Specular

Лухан будто без сознания. Не смеет даже взять телефон в руку, чтобы не сорваться и не пожелать Сехуну доброго утра. Не смеет выйти из комнаты, если Сехун никуда не звал его. Лухан не смеет двигаться с места, чтобы нечаянно не дотронуться до чего-то, если это не Сехун. Страшно. Юноша не может понять, что так сковало его тело, что так насорило тяжелым песком в чувства. Ночь тянулась мучительно долго, казалось, что она стала концом маленького луханового начала знакомства с внешним миром. Она действительно поглотила все, что делало Лухана солнечным и искрящимся. Юноша боялся открыть свой дневник, потому что последние исписанные странички содержали в себе слишком много счастья. Будет больно и тяжело. - Сехун, почему так происходит? Лухан шепчет в мутную пустоту комнаты, не получая никакой отдачи в ответ. Шепчет еще и еще, чувствуя, как уголки глаз щиплет, наполняя слезами. Почему ничего нельзя делать? Почему не у кого спросить разрешения? Это слишком жестоко, Лухан не заслуживает подобного. Кто-то опускается на край кровати с противоположной стороны. Лухан уверен, что кроме мамы тут некому быть, поэтому не поворачивается, молча утирая слезы запястьями. Чья-то рука мягко ложится на луханово плечо, гладит предплечье, настойчиво сжимая пальцы. - Твоя мама сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Лухан вздрагивает от того, что знакомый голос так сильно режет слух. Он здесь. Он не послышался. Лухан чувствует, как тяжесть нехотя сползает с его тела, когда Сехун обнимает сзади, кладя голову на плечо. - Ты плачешь? Что случилось? - Сехун обвивает луханову талию руками, стараясь успокоить его хотя бы этим. Все вышло так спонтанно, странно, неловко. Никто не знает, как нужно вести себя теперь. Наверное, лучше, когда трудности преодолеваются, взявшись за руки так крепко, как только можно, чтоб не расцепиться нечаянно. - Мне действительно нехорошо, - Лухан боится шевельнуться, когда сехуново лицо находится так близко к собственному. Что, если он снова сделает так, как сделал тогда на теннисном корте? Лу чувствует, что это будет слишком сильным ударом по остаткам искрящейся светлоты, что забилась в самый потайной угол чувств Лухана, спрятавшись за непроглядную толпу его тяжелых эмоций, чтоб никто не нашел. Чтоб никто не сделал ее еще ничтожнее и тусклее. - Ты боишься? – Сехун спрашивает тихо, спокойно, стараясь избавиться от ощутимой дрожи в голосе. Неожиданно, что отзеркаленный Сехун оказался таким пугливым и чувствительным. Его так легко ранить. Так легко потерять его доверие. Так легко заставить переживать. В нем много Лухана. - Не молчи, все же ведь хорошо и так, - Сехун мягко дотрагивается губами до лухановой щеки, наблюдая, как тот следом отворачивается, стараясь скрыть вновь выступившие слезы. Ему так больно. - Почему так, Сехун, скажи, почему? – Лу поворачивается в сехуновых объятиях, прижимаясь к нему всем телом и утыкаясь влажным от слез лицом в шею. Он кажется каким-то своим, будто так и должно было быть изначально. Будто не должно быть этого странного состояния, съедающего изнутри. Сжимая в небольших кулачках сехунову футболку на спине, Лухан уже не старается сдерживать себя. Страшно от неизвестности, страшно от слез, страшно от невероятной притягательности чужого тела. Лухан не понимает, что охватило его разум, если слезы так неумолимо продолжают мочить сехунову одежду. В голове проносится тысячи отрывков фраз, сказанных так недавно, но уже успевших занять так много места в жизни. Лухан слышит чей-то смех. Свой, или чужой, не ясно. Слышит дыхание, слышит хмыканье и недовольное цоканье. Голоса, слоги, слова, все смешивается, породив необъятный хаос перед глазами. Будто сон, только наяву. Сехун шепчет что-то, поглаживая по голове, прижимая за талию к себе. Не в состоянии даже элементарно скрыть младшего юношу за своей миниатюрной спиной, Се старается хотя бы прикосновениями как-то помочь. Потому что стыдливые нотки вины проскакивают среди его чувств, царапая крапивными листиками. Лухан не шевелится и чуть ощутимо, медленно дышит. От него почти ничего не слышно. Даже шорох его движений как-то непередаваемо прозрачен. Кулачки разжимаются, и юноша утирает остатки слез. Он выглядит будто немного счастливее, хотя в его ясных глазах, испещренных красными ниточками лопнувших капилляров, читается немая мольба о помощи. Выглядит обреченно, пусть даже и на хороший конец. - Пусть