***
Ночью, переодевшись в новый комплект чёрной одежды, немного полегче той, что была по прибытии, Шин осторожно выскальзывает за дверь номера, оставляя спящего Чжухона в одиночестве. Альфа расправляет плечи и суёт руки в карманы, отправляясь пешком к дому Шону, хотя тот в нескольких километрах. Причины для прогулки целых две — нужен воздух для прочистки мозгов и денег текущего времени слишком мало, чтобы позволить себе шиковать, общественный транспорт-то в это время не ходит. Что говорить и как действовать — загадка. Вонхо пусть и не ожидал, что при его появлении Хёну бросится на руки, как какой-нибудь омежка из второсортного романа, но и такой ненависти не предвидел. Она явилась шоком, отдалась болью меж рёбер, о которой раньше альфа только слышал, но ни разу не испытывал на себе. Даже время ожидания проходило с тоской беспросветной и грустью бесконечной, но никак не с этой разрывающей болью, крушащей сами рёбра и сердечную мышцу, то и дело сбоящую теперь. «Из козырей в наличии лишь папка с его будущим, для меня ведь оно — в прошлом. План есть на всё, кроме этого игнорирования… Неужели я ошибся? Неужели он ненавидит?» Мысли снедают, но не способны они привести хоть к какому-то умозаключению. Потому что необходим диалог, а не бесконечный монолог ни о чём в голове. За своими рассуждениями и страданиями Шин даже не замечает, как снова оказывается у нужного дома, в который так хочется вломиться, наплевав на всё. Здравый смысл машет платочком, укатывая со всеми вещами, иначе не объяснить происходящее — альфа разбегается, ловко забирается к тёмному окну второго этажа, что приоткрыто, и влезает внутрь. Мягкий ворс ковра скрадывает звук приземления, а Хосок обращается в слух, напряжённо замирая. В темноте едва удаётся уловить интерьер — явно спальня, потому что рядом кровать, но больше не разглядеть, поскольку падает из-за сильного удара под согнутые колени. Координируясь чисто по инерции, он перекатывается, подскакивает на ноги и принимает боевую стойку, в следующее же мгновение опуская руки, так как глаза в глаза сталкивается с альфой, которому принадлежит дом. Шин улыбается уголками губ и уже хочет что-то сказать, но на него обрушивается чужая ярость в виде мощных ударов. Ответные он, конечно же, не наносит, только интуитивно защищается, старается уйти от самых сильных, что могли бы, если и не уложить его в несознанку, то как минимум довести до больнички, в которую обратиться даже нельзя. — Какого хрена ты припёрся?! — ревёт Шону, уже уложивший Хосока на лопатки и нанёсший два удара в челюсть, замахнувшись для следующего. — Зачем?! — Поговорить надо, — улыбается Вонхо, как ни в чём не бывало, даже не понимая, что его губы залиты собственной кровью. Вкладывает всё своё обаяние в эту улыбку, надеясь вызвать хоть какую-то ответную реакцию (кроме желания забить до смерти). — Думаешь, мне хочется? — с явной издёвкой произносит, но в глубине глаз отчётливо читает младший неясное волнение. — Конечно, — кивает серьёзно Хосок, непроизвольно облизываясь, потому что тонкие струйки щекотят и отвлекают. — Во-первых, ты мог бы меня вырубить с одного-двух ударов, если бы действительно этого хотел. Во-вторых, я знаю, что не в твоих привычках оставлять окна открытыми, ведь даже когда мы в жару парились в зале, ты этого не позволял. В-третьих, вместо драки ты мог вызвать полицию, как изначально и грозился, — вопросительно поднятая бровь явно говорит о том, что Шин может и дальше приводить аргументы, его ничуть не сбило с толку ни избиение, ни показное нежелание общаться. — Сука, — вырывается у Хёну, который нехотя отпускает и поднимается, думает несколько секунд, а затем тянет руку со сбитыми костяшками, в очередной раз противореча сам себе. Вонхо довольно скалится, и видимо из-за этого Шону мелочно мстит, размыкая пальцы на полпути и позволяя ему шлёпнуться обратно. — Ты бы осторожнее обращался с моей задницей. Вдруг она тебе всё же пригодится, — намеренно провоцируя, видя в ответ взгляд полный ненависти и желания убить, парень становится ещё счастливее. Слишком много лжи сейчас… И обманывает Шону только себя, делая таким образом хуже обоим. Они молча спускаются по лестнице. Вонхо прикладывает массу усилий, чтобы не скулить, как побитая собака, а его спутник старательно себя убеждает — быстрый разговор позволит расставить точки над i и избавиться от всех проблем. — Расскажи, — медленно начинает младший, устраиваясь на жёстком стуле. — Как ты жил этот год? — он поджимает губы и тихо добавляет, упираясь взглядом в гладь деревянного стола, поблескивающего новеньким лаковым покрытием: — В моральном плане. О событиях конкретных я осведомлён частично. — Ты́.