Вера

      Небо единое, небо бескрайнее Даруй моей плоти силу сияния Бесчисленных звёзд. Четверокнижие, Я — Звёздный Владыка. Выстройтесь, звёзды, И распахнитесь врата силы ужасной. Восемьдесят восемь тел небесных… Сияйте!       © Уранометрия, Хвост Феи ***       Бьякуран не понимал ровным счётом ничего. Возможно, впервые за много лет.       Мир, в котором он находился, ломался.       Люди видели, но не ощущали, а он чувствовал, как пламя системы Три-ни-Сетте бушует, стремится уладить конфликт и не может.       По ночному небу Сицилии вспыхивали звёзды, призывая в этот мир нечто странное, инородное, приходящее с невероятно прекрасным Сиянием и Дождём, которые не нравились системе.       Жители видели лишь то, что хотели видеть. Исключительно редкое явление, необъяснимое по своей красоте, удивительное. Бьякуран видел, как с небес падают метеориты, рассыпаясь пылью в атмосфере, а пламя рассеивается в людях, даруя покой и гармонию.       Белой кометой он метался на фоне бесчисленных звёзд, стремясь найти… Что? Он ловил пламя, разливающееся в его ладонях, словно вода, он пытался поглотить силу и не мог этого сделать. Огонь в его руках шептал о чём-то, но Бьякуран не мог расслышать ни слова, когда…       … когда голос, подобный тысяче шёпотов, не засмеялся у него за спиной.       — Ангел! — тихо, по-детски прозвучало за его плечом.       Бьякуран развернулся, что бы найти взгляд ледяных, почти прозрачных глаз, пламенеющих в небе над Сицилией.       — А я — Вера…       И Бьякуран поверил.       А мир дошёл до точки невозврата, меняя и кроя историю под душу младенца с необычайными глазами.       И треснул. ***       — Тише, Кристина, тише… — шептала мне на ушко женщина, закутывая в многочисленные грязные одеяла, стремясь спрятать.       Я как могла закатила глаза, раздражённо щурясь и рассматривая женщину, которая являлась мне теперь матерью. Красивая, но крикливая. Курица, проще говоря. Носится со мной, словно я была драгоценным яйцом, хотя, если я правильно помню, в младенчестве дети более напоминают желе в скорлупе, а не хрупкое нечто.       Я тут думаю, как бы!       О жизни, блин, и смерти.       Своей.       Впрочем, как бы я ни старалась вспомнить, что случилось после того, как я открыла банку печения в квартире друга, у меня ничего не выходило. Возможно, я умерла, подавившись крошками, возможно, просто грохнулась с тумбочки. Хрен знает.       Однако вместо забвения и покоя, обещанного мне многими романами и фанфиками, которыми я развлекала себя, сидя на тёплой подстилке тюремного склада, была новая жизнь.       Почему-то с прошлой памятью.       Всю жизнь, блин, не попадала.       Так почему сейчас?..       Моё имя — Кристина Эстранео.       И я с матерью бегу из страны. ***       Убежали мы далеко. Далеко ли Япония от Италии? Ну, наверное, да.       По небольшой кухне в традиционном японском стиле скакали двое — моя новоявленная мать и бабушка, что-то крича друг другу на этом странном, чуть певучем языке, большинство слов которого звучат как непрекращающиеся скороговорки. Жаль, что никакой словесной магии я не получила, совершенно не понимая, что они там орали, очень жаль. Врут всё фанфики о мгновенном знании языка, врут! Или это я снова не попала?..       Я тихонько вздохнула, уже начиная клевать носом и старательно ощупывая металлическую крышечку от банки с детским питанием.       Всё-таки не попала.       Бабушка с улыбкой повернулась ко мне, аккуратно забирая игрушку, отчего всё моё детское естество набычилось, хмуро глядя на старушку, но той было уже всё равно. Она то и дело ворчала на мою мать, яростно пыхтящую в углу кухни, забирая меня из детского стульчика и относя в комнату.       — Акира, — в последний раз бросила женщина моей родительнице, гордо задирая нос и с улыбкой поглядывая на мою сонную морду лица.       Всё равно не понимаю, ей-Богу. ***       Спустя ещё полгодика, когда я более-менее начала ориентироваться в том, что мне говорят, до меня допёрло, что тем непонятным словом называли меня, из чего я сделала вывод, что имя мне сменили. Сама себе я пообещала, что как только у меня появятся мои собственные документы, то имя там будет то, которое мне дали при рождении, так как Акирой быть с такой внешностью мне совсем не улыбалось. То ли дело Кристиной…       А ещё через полгода у меня появилась и фамилия, так как бабушка, которой надоело мамино одиночество, весьма скоро сосватала её прекрасному Куросаки Кеншину. Мать, в девичестве София Калинина, полукровка, рождённая бабушкой Кагеямой Фудзи от русского паренька Ивана, посмотрев на мою счастливую мордашку, махнула рукой и сменила фамилию на мужнину.       Кеншин был прекрасным мужчиной лет тридцати на вид с суровыми чертами лица, глубоким размеренным тоном голоса и чуть длинноватыми волосами, который на фоне моей холодной северной мамы смотрелся истинным якудза. Ну, или самураем, тут их хрен поймёшь, ведь переехали мы к нему, продав небольшой домик бабушки, а жилплощадь у Кеншина была воистину огромна. Учитывая, сколько стоит недвижимость в Японии, я была свято уверена, что мой новоявленный папашка был плотно связан с криминалом.       