***
Сколько я себя помню, мне никогда не снились сны. Всё, что я ждал каждую ночь от собственного подсознания, так это пустую черноту с просветами ближе к утру. Сначала, это казалось мне немного странным, потому что всем моим знакомым, хоть раз в неделю, да приснится какой-нибудь чудаковатый сон, события которого они потом выискивали в соннике. А мне ничего. Абсолютно. Ближе к юношеству мне это стало даже нравиться. Свободного времени и так хватало только на какие-то жалкие два часа отдыха, а видеть в эти промежутки плоды собственного сумасшедшего воображения — идейка явно не ахти. Поэтому я мог спокойно засыпать, зная, что мне не приснится волосатый живот паука, а такое, кстати, бывает. Когда моя мама узнала, что я не вижу сны, она испугалась по-натуральному и без заскока на сарказм, и через несколько дней повела меня к психологу. Моя мать вообще женщина немного чувствительная и наивная, чуть что сразу скорая, а то и вовсе морг. Ну, как видите, в этом случае психолог. Доктор был немного полным, средних лет и небольшой залысиной на темечке, которая забавно поблескивала на свету. Сказал, что это более чем нормально и смысла приходить к нему не было. Впихнул странный тест на 125 вопросов а-ля «когда вы остаётесь дома один, думаете ли вы, что за вами кто-то следит?» и отпустил с богом. Именно с богом, потому что 20 минут нашего разговора были о моей религии. Вечером мать долго расспрашивала, что сказал доктор, но ответить ничего, кроме: «ничего особенного, не волнуйся» я не мог. Потому что так оно и было. Немного покачав головой, она отправилась спать, напоследок перекрестив. Я же говорил, странная женщина. Та ночь была по-особенному беспокойной для меня. И на второй час попыток заснуть, я сдался. Сдался и решил подышать воздухом, потому что в комнате становилось слишком душно. Ручка, звонко скрипя, никак не хотела мне поддаваться, и тихо матюкнувшись, я приложил все силы для того, чтобы её открыть. По закону подлости именно в этот момент она мне и поддалась, после громко хлопая о стену. "Прекрасная ночь". Холодный воздух быстро влетел в помещение. Меня окутали мурашки, табуном побежавшие по спине. Я поджал пальцы ног и спешно нырнул на улицу, жадно вдыхая морозный запах. «Пусто, тихо и тоскливо» — было подумал я, как в бесконечной вате облаков неожиданно сверкнула молния. Прямыми отрезками она легко распространялась по другим грозовым тучам и медленно приближалась ко мне. Решив не рисковать, я плотно, а главное благополучно, закрыл окно и протоптал путь на паркете с траекторией "окно-кровать". Через толщу прозрачного стекла прорвался звук, он был немного приглушен, но доходил особенно ясно. Гром заставлял меня дёргаться каждый раз, как только объявлялся. И я ему беспрекословно повиновался, отсылая собственное сердце переночевать в пятках. Очередная попытка окунуться в негу сна, наконец-то увенчалась успехом, потому что, как только я залез под одеяло и ощутил каждой фиброй собственного тела спасательное тепло, разум будто отключился.***
— О, смотрите, пидрила идёт. — Гогочет какой-то парень с белым шрамом поперек брови и затертой временем кожанкой. Он медленно встаёт с подоконника, подзывая своих друзей, и угрожающе направляется на почти загибающегося в единую спиральку юношу, с плотно прижатыми к груди учебниками. — Ты меня слышишь? — Тычет тот в светлую макушку несчастного и вновь этот, уже ставший противным, гогот. — Выебали тебя в жопу или нет? Отвечай! Загнанный лишь жмурится и ближе к себе учебники поджимает, просит отойти, да пытается в глазах окружающих необходимую помощь найти. Но её нет(кажется, он уже к этому привык). В какой-то момент боязный взгляд его медовых глаз пробежал по мне. В глубине я увидел глубокую тоску, такую необъятную и черную, что еще чуть-чуть, и она приобретет оттенок безысходности, и я понимаю, что тоже самое я видел на панораме пустой улицы. Абсолютно одинокой, всеми преданной, брошенной. — В этом университете не нужны пидоры! Проваливай! — Под грубым криком этого ублюдка, я прихожу в себя от мыслей, твердо намеренный предотвратить создавшееся по человеческой недоразвитости мракобесие. Предотвратить паденье маленького парнишки в безысходность. Только хочу сделать пару решительных шагов на встречу трем задирам, как лоб бьется о что-то невидимое, проходящее сквозь пальцы, но оттого не уступая прохождению сквозь. — Что… — совсем тихо удивляюсь я и пробую вновь. И опять жесткий удар по лбу. В голове все смешалось. Я не понимал, что происходит, как я вообще попал в этот незнакомый мне универ(странно, что я подумал об этом только сейчас). А главное, как мне спасти того парня, что всё ближе жмется к стенке.***
Сколько бы я не пытался, мой рок был стать немым наблюдателем массого избиения. Они втаптывали его чудное лицо в грязный пол, разбили телефон, продолжая выбивать рваные выдохи, и оттянув за волосы извороченную голову с необычайным унижением харкнули. Парень, перед тем как потерял сознание, посмотрел на меня с необъятным сожалением, будто говоря «прости, что ты это увидел». Что-то внутри меня сломалось от этого зова и вновь я принялся неустанно бить по ненавистному барьеру, которой от моих ударов лишь пускал полу-белесые круги.