так, - Лухан не находит больше слов, чтобы продолжить делать какие-то выводы и оправдания себе и своим ощущениям. Если так получилось, пусть так и будет, больше ничего не сделать. Мысленно придавая себе уверенности, юноша касается чужих обветренных и сухих губ своими. Легко, осторожно, успевая прочувствовать шершавые краешки ранок на сехуновых губах. Так приятно, что они у него такие. Кажется, будто теперь его губам будет чуточку легче, потому что их коснулось что-то намного нежнее и мягче. Будто передав немного себя, Лухан смотрит прямо в глаза, редко моргая. Ни слова. Нужно просто помолчать, вдруг мысли слышны в эти моменты, а мы не можем их уловить, потому что начинаем говорить следом. Словами много не выразить. Столько ошибок, что становится обидно и гадко потом. Просто нужно услышать. Но Сехун слышит только звон, исходящий изнутри. Будто кто-то украл из ударной установки те самые звонкие тарелочки, да и хлопнул около сехуновых ушей. Лухан слишком оглушительный. Слишком яркий. Слишком открытый и доверчивый. От этого и правда звенит и колышется все вокруг. Не пытайся, Лухан, ты не услышишь того, чего нет. - У тебя губы обветренные, - Лу не находит ничего, что можно было бы сказать в такой момент, как сейчас. Ведь и правда ничего не слышно. Больше всего на свете юноша хотел бы владеть телепатией. Нет ничего замечательней этого. Но, за неимением сего, Лухану приходится разбавлять неловкость чем-то еще более глупым по своему содержанию. Ну и пусть. Хотя бы искренне. - Прости, - Сехун извиняется не только за губы. Он извиняется за все, что сделал так спонтанно. Он извиняется, что заставил так нервничать. Извиняется, что не смог удержаться. Он знает, что будет прощен. Лухан стоит у двери, наблюдая, как Сехун покидает его двор. Кажется, что он даже ходит нежно. Его обветренные губы нежны и во второй раз, и в третий, сколько бы он не целовал, ранки на них не кажутся жесткими и неприятными. Его тонкие руки нежны. Его футболка нежна. Его светлые, пушистые волосы тоже нежные. У него нежный голос. Все так Нежно. Лухан по-глупому улыбается, повторяя одно и то же слово несколько раз. Нет ничего точнее этого слова, чтобы охарактеризовать Сехуна целиком. Лу записывает это во всю страницу в своем дневнике, зажимая нарванные соцветия фруктовых деревьев на этой странице. Она будет самой любимой у юноши. Самой насыщенной воспоминаниями. Самой потертой от постоянных ощупываний. Когда Лухан пишет о ком-то определенном, он чувствует, как что-то от этого человека поселяется в строках. Проводя пальцами по страницам, юноша чувствует какие-то рельефные неровности, складывающиеся в абстрактные образы. Наверное, это и есть воспоминания. Наверное, если бы не они, время уничтожало бы все вокруг гораздо быстрее. Чем больше воспоминаний, тем медленнее происходит разрушение. Лу не раз об этом думал, листая учебник по истории. Сколько храмов сохранилось с древности, и сколько невероятных событий они сохранили в своей старой глубине. Хотелось бы уметь говорить с вещами. Сколько бы всего можно было узнать. Лухан любит мечтать о чем-то невероятном. Так действительно легче жить. Так больше препятствий для времени. Когда-нибудь кто-то из далекого будущего заговорит с Луханом, рассматривая застенчивый рассвет. Когда-нибудь кто-то уловит все, что хранил в себе светлый юноша. Когда-нибудь это пригреет чью-то заблудшую душу, протягивая ей ладонь, наполненную слезами, выражающими все самое хорошее, что может быть в жизни. А пока стоит постараться, чтобы так вышло. Лухан постарается, обязательно. Набирая Сехуну смс, юноша закутывается в теплое одеяло, совершенно непринужденно и счастливо, как и раньше. Даже счастливее. Солнечнее. Ярче. Наверное, только из-за этого у Лухана не было друзей. Другие, должно быть, могли ослепнуть, наблюдая луханову радость. А Сехун нет. Он слишком родной, чтобы слепнуть от этого. Так даже лучше. Лу рад, что свои первые совместные радости он может разделять с таким человеком, как Сехун. Пусть он как-то странно смотрит сам на себя, пусть необъяснимо бережно целуется, пусть он приторно нежный. Пусть. Зато свой, заранее приготовленный, родной. Хорошо, что чайный фестиваль начался именно сейчас. Столько выходных, проведенных в компании друг друга, сулили Лухану великое множество воспоминаний, которые он будет переписывать в дневник. Он купит какие-нибудь необычные цветы для этих страниц. Пусть пахнут по-особенному.