Впрочем, на это мне было откровенно плевать, так как поладили мы с ним очень и очень быстро. Несмотря на суровую внешность и характер, детей Кеншин ценил и любил нежной любовью, мигом тая при взгляде моих ледяных глаз. Впрочем, это было взаимно. Мужчину я полюбила как родного, подолгу слушая его тихие монологи по вечерам, сидя у него на коленках или вместе смотря в окно на заснеженный пруд с раскидистой рябиной.       Бабушка от такого радовалась и, судя по всему, в приступах счастья на неё и накатила идея, что пора бы мне и честь знать, а следовательно учить меня начнут нещадно.       Так, впрочем, и случилось.       Фудзи начала изучать со мной слоговую азбуку — катакану и хиригану. Кандзи мне пока учить не доверили, решив оставить это на потом, однако парочку самых распространённых иероглифов мне показали, чтобы я не путалась, видя их на улицах или в книжках. Изучать японский язык я была рада, ещё в той жизни тайно лелея мечту поехать в Японию и гулять по ней, разговаривая с местными жителями на привычном им языке. Однако этого так и не случилось.       Успехи мои на языковом поприще заставили моих родичей безумно мной гордиться, искренне считая, что у них растёт юный гений, схватывающий всё на лету. Однако подозревал ли кто, что в голове у ребёнка живёт тридцатилетняя тётка, которая и рада учиться чему-то такому?       Вряд ли.       Очень скоро я смогла выражать свои мысли не только отдельными словами и невнятными тыканиями в понравившийся предмет, но и вполне себе приличными предложениями, теша родителей надеждой на мини-гения.       А в полтора года мой словарный запас расширился настолько, что я могла не скрывать свой капризный характер.       — Хочу звёздочки, — требовала я у отца, который пустым взглядом смотрел в стену и старался не обращать внимания на то, что я совсем неделикатно тереблю рукав его костюма. — То-сан, звёздочки!       Как по-правильному назвать гирлянду, я не знала, однако то, что хотела — получила, тем же вечером вновь требуя, чтобы её повесили над моей кроватью. То, что в какой-то момент захотели повесить меня, я деликатно пропустила.       Внезапно наступил момент, когда моему телу нежданно-негаданно засунули мотор в задницу и энергии стало много больше, чем раньше. Теперь я могла несколько часов без остановки прыгать и бегать по дому, докучая взрослым и постепенно доводя их до состояния нестояния постоянными вопросами и шевелениями.       Отец сдался первым, в одно утро подняв меня в дикую рань и заставив делать зарядку, постепенно перетекающую в полноценные упражнения, которые мне теперь предстояло делать каждый день. После я принимала душ, кушала и вновь ложилась спать, обеспечивая взрослым пару лишних часов тишины.       К вечеру, когда мотор в моей жопе снова начинал работать, бабушка доставала мелки или пазлы, стараясь развивать мелкую моторику неловких детских пальчиков и воображение. Я была довольна и вновь затихала на пару часов.       А в два года меня впервые попытались подстричь, искренне считая, что длинные волосы мне мешают.       Впервые взрослые столкнулись с моей истерикой.       Уродилась я удивительно симпатичной девчушкой и обещала вырасти в настоящую красавицу, однако вспоминая свою внешность в том мире, я трепетно и нежно берегла в этом свои густые блондинистые локоны, которые достигали лопаток. Нежные, мягкие, пушистые — не волосы, а мечта. Возможно, что в будущем я потемнею как мать, однако я лелеяла надежду на то, что мой прелестный блонд останется. Всегда мечтала побыть голубоглазой блондинкой, а тут такой шанс!       — Ты не хочешь стричься? — ласково спросил меня отец, беря на ручки и начиная легонько покачивать.       Я всхлипнула. Сдерживать эмоции я не старалась и не пыталась, так как в детском теле это было удивительно сложно и не нужно. Быть ребёнком всё-таки было выгодно в некотором плане, да…       — Не хочу, — прогундосила я папке в домашнее кинагаши*, мелкими ручками хватаясь за полы кимоно.       — Акира-чан, они же будут тебе мешать, — робко возразила мама, в ужасе сжимающая ножницы.       Конечно, в первый раз увидеть истерику своего обычно достаточно спокойного ребёнка!       — Не хочу! — упрямо поджала я губки, смотря прямо на мать.       Бабушка тяжело вздохнула и махнула рукой.       Я старательно прятала ухмылку в ладошки, плотнее прижимаясь к бате.       Да, быть ребёнком всё-таки выгодно… ***       — Ой, Соня-сан, какая у вас красивая дочка!       Я сорвала ещё один непонятный мне цветочек, раздражённо пихая его в детское ведёрко, хотя хотелось запихнуть голову. Свою.       Такие слова мать слышала по десять раз на дню с того момента, как меня впервые вывели в люди. Точнее, в дети, но не суть.       — Ох, а глазки у неё какие! Это от вашего первого мужа?..       Я, чуть подумав, закинула в ведёрко ещё и пару камней. Для весу, так сказать.       