***
Жизнь у Намджуна не задалась с самого начала. Мать родила его в Поханге и, не дождавшись выписки, сбежала, оставив ребенка на руках медсестер. В возрасте шести месяцев Намджуна определили в Дом надежды — сиротский приют для таких же неприкаянных детей, как он. Не сказать, чтобы там было очень плохо — в конце концов, Намджун прожил там всю жизнь и сравнить ему было не с чем, — но и счастливым его детство вряд ли можно было назвать. Ветхое здание, в котором размещался приют, стояло прямо на берегу моря и было продуваемо всеми ветрами, каким только хотелось забраться в щели старых окон и стен. Из порта неподалеку вечно тянуло дымом, гарью и тухлой рыбой, а когда ночью пригоняли грузовые баржи, всех детдомовских в пять утра, как только начинал заниматься рассвет, будило таким неистовым грохотом, что, казалось, сам утес, на котором стояло их жилище, скоро обвалится в воду. Когда не нужно было сидеть на уроках или заниматься делами приюта, мальчишки частенько наведывались на рыбный рынок неподалеку. Самые честные подрабатывали, помогая рыбакам и торговкам таскать корзины с товаром или моя прилавки. Те, кто посмелей, пытались воровать, постоянно попадаясь и неуклонно получая самые изощренные ругательства в свой адрес. Бытовала легенда, что тому, кому удастся стащить редкую солнечную рыбу, в дальнейшей жизни будет вечно сопутствовать счастье. Однако проверить легенду Намджуну так и не довелось — на его памяти ни у кого не получилось выполнить условие. Вообще, Намджун был ребенком спокойным и на рынок выбирался редко. Ему нравилось учиться, и даже когда в этом не было особой необходимости, он сидел за книгами в своей комнате. По правде сказать, Намджун с детства мечтал стал строителем. Он часто представлял, как будет строить красивые, светлые, уютные дома для улыбчивых, счастливых семей, как на картинках в учебниках по обществознанию. Может, однажды он построит дом и для себя. Такой, в котором не будет постоянно сквозить, крыша не будет периодически протекать, а пол не будет проседать от сырости. За такими мыслями Намджун мог сидеть часами, бездумно глядя в окно, выходящее на неласковое море. Учился Намджун хорошо, и с поступлением в колледж все должно было получиться, но была другая проблема — он был ужасно неуклюжим. Он вечно натыкался на самые разнообразные предметы, ударялся локтями, обдирал коленки, а синякам и ссадинам на его теле не было конца. Разбитые зеркала, разлитые ведра, поломанные игрушки и порванная одежда преследовали его с самого раннего возраста. Воспитатели только за голову хватались, а местный врач сочувственно вздыхал, в очередной раз приветствуя Намджуна в своем кабинете. — Кем-кем хочешь стать? — устало переспросил он однажды, когда Намджун, разговорившись, поведал ему о своих планах на будущее. — С ума сошел? Да ты на стройплощадке рядом с гвоздями да молотками и пяти минут не продержишься. Мой тебе совет: бросай ты эту затею. Двенадцатилетний Намджун только обиженно поджал губы, стараясь не разреветься. В строительный колледж он все же поступил, успешно отучился там три года и получил диплом, но вот с работой дело у него не пошло. Из нескольких фирм, в которые его брали на испытательный срок, он вылетал, не пробыв там и пары недель — урон от его нахождения на рабочем месте и впрямь намного превышал пользу, которую он мог бы принести. В последний раз Намджун вообще закончил в больнице со сломанной рукой и шеей и, признав, что врач из детдома, сказавший ему те горькие слова, был прав, решил, что с карьерой строителя пора завязывать. Из-за того, что он долго пролежал в больнице, денег у Намджуна почти не осталось, поэтому, как только сняли гипс, он устроился на первое подвернувшееся место — разнорабочим в маленький хозяйственный магазин. Работа была несложная — полку прикрутить, коробки принести, место на складе расчистить и другая подобная мелочь. Платили тоже немного, но Намджуну, привыкшему жить скромно, хватало, поэтому он, смирившись со своим положением, все отмахивался от внутреннего голоса, твердившего, что его жизнь не кончена, и он мог бы найти место получше. Шло время, голос напоминал о себе все реже, и Намджун сам не заметил, как застрял в своей серой, рутинной