Двухцветное кино

Тебе всегда нравился звук прибоя, он успокаивает. Зимнее море жестокое, но от этого не менее красивое и притягательное. Сидишь на небольшой возвышенности, а молодой паренёк спустился ниже, прямо к воде. Она холодная, солёная и исключительно завораживающая. — Давно не виделись, — раздаётся сзади знакомый мужской голос, вклиниваясь в симфонию воды и ветра, не отвечаешь, ждёшь, когда мужчина присядет рядом. — Действительно давно, Намджун. Но это далеко не моя вина, ты сам как в воду канул, — парень чувствует себя виноватым, откашливается, ненадолго задерживает на тебе взгляд и отвести уже не может. — Просто Тэхён, я не мо… — перебиваешь его, потому что и так всё понимаешь. — Я знаю, от встречи со мной у него мог случиться рецидив. Я слишком многим связана с Хосоком, — Ким следит за твоим лицом, но оно не меняется, остаётся таким же ничего не выражающим. — Ему помогает лечение? — Да. Он подавляющую часть времени держит себя в руках, приступы теперь совсем редкие, — Намджун решает, что так пялиться всё же некультурно, и отворачивается, встречаясь с великолепной и пугающей стихией, к которой ты обратила все свои мысли. — Ммм, понятно, — берёшь небольшую паузу. — Ты рассказал ему о том, что произошло тогда? — ветер закружил женские волосы, чему ты откровенно не рада, но делать с этим ничего не стала. Волна за волной, только они интересуют тебя по-настоящему, и в их беге скрываешь дрожь и смущение. Намджун не хочет говорить, но ты его пересиливаешь упорным молчанием. — Нет, однако это же Тэхён, он узнал всё сам. У него был шок, Тэ ни с кем не разговаривал несколько дней, — медленно киваешь, прикусывая щёку. Что же тогда произошло? У тебя в ушах спустя три года до сих пор стоит страшный вой, исходивший в тот день от компьютера. Не помнишь, как в тот момент на ватных ногах добралась до него, пройдя мимо безмолвно лежащего на полу Хосока. Слёзы быстро исчезли, только увидела изображения разных комнат, таймер, на котором отсчитывались утекающие сквозь пальцы пять минут. Тебе показалось, что заметила кого-то знакомого на экране, и, приблизив изображение, поняла, что не ошиблась. Чимин, он был там, на одном из первых этажей. Будучи совершенно не в себе, побежала в ту сторону, откуда пришла, но двери были заблокированы. «Выход один и только отсюда, дальше по коридору, так что не тупи, не пытайся сделать то, чего не можешь». Хосок уже предупредил тебя, не оставив выбора, но предоставив возможность выжить. Коридор вёл прямо к пожарной лестнице и на улицу. И сколько бы ты ни билась в дверь, ведущую внутрь, она не открывалась, ты действительно возненавидела себя, что в порыве эмоций избавилась от единственной связи с Намджуном, он бы ещё мог что-то придумать, но теперь должна была выбираться из здания, зная, что всем оставшимся грозит смерть. Хосок поставил прекрасную ловушку. То, что он не мог сделать почти ничего, не значило, что он просто сложит ручки и спокойно позволит кому-то разрушать всё то, что он возводил своей кровью. Ты заставила себя уйти, но перед тем как сорваться на бешеный бег, застыла рядом с дверью в кабинет Хосока, не поворачивая головы и сжимая рукой подвеску на шее. Хотелось посмотреть на него ещё раз, но ты так и не смогла заставить себя это сделать. Ты выжила, а вот Чимин — нет. Было ещё несколько выходов, чтобы люди Хосока могли сбежать, немногим это удалось, но и не все те, кто приехал с Паком, погибли. Например, Джин выжил. Когда стало понятно, что происходит что-то странное и что людей в здании становится всё меньше и меньше, Сокджин постарался найти Чимина, но его силком вытащили на улицу работники Хекён. После этого ты встретилась с Пак только однажды, она передала тебе