***
— Почему?.. — У нас его нет, — доверительным шёпотом сообщает Вонхо, продолжая с нескрываемым удовольствием поглощать третье мороженое. — Есть и другие вещи, имеющиеся только тут… — запинается, осознавая то, что не только «вещи», но и люди. — Например? — переспрашивает, не заметивши незаконченности чужой мысли. — Хм, — задумчиво тянет, прикидывая варианты — сопоставляя именно это время со своим. — Я, если честно, сообразить не могу сейчас, — виновато смотрит на профиль спутника, который своё внимание уделяет в этот момент перспективе раскинувшегося города. Отсюда — с возвышения — отлично видны многочисленные дома и почти не поддаются улавливанию людские фигуры, коих множество на самом деле. — Возможно, — чуть устало потягивается, — потом расскажешь. И это «потом» — в самое сердце, которое скатывается в признаки тахикардии, поскольку обладатель непослушного органа ощущает — ему снова показывают, что дан шанс на продолжение… Чего бы то ни было. У Вонхо даже отступает сожаление о неудаче с Аквариумом (то ли нерабочий день, то ли технические причины). Теперь со спокойствием разглядывает широту и величественность города, куда приехали на целый день и, вроде как, собирались остаться до завтра — чтобы таки попасть в место, ради которого затеяли поездку. — Где ты сейчас работаешь? — спрашивает ровно, хотя нервы накручены изрядно и вечное ощущение шагов по тонкому льду преследует. И это не зря — Шону так и хочет съязвить, ведь вопрос глупый из-за осведомлённости очевидной спрашивающего, но вместо этого выдаёт спокойно: — Помогаю другу. Это подработка, большего мне пока не хотелось, — тяжесть дыхания вызвана скорее жаркой погодой, чем сутью разговора, но Вонхо всё равно отслеживает каждую реакцию и тщательному анализу её предаёт, накручивая свои нервы только сильнее. — Думаю, что мне вообще хотелось уехать из своего города, потому и не смог устроиться нормально. — Вот как, — малая громкость ответа связана со знанием Хосока — Хёну бы так и не решился уехать. Провёл бы жизнь в ожиданиях, сопровождающихся тягостностью одиночества. Внезапный порыв — сесть ближе и накрыть чужие кончики пальцев своими — осуществляется без раздумий, а потому тут же закусывает губу и смотрит виновато, ожидая самой худшей реакции… Которая оказывается и вовсе неожиданностью — Шону в ответ ещё теснее придвигается и закидывает руку на его плечи, вздыхая так, будто секунду назад совершил признание собственного поражения. Впрочем — это оно и было.***
После большой, по продолжительности, прогулки по горе и её окрестностям, заваливаются в первый попавшийся магазин-закусочную, где покупают рамён и там же его и едят, обмениваясь молчаливыми взглядами, в глубине которых — неправильное счастье. Спустя долгие минуты звучит: — Ты вернулся потому, что у тебя миссия очередная или ради меня? — серьёзность и цепкость взгляда заставляют Вонхо поёжиться, но ответить со всей возможной искренностью: — Только ради тебя. Шумный вдох без выдоха на несколько секунд призван отрезвить и дать возможность ответить на это… Хоть как-нибудь. Но язык не поворачивается и потому возвращается к еде, аппетит к которой словно возрастает, хотя это удивительно в обстоятельствах столь нервирующих. У альфы, что сидит напротив, из самого нутра так и рвётся непроизнесенное — «хочу тебя забрать с собой», но не решается, ибо давить в имеющейся ситуации видится совершенно недопустимым. Приходится затыкать себя и спокойно доедать, затем уточняя: — Мы поедем на метро дальше? — Можно и на нём, и на автобусе, — задумчивостью тянет, после переспрашивая. — Для тебя есть разница? — Мне больше ваше метро нравится, хотелось бы на нём, — прикусывание губы изнутри — впервые — от совершенно чистого смущения, почти детского. Кивок в ответ сопровождается пожиманием плеч, поскольку альфе абсолютно не важно — как добираться, а вот ублажить прихоть Хосока почему-то хочется до крайности. В последствии оказывается, что это не зря, ведь поездка выходит довольно забавной для Шону — ему предоставляется возможность увидеть неподдельный восторг в глубине чужих глаз и ответить на множество вопросов о том, чего спутник не знает. Эта ненавязчивость ситуации расслабляет и позволяет в полной мере ощутить комфорт, все большей захватывающий при общении с бывшим партнёром по спаррингам. По улице пройтись решают от дальней станции, потому имеют возможность насладиться свежим воздухом, из которого ушла духота дня, уступив место прохладе. К гэст-хаусу подходят уже ближе к ночи, поскольку по дороге Вонхо вновь