жизни, состоящей из старых инструментов да пыльных полок, заставленных коробками с товаром. Народу в магазине работало совсем мало: собственно хозяин, двое продавцов, да сам Намджун. Были конечно еще ребята, привозившие товар, но они приезжали и уезжали, надолго не задерживаясь. Со вторым продавцом Намджун тоже виделся редко, так как смены у них почти никогда не совпадали. Оставался только Юнги. Вообще-то, его нельзя было назвать очень приятным парнем. Юнги был угрюмым, часто недовольным и полным сарказма индивидуумом, общение с которым мало кому могло бы доставить удовольствие. Но Намджуну это не мешало. В приюте он привык к неласковому обращению, так что грубость коллеги его не смущала, а иногда даже забавляла. В основном же он просто не обращал на нее внимания, довольствуясь теми крошечными проявлениями дружелюбия, что Юнги мог себе позволить: совместный обед или вот одолженный платок, например. Иногда на Намджуна нападало уныние. В такие дни внутренний голос кричал особенно громко, напоминая, что три года на совершенно бесполезной работе не приведут Намджуна к счастью. Он начинал хандрить, раздумывать над тем, что тратит свою жизнь впустую, и мыслей этих было так много, что они буквально переливались через край, не давая Намджуну молчать. — Как думаешь, Юнги, зачем мы живем? — спросил он, отставив тарелку в сторону после третьей бесполезной попытки управиться с палочками левой рукой. Юнги закатил глаза: — Господи, только не снова. — Нет, я серьезно, — настаивал Намджун. — Вот ты знаешь, в чем твое предназначение? Зачем ты родился? — Чтоб ты доставал меня идиотскими вопросами, — огрызнулся Юнги. — Ешь молча и оставь ты уже меня в покое. Намджун посидел немного тихо, но скоро заговорил снова: — Я иногда думаю — что за стерва эта жизнь? Мать меня бросила, в приюте меня вечно шпыняли, да плюс к этому какие-то боги-извращенцы сделали меня совершенно непригодным для работы моей мечты. Я чуть не умер, попал в это богом забытое место и застрял тут — ни перспектив, ни личной жизни… — Ну все, с меня хватит, — резко перебил его Юнги, вскакивая с места. — Не хочу это слушать. Я ухожу. Спасибо за испорченный обед. Юнги демонстративно швырнул остатки недоеденной лапши в мусорку и скрылся в магазине, громко хлопнув дверью. Намджун только вздохнул, делая глоток из бутылки с водой, которая так и стояла рядом незакрытая все это время. Поведение Юнги его не удивило — подобный диалог происходил между ними не в первый и не во второй раз. Намджун прекрасно знал, как Юнги бесит его нытье, но все равно продолжал пытаться. Наверное, он просто хотел получить немного дружеского сочувствия, которого Юнги не хотел или не был способен ему дать. Да и вообще, кто сказал, что они были друзьями? Юнги никогда не питал иллюзий Намджуна на этот счет. Что ж, хоть в этом его нельзя было упрекнуть — он, в отличии от Намджуна никого, включая самого себя, не обманывал. Намджун еще раз вздохнул, закрутил, наконец, крышку на бутылке и последовал за Юнги в магазин — перерыв закончился, пора было возвращаться к работе.***
Смена Намджуна заканчивалась в шесть, и он решил, что сегодня подходящий день, чтобы напиться. Не сказать, что Намджун очень любил это делать, но иногда чувствовал такую необходимость. Конечно, он знал, что назавтра обзаведется парой новых травм — высокие барные стулья были словно специально созданы для того, чтобы Намджун мог с них упасть, — но его это не сильно волновало. В конце концов, выжил же он после перелома шеи. Несколько ушибов ему вряд ли сильно повредят. Намджун быстро пролистал список в своем телефоне. Единственное его правило разнообразия гласило: не ходить два раза в один и тот же бар. Поханг был городом небольшим, но питейных заведений, слава богу, хватало. Правда, все более-менее близкие Намджун уже обошел. Пришлось выбрать бар на другом конце города, в противоположной от побережья стороне. Добираться туда было долго, но Намджун решил, что ради такого случая не грех взять такси. Бар с пошлым названием Paradise оказался весьма уютным. Все было сделано в приглушенных, темных цветах, как раз подходящих к настроению Намджуна. Он по привычке устроился за барной стойкой и попросил соджу. Флегматичный