Ночь Белой Луны

             Старик нервно подрагивающими руками на миг приоткрывает дверцу печи, чтобы забросить ещё пару сухих поленьев, и с громким стуком захлопывает её вновь. Ласково зовёт внука:       — Чимини, подойди ко мне. Погрейся.       Маленький светловолосый омежка робко подходит ближе. В доме невыносимо душно, но их обоих трясёт как в ознобе. Он усаживается на дочиста выскобленный деревянный пол, подставляя лицо под обжигающее дыхание печи, и трёт заледеневшие ладошки. Невольно вздрагивает, когда дедушка ставит рядом с ним низкую скамеечку и тяжело садится на неё. Омежка благодарно кивает головой, принимая из рук старика горячую, исходящую паром кружку с брусничным взваром. Июнь давно вступил в свои права, стряхнув на землю лепестки цветущих деревьев, и питает соком зеленые завязи плодов. Дни пронизаны жаром солнечных лучей, а ночи несут в себе желанную прохладу.       Но в этот вечер вся деревня, словно вновь окутанная январской стужей, топит печи. Нет на свете такого тепла, что смогло бы согреть людей, ждущих прихода волков.       — Ночь Белой Луны, — тихо воет старик, обхватывая скрюченными пальцами свою поседевшую голову, и Чимин тихо всхлипывает и жмётся к его ногам.       Никто не помнит, когда был заключен союз между оборотнями и людьми. Никто не знает, чей извращенный разум составил этот договор, что прошел сквозь века, скреплённый кровью отданных в жертву омег. Десять людских поселений, каждое по строгому порядку, раз в год приносит живую дань, сохраняя хрупкое перемирие.       За окном раздаётся истошный лай и вой собак, почуявших запах зверя.       — Они всегда приходят ночью, — шепчет старик, с тоской поглядывая на захлопнутую дверь, в которую сегодня вышли трое. — Идут молчаливой толпой, освещая свой путь факелами.       — Зачем они им, дедушка? — изумлённо округляет мокрые глаза омежка. — Разве оборотни не видят в темноте?       — Огонь в их руках — напоминание о расплате, которое понесет каждое поселение, отказавшееся отдать своих омег.       — А омеги им зачем? — не успокаивается Чимин, поджимая дрожащий подбородок.       — Никто не знает этого, мой хороший, — старик, пытаясь утешить, проводит ладонью по мягким светлым волосам, и омежка утыкается лицом в свои колени, пряча нахлынувшие слёзы. — Раз в десять лет они приходят в нашу деревню. Раз в десять лет выбирают из выведенной на площадь толпы самых красивых омег и уносят с собой в лес, в непроходимую чащу. Но все знают — ушедшие с волками никогда не возвращаются.       — Мой брат красивый, — испуганно шепчет Чимин, приподнимая голову. — Они и его…       От полученного тяжёлого подзатыльника омежку клонит вперёд, и он больно бьётся носом об колено.       — А ну, замолчи, — вновь замахиваясь, зло шипит старик. — Замолчи, я сказал! Не смей такое произносить вслух. Не зови беду.       Малыш шумно шмыгает носом и наспех вытирает влажное лицо подолом рубахи, боясь теперь не только говорить, но даже плакать. Повернув голову, пристально смотрит через распахнутые деревянные ставни на льющийся холодный свет полной луны, тускло озаряющий сад и тропинку, ведущую к калитке.       — Они нелюди, — продолжает старик. — Дикие животные, не знающие ни стыда, ни любви, ни родственных уз. Говорят, что они как твари живут в норах и питаются свежей кровью и плотью. Альфы рвут и терзают друг друга, чтобы победитель спарился с очередным омегой на глазах у всего их ублюдочного потомства. У них нет дома, нет семьи, нет святынь. Они хуже зверей. Они — оборотни. И помни, хорошенько запомни, Чимин: если встретишь одного из них — никогда не смотри ему в глаза, в них ты не увидишь ни сострадания, ни жалости.       Омежка резко вскакивает на ноги и подбегает к окну. Опираясь на руки, залезает на широкий подоконник, чтобы лучше разглядеть бредущих по тропинке людей. Не скрывая волнения, соскальзывает на пол, подбегает к двери и широко распахивает её, впуская в дом отца, который практически волочёт отчаянно вцепившегося в его запятнанную красным рубаху старшего брата, и судорожно всхлипывающего папу.       — Его не выбрали, — сдержанно объясняет отец засуетившемуся дедушке и укладывает на кровать обессиленного всем случившимся этой ночью старшего сына. — Они забрали пятерых. Родители одного из них обезумели от горя, попытались забрать из их грязных лап своего ребёнка, и… вот.       Альфа брезгливо оттягивает заляпанную красным ткань на своей груди, и Чимин чувствует, как от страха в приступе тошноты у него сводит все внутренности. Это вовсе не капли ягодного сока, как ему показалось вначале.       — Они их убили, — шепчет отец дедушке, тревожно поглядывая на побелевшего Чимина. — Разорвали на части, пообещав, что эта участь ждёт каждого, кто встанет у них на пути.       Маленький омежка, пытаясь отогнать страшные образы, мелко трясёт головой и неуверенно подходит к старшему брату, над которым хлопочет папа, взбивая подушки и предлагая воды. Чимин неотрывно смотрит на него, лицом к лицу встретившего тех, кто приносит смерть, и сумевшего вернуться обратно.       Молодой омега, постепенно успокаиваясь и приходя в чувство, запускает руку за ворот своей праздничной, расшитой заботливыми руками папы рубахи. Крепко сжав кулак, дёргает в сторону, срывая со своей шеи тонкий плетёный ремешок.       — Чимини, — тихо зовет омега брата, и когда тот встает напротив, вкладывает в его ручонку то, что зажимал в своей ладони. — Он защитил меня от их взора, помог вернуться домой. Когда придёт час, пусть и тебе он тоже принесёт удачу.       Чимин, внимательно разглядывающий лежащий на своей ладони небольшой амулет, крупно вздрагивает и смотрит слезящимися глазами на вновь притихших родителей.       Оборотни приходят раз в десять лет. Они выбирают омег среди тех, кто уже прожил шестнадцать зим, но не старше двадцати. Прошедшая зима была седьмой для Чимина.       Через десять лет ночь Белой Луны настанет для него.