет. Наверно, я слишком возмущена и хмурюсь. Наверно, тишина повисшая в кабинете слишком угнетает. Наверное, ни я одна слишком устала от напряженной работы. Наверное, сегодня слишком поздно что-то решать.
— Кларк? Ты ведь знаешь, чья это ошибка? — Мама вздёрнула подбородок, глядя на меня сверху вниз, подчеркивая свое превосходство. — Скажи мне. — Приказывает главврач.
— Нет. — Отсекаю я, вставая с кресла. — Это твоя работа, разбирайся сама. Все мои показания в отчете об операции.
Я не могу просто выдать тайну Найлы. Мы слишком давно дружим. Она стала мне родной за столько лет. Мы ни раз выручали друг друга. Да мы ссорились, да мы даже не общались некоторое время, но мы всегда помогали друг другу. В любой семье бывают ссоры и разногласия. Драки и примирения.
***
Мы живем в постоянном контакте семь дней в неделю по четырнадцать часов в сутки. Со временем законы курятника становятся образом жизни. Первое: Не веди счет обидам, чтобы быть первой. Второе: Не води дружбу с соперниками. Третье: Ни к кому не привязывайся.
Я ненавидела опаздывать. С самого детства меня приучали к этому, что опаздывать верх невежества, а показывать себя с этой стороны нехорошо, а точнее запрещено. Поэтому сейчас я выключаю противный звук, режущий слух и направляюсь на свою кухню, варить кофе.
— Черт, Финн! — Я отворачиваюсь, скорее двигаясь на кухню, — я теперь каждое утро буду натыкаться на твой голый зад?
— Не ругайся, принцесса, — Фин укрывается простыней, выключая телек, — я приготовил для вас с Рейвен завтрак. Она в душе.
Уже два года Рейвен и Финн периодически ночевали на диване в моей гостиной. Я живу от больницы всего в десяти кварталах, а до их дома почти час езды без пробок. Особенно часто это случалось после моего расставания с Найлой, которая влюбилась и решила закончить наш секс по дружбе.
— У нас новость, — Рейвен усаживается на стул напротив меня, пока её парень суетиться, ухаживая за ней. — Мы решили расписаться. — Я смотрю на улыбающуюся подругу, не понимая, чему она так рада? — У нас будет ребенок.
— Рада за вас, — жую салат, пока Коллинз садиться рядом с невестой. — Я должна тебе подготовить свадьбу?
— Нет, я сам с этим справлюсь. — Финн пододвигает мне кофе, а в его взгляде какое-то смущение и замешательство. — Я решил покинуть ординатуру. Я не справляюсь. Я не переживу еще одной потери.
По реакции Рейвен, которая мирно жует завтрак, даже не реагируя на парня, понимаю, что они уже все обсудили и решили. Ведь если бы это было не так, то сейчас бы завтрак был на голове жениха.
— Я хотел сказать тебе спасибо за все. Я возьму ответственность за перелом Греймса на себя, чтобы ты могла работать дальше без черного пятна на репутации.
— Ты не можешь, Финн, — смотрю на парня, который широко улыбается, — Это не твоя ошибка. Это Онтари подставила меня.
— Да, но доказать обратное ты не сможешь, — Рейс берет его за руку и я теперь точно знаю, чья это идея, — Онтари сука и Найла дура, что выбрала нейтралитет, не вступившись за тебя, а мне уже все равно, что они напишут в моем деле. У нас будет ребенок, а с графиком врача ему нужен будет хотя бы один родитель.
Мои друзья выглядят до безобразия счастливыми, и я за них рада. Два года пролетели как миг, мы даже не поняли как мы стали друзьями. Видимо постоянный тесный контакт — сближает. Поездка до больницы была веселой, полной предвкушения и восторженного трепа Финна, у которого, как груз с души свалился. Коллинз был счастлив освободиться от этой непростой работы и, похоже, совсем не сожалел, что решил сменить профессию.