бармен ответил, что у них соджу подают только со спрайтом. Намджун поморщился — он терпеть не мог газировку, но выбора у него все равно не было. Ему подали первый стакан. Через пару часов Намджун, помимо отвратительного вкуса, открыл для себя еще одно неприятное свойство сладкой воды — разбавленное им соджу действовало на него как-то иначе, чем чистое. Сначала он не чувствовал вообще никакого эффекта, а потом буквально за пару секунд мир вокруг начал вращаться. Намджун знал свою дозу и никогда ее не превышал, но сегодня все вышло из-под контроля. Он закончил тем, что, к собственному стыду, не смог даже встать, не схватившись за барную стойку, попутно сбив с нее пару стаканов. Разозленный бармен велел ему уходить, но тут Намджун понял, что не может найти кошелек — видимо, он выронил его в такси или где-то на улице. Бармен пригрозил вызвать охрану, если Намджун немедленно не оплатит выпивку и разбитые стаканы. Тому не осталось ничего другого, кроме как позвонить Юнги. Через полчаса Юнги явился в бар злой, как сто чертей. Обозвав Намджуна идиотом и алкашом недоделанным, он с размаху положил на стойку необходимую сумму и, схватив извиняющегося пьяного парня за руку, потащил его на улицу. Намджун был все еще не в состоянии ясно мыслить, и все, произошедшее в баре, казалось ему каким-то нереальным. Все ругательства Юнги, адресованные ему, он благополучно пропустил мимо ушей, но прохладный ночной воздух немного отрезвил его, и он уловил конец гневной тирады: — …как можно быть таким дебилом! Это у тебя завтра выходной, а у меня, между прочим, смена с девяти утра. И денег на такси не осталось, придется пешком херачить, а мне до дома минут сорок отсюда. Когда я, по-твоему, должен отдыхать? — Прости, — виновато пробормотал Намджун. — Я не хотел создавать тебе проблем. Я завтра верну деньги. — Ну конечно… — неожиданно устало ответил Юнги и крепко сжал пальцами переносицу. — Ладно, пошли уже… Они медленно побрели по какому-то переулку. Юнги, обычно любивший тишину и не задающий ненужных вопросов, вдруг сказал: — И чего тебя понесло напиваться черт знает куда? — Решение утопить бессмысленность собственной жизни в алкоголе старо как мир, так что ничего странного тут нет, — рассудительно проговорил Намджун по ходу удивляясь витиеватости изреченной им мысли. В трезвом состоянии за ним такое редко наблюдалось. — Твой экзистенциальный кризис меня доконает, — тяжело вздохнул Юнги. — Не понимаю, в чем твоя проблема… Не нравится работа — просто найди другую. — Не все так просто, — возразил Намджун, — у меня нет эмоционального ресурса. Зачем что-то менять, если я все равно не могу получить то, что хочу. К тому же, не только в работе дело. У меня даже семьи нет. Как можно жить, не зная, кто ты? То есть, может я вообще родился по ошибке? Не похоже, что мои родители очень тщательно планировали мое появление на свет. — Да брось, — перебил его Юнги, чуть заметно поморщившись. — Это твоя жизнь. Ты решаешь, какой она будет. Семья тут совершенно ни при чем. — Тебе хорошо говорить. У тебя-то с родителями все нормально. Юнги, шедший немного впереди, остановился так резко, что Намджун, не ожидавший такого, налетел на него, запутался в ногах и чуть не упал. — Ты что?.. — начал было он, но Юнги не дал ему закончить. — Нормально? Значит, у меня все нормально? С какого хера ты решил, что вправе говорить про меня хоть что-то? Ты ни черта не знаешь! — Да я же просто… — Вот именно, — снова зло перебил его Юнги. — Ты просто. Просто нытик, который не хочет брать на себя ответственность за собственные неудачи. Думаешь, тебе одному не повезло? Думаешь, если у меня есть отец и мать, с которыми я прожил часть своей жизни, то я счастливчик? Юнги резко дернул вверх рукав своей легкой куртки, показывая Намджуну руку чуть повыше локтя. Их освещал только желтый свет фонарей, но Намджун смог рассмотреть множество маленьких следов, похожих на зажившие ожоги. — Видишь? — продолжал Юнги. — С десяти лет отец тушил об меня сигареты. Он хотел вырастить меня настоящим мужчиной, а мужчина должен уметь терпеть боль. Он не позволял кричать, издавать хоть звук… Даже выражение лица не должно было меняться. Терпеть, не моргнув глазом — вот как