Назад из будущего: Эпизод VI. Войны клонов

Снова оказаться на Татуине было так странно. Но в каком-то смысле все здесь было до боли знакомо. Песок. Жара. Жажда. Нищета. Но в тоже время теперь здесь было все по-другому. Свобода пришла в пустынный мир. Люк исполнил последнее (первое ) желание своего отца. Он ехал целую ночь до фермы Ларсов. Он знал, что Падме (он никогда не знал свою мать) и Энакин (отец/нет! не отец!) уже навещали их, но прямо сейчас они были в Мос Айсли, готовились к возвращению на Набу. Дома сейчас были только его дядя и тетя. (Это сбивает с толку, когда чувствуешь их через Силу, одновременно таких знакомых, но в то же время… не таких.) Однако, он здесь не для того, чтобы посетить их. Он здесь, чтобы похоронить своего отца. В последний раз, когда он был здесь, усадьба была сожжена (выпотрошена), и он хоронил останки родных голыми руками и с помощью куска какого-то металла. Он идет в глубокой предрассветной тьме к семейному кладбищу и опускается на колени перед знакомым камнем. — Здравствуй, бабушка, — шепчет Люк, протягивая руку, чтобы прикоснуться к написанному имени, почти стертому песком и ветром. — Я пришел вернуть тебе твоего сына. Он скучал по тебе. Он любил тебя. Он никогда не забывал тебя. Он достает из кармана туники маленький черный сверток, перевязанный веревкой. После смерти отца осталось очень мало пепла, так как к тому моменту в его теле осталось так мало живой плоти, но он тщательно собрал то, что было, и вот уже несколько месяцев хранил у самого сердца. Люк выкапывает неглубокую ямку в песке на могиле своей бабушки и кладет сверток внутрь, аккуратно накрывая его песком. — Теперь вы вместе, сейчас и навсегда. Спи спокойно, отец. Татуин теперь свободен. Наконец-то он свободен. Люк смотрит вверх, ожидая, надеясь увидеть… ну хоть что-то. Он выполнил планы своего отца, выполнил первое обещание, которое, вероятно, отец дал в своей жизни. Конечно, теперь должен был появиться хоть какой-то знак, что отец, наконец, обрел долгожданный покой, а не заблудился где-то в темноте. Конечно, теперь, когда Татуин свободен, и останки матери и сына, наконец, воссоединились, будет какой-то намек в Силе на то, что Люку делать дальше. Но все безмолвно, и только над горизонтом появляются первые лучи солнц. Судорожно вздохнув, он заставляет себя встать и сделать шаг назад, а затем снова шагнуть назад, чтобы оставить отца позади, оторваться от самой мысли о нем, которая наполняла сны Люка с тех пор, как он себя помнит. (Мой отец действительно мертв). Он заставляет себя повернуться к куполообразной усадьбе вдалеке. Люк не осмеливается оглянуться, но и идти вперед тоже не может. Этот ужасный паралич, который приходит с горем, и Люк чувствует, что он тонет в нем. Нет никаких планов, которые он мог бы реализовать, нет цели. Он не может заставить себя идти к станции Тоше, где припаркован спидер. Он не может заставить себя постучать в дверь. Да и что бы он им сказал? Здесь ему нет места. (Люк боится, что для него нигде теперь не найдется места ). Несколько месяцев они с отцом трудились, чтобы создать новое настоящее, а из него новое и лучшее будущее. В этом будущем для него и Вейдера никогда не будет места. Они думали, что у них будут хотя бы они сами, а теперь у Люка даже этого нет. Неосознанно ноги ведут его по знакомым тропинкам, и он направляется к южному гребню, где все еще стоят те же испарители, над которыми он работал многие годы, собирая влагу из воздуха капля за каплей. Он уже не помнит, сколько раз чинил эти капризные штуки, наполовину поджаренные жгучими солнцами и забитые коварным песком. Его руки знают, что делать, и Люк обнаруживает, что бездумно очищает их и затягивает кабели, делая машину эффективнее, выпуская всего несколько нанолитров продукта более высокого качества. Он пытается затеряться в работе, в привычках своего детства вместо того, чтобы постоянно сталкиваться с горем, которое следует за ним по пятам, и он боится, что теперь это единственный надежный спутник в его жизни. Работа тонкая, и приходится быть осторожным, чтобы не