Третий год ординатуры предполагает, что у вас появляется три интерна, которые разносят ваш установленный график к чертям. Постоянная беготня и подтирание их соплей входит в привычку. (Ну, не все так плохо, есть и светлые моменты: можно загрузить их грязной рутинной работой, освободив время на более важные дела, например выбор специализации). Мне досталось только два желторотика. Джаспер Джордан: сутулый высокий, лохматый, тощий парень с умными глазами и робкими высказываниями, немного неуверенный в себе. Нил Доусон: типичный ботаник, всезнайка, дрожащий от вида игл и крови. Теперь я их личный ад. Я руководитель их ординатуры на ближайшие три года, пока они не выберут специализацию или не сбегут.
Сегодня мое дежурство по скорой. Мне пока не разрешено делать самостоятельные операции на сердце, но в стандартных процедурах общей хирургии я уже давно работаю без наставника. Сегодня здесь тихо. Возможно, холодная зима внесла коррективы людей в планы. Несколько переломов, обморожения. Ничего интересного.
— Марк Эдвардс. Мужчина 35 лет. Впервые поступил в больницу с признаками ишемического шока три года назад. — Монотонный отчет Джаспера заставляет меня содрогнуться. Звук его голоса в ушах отдается набатом, я дышу через рот от волнения, чувствуя, как мои колени подкашиваться. — Внезапная остановка сердца. Откачали скорой.
— Будучи интерном первого года, я диагностировала у него аритмию (не проходящую синусовую брадикардию). — Говорю, я заходя к своему первому пациенту в палату.
Марта встречает меня, как старую подругу, знакомя с их годовалым сыном. Марк так же весел, испуган и все еще пытается флиртовать под снисходительный взгляд жены. Мы также шутим про бананы, глядя как их ребёнок их уничтожает. Маркус так же горд, узнав, что его интерн-кардиолог готов к первой самостоятельной операции. Я так же взволнована, напугана. Стенки предсердия были настолько тонки, что пришлось делать коронарное шунтирование. Это было мое первое соло на сердце. Первое соло в хирургии было резекцией кишечника — ничего интересного. Операция прошла, как по учебнику. Но это не помешало ему вернуться вновь спустя еще три года. Его мотор больше не в состоянии качать кровь, ему нужно новое сердце.
***
Уже неделю ночую в больнице. Внезапный приезд Марка на скорой, усугубил и без того насыщенный график. Монти на телефоне мониторит базу донорских органов, ожидая появления нужного кандидата. Я дежурю возле его палаты, по моим подсчетам счет идет на недели, а значит любой день, час может стать последним. Марта беременна вторым ребенком, поэтому её появление в больнице сопровождается легкими истериками и слезами. Хорошо, что она сдерживается при муже, которому и так нелегко. Тяжело, когда тебя подводит собственное тело, и ты ничего не можешь с этим поделать.
Я уселась в комнате отдыха, на нижнем ярусе кушетки, выставляя будильник на своем телефоне. Комната три на три с двумя двухъярусными кроватями, двумя тумбочками и комплектами спальных принадлежностей. В моем рабочем шкафу давно основались зубная щетка, расческа, набор косметики и сменка. Кое-что Рейвен довезла среди недели, после попытки выставить меня домой.
— Тебе не говорили, что спать надо дома? — я без труда различаю насмешку в глазах Александры, которая зашла в комнату отдыха, прикрыв за собой дверь.
Она опирается на неё спиной, скрещивая руки на груди, а я откладываю телефон, глядя на неё. Сегодня она вновь в белой рубашке и деловом костюме. Похоже, это её обычный рабочий наряд, как и распущенные волосы локонами и слегка накрашенные зеленые глаза, которые вновь прожигают во мне дыру.
— Расскажи, кого ты прикрываешь? — заискивающе спрашивает она чуть хрипловатым голосом, — свою девушку, которой изменяешь или интерна, которого, надеюсь, учишь не в кровати?
Казалось, что я совершенно забыла, как дышать, ведь она впервые обращается ко мне лично с момента того разговора в кабинете матери. А еще она меня страшно бесит. Надменная сука. Всю неделю она прожигает меня своими взглядами, но к Найле так и не подошла, лицемерная дура.
— Давно мы на ты? — начинаю снимать обувь, готовясь ко сну и не глядя на девушку.
— Ты готова покрывать кого-то, подставляя мать и больницу? — она делает несколько шагов, приближаясь ко мне, и глядя сверху вниз.