захотелось съесть мороженое и они добрых полчаса проторчали в кафе. С заселением и получением ключей разбирается Шону, сделавший утром заказ, а Хосок в это время оглядывает полумрак и скромность помещения, где стойка регистрации, стол со скамьёй для приёмов пищи гостей и дверь приоткрытая, ведущая в небольшую кухню, где даже свет почему-то горит. Возможно — кто-то из жильцов решился на ночной перекус. Переплетение пальцев, инициированное подошедшим только что Соном, — неожиданность и очередная причина тахикардии, хотя уже через секунды осознаёт себя самым счастливым и идёт следом, утягиваемый в проход на лестничную клетку, а после — на четвертый этаж, где нашлось место для их ночлега. Сегодня — они не подвержены новизне. Сегодня — они не под влиянием алкоголя. Сегодня — Вонхо не собирался допускать посягательств со своей стороны. Именно поэтому шок настигает в очередной раз, ведь стоит закрыться двери, как Шону припечатывает к ней спиной и впивается в полноту губ, даря полноту ощущений и сумасшествие удовольствия, пронзающего от макушки до кончиков всех пальцев. Глубина поцелуя постоянно меняется и диктуется напором начавшего всё альфы — он то своим языком изучает и ласкает чужой, то переходит на соприкосновение лишь губ. Вонхо не хочется ничего говорить и спрашивать, ему бы только задержаться в этом моменте на подольше, если не на вечность. Вечность, в которой нет проблем и непонимания. Топя в горячности поцелуя, Шону вновь действует сам — пальцами подхватывает чужую лёгкую кофту снизу и тянет выше, с явным намерением снять, кое и исполняет быстротой движений, после возобновляя прерванное и не спеша двигаться ещё дальше. Ему хватает сумасшествия уже совершённого и требуется передышка, хотя таковой вряд ли можно назвать череду страстных поцелуев с тесным соприкосновением тел. От всего происходящего Хосока ведёт, но не настолько, чтобы решиться действовать в тот момент, когда инициативу перехватил Шону. Он может лишь плавиться от бесконечности поцелуев и от прикосновений пальцев к его бокам и рёбрам… Пока не звучит следующее: — Ты… Можешь?.. — застенчивость внезапна и из-за неё плохо улавливается смысл, который попытки объяснить продолжаются. — Можешь действовать, а не просто поддаваться? И Шону, наверное, сгорел бы от стыда на месте и распался бы на невосстанавливаемые части, но он получает запрошенное — Шин уверенность мгновенно демонстрирует, меняясь с ним местами и сам уже прижимая к двери, безвинно страдающей от сильных ударов о неё крепких тел. На этом ничего не заканчивается — младший тянет майку белую и откидывает её за ненужностью, после целуя в шею и плечо, заставляя откидывать голову на твёрдость дерева и терять разум, поскольку тело будто смирилось со своими желаниями столь противоестественными. Смирилось с тем, что другой альфа расстёгивает ремень и тянет джинсы вместе с бельём, попутно целуя бёдра и обдавая горячим дыханием колени. Смирилось, что прикасаются к члену пальцы и губы другого альфы, который точно знает — как и где доставить удовольствие так, чтобы сильные ноги подгибались и вырывались из груди задушенные хрипы. — Вот же чёрт… — несдержанностью шёпота отзывается, вплетая свои пальцы в тёмные пряди и непроизвольно задавая темп, являющийся самым крышесносным. Вонхо в своих ощущениях тоже немного теряется, но продолжает уделять всё внимание чужому члену — лаская тот губами и языком, умудряясь исследовать ими каждую вздувшуюся венку, попутно прерываясь на смачивание пальцев в собственной слюне, которые внаглую тянет к промежности, проникая меж чужих ягодиц и массируя анус. И он бы, наверное, готовил себя, а не Хёну, но помнит вчерашнее заявление о том, кому лучше быть сверху… А тот лишь возбуждённо рычит сквозь зубы и не возражает ничуть. Желание спрашивать как и почему — отсутствует абсолютно, зато есть другое — продолжать делать минет и подготавливать, в это время радуясь тому, что у них было вчера — мышцы поддаются легче благодаря использованным ранее средствам и самому акту произошедшему. Шону ощущает явственно исчезновение собственного самообладания и сгораемость организма, потому тянет партнёра вверх и лишь на секунду задержка — тот запястьем вытирает рот, испачканный слюной и слегка — естественной смазкой, за этим уже следует новое слияние губ с перемещением к кровати большой, расположенной совсем рядом. Через несколько секунд борьбы, Сон оказывается уложенным на лопатки, а над ним нависают и вновь атакуют губами его лицо, расслабляя заметно, после чего становится