обжечься о металл, перегретый восходящими солнцами. Это сложнее, чем когда он был моложе. Его правая рука — это проблема; она, может быть, и сильнее, но у нее нет ловкости его первоначальной руки, особенно после того, как он разобрал ее на части, чтобы обновить протезы отца. Он настолько сосредоточен, что упускает момент, когда за его спиной кто-то появляется, пока новоприбывший громко не прочищает горло. Люк в панике оборачивается и смотрит на своего дядю ( не на дядю ), такого молодого, с еще не тронутым морщинами лицом. — Я… мне очень жаль, — заикаясь, пробормотал Люк. — Я видел, что… я просто пытался помочь. Я не собирался вредить… — быстро добавляет он. — Я знаю, ты же джедай, — говорит Оуэн, указывая на световой меч на поясе Люка. — Ты знаешь, как обращаться с испарителями. Ты одет, как местный житель, но я не знаю тебя, и, кроме сына Шми, Энакина, я никогда не слышал, чтобы кто-то с Татуина становился джедаем. Люк отряхивает ладони о позаимствованные пустынные белые одежды. Он мог носить черное, когда избавлялся от Джаббы и работорговцев и во время путешествия с солдатами, но только чужеземный дурак будет путешествовать по пустошам Татуина и Дюнному морю в черном, а не в домотканой одежде пустыни, даже ночью. Люк не знает, что ответить на заявление Оуэна. Он не хочет лгать. Он так устал от лжи; его жизнь теперь кажется одной большой ложью. Все объяснения умирают на губах, так и не высказанные вслух. Оуэн, всегда практичный, просто идет вперед и проверяет его работу, которая его вполне удовлетворяет, после чего спрашивает, не поможет ли ему Люк с другими машинами. Остаток утра они проводят вместе на южном гребне. Когда Люк погружается в ремонт другого испарителя, он даже не плачет. Слезы — это пустая трата воды. Когда жар солнц становится невыносим и приходит время поесть, Люк спокойно следует за Оуэном. Так мало изменилось из того, что он помнит о усадьбе. Войдя внутрь, он видит на кухне тетю Беру. Люк наполовину задается вопросом, не было ли у него теплового удара, если это сон. Почти вырывается неуместный смех: а что, если все это был сон? Дроиды, Сила, восстание, Вейдер, путешествия во времени — все это. Но нет, он сжимает правую руку (металл, провода). Это все слишком реально. Он присоединяется к ним за обедом во время позднего полуденного зноя, умудряясь не отставать от местных разговоров (ничего особенного не изменилось/изменится в отношении добычи воды), и обсуждает, что произойдет с Татуином теперь, когда он свободен от хаттов. (Все, о чем он может думать, заставляя себя сделать еще один глоток знакомой еды, — то, что он пропустил завтрак в то утро, чтобы выследить Арту, и до сих пор никогда больше не видел их лиц). Люк не называет их по именам. Как и не говорит им своего имени, а они не спрашивают. Люди Татуина не глупы. Снаружи доносится шум спидера. — Наверное, это Энакин, — замечает Беру, направляясь за новой порцией. Энакин входит и, как ни странно, не выглядит удивленным, увидев Люка, сидящего за столом. Люк, однако, удивляется, увидев его. — Я думал, ты готовишься к отлету вместе с сенатором, — неловко говорит он. — Наступление окончено. Я думал, что ты собрался возвращаться домой. Энакин пожимает плечами и жадно набрасывается на еду. — Падме, Асока и дети уже на «Бдительном», который отвезет их обратно на Набу, но ребята все еще здесь. Ты все еще здесь. Рекс рассказывал мне, что вы с отцом обычно оставались на любой планете на несколько дней после окончания кампании, чтобы осмотреть достопримечательности. — Здесь нечего смотреть и делать, — слабо протестует Люк. — Я знаю, я тоже когда-то здесь жил, — говорит Энакин. — Кстати, что ты делал сегодня, чтобы с ног до головы перемазаться машинным маслом? Они проводят остаток времени, обсуждая сорта воды и производительность испарителей. Люк делает предложения по будущему размещению и расстоянию между испарителями, основываясь на своих знаниях о будущих засухах, которые здесь только будут и которые он пережил в детстве. Закончив есть, Люк выходит на улицу, садится на ступеньки и смотрит