◇◇◇
Костя — поэт. Костя — музыкант. Костя — рок-звезда. У Кости своя группа. На памяти Славы, уже третья. Костя прыгает по этим группам, как… Впрочем, оставим это без сравнений. Из первой он ушёл сам, так как его позвали во вторую. Из второй выгнали за то, что он отменял концерты безо всякой причины. Ну, как безо всякой… Не скажешь же четверым парням, что «Мы сегодня не выступаем, потому что родители Славика свинтили и квартира в нашем распоряжении.» Из третьей группы, думалось Славе, его выгонят из-за того же. — Хочешь посмотреть на звёзды сегодня ночью? Я нашёл офигенную крышу! — Костя, как всегда, полон энтузиазма, когда они курят, сидя на крыше какого-то гаража. — У тебя концерт сегодня, звезда рок-н-ролла. И я туда тоже собирался. — Ну, я могу его и отменить… — Нет уж, не надо. Это уже третий раз или я успел сбиться со счёта? Четыре группы за полтора года — это уж слишком. И мы оба знаем, что если ты отменишь концерт и будешь полон сил и энергии сегодня вечером, я завтра опять пропущу школу. На концертах сильный, раскрепощённый Костя орёт со сцены о бунте и анархии, а после концерта выискивает Славу в толпе, Бутусов отдаёт ему свою куртку (которую Костя возвращает ему лишь на следующий день, потому что она пахнет Славой), провожает его до дома, крепко прижимая к себе («Не хватало мне ещё, чтобы ты простудился, мокрый весь, а на улице такой собачий холод. Что? Да не замёрзну я в футболке!»), а потом ещё очень долго целует в подъезде. Костя — двадцатилетний серьёзный независимый (смотря от кого) бунтарь-рокер чувствует себя девочкой-подростком, стоя в подъезде в куртке своего (всё-таки да) парня, которому, на минуточку, всего 17 и который всё ещё школьник («ну это же ваще!») Но эти пресловутые три года разницы не мешают Костиным ногам подкашиваться, а сердцу — плавиться, плавиться и плавиться.◇◇◇
Больше всего Костя любит то время, когда Славины родители оба в командировке. Он на всё время поселяется у него в квартире, благо, его собственные родители, смирившиеся с увлечениями и друзьями сына, давно не задают вопросов. Они спят на полу, ибо на Славиной кровати в обнимку они не помещаются («Это не я жирный, это у тебя задница большая!»), закусывают дешёвый портвейн дорогущими импортными конфетами, бесят соседей громкой музыкой и не только, а ещё выясняется, что Кинчев и правда неплохо готовит (образ идеальной жены в его лице прочно засел в Славиной голове). Периодически по утрам Костя выпинывает Славу в школу, предварительно собирая ему портфель, каждый раз повторяя, что «Я не твоя мама, Бутусов, так что это последний раз!» Слава соглашается уйти только после того, как Костя обещает ему зайти за ним после уроков. Слава становится авторитетом в своём классе, потому что все знают, что он дружит с двадцатилеткой. Только вот никто не знает, что они далеко не дружат, и что эта двадцатилетка — та ещё принцесса. Слава знает, что Костя обожает конфеты, которые ему присылает дядя из Германии, поэтому втихаря распихивает их по карманам Костиной джинсовки. Правда, после того, как они прощаются, Костя часто приносит домой расстаявшие конфеты. Кинчев и эти конфеты — это особый вид любви. И Славиного порно. Но об этом как-нибудь потом. Они сидят на полу, магнитофон крутит какую-то кассету. Костя отхлёбывает непонятную жидкость («Сам ты бадяга, это лучший портвейн, который можно у нас найти!») и закусывает, кажется, десятой за сегодня конфетой. Слава тянется к бутылке. — А ты не слишком несовершеннолетний для такого? — Костя шлёпает его по руке. — А я не слишком несовершеннолетний для всего остального? И не слишком ли Вы уже жирный для этих конфет, Константин Евгеньевич? — Неа. Ты сам жалуешься, что я костлявый. — Ну, ты же на то и Костя, чтобы быть костлявым. — Шутник. Не откармливаешь меня, сам себя откормлю. Почему, по-твоему, я вообще здесь нахожусь? — Кинчев, пытающийся выглядеть обиженным, — самое милое, что видел Слава. — Почему же? — младший отчаянно пытается не заржать. — Потому что я люблю твои конфеты! — Да? — Да! — с, тарший скрещивает руки на груди и демонстративно отворачивается. — А я знаю, что дело не в этом! — Слава заключает его в объятия. — А в чём? — Костя поворачивает голову, почти что тыкаясь своими испачканными в шоколаде губами в губы совсем уже прижавшего его к себе Бутусова. — Ты любишь меня!