он это называл. Я был гребанным ребенком… — голос Юнги сорвался, но он продолжал. — Он затушил об меня десятки сигарет, прежде чем я смог этому научиться. Намджун потрясенно молчал, пока Юнги, переводя дыхание, возвращал рукав на место. Затем он снова заговорил: — Отец был параноиком. Он не позволял мне ни с кем общаться. Вечно повторял, что доверять никому нельзя. Я не мог пригласить домой друзей. Не мог никуда ходить. Не мог показывать другим свои чувства. Я должен был стать совершенно равнодушным, и я стал. Я просто хотел угодить своему отцу, как и все дети, но проблема была в том, что в моем случае это было невозможно. Все, что бы я ни делал, не могло удовлетворить его полностью. А знаешь, что самое поганое? Не смотря на все это, я все равно любил его. И я никогда не терял надежды, что однажды он будет гордиться мной. Но даже когда он лежал на смертном одре, я слышал от него лишь проклятья. И если бы ты спросил меня, предпочел бы я не знать своей семьи или еще раз прожить такую жизнь, то я бы, черт возьми, выбрал первое. Так что, может, тебе не так уж и сильно не повезло? Закончив свой жесткий монолог, Юнги развернулся и быстро пошел прочь в сторону, откуда они только что пришли. Намджун, совершенно выбитый из колеи произошедшим, только собрался окликнуть его, когда Юнги сам развернулся и крикнул: — Хочешь, можешь сваливать с этой работы, раз она так тебя не устраивает! Можешь больше вообще не появляться в этом сраном магазине. Скучать не буду! С этими словами он скрылся за поворотом. Намджун растерянно смотрел ему вслед. Он не сразу понял, что чувствует. И только потом до него дошло, что это не была обида или злость. Его лицо горело от стыда. Наверное, ни разу за всю жизнь ему не было так стыдно. Он вспомнил все те разы, когда пытался набиваться Юнги в друзья. Но ему ни разу и в голову не пришло поинтересоваться его проблемами — он вечно болтал о своих. Что он за человек такой… Намджун, не глядя под ноги, побрел вперед. Честно, он понятия не имел, как попасть домой, но сейчас это было не важно. В его все еще полупьяном мозгу роился миллион мыслей. Как он мог быть таким никчемным неудачником? Почему зациклился на своих проблемах, решение которых было так же очевидно, как напиться в баре, если случилась какая-то беда? Да, у него не было шанса работать на стройплощадке, как он мечтал, но ведь была масса других возможностей. Он мог проектировать здания на компьютере, если бы закончил нужные курсы. Он мог бы попытаться завести друзей или хоть раз подойти на улице к девушке, которая ему понравилась, вместо того, чтобы торчать дома в одиночестве. Он мог бы поехать в Сеул, чтобы сходить на концерт любимого рэпера, или снять квартиру поприличнее, чтобы по утрам любоваться красивым видом из окна, а не серой стеной стоящего почти вплотную соседнего здания и мусорными контейнерами внизу. Юнги был прав: в его силах было сделать жизнь лучше, и никто кроме него не был виноват в его провалах. Неожиданно на Намджуна накатила волна жгучей ненависти — ненависти к самому себе. Ему захотелось больше никогда не чувствовать эту бесполезность, это бессилие, которыми он жил последние три года. И тут неожиданно он услышал сзади угрожающий голос: — Эй! Стой и не шевелись, или получишь пулю! Намджун замер. Он не сразу понял, что происходит, поэтому начал медленно поворачиваться в сторону голоса. — Еще движение — и ты покойник! — услышал он и, инстинктивно подняв руки, замер, рассматривая нападавшего. Это был невысокий парень, одетый во все черное. Голос звонкий и достаточно молодой. Лицо наполовину скрыто капюшоном. Но больше всего Намджуна заинтересовал предмет в его руках. Было довольно темно, но характерный блеск стали в тусклом свете подсказал ему, что это был пистолет. Намджун медленно выдохнул и еле заметно повернул голову, чтобы оценить ситуацию. Они находились посреди переулка, замкнутого глухими стенами кирпичных зданий. До оживленной улицы довольно далеко. Поблизости никого. Помощи ждать неоткуда. — Что ты хочешь? — спросил Намджун. Из-за остатков алкоголя в крови и ситуации с Юнги у него почему-то не получалось как следует испугаться. Все происходящее казалось сном. — Телефон, кошелек, все ценное, что