несложно вовсе перевернуть на живот. Продолжение — ещё немного подготовки и бесконечность поцелуев, коими обсыпается спина вся. — Да заканчивай уже, — чуть приподнимаясь на локтях, рычит Сон и нетерпеливо ёрзает. Он теперь знает, что боли особо не будет — стараниями Хосока. — Да рано вроде ещё, — хмыканье на ухо раздаётся, пока прижимается всем телом и скользит перевозбуждённым членом меж ягодиц, касательным движение будоража и разжигая кровь в край. — Рано же ещё кончать. Неуместность шутки пропускает мимо ушей и сквозь зубы, стараясь не выдать смущения: — В моих джинсах… Возьми. Удивление пронзает, но тем не менее поднимается, после присаживаясь на корточки и извлекая из кармана небольшой тюбик с лубрикантом. Брови ползут вверх, ведь приходит осознание того, что Сон заранее предполагал исход вечера. Впрочем, это может только радость и лёгкость улыбки вызвать, заставляя вернуться скорее и снова оказаться сверху, разглядывая широкую спину чуть загорелую, пока смазывает собственный член и чужие ягодицы, проникая пальцами внутрь и напоследок проверяя достаточность растяжки. У кого-то уже терпения не хватает — подкидывает слегка бёдра, принимая позу не то, чтобы унизительную, но чуть пронзающую альфью сущность неправильностью. Впрочем, долго думать ему не позволяют — топят в прикосновениях и давят проникновением, с последующим заполнением и резкостью толчков, от которых обоих подбрасывает — слишком велика сила ощущений. Вонхо чуть наклоняется и перехватывает одной рукой грудную клетку, прижимаясь сзади и целуя в шею и плечо, после вылизывая чувствительное место за ухом, запомнившееся с их самого первого раза. Это вызывает реакцию недвусмысленную — стоны и лёгкую дрожь, а затем и вовсе — поворот головы и слияние губ. Поза сменяется через бесконечность и продолжительность удовольствия и многих слияний, они тогда выгибаются оба, оказываясь стоящими на коленях. Шону почему-то так и тянет закинуть руки назад — на шею Вонхо, что и делает, не медля и позволяя себе исполнять прихоти. Тот же, довольный, обдаёт его шею тяжестью дыхания и рычанием, не прекращая фрикции, ускоряющиеся с каждой секундой, заставляющие обоих от наслаждения плавиться. — Не выдержу больше… — тихо выстанывает, поддаваясь назад и вплотную оказываясь к Шину, который и сам уже на грани: — Тогда давай, — улыбка слышится в голосе и заставляет усмехнуться, хотя почти сразу и не до смеха, ведь едва Вонхо накрывает аккуратно ладонью член и совершает пару движений — оргазм накрывает сногсшибательный в самом прямом смысле — Хёну падает вперёд, упираясь руками в постель и пачкая ту спермой. Нереальность ощущений выбивает из колеи, перекрывая кислород и не давая даже внимания обратить, что из него выходят и тут же кончают на ягодицы. Только спустя вечность падают вместе на бок, сразу оказываясь максимально прижатыми друг к другу. Вонхо, правда, сперва салфетками, стоявшими на прикроватной тумбочке, вытирает их обоих и откидывает испачканное Соном одеяло, укрывая обоих вторым, которое маловато для двоих, но это обстоятельство только создаёт уют. Лёжа так, они заняты разнообразием мыслей, но одну из своих Вонхо всё-таки пытается произнести: — Я действительно тебя… — Не надо, — облизывание губ нервное и пояснение. — Не сейчас. — Хорошо. Лёгкий поцелуй в шею расслабляет вновь, а затем они отключаются, слишком вымотанные активным днём.***
Утром они встречаются глазами и улыбками, которые наконец — без отягощённости мыслей и с безмятежным принятием собственного счастья. Время проводят в спокойствии и ничего не значащих разговорах, не желая терять обретённую с таким трудом лёгкость. Поход в Аквариум — увлекательность приключения и веселья, так как Вонхо интересно всё и даже больше. Он везде проходит по несколько раз, разглядывая с любопытством каждого жителя подводного мира и при этом непременно показывая всё Шону, который больше увлечён этой стороной парня, чем рыбами и прочей фауной. Ему безмерно нравится зрелище — вечно серьёзный бывший напарник, умеющий быть таким жизнерадостным и почти ребёнком. После трёхчасового хождения, они едва успевают на автобус, что должен их отвезти в другой город. Там, уставшие в край, засыпают вместе на самых дальних сидениях со сплетёнными воедино пальцами. Оказавшись в городе Шону, они разделяются — тому необходимо зайти к другу по поводу подработки и оговорить несколько незапланированных выходных, ведь собирается провести дни со своим гостем из будущего. Его спутник же выдаёт срочность похода в один из магазинов торгового