Что́? — раздельно произносит и хмурится Шону, который только было успокоился. — Осведомлён? — он стоит боком к своему незваному гостю, а потому не видит его яркую и довольную улыбку. Прежде, чем начинается новый виток агрессии, Хосок заявляет: — Не глупи. Ты знаешь, из когда я. И наверняка не раз думал о том, что мне известна твоя судьба. Шумный выдох ответом, а после — лишь тишина, прерываемая механическими движениями хозяина дома: разливанием кипятка по чашкам, добавлением заварки, быстрым поиском чего-то в холодильнике, после которого он нарезает несколько бутербродов. Во время имитации всей этой бурной деятельности, Шин про себя отмечает — осунулся Шону. Не стал, конечно, тонким и хрупким, но часть мышечной массы потерял так, что это отчётливо видно, почти до боли — где-то там, под рёбрами. — Так расскажешь? — снова делает попытку, когда перед ним появляется чашка, дымящаяся и привлекающая ароматом. — Нет, — Сон смотрит на сосуды для питья, морщится и лезет в холодильник, откуда извлекает сразу несколько бутылок соджу, решая — чаёк им точно не помощник. Только после употребления почти литра на двоих, диалог начинается, хоть и неловко: — Нечего мне рассказывать, — заявляет уверенно Шону, у которого желания противоречивые в мозгу бьются, мигрень вызывая: выгнать незваного гостя и всё-таки его выслушать. — Пусть так, но… — Вонхо встаёт напротив и опирается поясницей на столешницу, в таком положении почти не больно. — Думаю, что должен объясниться хотя бы я, — мнётся и не знает, как продолжить, пусть уже не раз прокручивал в голове все правильные и подходящие слова. В конечном счёте, упирает взгляд в чужие спокойные руки и продолжает ровно: — Я не мог вернуться раньше по причинам, от меня не зависящим, — чуть морщится, недовольный собственным оправдательным тоном, тут же сменяемым на более уверенный. — Работал в организации, которая специализировалась на перемещениях во времени и «внесении корректировок» в различные события. Задержавшись в тот день… — Шону вздрагивает едва заметно, а Шин прикусывает губу, но всё-таки завершает короткий рассказ, — я нарушил правила в очередной раз и у меня забрали устройство для перемещения. Правила строгие и пойти против них не выходило, пришлось долго искать лазейки и готовиться… — делает нерешительный шаг вперёд и тянет руку к чужой голове, но не решается и одёргивает себя, после выпивая ещё полбутылки соджу залпом. Не хочется, конечно, пасть жертвой алкоголя, но у Хосока просто нервы сдают, истончаясь и на мельчайшие лоскуты делясь. Он тихо икает и добавляет, покачивая головой. — У меня есть чувства к тебе и плевать насколько они неправильные, потому что… — Потому что — что? Жить без меня не можешь? — хмыкает Сон, впервые поднимающий свой взгляд и сталкивающийся с чужим — полным безысходности и отчаяния. — Эту чушь прибереги для омежек своего времени, или с кем ты там встречаешься, — альфа улавливает, что ведёт себя, как обиженный подросток, жаждущий внимания и уверений в чувствах, а потому снова морщит нос и отворачивается, выпивая и проговаривая. — Глупо было возвращаться. — Может и так, — кивает Вонхо, который понимает теперь — на него обижены, а вот ненависти, как таковой, — нет. — Но я хочу быть с тобой. Твоя подколка мимо, ведь нет никого ни в будущем, ни в прошлом, — подходит ближе и всё-таки обнимает со спины, надеясь, что парень его не оттолкнёт. — Есть ты. На этом всё. Старший не отвечает, хотя тело требует действий… Слишком противоречивых снова, из-за чего вообще не предпринимает ничего, лишь в очередной раз отпивает горьковатое из бутылки. Ещё некоторое время они проводят в такой позе на кухне в тишине, а затем Шону уходит, немного покачиваясь и не говоря ни слова.***