есть с собой, — скомандовал грабитель. — Медленно достань все и кинь мне. И без херни, ясно тебе? Ты у меня на мушке. Намджун мысленно усмехнулся — видимо, нападавший был таким же невезучим, как и он сам, ведь кошелек он потерял, а телефон у него был самым дешевым, к тому же перебитым и переклееным на десять раз. Ощущение нереальности все усиливалось. Намджун ощущал себя так, словно он персонаж компьютерной игры. В голову пришла шальная мысль, что ему нужно умереть, чтобы начать с чек-пойнта, с того момента, когда он еще не успел накосячить. Он сможет начать все сначала и больше не станет тратить время впустую. Неожиданно, Намджуну стало очень весело. Вот оно — решение, которого ему так не хватало. Это был его шанс. — Это пистолет? — еле сдерживая внутреннее ликование, спросил он, кивая на предмет в руках нападавшего. — Настоящий? — Да, и не советую доводить до того момента, когда я пущу его в ход. — Ладно, — проговорил Намджун, — но у меня будет к тебе одна просьба. — Ты головой ебанулся? — злобно прошипел грабитель. — Делай, что говорю… — Убей меня, — перебил его Намджун. — У меня, знаешь, не лучший период в жизни — нужна небольшая перезагрузка. Стреляй, а потом можешь забирать все, что хочешь. Обещаю, меня не будут искать. — Ты псих что ли? — почти закричал нападавший, и Намджун явственно уловил нотки паники в его голосе. — Не собираюсь я тебя убивать. Мне нужны деньги! Отдай то, что прошу, и уходи. — Прости, — Намджун покачал головой. — Мне тоже от тебя кое-что нужно. Я даю тебе последний шанс. Стреляй. Пистолет задрожал в руках парня, и Намджун понял, что у того духу не хватит. Что ж, придется его подтолкнуть. Он не спеша полез в карман куртки. — Эй! Прекрати! Ты что делаешь? — Собираюсь позвонить в полицию, — невозмутимо ответил Намджун, демонстрируя грабителю телефон. — Я видел твое лицо. Я вызову их прямо сюда и сдам тебя. — Прекрати, или я убью тебя! — истерично прокричал нападавший — пистолет у него в руках уже ходуном ходил. — Стреляй, или я вызову полицию, — повторил свое условие Намджун. — Считаю до трех. Раз, два… Прогремел выстрел. Намджун пошатнулся, земля ушла у него из-под ног, и он неловко завалился набок, больно ударившись плечом об асфальт. Раздался звук удаляющихся шагов — грабитель сбежал с места преступления. Намджун перевалился на спину, прислушиваясь к ощущениям. Пуля, кажется, попала куда-то в живот. Намджун приложил руку к тому месту, где пульсировала усиливающаяся с каждой секундой боль, и взглянул на пальцы. Как и ожидалось, они были в крови. Дело принимало серьезный оборот. Только теперь Намджун понял, что не собирался умирать. Он до последнего не верил, что парень выстрелит. Он хотел просто немного подурачиться, немного напугать его, а потом признаться, что взять с него нечего. А теперь он лежал в темном переулке один с дырой в животе и, кажется, умирал. Паршивое завершение дня… Намджун попытался дотянуться до телефона, который при падении отлетел далеко в сторону, но внутренности пронзила такая боль, что он со стоном откинулся обратно. Краем глаза он заметил, что крови натекла уже целая лужа — ему показалось, он чувствует, как она неровными толчками выплескивается из раны. До телефона ему не добраться. Да и куда ему звонить? В скорую? Он даже местоположение свое назвать не сможет. Юнги? Тот, наверное, будет только рад его смерти. Намджун закрыл глаза и попытался вдохнуть. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Не стоит переживать. Скучать по нему все равно никто не будет. Юнги и здесь был прав. Как и во всем остальном. Страха по-прежнему не было. Пульс глухо колотил в висках, дышать становилось все тяжелее. Намджун почувствовал жидкость в легких, словно он наглотался воды. Воздух больше не попадал внутрь. Намджун захрипел, скользя по асфальту мокрыми от крови пальцами. Инстинкт самосохранения наконец-то включился, и на него накатила волна паники. Он не хотел умирать! Он в последний раз протянул руку в сторону телефона. — Помо… По… — сорвалось с его губ, но было уже поздно. Что-то забулькало в легких, Намджун сделал последний рывок, его тело содрогнулось и замерло, а широко открытые глаза в последний раз застыли на звездном небе Поханга.