на медленно темнеющее небо. Он полагает, что может уехать и провести ночь вдали от усадьбы. Он знает, что может защитить себя от песчаных людей и других угроз в ночи, но не может заставить себя уйти. Дядя Оуэн скоро отключит электричество. Люк остается снаружи так долго, как только может (он не вынесет еще одного момента внутри, окруженный живыми напоминаниями обо всем, что он потерял), пока тетя Беру не зовет его и не показывает, где он будет спать. Каким-то образом Люк проводит ночь, свернувшись калачиком в своей старой комнате и глядя на знакомые узоры на поверхности стен. Это положительно сюрреалистично. Все, о чем может думать Люк, — это сколько ночей он мечтал о приключениях и местах, где он хотел вырасти и стать таким же, как его отец, лежа в этой самой постели. Теперь у него было свое приключение, и ничто уже не будет прежним. Он сжимает кулак и прижимает его к губам, пытаясь успокоиться, изо всех сил стараясь не заплакать. Даже при том, что он не издает ни звука, он, должно быть, вызвал какое-то возмущение в Силе, потому что внезапно появился Энакин и, положив руки ему на плечи, обнял его. Люк замирает. (Он только однажды почувствовал объятия своего отца, в те ужасные, болезненные секунды, пока он падал из окна Сената.) — Я не знаю, что сказать, — шепчет Энакин после долгого молчания. — Теперь так много хорошего возможно. И я знаю, почему. Я знаю о Вейдере и о тебе. Я не знаю, как это случилось, и я знаю, кто ты. И Люк испускает вздох, который даже не осознавал, что задержал. Энакин Скайуокер знает. Он знает истину и не отшатнулся от Люка и всего того, что Люк олицетворяет самим своим существованием в прошлом. (Настоящем? Будущем?) Он изо всех сил пытается объяснить. — Это не было запланировано. Мы не специально, что-то сделали, чтобы вернуться, но когда мы поняли, что… когда мы оказались здесь, мы оба сошлись на том, что нужно сделать. Я ни о чем не жалею, — настаивает Люк сквозь стиснутые зубы. — Я не жалею. Он чувствует, как Энакин качает головой. — Просто то, что ты горюешь из-за того, что ты потерял, не означает, что ты сожалеешь о тех изменениях, которые ты сделал, о тех жизнях, которые ты спас. Тебе позволено грустить, даже победив, хоть и такой ценой. Я бы так и сделал, — тихо признается он. Люк влажно смеется, вытирая слезы, пытаясь взять себя в руки. — Сделал бы или нет, но это все равно чувствуется так… неправильно: скорбеть. — Ошибаешься, — фыркает Энакин. — Так сказал бы Оби-Ван, но тебе лучше знать. Ты спас бесчисленное количество жизней и потерял одну. Нет ничего плохого в том, чтобы горевать, понимаешь? Даже о ситхе, — добавляет он. Люк чувствует, как в нем поднимается старое знакомое чувство защищенности. Он чувствовал это еще ребенком, когда вольнорожденные дети насмехались над ним из-за его рабских корней. Он чувствовал это еще подростком, когда дядя Оуэн отговаривал его от подражания отцу. Он чувствовал это, как мужчина, когда Йода утверждал, что в нем слишком много от отца, и это делает его неподходящим для обучения (опасным). Мертвого или живого, джедая или ситха, Люк будет защищать имя своего отца. — Все это было бы невозможно без него. Я бы никогда не смог победить Императора в одиночку, или помочь клонам, или сделать все это сам. Ты даже не представляешь, какие разрушения он предотвратил и какие жизни спас. Ситх или нет, но в нем было так много хорошего. — Я поверю тебе на слово, — тихо и печально отвечает Энакин. — Давай, — повторяет Люк. — Поверь мне на слово. Он был много кем, но он был моим отцом, моей семьей. — Значит, ты жил здесь, с Оуэном и Беру, — шепчет Энакин. — Ты работал над испарителями. Были ли они… были ли вы?.. свободными? — Да, — говорит Люк с некоторой гордостью в голосе, даже сейчас, и Энакин, кажется, вздыхает с облегчением. — Первый вольнорожденный Скайуокер. Это было здорово, мы жили здесь, было время, когда мы чуть не потеряли ферму, но дядя Оуэн смог сохранить усадьбу… да и Бен, я имею в виду Оби-Вана, он был там, в Пустошах, наблюдал. — Значит, вы с Леей выросли здесь, на Татуине. Люк резко качает