центра, особо не объясняя — чем, собственно, обусловлена срочность. Пробегая вдоль знакомых дверей, Шин спешит найти задуманное давным-давно и не раз уточнённое в мыслях за прошедший год, то что желал подарить уже давно. Он выходит из крутящихся дверей комплекса буквально через десять минут — совершенно довольный покупками. Пока застёгивает рюкзак с чувством выполненного долга, принимается оглядываться в поисках Шону… И ему удаётся это весьма быстро. Силуэт широкой спины в белой майке привлекает внимание даже с другого конца улицы, а потому сразу же направляется к нему, улыбаясь сумасшедше счастливо. Однако — он не готов увидеть ту картину, что разворачивается, как в замедленной съёмке. Не готов к тому, что альфа стоит не один и разговаривает с кем-то незнакомым ему (а он осведомлён едва ли не о каждой собаке в этом городе, поскольку тщательно изучал всю жизнь Шону — на предмет тесных связей с кем-либо). Не готов к тому, что этот некто возьмёт очень нежно его парня за руку. Он мог бы это стерпеть и списать всё на собственную ревнивость. Что угодно бы списал… Что угодно, но не то, что Хёну на шею закидывают длинные руки и притягивают для поцелуя, столь неотвратимого и отвратного для него, в шоке опускающего руки с рюкзаком и сжимающего кулаки с огромной силой. Разборки не в стиле Вонхо, а потому — разворот на сто восемьдесят градусов и уход с пониманием — сперва нужно дать себе остыть и обдумать увиденное.***
Для Чжухона дни слежки проходят впустую. Пока друг вовсю налаживает связь и выполняет намеченный ими двоими план, у рыжего не выходит и близко подобраться к своей цели. Каждый раз что-то мешает даже элементарно поговорить. Однако мир для него начинает рушиться не тогда, когда Чангюн в очередной раз ускользает, как песок сквозь пальцы. Не тогда, когда он будто бы видит Хона и в итоге идёт в другом направлении. От всего вокруг не остаётся ничего, когда бета видит, что какой-то неизвестный ему высокий парень притягивает Гюна для требовательности поцелуя, не оставляющего никаких сомнений в очевидном. Чжухон просто пятится и заходит за угол здания, где упирается ладонями в колени и шумно выдыхает: — Но ведь в Хрониках…***
Поражаясь неловкости чужой, Чжухон смотрит и тихо спрашивает, лишь бы переключиться с собственных беспросветных мыслей: — Ты с ума сошёл, да? — озадаченно крутит головой и склоняет оную набок, покусывая губу изнутри. — Когда был там — снова избили сильно? — У тебя забот мало? Мне тебе добавить? — огрызается Вонхо вопросами на вопросы, стараясь не сбиться и сделать всё правильно. Парни не рассказывают о произошедшем с ними перед приходом сюда, но догадываются друг о друге — что-то нехорошее. Поэтому могут позволить себе язвить и пытаться отвлечься. — Мне хватает, спасибо, друг, — проникновенно и с чувством благодарности притворным, а затем с любопытством новая попытка. — Так всё-таки… Что ты делаешь? В ответ — тяжесть выдоха и протянутая рука, демонстрирующая детали от антиджетлага, которые выглядят вполне жизнеспособными, но как-то чуть иначе, чем обычно. — Сломался? — хлопает глазами, не понимая смысла увиденного. — Нет, перенастраиваю. Свой тоже давай, — Вонхо морщится и потирает затёкшее плечо. — Я думаю… Мы не случайно попали не в тот день. В наших устройствах кто-то покопался. Его собеседник морщится и не знает — что ответить, ведь теорий ровно ноль, заговоры от него тема весьма далёкая, проще до соседней планеты добраться, чем разобраться в чём-то подобном. Вонхо же пока и не думает объясняться, занятый починкой оборудования, необходимого, чтобы их план не полетел к чертям. Разрывающий тишину стук в дверь — неожиданный и резкий, в осколки превращающий два самообладания. Оба понимают, что не стоит надеяться, но в глазах у них, обращённых друг к другу, столько ожидания тёплого — не вычерпать, не уничтожить. — Прошу прощения, — голос заставляет друзей нахмуриться и синхронно повернуть головы к двери, за которой совершенно не те люди, не один из тех, что были ожидаемы. — У меня для вас сообщение. Можно я передам и пойду? А то б… Договорить юноше не удаётся, поскольку его хватают за плечо и утягивают в полумрак комнаты, разрушаемый лишь лампой, что призвана помочь Хосоку. Немного грубовато у Хани выходит усадить блондина в кресло, а после он слишком недоброжелательно уставляется на него, устроившись на краешке комода. Два взгляда прожигают больше, чем июльское солнце, из-за чего неуютно ёрзает и едва выдавливает из себя: — Меня зовут Минхёк, и нам с вами нужна помощь друг друга.