Я поднимаю на неё взгляд, уже расправившись со шнурками и внезапно вспоминаю, какие у неё обворожительные огромные глаза. Честно? Единственное чего я хочу, чтобы она ушла и оставила свои расспросы, мне хватает постоянного давления матери. Она все равно думает, что я сплю со всеми в этой больнице. Не буду её в этом разубеждать.
— Я слышу, как ты тяжело дышишь. — Я встаю, оказываясь с ней на одном уровне всего в десятке сантиметров от неё. — Ты одела для меня сегодня красивое белье? Ты ведь думаешь обо мне не так ли? Мечтаешь?
Её щеки внезапно начинают гореть. Она смотрит на меня глазами загнанной лани, будто я готовлюсь её убить. Она была не готова к такому повороту. Не услышав ответа, приближаюсь к ней вплотную, заставляя её отступать до двери. Она меня все равно считает конченной шлюхой, так какая разница?
— Какая же ты… — взволнованно начинает она.
— Какая? — Снова вызов. Моя рука уже скользит по её бедру к талии, я смотрю в её глаза, а она отчаянно нащупывает ручку двери. Беги, скорей. Убегай от меня. Отстань от меня.
— Мерзкая, — почти жалобно шепчет она, — как ты можешь с ней так поступать?
— У меня с ней ничего нет, — выпаливаю я не успев подумать, кому говорю. Сама в шоке. Смотрю на неё, а она застыла с ручкой в дверях, вопросительно глядя на меня.
— Она встречается с одним человеком, но об этом никто не должен знать.
— Отлично, — выдает она каким-то трескучим голосом, глядя на меня, как будто я таракан, которого даже раздавить противно, — Ты помогаешь наставить рога кому-то.
— Я помогаю подруге разобраться с её проблемами, — выдыхаю я ей в губы, все еще смущая ее своей близостью, — и не скажу ни слова, пока она не разберётся со своими отношениями. — Я делаю шаг назад, возвращая ей личное пространство, испытывая волну возбуждения, — Раз уж мы перешли на ты, то ты меня бесишь, так что закрой дверь с той стороны.
— Не знаю, чего я хочу больше? Ударить тебя или поцеловать? — Она смотрит на меня серьезно, без насмешки, вдыхая через рот.
Между нами вновь повисает тишина. Тяжелая давящая. Я стою в нерешительности, а она так и не открывает дверь, оставаясь в комнате и глядя на меня выжидающе. Кипящая волна плавящей страсти и похоти знакомо разливается по телу. Накрывает с головой. Без шанса на спасение. Топит.
— Повторим пункт контракта?
— Хорошо. В таком случае ты не будешь против если я сделаю так? — слегка касаюсь её мягких губ, чувствуя, что дрожу, такого исхода нашего разговора я не ожидала.
Её горячая ладонь осторожно гладит мою поясницу, опускаясь ниже, сжимая ягодицы, от чего я удивленно всхлипнула. Она скользит по позвоночнику: сквозь тонкую ткань простой футболки её прикосновения чувствуются особенно горячо. Мое дыхание участилось, а глаза Александры въедались в мои, что я не могла отвести взгляда, как завороженная. Она сводит меня с ума своими прикосновениями, своей близостью. Её глаза потемнели, практически скрывая зеленую радужку.
— Закрой дверь, — прошептала она мне в губы. — Ты меня тоже бесишь…
На этом разговор прервался, жадным поцелуем и моими руками, скидывающими с неё одежду. С щелчком замка шатенка издает низкий гортанный всхлип, резко притягивая меня к себе и прижимая к двери, но звук тонет между нашими губами, когда она целует меня грубо, обхватив за ягодицы. Я вплетаю руки в её волосы, наклоняя голову, заставляя углублять поцелуй. Её крепкие руки подхватили меня под попу, вынуждая обвить ногами её бедра, чувствовать крепкие мышцы её живота, я сжимаю её ногами сильнее, заставляя прижиматься теснее, растворяясь в ощущении близости. Мечтая, чтобы она продолжала меня целовать. Она укладывает меня на кушетку, отвечая на мою немую просьбу, которая читается в каждом моем полувздохе. Её губы совсем нежно обхватили мою нижнюю губу, чуть оттягивая её, заставляя чертовых бабочек летать в моем животе. Я совсем перестала проявлять инициативу, позволяя ей делать все что она желает. Её прикосновения почти невесомы, словно разряды тока, чем-то тягучим отзываются внизу живота. С каждой секундой поцелуи все глубже и влажнее, одежды все меньше. А она все грубее и настойчивее.