головой, чувствуя новый приступ боли в сердце. — Я никогда не знал о своей сестре, — хрипло говорит он. — Я даже не знал, что у меня есть близнец… Он тяжело сглатывает. — Он тоже ничего не знал. Он даже не знал обо мне до тех пор, пока несколько лет назад я не покинул Татуин, когда пришла Империя и дядя Оуэн и тетя Беру были убиты. Люк замолкает, потому что чувствует внезапный шок и ужас Энакина через Силу. Вот почему он не хотел этого разговора. Как вообще кто-то может объяснить или понять все это? Как можно примирить две совершенно разные временные линии, каждая из которых необъяснимо реальна, не пережив их обе? Только теперь Люк может рассказать те немногие истории, которые он знает о целом поколении, которое страдало, сражалось и жертвовало собой, чтобы освободить галактику. Это большая ответственность и ужасное бремя. И Люк не хочет, чтобы Энакин нес это бремя; это не его ноша. Он отстраняется. — Люк? — Нет, больше ничего не спрашивай. Это уже неважно. Той линии времени больше не существует. — Подожди, мне нужно знать… — Нет, не нужно. Ты должен жить своей жизнью со своей семьей и оставить меня в покое. — Сынок, остановись! — говорит Энакин, и Люк замирает, затаив дыхание, как будто его только что ударили. Этот тон, эти слова… Даже без вокодера… Но этот человек — не его отец. У него есть собственные дети и новое, лучшее будущее, сурово напоминает себе Люк. Каким-то образом найдя в себе силы, он умудряется сказать: — Нет, мой отец мертв. Я не твой сын. — Нет, мой! — и уже тише добавил: — Мой. И никогда не говори чего-то подобного Падме. — Она знает? — недоверчиво пискнул Люк. Сначала Энакин, а теперь сенатор Амидала? — Она же твоя мать, конечно, она знает. Она поняла это раньше меня. Она умнее, чем почти вся остальная галактика. Ты мне так ее напоминаешь, — мягко говорит он. — Мы хотим, чтобы ты поехал с нами на Набу. Падме выбрала для тебя комнату. Комната Асоки находится по соседству. У Оби-Вана тоже есть комната, где он живет во время своих визитов. Как только вы закончите здесь… — Нет, — перебивает Люк. — Сенатор Амидала очень добра, но ей не нужно открывать свой дом… — Это не просто какой-то сенатор спрашивает тебя, — раздраженно обрывает его Энакин. — Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Мы одна семья. Ты вырос на Татуине, и ты должен знать, что это значит, и неважно… твой ли я отец или нет. Я не оставлю тебя здесь, чтобы… чтобы ты начал в одиночку скитаться по галактике или однажды просто исчез, став не более, чем мифом. У тебя есть место, дом, люди, которые тебя любят… — Ты даже не знаешь меня. — Я знаю достаточно, — твердо отвечает Энакин. — Я знаю, что ты сделал и почему. Я это чувствую. Если это не любовь, тогда я не знаю, что такое любовь. Слова Энакина заставляют его сердце сжаться от тоски. Было так легко согласиться, но Люк боится, что это лишь принесет им всем неприятности и боль, и он не хочет этого. Его отец был прав, держась на расстоянии от Падме, когда он, без сомнения, хотел увидеть ее и быть с ней. Теперь Люк должен найти в себе силы сделать то же самое. — Ты не понимаешь, — бормочет Люк, пытаясь убедить Энакина (убедить самого себя). — Мне здесь больше не место. Я больше никому не принадлежу. У тебя есть сын. Я не он. — Нет, это не так. Ты — это ты. Я бы не стал относиться к тебе так же, как и к любому другому клону. Они все — братья друг другу, но они также индивидуальны. Это одно и то же, разве ты не видишь? Это не вопрос того/или одного или другого. Никто не собирается быть чьей-либо заменой; просто наша семья… немного больше, чем раньше. Теперь у тебя есть брат, сестра-близнец и приемная сестра. У тебя есть дом и место с нами, клянусь. Люк, должно быть, практически транслирует свое яростное отрицание и, наоборот, свою глубокую тоску через Силу, потому что Энакин больше ничего не говорит, не просит ответа и не настаивает на согласии. Вместо этого Энакин начинает тихо говорить о том, что принесет следующее утро. Это завтрак и еще немного ремонта и модернизации, которые нужно сделать вокруг фермы. Ученики