Глазки красивые, да. Голубые, льдистые, без серых и зелёных примесей, совсем не похожие на мамкины, которые поражали глубиной королевской синевы. Редкость даже тут, в этой странной, более европеоидной Японии.       Как так получилось?       А очень просто.       Войны. В этом мире было почти всё так же, за исключением одного. Последней войны.       Началась она, ожидаемо, из-за территорий, а начали всё это… Неожиданно, но африканские страны. Континент оказался дико непригодным для жизни, и многие люди оттуда тараканами повалили в Европу. В Америке в это же время началась Гражданская война, в России — революция, в Китае, кажется, эпидемия, и Японию не пронесло. Став перевалочным пунктом и в один момент потеряв железный занавес, государство, заметив, что страна постепенно разворовывается и разрушается, намотало сопли на кулак, начав собирать за это нехилые деньги, выгоняя почти всех тех иждивенцев и иностранцев, которые успели осесть в стране восходящего солнца.       И после победы Европы и окончания военных действий во всём мире, очевидно, последовала небывалая волна рождаемости. По улицам неожиданно резко стали бегать белокожие и прекрасные дети с эпикантусом и разнообразными расцветками шевелюры и глаз. И стало их так много, что государство начало политику сохранения традиций, отдавая беспризорных младенцев на усыновление в чужие семьи, а многих забирая в приюты и выращивая рабочую силу. Железный занавес на недолгое время вновь повис над страной, которая приводила себя в порядок после налётов разных стран. И лишь не так давно Япония вновь открыла двери людям из других стран, показывая, что всё у них теперь хорошо. Традиции вновь заняли важную нишу в стране. А люди с необычайно европеоидной внешностью остались.       Бабушка, кстати, именно от детдомовского Ваньки и понесла мою маму, построив в этом странном мире вполне устойчивую семью.       Чёрный континент, за исключением Египта и ОАЭ, стал закрытым и въезд туда был запрещён законодательно во многих странах мира. Поговаривают, там до сих пор шли гражданские войны, но все просто закрыли на это глаза, вычёркивая это место с карт.       Америка, не сумев вовремя расправиться с внутренними проблемами, уступила место всемирного жандарма Италии с Ватиканом, так как народ после разрушительной Последней войны очень нуждался в том, чтобы Верить. И Италия смогла дать это людям.       Россия в этом мире занимала примерно ту же позицию, что и в моём, будучи в союзе с Китаем. Америка держалась примерно наравне, постепенно налаживая связи с Европой, а Южная Америка и вовсе жила в своём маленьком мирке.       Итальянский наравне с английским стал международным языком.       А откуда я всё это узнала?..       Ну, в прошлой жизни я довольно-таки хорошо знала английский, а отец покупает слишком много политических журналов, оставляя их в самых неожиданных местах по всему дому. Там и начиталась, так сказать.       Я чуть прищурилась, рассматривая своими «красивенькими» глазками светлое небо.       Мать на периферии старательно поддерживала разговор с другими женщинами, стараясь не сильно распространяться по поводу первого мужа.       Дети немелодично орали в песочнице.       Я, чуть подумав, сунула в ведёрко ещё один цветочек. ***       Японцы были очень коллективными людьми, стараясь привить это и своим детям. Они водили их на площадки, подталкивая в спину и приговаривая, что «подружиться с вооон той девочкой было бы очень неплохо», ходили в детские кафе, заставляли играть в командные игры, но… Я всегда предпочитала одиночную работу.       Едва меня начали толкать в сторону общества, я сразу же ушла к клумбам и деревьям, демонстрируя безграничных интерес лишь к ним, неприкаянно шатаясь по площадке и забивая своё металлическое ведёрко цветами почти до отказа.       Нас учили взаимодействовать друг с другом, и я, наконец-таки, узнала о степенях вежливости в японском языке, обращаясь к старшим теперь более уважительно, чем к ровесникам, которых я могла пнуть вместо приветствия или прощания просто от балды.       И в какой-то момент я просто устала принимать новые знания. Степени вежливости, поклоны, поклоны, поклоны, поиграть в песочек с засранцами, степени вежливости, поклоны, поклоны…       Когда отец, видя мои мучения, впервые взял с собой в храм на окраине нашего городка в горы, я была счастлива.       Он был маленький, с красивыми красными ториями при входе и расслабляющей атмосферой пустоты и тишины. Почитался тут один из семи богов удачи — Бэндзайтэн, у которого я просила благословения и удачи во всех начинаниях.       Тут же мы вместе с папой взяли из котелка у деревянного помоста по бумажке с предсказаниями, надеясь на удачу.       — То-сан, это что? — протянула я бумажку отцу.       — Эх, повезло тебе, Акира-чан. «Благословение твоих желаний», — папа вновь передал мне бумажку и наказал хранить в течении года. — А какие у тебя хоть желания?       Я задумалась. А ведь действительно, чего я хочу?       Пива.       Я легкомысленно пожала плечами ради отца, старательно отгоняя мысли об алкоголе. О крафтовом сауре, например...       