оппая

Причина, по которой Джисон не любит все эти развлекательные шоу, кажется ужасно очевидной, если немного присмотреться. Причина любит улыбаться, отчего глаза становятся совсем узкими, а причудливые морщинки лучиками ложатся на кожу, и лицо её вдруг становится в тысячу раз милее. Причина становится более серьёзной, несмотря на вечное смущение при камерах и полном зале фанатов, и кажется более взрослой, чем есть на самом деле. Причина с возрастом становится шире в плечах, длиньше в ногах, и все без разбору считают нужным это подчеркнуть. Джисону волей-неволей приходится замечать это с каждым днём все больше и больше, а обращать внимание на такое – это напрямую погрязать в этой причине и пытаться забыть о ней в очередную бессонную ночь. И плевать, что она спит в нескольких метрах за двумя неплотно закрытыми дверьми. Хан готов поклясться, что слышит ее посапывания, и это точно мешает ему спать. Причину зовут Ян Чонин, который видит десятый сон в то время, когда Джисон с парнями пересматривает в гостиной повтор выпуска шоу с ними же и не может оторвать взгляд от него. Это кажется странным – смотреть на Чонина. В смысле, не просто пробегаться взглядом, не оценивать сегодняшний наряд и не замечать новый аксессуар, а смотреть. Разглядывать, наслаждаться, сглатывать вязкую слюну и пытаться сделать вид, что привлёк его не один из участников группы, а он сам. Проще объяснить внезапно появившиеся признаки нарциссизма, чем наблюдение за тем, с кем он живет, поёт, ест за одним столом и моется в душе. В разное время, разумеется. – Я не выдержу ещё одну ночь в одной комнате с тобой, если ты снова будешь дрочить на себя. – шепчет на ухо Хёнджин, и тогда Джисон понимает, что в этот момент наступает полнейший пиздец. Чан разгоняет их спать по окончанию выпуска, и Хёнджин считает нужным шлёпнуть Хана по заднице на входе в душ. А потом лепечет негромко что-то вроде «будь тише, если не хочешь, чтобы я будил Сынмина» и хлопает дверью их общей комнаты. Сынмина лучше не будить, потому что спросонья он всегда злой и только рад заломать чью-то руку и пообещать свернуть шею, если придётся. Джисону стыдно, но ничего поделать с этим он не может. Как и с тем, что щеки почему-то начинают неумолимо краснеть не только во время пристальных взглядов Чонина, но и тогда, когда кто-то другой смотрит на него больше, чем положено. Прослыть местным извращенцем ему не особо-то и хочется, и Хёнджина ведь не прижмёшь – подумают не то, а если никто не увидит, то сказать будет нечего. Остаётся лишь сдерживать себя, чтобы не вздрагивать каждый раз и стараться упорно делать вид, что все в порядке. – Хочешь сказать, ты себе реально нравишься настолько сильно? Чанбин, развалившись на большом кресле в студии, жуёт шнурок от толстовки и смотрит куда-то за Джисона, будто стена сейчас интереснее, чем сам Хан. Вопрос ставит его в тупик. Чертова сплетница Хёнджин в его мыслях уже расчленен и варится в нескольких котлах на самом жарком огне. – Я не дрочу на себя. – Со почему-то хмыкает и переводит взгляд прямо в глаза. И щеки снова краснеют, будто так и надо. – А на кого тогда? На Ники Минаж? – он улыбается и совсем не выглядит так, будто издевается. Скорее, даже наоборот. – Спешу тебя расстроить, ее нет у нас в шоу. Так кто же причина твоего тяжелого дыхания и двигательной активности под одеялом? Джисон не отвечает и обижается. Да и Чан зовёт в общагу: рабочий день окончен, а заказная еда стынет, и в большой семье все же лучше поторопиться. Но Чан не спасает его от этих разговоров вечно, и Чанбин этим же вечером бесцеремонно заваливается в его комнату и падает на кровать рядом. Джисон тогда залипает в какой-то скучный шутер и коротает время до сна, потому что раньше лучше не засыпать, если нет желания проснуться в двенадцать часов дня. – Так кто? – говорит Со и без интереса пялится в экран телефона. Несколько раз тычет пальцем, потому что Джисон упорно его игнорирует, и закатывает глаза, когда в комнату заходит Чонин и прерывает ну очень уж интересный односторонний разговор. Когда Чанбин смотрит на Хана, все сразу становится понятно. Красный, как рак, Джисон пялится на Чонина секунду-другую и быстро отводит взгляд, будто пойманный с поличным. Он даже промахиваться мимо противников начинает, хотя игра до жути легкая и, как Со успел заметить, прицел в ней настраивается сам. – Реально, что ли? – тихо шепчет он на ухо и провожает взглядом забравшегося на кровать Хвана Чонина. Джисон смиренно кивает и выталкивает Чанбина за дверь. Запирается, держит ее спиной, потому что тот ломится ещё некоторое время и посыпает проклятиями, и не сразу замечает удивлённый взгляд младшего. Когда стуки прекращаются, он возвращается на свою кровать и немного виновато чешет затылок. А потом почему-то смущается, когда понимает, что они в комнате вдвоём. – Хён, ты чего это? – Чонину, по всей видимости, становится скучно на втором этаже, и он спускается вниз, чтобы подобно Чанбину упасть рядом с упершимся в телефон, смущенным Джисоном. – Он меня достал. – тихо отвечает Хан и с трудом удерживает дрожь в руках, когда младший кладёт свою ладонь на его и повторяет недавнее действие с Феликсом: разворачивает, прикладывает ребром к ребру и улыбается разнице в размерах. В комнате виснет ощутимое неловкое молчание. Только для Джисона, очевидно, но от того только сложнее – расслабленный Чонин отпускает его ладонь и укладывается головой на бёдра, отчего приходится их свести и попытаться не думать о том, каким интимным кажется это действие. Пубертат, всё-таки. – Хё-он. – неожиданно тянет Ян и забирает телефон из трясущихся рук. – Посмотри на меня, а? Джисон с трудом держится и переводит разочарованный взгляд со скрывшегося где-то под покрывалом телефона, из которого все ещё доносятся звуки игры, на улыбающееся лицо Чонина. Он хочет спросить, чего ему надо и зачем он вообще тут улёгся, да и дверь не заперта, вообще-то, и Чанбин может войти в любую минуту, а он их положение без внимания не оставит: долго ещё будет издеваться и, скорее всего, подобно Хёнджину растрещит это на всю группу. – Ты какой-то не смелый. – на грани слышимости шепчет Чонин, выводя Хана из своих мыслей, и заразительно улыбается. Собственные уголки губ подрагивают в подобии улыбки. – В телеке на меня как на восьмое чудо света смотришь, а тут и слова не скажешь. Джисон не успевает ни возмутиться, ни удивиться, ни начать оправдываться: Чонин притягивает его за загривок к себе и невесомо касается губами местечка под нижней губой. Прошивающее током удовольствие тянется от лица по всему телу и предательски останавливается в паху. – Ну? – торопит Чонин и улыбается ярче прежнего. Дверь открывается с противным скрипом, и явно поражённый Хёнджин с отвисшей челюстью наблюдает за тем, как Джисон несмело, совсем целомудренно целует Яна и в момент оказывается прижатым теплым телом к кровати. Выглядывающий из за спины Чанбин присвистывает и прикрывает младшему глаза, закрывает дверь и напевает себе под нос что-то о том, что рано ещё ему, Хвану, на такое смотреть.