Люка присоединятся к ним в усадьбе, и будет тренировка на световых мечах. Может быть, им удастся одолжить у кого-нибудь из соседей второй скайхоппер или пару спидеров, и они возьмут Отката и других клонов, которые думают, что умеют летать, в каньон и покажут им, что такое настоящие гонки. Они свяжутся с Рексом, который помогает организовать логистику космического порта и формирует местные миротворческие силы для поддержки гарнизона, которым будут командовать Догма и Тап, пока не прибудут новые клоны, чтобы создать базу на Татуине. Они будут делать это шаг за шагом, день за днем, и Люк не останется один, тихо говорит Энакин. Утром все будет гораздо лучше. Но сейчас, глубокой ночью, Энакин обещает, что Люку будет позволено оплакивать отца и сестру, тетю и дядю, друзей и все, что он потерял. Было уже поздно, у Люка болит горло и горят глаза, но, в конце концов, он крепко засыпает. Всю ночь ему снились полеты. ////////////////////////////////////////////////////////// Десять дней спустя Люк и Энакин прощаются, оба гораздо более загорелые, с одинаковыми голубыми глазами, с волосами, пронизанными золотом. Люк забирает своих учеников и всех остальных членов отряда, которые захотят отправиться в священный город Джеда по предложению Энакина. Там они встретятся со Стражами Холмов и соберут световые мечи, так как кайбер всегда предпочтительнее искусственных кристаллов. (Энакин фактически уступил командование «Бесстрашным» и «Пионером» 501-му, который счастливо назначил Люка «своим» джедаем, когда генерала Скайуокера нет рядом. Но разве корабли не являются собственностью Республики, спросите вы? Энакину все равно. Если эти корабли кому-то и принадлежат, то они принадлежат людям 501-го полка, которые за последние три года превратили эти корабли в свои дома. Если Сенат хочет их вернуть, он может прийти и попытаться забрать их. От имени 501-го полка Рекс также дал ясно понять, что все члены батальона договорились о совместной опеке над семьей Скайуокеров с ногри и будут заботиться о своих собственных братьях). Энакин возвращается на «Решительном» на Набу к жене и детям, и вместе со своим падаваном будет продолжать усилия по восстановлению мира во Внешнем и Среднем Кольцах. Несмотря на всю недавнюю огласку, Совет на Корусканте странно молчит, и джедаи по всей галактике выясняют для себя сами, где они могут лучше всего служить тем, кто больше всего в них нуждается. Даже если Совет решит официально изгнать его, это уже не имеет значения. Энакин — джедай, и Татуин, наконец, свободен. У него есть семья и верные ему люди. Этого вполне достаточно. Люк опешил, когда Энакин внезапно крепко обнял его. На несколько секунд он закрывает глаза и просто чувствует. Он заставляет себя отступить, но прежде, чем Люк успевает выскользнуть из его объятий, Энакин останавливает его, протянув руку. — И вот еще что, — официально говорит Энакин. — На Набу принято есть позже, потому что им не нужно беспокоиться о жаре солнц. Это ведь влажная планета. Дом находится на острове посреди озера, поэтому последний прием пищи обычно происходит около шести, а иногда немного позже. Там всегда будут еда и вода, столько воды, сколько ты сможешь выпить. Если мы будем на борту корабля, то же самое, только ты знаешь: больше пайков, меньше озера. Люк смотрит на Энакина в полном недоумении. — Хорошо, — медленно отвечает он, не совсем уверенный, что делать с этой информацией. Почему Энакин рассказывает ему все это? Энакин бросает на него странный взгляд, который Люк не может истолковать. — Ты приглашен, — медленно произносит он, — на ужин. — О, — тихо отвечает Люк. Этого он никак не ожидал. Это было самое странное приглашение, которое он когда-либо получал. Может быть, так принято в Среднем Кольце или мирах Ядра, а может быть, это просто Энакин, думает он. — Э-э, и когда же…? Его вопрос, кажется, расстраивает Энакина, потому что тот сердится. — Что значит «когда»? Всегда. Каждый вечер для тебя будет приготовлено место. Озадаченный, Люк не знает, что сказать. Наконец он напоминает Энакину. — Я направляюсь в