Домой я возвращалась очень неохотно, пообещав себе приходить сюда почаще.       — То-сан, а где монахи? — внезапно озарило меня.       — Хах, в этом храме нет монахов, Акира-чан. Прихожане сами ухаживают за этой святыней, — пожал плечами папа.       — Тогда я тоже буду это делать, — я уверенно покивала, вызывая отцовскую улыбку.       Не ради Богов, конечно, но тишина тут и правда святая. ***       Мой третий день рождения мы отметили тихо, по-семейному, седьмого июля, так как с детьми я сошлась достаточно плохо, если не считать парочки флегматичных тормознутых ребят, которым рядом со мной было просто тихо.       Мама, решив меня порадовать, заказала вкуснейший ягодный торт у некой Мисаки-сан, которая собирается в будущем открыть свою собственную пекарню. Правда, за столом мне много съесть не дала бабушка, перед сладким решившая покормить меня мяском в хрустящей панировке.       Однако отец, всегда больше понимавший меня, чем мама и бабуля, пронёс в мою комнату перед сном ещё кусок восхитительного тортика.       — Эх, Акира-чан, тортики ты кушать горазда, а рыбу почему-то не жалуешь, — тихонько посмеивался отец, глядя на мою заляпанную мордочку.       — Мне нравятся морепродукты. И лосось я люблю. А окунь и лещ — противные, — я вновь откусила кусок побольше.       — Фуджи-сан тебе и мне голову оторвёт, если мы так и не будем есть её фирменный суп, — пробормотал отец.       — То-сан, не волнуйся, мы просто сольём его ка-сан. Скушай лучше тортика кусочек, — я ярко улыбнулась, глядя на вмиг повеселевшего отца.       Так и жили.       С наступлением осени в мою комнату торжественно был установлен котацу, который выбирала лично я, рассчитывая пользоваться им долгое время. Одеялко в него установили тоже на мой вкус, тёмно-синее, почти чёрное, с крупными белыми звёздочками. Бабушка всё ворчала, что это не слишком хороший выбор для маленькой девочки, но я, видя розовый ужас, который подобрали женщины нашей семьи, чуть не закатила вторую на их памяти истерику.       Примерно в то же время мне выдали странные носки с отдельным большим пальцем и две дощечки, которые кто-то по нелепости назвал обувью.       — Акира-чан! Не упрямься, так нужно! — старалась натянуть мне на ножки гэта бабуля.       — Они страшные! — упрямо отбивалась я, но этот бой я проиграла.       Весь сентябрь и октябрь я проходила в этих чёртовых деревянных тапках и детской юкате нежно-персикового цвета с неярким геометрическим узором. И если против последнего я не имела ничего, то грёбаные гэта мне уже в конце первой недели хотелось утопить в местном саду. С осанкой у меня проблем не было, как и с балансом, так что бегать и прыгать в этой адской обуви я научилась быстро, однако это не отменяло то, что чёртовы деревяшки скользили по влажной траве не хуже коньков по льду.       К чему вдруг меня и моих сверстников начали приучать к традиционной одежде, выяснилось в середине ноября, когда мама споро взяла меня за ручку и летящей походкой двинулась к ожидающим её на остановке подружкам, таким же молодым мамочкам.       Уже издали я заметила двух детей, один из которых имел серовато-белые волосы и мощную глотку.       — Братик, я хочу сидеть у окошка! — звонко говорила маленькая девочка.       — Не волнуйся, Киоко-чан, я экстремально займу тебе место! — нетерпеливо махал руками пацан.       Я застыла.       Единственный раз в жизни я попала в цель.       Жаль, что не ту. ***       — Акира-чан, тебе какое кимоно больше нравится, голубое или жёлтое? — мама с воодушевлением бегала по всему магазину, пока я в полнейшей прострации стояла на маленьком стуле, коих в помещении было достаточно, чтобы все дети уместились на них.       Рядом со мной стояла маленькая Сасагава Киоко, сестра будущего хранителя солнца Вонголы, который ещё на подъезде к центру города вышел из автобуса вместе с отцом. Как оказалось, он был на год старше нас, поэтому кимоно ему положено не было. Мама сказала, что традиционная одежда нужна была нам на праздник Сити-го-сан, о котором я слышала в прошлой жизни лишь мельком и без особого внимания. Знаю только то, что он для детей и выступает неким рубежом для них, но полную подоплеку праздника нам рассказала только консультантка магазина.       — До семи лет вы будете для нас маленькими детками потому, что у вас ещё чистая и приближенная к Ками душа, — просто и понятно объяснила женщина. — Каждые два года вы просто переходите маленький порог к нам, взрослым и подросткам.       Я задумчиво покивала. Ладно, чёрт с ним, с праздником, меня вообще-то больше волновало то, что я оказалась в мире манги, со страниц которой кровь литрами лила, вообще-то! Но тут уже была всецело моя вина, не замечать очевидных намёков на это.       Фамилия Эстранео, городок Намимори, часто приходящий к папе некий Ямамото Тсуёши…       Не додумался бы только тупой. И я.       Впрочем, я действительно не была слишком умной.       — Акира-чан? — мама остановилась передо мной, потряхивая двумя кимоно.       Ах, да… Не стоит так надолго задумываться.       — Жёлтое, — махнула я рукой на задорное кимоно с немного детским рисунком разбитых яиц.       Где-то над ухом жужжала Киоко, слёту записавшаяся в мои друзья, мы вновь и вновь перемеряли кимоно, которые нам предлагали, а я всё летала в своих мыслях и летала… ***       Думать над тем, буду ли я участвовать в событиях канона, не хотелось, поэтому, решив пустить всё на самотёк, я с лёгкой руки подпустила Сасагав к себе поближе, и на праздник мы шли уже достаточно крупной компанией. Как девочке, славящейся ответственностью и недюжинным умом, мне была торжественно впихнута потная детская ладошка Киоко-чан, а Рёхею, просто как самому старшему из нас троих, велели не спускать с нас глаз.       Уже в храме мы с Рёхеем отделились друг от друга, так как в этот день ритуал о-харай проводили лишь для детей определённого возраста. Но сначала началась долгая, усыпляющая молитва монахов главного храма Намимори. Разбудил меня отец, тихонько ткнув под рёбра острыми пальцами.       По храму начали разносится звонкие удары монаха в барабаны.       Обряд начался. ***       Из храма я выходила с ощущением лёгкости и некой усталости, которые забавно смешивались в единую кучу непонятных ощущений. Нас благословили монахи, обсыпали бобами, которые я насобирала в чёрный тканевый мешочек, погладили каждого ребёнка по головушке странными древними свитками и с миром отпустили на улицы города, гулять и праздновать непонятно что.       Бабушка почему-то расчувствовалась и всплакнула.       — Ох, Акира-чан, теперь ты сможешь полноценно ходить с нами на праздники и фестивали, счастье-то какое!       В ручки были впихнуты конфеты титосэ амэ, которые напоминали русские язычки, упаковки от них также помещены в чёрный мешочек, а мы, наконец, просто начали ходить по ярко украшенным улочкам Намимори.       — Хочешь половить рыбок, Аки-тян? — Киоко быстро задёргала меня за рукав.       Я задумчиво перевела взгляд на аквариум, полный золотых рыбок.       — А давай!       Домой мы вернулись только к вечеру, когда детьми были исследованы все игры и сувенирные лавки, а мамы удовлетворили своё эго, фотографируя нас везде и всюду. Фотографии с Киоко, с Рёхеем, вместе и по отдельности, казалось, забили всю память фотоаппарата, однако мать, щёлкнувшая меня по носу, быстро развеяла мои опасения.       — Тут ещё на много праздников хватит!       Лицо моё скривилось. Пожалуйста, не надо…       — А теперь, — на кухню бодро зашла бабушка, неся в руках громадную чеплашку с вонючим нечто. — Сэкихан!       Теперь скривилось не только моё лицо, но и отца. Терпеть не могу окуня… ***       А с наступлением зимы я открыла для себя прекрасный мир манги.       Я ведь даже и не подозревала, что столько хорошей манги даже не переводят на русский язык, но теперь, когда я и сама являюсь носителем языка… Я счастливо бегала по дому с первыми тремя томами Ван Писа, который мне разрешили читать только в присутствии отца. Впрочем, читал-то её всё равно только он, так как многие иероглифы всё-таки были мне непонятны.       — То-сан, ты на Бена Бекмана похож! — радостно ткнула я пальцем в картинку.       — Хм, а ведь и правда… — отец задумчиво повертел в руках томик манги. — Как думаешь, маме понравится, если я отращу волосы?       Я яро закивала.       Бабушка, видя эту картину, лишь разочарованно покачала головой:       — Акира-чан, ну как манга может быть лучше чайной церемонии?.. — бормотала она, пытаясь уговорить меня на эту муку.       — Ба-сан, но ведь только старые этим занимаются! — отнекивалась я.       — Ты хочешь сказать, что я старая?!       Ну, извините, бабуля.       Не фанатка я таких церемоний, не фанатка.       Основам чайной церемонии меня обещала научить мать, когда я буду постарше, но заставлять меня зубрить стихи и плетёные конструкции меня не будут вообще.       — С этим ты, судя по всему, сама справишься, — бурчал отец, натягивая на меня забавную шапку с помпоном. — Верёвки вить ты горазда и сейчас, маленькая вредина.       Я гаденько улыбнулась и вновь выпросила парочку такояки. Ах, эти мужики такие податливые…       — О чём это ты думаешь, маленькая негодница? — подозрительно спросил отец.       — О верёвочках! — и невинно улыбнулась.       Примерно в середине декабря бабушка наконец вручила мне в руки кисточку, начиная учить меня самым распространённым кандзи, однако рисовала я их пока не на рисовой бумаге, а на обычной, альбомной.       — Буду я ещё на тебя рисовую бумагу переводить, — проворчала она тогда, показывая, как рисовать основные линии.       И к Рождеству я уже уверенно могла нарисовать парочку симпатичных иероглифов, первым из которых стал «Вера». Отец, наверняка, подумал, что это из-за впечатления от храмов, но куда там. Не знали же они обо мне, в конце концов… У отца начался недельный отпуск, в течение которого мы с ним ходили по мебельным магазинам и барахолкам, которые устраивали некоторые соседи, решившие избавиться от лишнего груза в Новом году. Я, с капризами и жуткими завываниями, наконец выпросила у отца громадную европейскую кровать размера кинг-сайз, так как спать на футоне, который мне настойчиво подкладывала бабушка, было невозможно.       — Ну, а зачем такая большая-то? — недоуменно качал головой отец, глядя на то, как рабочие пытаются установить кровать в моей насквозь традиционной комнате.       — Хочу! — уверенно кивнула я и с разбегу плюхнулась в матрац.       Рабочие застонали, но ни единого матерного слова из их ртов не вырвалось.       Празднование Нового года тоже прошло буднично. Бабушка в соавторстве с мамой наготовили почти все мои любимые блюда и, глядя на то, как я ем живых осьминогов, закусывая ягодным тортом и хорошей ложкой риса, старались передёргивать плечами как можно незаметнее. А мне было и хорошо, и вкусно!.. Я даже всплакнула.       Ночью меня разбудили ни свет, ни заря, разодели в кимоно с Сити-го-Сана и повели на гору, где мы в трепетном молчании попялились на рассвет и переобнимали соседей. Романтично, невероятно захватывающе, ага…       — Станешь старше — поймёшь, — обиженно задрала нос бабуля, глядя на мою сонную неодухотворённую мордашку.       Когда-нибудь, когда-нибудь, и то, очень сомневаюсь. Потом, когда мне, наконец, дали доспать, мы с папой собрались и выдвинулись в путь к полюбившемуся мне храму. Заунывные молитвы тут не читали, нелепой хернёй не страдали, поэтому я искренне понадеялась, что в будущем буду ходить только сюда (кроме особых нужд, естественно). По пути к нам присоединились Сасагава Рёхей с отцом и, впервые его в живую увидела, Ямамото Такеши с Тсуёши-саном.       — О, Аки-тян! Экстремально рад видеть тебя! — взбодрился беловолосый крепыш, тут же вспыхивая улыбкой.       — Рёхей-кун, ты вообще спишь? — прозевала я, глядя на мельтешащего туда-сюда пацана.       Он по-совиному склонил голову на бок и чутка призадумался.       — Конечно, сплю! А почему ты спрашиваешь?       Я отмахнулась, переводя взгляд на маленького Такеши, который стоял, очевидно, лишь на силе воли.       — Брата-а-ан, — простонала я, и придвинулась к сонно кивнувшему пацану.       Не спеша, постоянно тормоша друг друга, мы добрались до храма, где произведя необходимые действия, расположились на небольшом помосте. Такеши, прелестный ребёнок без комплексов, тут же склонил свою голову мне на коленки, где счастливо засопел. Рёхей, видимо, всё-таки подустав, тихо мирно жевал онигири с лососем, предварительно угостив рисовым колобком и меня.       — Красота-а-а, — протянул довольный Тсуёши и, переведя взгляд на сопящего сына, мягко улыбнулся. — Ну, с Новым годом, ребятня! ***       Всю следующую неделю мы ходили по гостям, нанося визиты вежливости и причиняя добро людям. Особенно мне запомнился поход к маленькому небезызвестному сморчку по имени Хибари Кёя.       Ну, пока, во всяком случае, он был сморчком.       В большой традиционный дом сильнейшего когда-то клана смотрителей Намимори мы пошли на третье января, одевшись в свои лучшие традиционные одежды. Мне по этому случаю откуда-то было вытащено роскошное, но очень старое кимоно чёрного цвета, украшенное алыми ликорисами. Насколько я помнила, в Азии эти цветы считались вестником смерти…       Хозяин дома с маленьким хищником встретили нас радушно, словно Хибари-старший знал моего отца всю жизнь. Может быть, так и было. Как сообщил нам господин Араши, Кая, мать Кёи, захворала, поэтому встретить мы её не сможем.       — Но она всё равно очень бы хотела увидеть тебя, Акира-чан, — тепло улыбнулся мне Араши-сан.       Я недоумевала. Картина передо мной мало напоминала мне будущего Кёю, и я впервые задумалась, а что же в итоге случилось с его родителями, что он вырос таким говнюком. Пока это был лишь маленький, пытающийся подражать отцу воробушек с милыми пухлыми щёчками и тёплыми стальными глазами. Стеснительный, не умеющий правильно поддержать разговор, но тёплый и живой ребёнок!       Разрыв шаблона был настолько огромен, что я даже не заметила, как мелкий (на полголовы ниже меня) уже тащил меня в свою комнату. Молча. Я недоумённо следовала по пятам за пацаном, пока мы не пришли в роскошную традиционную комнату, где на низеньком столике уже были японские сладости и персиковый сок. Выходила комната прямо в сад, который можно было спокойно обозревать полностью. Краем глаза я заметила достаточно большой пруд и пирс.       Кёя деятельно посадил меня за столик и, суетясь, достал откуда-то небольшую книжку, которую нетерпеливо всучил мне.       — На, — чуть покраснел он. — То-сан сказал, чтобы ты внимательно прочитала это.       Я недоумённо пожала плечами и тут же открыла книжку, поправляя волосы, потихоньку выбивающиеся из сложной причёски. Кёя заёрзал и, чтобы занять руки хоть чем-нибудь, начал разливать сок.       «История города тихих ветров, Намимори» за авторством некого Хибари Атсуши.       Я приподняла бровь и, не сдерживая любопытства, принялась читать…       …Чтобы спустя полчаса запутаться окончательно.       