— Поимею во всех позах, — Александра нетерпеливо рычит мне в губы на тенгваре и мне это нравится до дрожи, я крепче прижимаюсь к её оголённой груди, потираясь своею. Теку как последняя шлюха, мечтая, чтобы она осуществила сказанное.
— Повтори, — шепчу в ответ, дрожа выдыхая в её шею, целуя легко, нежно, отзываясь на каждое её грубоватое прикосновение, дикое, безжалостное, топящее в лаве страсти.
Её пальцы просто сводят с ума, лаская круговыми движениями клитор. Я не могу сдерживать пошлые стоны, кусая свою ладонь. Довольная усмешка на лице зеленоглазой немного поникла, когда я внезапно проявив инициативу проникла в неё первой, подмяв под себя. Я двигаюсь в ней медленно, не мешая дразнить мой комочек нервов, но у меня медленно съезжает крыша от её поцелуев, не оставляя шансов на раздумье. Похоже, я уже забываю, что хотела быть сегодня пассивной. Трахаю её яростнее, грубее, глубже, что она забывает о своих действиях, тихо поскуливая и шире раздвигая ноги. Крыша едет. Экстаз безумный захлестывает, лишает рассудка, оставляя только её всхлипы и сбившееся рваное тяжелое дыхание. Я чувствую, что нахожусь в каком-то бреду, потому что совершенно не понимаю, что происходит. Она сжимает мою грудь играя с сосками, кусая, оставляя засосы, пока я продолжаю втрахивать её в кушетку, пока она со стоном не впивается в мое плечо, дрожа и прикрывая глаза.
— Я готова — совсем тихо стону на тенгваре, даже не пытаясь избавиться от наваждения потемневших зеленых глаз, спустя минуту после её оргазма.
— Я чувствую, принцесса — Она борется с желанием войти сразу же, потирая и дразня клитор.
Сначала помучить, поиграть, ведь я такая бесконечно податливая, когда умоляю, такая беспомощная и зависящая от неё, такая… возбужденная, вожделенная, сексуальная, что просто крышу сносит. Она вновь накрывает мои губы своими ловя стоны. Рывком она подминает меня под себя проникая пальцами в моё лоно, но тут же выходит, переворачивая меня на живот. Я сиплю, тяжело дышу едва сдерживая стоны кусая подушку, а зеленоглазая едва ли не рычит впиваясь зубами в мою кожу, похоже, мстит за предыдущий раз, но мне так хорошо, что это только сильнее возбуждает. Её пальцы просто волшебные, что она вытворяет. Я точно буду мечтать о её руках в одинокие ночи. Влажные волосы прилипли к моему лбу, низ живота потянуло, так сильно и восхитительно приятно, что я чувствую, как сладкая пульсация в моей промежности разрывает меня изнутри.
Я лежу на животе, отвернув голову к стене. Я слышу шуршание её одежды, пока она одевается. Тишина вновь начинает давить. Господи, куда я качусь? Спать со своим боссом, стоит ей только поманить. Но эта грубая мысль остаётся без развития, потому что случается то, что всегда все портит. Она начинает говорить. Почему просто нельзя уйти? Почему надо обязательно обсудить все?
— Это было в последний раз, — видимо, она стоит посреди комнаты, потому что её голос звучит издалека, — все равно к концу недели мы с Эбби закончим и ты меня больше не увидишь.
— Хорошо, — спокойно отзываюсь я, не желая продолжать это безумие, реально ощущая себя извращённой рядом с ней.
— Хорошо, потому что я обычно не занимаюсь… — Она немного заминается, видимо подбирая слова. — Не занимаюсь такими вещами с кем попало. Оденься Гриффин.
Хлопок двери оставляет пустоту и разочарование. Ну вот, теперь я еще кто попало. Опять паршивенько на душе. Почему я её не выставила? Ну хотела же, вот дура. Ладно. Сегодня мы хотя бы разделись. Эта мысль посещает меня, когда я уже одевшись укладываюсь в казенную кровать, чтобы поспать.