Джеду. — Да, я знаю, — уверяет его Энакин. — Но все равно, каждый день. Обед. Еда. Вода. Места. Твоя мама вполне ясно дала это понять и хотела, чтобы я тебе сказал. Мы ждем тебя там так скоро и так часто, как ты сможешь. В любое время. Каждый день. Независимо от того, где находится наша семья. Нет никакой необходимости связываться заранее. Ты меня понимаешь? Люк опускает голову и удивленно моргает. Он чувствует внезапное неожиданное чувство комфорта, слушая слова Энакина и сообщение Падме. — Да, я понимаю, — говорит он наконец, преодолевая неожиданный комок в горле. — Хорошо, — с улыбкой отвечает Энакин. — А теперь не забывай отвечать на звонки своей матери, когда она звонит, и береги себя, — говорит он с упреком в голосе. Люк отрывисто кивает, а трепетная улыбка против его воли медленно расплывается на его лице. — Да пребудет с тобой Сила. — Да пребудет с тобой Сила, — говорит Люк. //////////////////////////////////////////////////////// После Джеды (а Люк мог бы провести годы в Священном городе в храме Кайбера, изучая Силу и историю галактики) они на некоторое время остаются во Внешнем Кольце, разрушая с крайним предубеждением маршруты работорговцев, которые торгуют как с кланами хаттов, так и зиггерианцами. 327-й полк под командованием генерала Секуры присоединился к их кампании, там же состоялась вторая встреча Люка с мастером Фисто, которая оказалась гораздо более дружественной, чем первая. Люк по-прежнему поддерживает контакт с капитаном Рексом, «Решительным» и другими чувствительными к Силе клонами, рассеянными по всей ВАР, и не избегает сообщений от сенатора Амидалы. Он просто избегает прилетать в Среднее Кольцо или Ядро. (В этом нет ничего личного. Люк просто хочет избежать бешеных репортеров Голонета. Он больше никого не избегает. Но это не так.) Но ребятам нужен перерыв; у них должна быть возможность посетить одну или несколько домашних баз. Не все солдаты хотят сосредоточиться на их кампании, и есть другие братья в разных батальонах, которые, наоборот, хотят пойти с ними и присоединиться к борьбе. Есть новые ученики, готовые обучаться путям Силы, и еще больше встреч с другими форсъюзерами с другими учениями и традициями. Люк также знает, что его ученики скоро перерастут «Бесстрашный» как тренировочное пространство. Если они отправятся в Ядро, Люк понимает, что ему будет позволено отправиться с клонами, и он также будет желанным гостем на Набу, но он все еще не может избавиться от чувства, что он будет там… неуместен, поэтому он просто топчется на месте и ждет… чего-то, чего он сам не знает. (Иногда он боится, что однажды просто исчезнет, просто исчезнет — не растворится в Силе, а исчезнет просто в никуда, когда прошлое, которое его создало, больше не будет служить основой для самого его существования. Он не боится этого, потому что его больше не будет в живых, он боится этого, потому что… вдруг это просто уничтожит все, что они с отцом смогли сделать в прошлом? Это ужасная мысль, которая преследует его почти постоянно. Но нет, Сила как будто шепчет, что его присутствие фиксировано, и ему нечего боятся). Это неожиданное сообщение от 99, которое, наконец, показывает Люку путь, которому ему нужно следовать. 99 рассказывает о первых братьях, рожденных на свободе, получивших гражданство Мандалора, прежде чем их взяли на встречу со старшими родственниками. Он говорит о маленьких кадетах, обучающихся и исследующих новые миры, о старших братьях, решивших стать солдатами, и о тех братьях, которые впервые в своей жизни сложили оружие. Он делится рассказами о солдатах, которые впервые возвращаются на свои новые родные базы, имея дома и семьи, место, куда они могут вернуться. Он делится историями об именах. Появилось так много новых имен. Он говорит об их планах по созданию собственных баз на других планетах. А потом 99-й рассказывает ему о новой базе на Алдераане, о его горах и озерах, и спрашивает, не присоединятся ли к ним Люк и братья на летнем празднике Луны. Люк делает глубокий вдох и связывается с мостиком, приказывая им взять курс на