Тихими ветрами в книге называли четыре клана, действующих в Намимори. Хибари, стражи порядка данного города, Асари, от которых осталось лишь полтора человека (за полноценного сошёл лишь Тсуёши, а Такеши пока так, личинка самурая), палачи Куросаки, являющиеся подчинёнными первых двух, и Момокекай, здешний народ огня, развязавший войну. Потом первые трое перебили четвёртых, оставив только младенцев, и жили долго и счастливо, продолжая следить за порядком в Намимори. Конец истории.       — А ещё мы все считаемся якудза, — брякнул Кёя, невозмутимо попивая сок и пухленькой ручкой тренируясь рисовать иероглифы.       — Но я-то удочерённая, — почесала голову я.       — Не имеет значения, — посмотрел на меня, как на тупую, этот гном.       Зато теперь было ясно, почему именно ликорисы были у меня на кимоно.       — Так зачем мне это? — всё ещё не догоняла я, но всё-таки взялась за предложенные угощения.       — Ты глупая? Ты в клане палачей, вообще-то, да ещё и женщина. Теперь ты — подзащитная.       Я всё ещё не догоняла.       Хибари раздражённо закатил глаза, вновь откусывая аппетитную булочку:       — Для глупых травоядных: ты теперь имеешь право на защиту от нашего клана, но взамен будешь помогать с провинившимися.       Что за Блич с Аватаром тут происходили, я до конца так и не поняла даже после дополнительных объяснений Хибари-младшего. Однако одну вещь я усвоила.       Я — будущее клана Куросаки, якудза, находящаяся под защитой Хибари-гуми, личный палач маленького Облака.       Супер. ***       — Акира-чан, хочешь, мы купим тебе ещё чего-нибудь? — лебезил отец после нашего разговора с Кёей.       Я делала вид, что обижаюсь, стараясь выторговать побольше.       — Задобрить хочешь? Лучше денег дай! — спустя неделю я, наконец, ответила отцу.       Мужчина замер на секунду, но тут же полез в карман за бумажником. Я довольно выставила руку, получая в личное пользование аж целых десять тыщ йен.       — Вот ведь женщина, — пробормотал отец, глядя на то, как я сразу же побежала закладывать деньги в весёлую розовую хрюшку. — И зачем тебе только деньги, Акира-чан?       — Чтоб было, — категорично ответила я, вновь общаясь с отцом и делая вид, что никаких проблем нет и не было.       — Ну, раз так, то почему бы тебе не помочь бабушке убраться, а я тебе ещё денег дам? — хитро ухмыльнулся отец, смотря на мою скуксившуюся мордашку.       Уборка с бабушкой представляла собой воистину адский труд. Мне выдавалась специальная жёсткая тряпка и отводился участок дома, на котором я должна была вымыть пол, сидя на карачках и мучаясь от боли в спине и руках. Зато теперь было понятно, отчего бабуля такая живенькая, хоть и почти горбатая. Вот вырасту, буду только шваброй полы мыть! Затем мне выдавалась ворсовая губка и опрыскиватель, которыми я чистила все поверхности, до которых могла дотянуться, а потом, стоя на табуретке, мыла посуду за всеми в доме. Тренировка выходила не хуже, чем в фитнес-центре в моем родном мире. Вот и получался такой себе обычный японец после всех этих мучений — тощий, как палка, низкий, как гном, и прожорливый, как стадо некормленых свиней.       Третье февраля началось для меня с криков бабушки.       — Демоны, прочь! Удача, приди!       Первой моей мыслью стала: «Меня выгоняют?». Однако стоило мне увидеть день на календаре, как всё стало на свои места. Суеверная бабушка отмечала Сэцубун, метая жареные бобы за порог дома, так как отец это делать отказался.       — Идиотизм, — буркнул он себе под нос, когда мать положила перед ним целую тарелку бобов.       На удивление, мне тоже досталось. Но бобы оказались не такими уж и противными на вкус, и больше напоминали мне мой любимый горох, чему я была искренне рада.       — Давайте, то-сан, приятного аппетита, — захихикала я, зарабатывая убийственный отцовский взгляд.       То-сан ненавидел жареные бобы.       День Святого Валентина тоже прошёл буднично, так как шоколад, даже дружественный, я ещё никому не дарила, даже отцу.       А вот что было обидно, так это то, что я не увидела, как празднуется день плодородия. Желание увидеть день, когда по консервативному Намимори пронесут гигантский хрен, было разбито и помянуто персиковым соком и компанией Хибари Кёи, с которым у нас завязалась некая пародия на дружбу. Весеннее равноденствие мы не праздновали, так как родители решили, что на кладбище я всё равно ничего нового не увижу, ведь бабушка частенько брала меня туда ради уборки.       Наконец, наступил тот день, когда нам с Киоко торжественно надели красивые тёмно-синие штанишки, точно такие же панамки и белые футболки с изображением вишенки. Мы пошли в детский сад.       