Голову разрывает дичайшей болью, в чём её обладатель, естественно, сам виноват. Он трёт глаза и пытается вернуться в мир бодрствующих с минимальных ущербом, одновременно хочет сесть, чему мешает нечто тяжёлое. Это нечто лежит поперёк его туловища и при ближайшем рассмотрении оказывается мускулистой рукой. — Чёрт возьми, — едва слышно ругается, не желая будить неожиданного соседа по постели. Он перемещает взгляд выше и обнаруживает чужое безмятежное лицо, почти скрытое от него, ведь Хосок уткнулся куда-то между плечом и надплечьем. Память сразу начинает сквозь мигрень подкидывать картинки предыдущей ночи, из-за чего тошнота усиливается с каждым мгновением… Ведь парень помнит, как почти зашёл в душ, когда его нагнал Шин и развернул к себе лицом, пытаясь заглянуть своими пьянющими глазами в его — не менее пьяные. Он помнит, что разговора у них не вышло, а вот поцеловать его Хосок осмелился. После чего они так и попали в необходимое помещение, прижимаясь разгорячёнными телами и помогая друг другу снимать одежду. Перед глазами мелькает чужое обнажённое тело и своё тоже — в зеркале, а потом… — Ты опять меня трахнул! — возмущённо рычит Шону, пришедший в смятение из-за собственных воспоминаний. Уже через секунду скидывает наглеца на пол ловким пинком и смотрит на него, щуря недобро глаза, сжимая руки в кулаки и старательно не обращая внимания, что незваный гость совсем без одежды. — Чёрт… — шумно выдыхает Хосок, пытаясь подняться, что тяжело с диким похмельем и отказом всех систем организма. Он кое-как усаживается на пятую точку и смотрит на недовольного парня, вспоминая какой фразой тот его разбудил. — А… Так ты сам же захотел так. Не помнишь? К своему вящему ужасу, альфа прекрасно помнит, как всё произошло, а потому становится стыдно, пока в голове звучит идиотское и несвязное: «Давай ты меня! Да не хочу я сам тебя…» — которое он сам и говорил ночью. — Как себя чувствуешь? — Вонхо шарится в своих вещах, а затем возвращается на постель с каким-то флакончиком, что был извлечён из куртки. — Как будто меня отымели, — обречённо выдаёт Шону и откидывается обратно, ложась удобнее, чтобы спина не так сильно ныла. — Тебе же понравилось, — усмехается Шин, устраиваясь рядом и протягивая средство в маленькой ёмкости. — Выпей, поможет от похмелья, — он склоняется и смотрит бок чужой, где находит синяк — в голове до сих картинка, как приложил старшего о край раковины (случайно, но очень мощно). Он мажет его, пока Сон молча пьёт предложенное, ведь не забыл события годичной давности и как тогда помогла мазь… — Кстати, помню и как ты шептал, что скучал по мне и не хочешь, чтобы я уходил. — Пьяный был, сам не понимал, что несу, — упрямится альфа, старательно не обращая внимания на движения чужих рук, которые уже просто оглаживают подтянутый живот, а не мазь втирают. — Пьяные-то как раз правду и говорят… Перевернись на живот, — ловя недоверчивый взгляд, отвечает со смешком. — Не буду я посягать на тебя без взаимного согласия, тем более — оказалось, что его не так уж сложно получить. Всего три бутылки соджу… Ладно-ладно, молчу. Но перевернуться тебе стоит, иначе спина не перестанет тянуть. Пыхтит Шону, как недовольный ёжик, но переворачивается, понимая — ему нужны будут силы и здоровье, чтобы убить этого придурка. Шин перекидывает ногу через его туловище и весьма двусмысленно устраивается на бёдрах, нарочито ёрзая, и лишь после нанося мазь на гладкость чужой спины, которая слегка горячей ощущается его вечно прохладными пальцами. Лёжа под другим альфой на собственной постели, Сон думает, что не так уж всё и плохо было ночью, несмотря на то, что его нагнули самым наглым образом, воспользовавшись состоянием. Он отдаёт себе отчёт — ничего бы действительно не произошло, если бы не взаимность желания. А вот факт тихих стонов, издаваемым им самим, из-за приятнейших прикосновений младшего, он упускает и затыкается, только когда слышит на ухо тихое: — Когда ты ночью стонал подобным образом, мне очень понравилось. Хочешь повторить?