Альдераан. ///////////////////////////////////////////////////// Жаркие летние вечера на Алдераане даже близко не похожи на прохладные дни на Татуине, но Люк чувствует в воздухе запах цветов, который напоминает ему о крошечном флакончике духов, который Лея хранила, но никогда не использовала. Люк немного благоговеет перед Алдерааном. Каким-то странным образом он чувствует родство с этим миром, которого никогда раньше не видел и на который не ступал ногой. В каждом месте, которое он посещает, он может видеть свою сестру, ее огромную силу, ее пламенную решимость и ее любовь. Если что-то и может быть памятником всей его потерянной временной линии, так это эта планета. Он и Алдераан — это невозможные вещи, невероятные вещи, которые существуют не смотря не на что. Это дает Люку растущее чувство надежды, потому что если Алдераан смог найти свой путь, то и он сможет. Он стоит немного в стороне от толпы людей, молодых и старых, клонов и естественно рожденных, наблюдая за фейерверком на берегу одного из многочисленных озер Алдераана. Он так заворожен этим зрелищем, что на мгновение не замечает ряби в Силе, но краем глаза замечает мерцающую голубую тень. Он оборачивается и видит своего отца таким, каким Люк никогда его раньше не видел (и все же, каким-то образом это соответствует всем его детским видениям и снам, которые у него когда-либо были). Виднеющиеся из-под капюшона глаза отца устремлены в небо, а затем он поворачивается, чтобы встретить его взгляд. Отец осторожно, почти застенчиво улыбается ему, и Люк может только улыбнуться в ответ. Над ними снова вспыхивает свет. Как только Люк отводит взгляд, призрак его отца исчезает, но теперь Люк уверен, что его отец просто вне поля зрения, рядом с ним и настороже, как всегда. Рядом чувствуется какое-то движение, он оборачивается и видит рядом с собой 99-го. — Это был твой отец? — спрашивает он. — Да, — говорит Люк. Глаза 99-го метаются вокруг Люка, как будто он видит что-то, что может видеть только он. — Он собирается остаться с тобой. — Думаю, да, — говорит он с надеждой, не в силах перестать улыбаться. 99 ласково похлопывает его по плечу. — Вот и хорошо. Отряды всегда держатся вместе. Они молча наблюдают за фейерверком еще несколько минут, пока не наступает триумфальный финал. Они оба аплодируют вместе с другими, когда шоу заканчивается. Когда толпа начинает расходиться, чтобы перекусить еще раз, прогуляться до края озера или посидеть на пикнике, 99 говорит: — Я получил запоздалое сообщение от сенатора Органы. Он считает, что нашел идеальное место для новой базы, где можно обучать джедаев. Я думаю, что это может сработать, но я хотел, чтобы вы сами это увидели и помогли нам решить, подходящее ли это место. Они не говорят о знаниях Люка, о будущем, которого больше не существует, но 99 знает, как дипломатично и тактично найти способ спросить, не спрашивая. Для Люка это просто доказывает то, что он знал с самого начала: 99-й уже на пути к тому, чтобы стать великим лидером для своих братьев, как и к становлению по-настоящему мудрым джедаем. — Как быстро, — замечает Люк. — Какую планету имеет в виду сенатор Органа? — Это всего лишь луна, а не планета, но она должна быть достаточно большой. Это луна, покрытая джунглями в системе Явин. Там даже есть какие-то древние руины, которые мы могли бы использовать в качестве нашей домашней базы. Когда-нибудь слышали о ней? — беспечно спрашивает 99-й. Люк не может удержаться от смеха. Его жизнь, похоже, состоит из хождения по кругу. Татуин, Алдераан, Явин IV — от отца к сыну, от отца к сыну. Будущее, прошлое, настоящее. — Да, да, я слышал о ней, — наконец говорит он. — Хм, я так и думал, — с улыбкой говорит 99, но прежде, чем он успевает сказать что-то еще, его зовут несколько кадетов, которым нужно его внимание. — Мы можем поговорить об этом завтра, — говорит он Люку. — А сейчас идемте, поможете мне с бенгальскими огнями, пока малыши не вздумали использовать их в качестве световых мечей. ////////////////////////////////////////////////// В течение трех лет, которые следуют за подписанием соглашений