Впечатление он оставил не слишком хорошее, так как ничему новому меня там не учили. Нас заставляли играть, гулять, считать кубики, спать на пипец каких жёстких футонах и, моё самое любимое, есть. Мама всегда очень вкусно готовила морепродукты и мясо, поэтому, видя завистливые взгляды детей на моё бенто, я гордилась и хвастливо отрывала очередному животному рисовое ушко или лапку. Такеши тоже завидовали, так как питаться плохой едой, имея отца-повара было просто нереально. В детском саду я так же впервые увидела, как японцы всё-таки падки на внешность. Маленькую красавицу Киоко обожали абсолютно все, стараясь подружиться с приветливой малышкой и защищая её от невидимых драконов и злых самураев, истории которых нам в игровой форме рассказывали воспитатели. Я тоже считалась красивым ребёнком, так как в Японии очень ценились светленькие люди. Я смотрела в зеркало и видела этакую снежную королеву. Голубоглазая, светловолосая, с аристократично-белой кожей, уходящей в розоватый (спасибо дедуле Ване), в то время как у большинства японцев она была желтоватой. Однако, несмотря на красоту, подходить ко мне решались немногие, так как в отличие от дружелюбной Киоко я свой откровенно гоповатый характер не скрывала. Единственными, кто не понимал этих детей, были Такеши и всё та же Киоко.       — Аки-чан, давай ты мне дашь кусочек котлеты, а я тебе осьминожку? — клянчил у меня кацудон Такеши.       — И креветку хочу!       Такеши быстро перебросил мне морепродукты детскими палочками и с наслаждением вгрызся в кусок свинины. Дома он ел, в основном, рыбу, поэтому частенько мы с Ямамото совершали обмен вкусняшками, вместе теснились под моим звёздным одеялом на тихом часу, а потом помогали друг другу разучивать новые иероглифы. Прелесть, а не ребёнок. Грамоте его учил отец, так как мать Такеши погибла, ещё когда ему и года не было, а все бабушки и дедушки у него жили где-то в маленьком городе соседней префектуры Нагано. Маленький хранитель Дождя помогал мне выучить те иероглифы, которые знал он сам, и наоборот.       Так и жили мы с ним. Иногда к нам присоединялась Киоко, которую натаскивали мы уже вместе. Отмечали праздники всей компанией, тренировались с Кёей и Такеши, который, оказывается, ещё с детства знал историю «тихих ветров», усиленно готовились к школе…       Пару раз даже видела мелкого Саваду Тсунаёши, который ходил в один садик с Курокавой Ханой, которая в один прекрасный день таки подружилась с Киоко, сойдясь с ней на почве любви к выпечке Мисаки-сан, которая, в свою очередь, всё же открыла свою пекарню «Ла Намиморине». Нелепый, словно новорожденный оленёнок, и с огромными карамельными глазами на пол лица, Савада напоминал мне куклу-неваляшку, которую как не бей, всё равно встанет.       И жили мы вполне счастливо, пока однажды хмурым февральским днём отец не сообщил нам прискорбные новости.       Хибари Кая, прелестная черноглазая женщина, нежно любящая своего сына и его друзей, скончалась от продолжительной болезни.       Остатки Хибари-гуми покидают Японию. ***       Над особняком Хибари, несмотря на привычно монументальный вид роскоши и традиций, сегодня витала особая атмосфера. Скорбь смешивалась с унынием и мёртвой тишиной, давя на сознание полутонной гирей. Чёрная с алыми ликорисами юката уже не казалась мне чем-то весёлым и забавным, тащась за мной тёмным подолом, что только раздражало всё сильней.       Хибари Араши, казалось, постарел лет на десять разом.       Я беглым взглядом обвела помещение и тихой шаркающей походкой пошла к маленькому пацану, что скрючился где-то в углу комнаты, пустым взглядом пугая окружающих.       — Кёя… — тихо позвала его я.       Мальчишка мазнул по стенам ничего не значащим взглядом и с вежливым холодным любопытством уставился мне в глаза.       Я сглотнула, душа желание сбежать от сюда к чёртовой матери и сжечь юкату с ликорисами в жертву Бэндзайтэну.       — Кёя, ты помнишь Рождество?       — Эй, Кёя, ты веришь в то, что где-то там есть другие миры?       Мелкая блондинка с любопытством заёрзала на футоне, рассматривая сквозь окна алые грозди рябины, покрытых ледяным налётом.       Где-то позади зашевелился под одеялом чернявый пацан.       — Не знаю. Я верю в то, что вижу. В звёзды, например. Ты знаешь, что такое квазары и Немезида?..       Хибари повернулся к девочке и едва не отшатнулся, ловя на себе взгляд полу-прозрачных глаз, отражающих рябину и изморозь. Совсем не детская улыбка расползлась по лицу маленькой Куросаки, делая ту невероятно жуткой и… Мёртвой.       — Звёзды — лишь средство достижения и путь к Немезиде, которая отмечена квазарами, словно маяками. Разве не так?       Мальчишка отвёл глаза и побыстрей прилёг на своё место, уже не видя, как на мгновение чернеют глаза его подруги.       — Кто знает, может быть, и мы когда-нибудь дойдём до неё?..       Если нас не поглотит ночь и тьма, конечно…       Он помнил.       И пока из обломков пустоты в его глазах образовывались новые маяки, я протянула ему маленький, невзрачный брелок.       — Не потеряйся в звёздах, идя к Немезиде, Кёя.       Маленькая незабудка ярко блеснула ледяной изморозью в моей руке.       Хибари аккуратно перехватил цветочек и уверенно кивнул, глядя мне в глаза.       — Ещё увидимся. ***       Фонг с задумчивой улыбкой смотрел на разговор двух маленьких людей, делая достаточно правильные выводы у себя в голове.       — Может быть, именно ты станешь спасением Эстранео, Куросаки Акира…       Проклятый ребёнок почесал за ушком Ричи и, не оглядываясь, пошёл в сад к рябине. С маленьким Хибари Кёей он ещё успеет наговориться…