о реконструкции, устранением следов боевых действий и осуществлением больших и малых реформ, Йода изо всех сил пытается адаптироваться к массовым изменениям в галактике. В свои почти 900 лет он уже давно думал, что нет такого шторма или потрясения, которые Орден не смог бы выдержать спокойно и безмятежно. Галактика доказывает, что он ошибается. В его глазах Орден, который стоял почти тысячелетие, кажется… стал как-то меньше, искорёженным, как и Храм. Орден и Храм больше не обладают монополией на обучение путям Силы и философию в галактике. Теперь форсъюзеры всех типов (Датомирские ведьмы и Ночные братья! Серые джедаи! Бенду! Стражи из Джеды!) начали массово обучать других использовать Силу. Используя незаслуженный и несанкционированный титул джедая, этот Люк, сын Вейдера, обратился ко всем им. Он действует, не обращая внимания на последствия, нарушая традиции, которые защищали Орден от разногласий. Эти форсъюзеры и те, кого обучил Люк, теперь работают с миротворческими силами клонов по всей галактике, выполняя роли, которые когда-то были только ролями Ордена. Йода беспокоится. Как можно поддерживать хоть какой-то мир или порядок после жестокой галактической гражданской войны без единой светлой организации, говорящей в один голос? Все его учения и опыт говорят ему: то, что существует сейчас, может породить только хаос и тьму. Нынешнее положение дел очень опасно. Независимо от непосредственных преимуществ, принесенных галактике, от этого… беспорядок, Йода все же уверен, что это закончится только катастрофой. Совет и только Совет является единственной группой, достаточно сильной и мудрой, чтобы решить, кто должен быть обучен путям Силы и как обладатели Силы должны служить галактике. В тех редких случаях, когда Йода имел возможность лично встретиться с Люком, он очень ясно излагает свою позицию и чувства по этому вопросу. Йода называет его безрассудным, высокомерным, еретическим и опасным. Реакция Люка на его слова так же озадачивает, как и тот факт, что он и его отец-ситх однажды путешествовали на световые годы, чтобы исцелить Йоду в разгар Войн Клонов. Люк не расстраивается, а слушает лекцию со всем вниманием. Он даже не позволяет своим ученикам защищать его перед гроссмейстером, хотя им бы очень этого хотелось. («Он заключил мир. Он остановил войну. Он освободил рабов», — говорит Пятерня. «Он в десять раз больше джедай, чем ты когда-либо будешь!» — орет Качок на Йоду.) — Чтобы рассмотреть тебя для обучения, учитель твой отчаявшимся должен был быть, — многозначительно говорит Йода Люку во время одной из таких встреч, где восстановительные силы и сам Орден должны работать вместе; комментарий, от которого опешил даже мастер Винду. — Он очень отчаялся, мастер Йода, — с легкой печальной улыбкой согласился Люк. Это происходит до тех пор, пока Йода неожиданно не сталкивается с Энакином Скайуокером лично, впервые с тех пор, как закончились Войны Клонов. Падме и их маленькие дети в тот момент были с ним. Йода видит своими собственными глазами молодого Люка Скайуокера и вот тогда он, наконец, понимает правду. Только тогда Йода сталкивается лицом к лицу со своими ошибками, своим высокомерием и глупостью столетней гордыни и не может отвести взгляда. Йода судил Люка, его отца и всех клонов, которых они обучили, считая их адептами тьмы, неортодоксальных и разрушительных для света. Он не мог быть более неправ. Ответ был в Силе с самого начала. Только ученик, падаван, мог исцелить Йоду, когда его сердце отказало все эти годы назад. Люк не был концом Ордена джедаев, он был его будущим. После встречи с юным Люком Скайуокером Йода отступает. Он долго медитирует, а затем, оставив свой световой меч, отправляется в маленьком корабле на Серенно. Когда он возвращается в Храм джедаев на Корусканте, он медленно идет к архивам, где обновляет записи Ордена, добавив новую: Имя: Скайуокер, Люк Звание: мастер-джедай Учитель: Гранд-магистр Йода, член верховного Совета джедаев. Ученики: Пятерня, Качок, Болтун, Вспышка, Плита, Откат, 99, Вир, Буст, Удар, Олли, Ваксер, Батс, Левая нога…