достаточную сумму денег, и ты скрылась из их жизней. — Тэхён, наверное, ненавидит меня, — засовываешь руки в карманы. — Я могу это понять, я сама себя ненавижу, — Намджун молча протягивает руку и берёт твою в свою, отчего вздрагиваешь. — Нет. Когда он заговорил после того известия, первой его фразой было: «С Т/и всё в порядке?» Тэ понимает тебя лучше, чем кто-либо, — по душе, как он засунул ваши переплетённые руки в карман его куртки, это напоминает о ком-то другом, но не позволяешь воспоминаниям проснуться полностью. В последнее время спасаешься от них именно так — избегаешь. — А ты? — спустя продолжительное молчание Джун спрашивает, взглядом показывая на молодого человека на берегу. — Мне было одиноко, — пожимаешь плечами, будто в этом ничего такого нет. — И ты усыновила мальчика. В Норвегии. — Бумаги, что дала мне Пак, творят чудеса. К тому же мне было слишком скучно одной приглядывать за кафе, а этот малый с самого детства там, прекрасно знает язык, он весёлый и старательный. Я не пожалела, — молодой человек оборачивается и машет вам рукой, не можешь не ответить на его улыбку, Намджун отмечает, как светлеет твоё лицо, ему кажется на минуту, что вы вернулись в прошлое, когда вы ещё могли собираться вдвоём, шутить и смеяться. Он скучает по тем временам. Вы были не свободны, но, более счастливы, чем теперь. — Честно, я от тебя такого не ожидал, — переводишь взгляд на собеседника, всё ещё улыбаясь, и Киму становится стыдно и больно. «Прости, хён, что не смог хорошо позаботиться о твоей сестрёнке». — Однако вижу, это к лучшему, — прикрываешь глаза, соглашаясь, и разворачиваешься к приближающемуся пареньку. Молодой красивый кореец подходит к вам. Намджун уже знает, что тот только недавно стал совершеннолетним, и ещё много чего о нём знает. Юноша удивляется, замечая, как вы сидите, слегка наклоняет голову, здороваясь с Кимом, и присаживается с другой стороны от тебя. — Опять не оделась нормально, — парень подносит свои холодные руки к твоей шее, чтобы застегнуть куртку. — Чон Чонгук, мама здесь я, — уже чувствуешь холод на своей коже, но юноша смеётся, застывая. — Ты не мама, а наказание. Даже не надейся, что когда-нибудь признаю тебя своей матерью. Максимум будешь сестрой, но и на неё слабовато тянешь. Кстати, что это за кулон? Ты почему его никогда не снимаешь? — поднимаешь руку к маленькому ключику, тому самому подарку Хосока, и, улыбаясь так, как ненавидит Чонгук, отворачиваешься. Он не знает, через что ты прошла, но каждый раз, встречаясь с этой улыбкой, сжимается внутренне, жалея, что раньше рядом с тобой не оказался. Ему грустно, что у его нуны прошлое, о котором она рассказать не может, раны от которого он залечить не в состоянии, а хочет, потому что ты это с его ранами проделала. Подарила любовь, согрела, забрала домой, когда он уже и не надеялся. Кому нужен балласт в виде узкоглазого практически взрослого мужчины? У тебя внутри зияющая пустота, которую скрываешь, но иногда вот так улыбаешься, и её видно. Потому что кажется, что сейчас расплачешься, что тебя разрывает изнутри, что задыхаешься. Он не знает, что с этой пустотой делать, но пытается всеми силами её залатать своей заботой и теперь, встретив кого-то из твоего прошлого, напрягается, боится. А ещё желает расспросить обо всём этого взрослого мужчину. — Он моё напоминание, что есть люди, у которых действительно нет сердца. — «Как я, например». * * * — Ты же не куришь, — вы стоите у машины, Намджуну пора ехать, но мужчина никак не может решиться проститься опять на неопределённый срок. Ему непривычно видеть тебя с сигаретой, зажатой между пальцев, и вновь немного зудит в районе груди. — Не знаю, слышал ли ты, но Юнги постоянно повторял: «Хорошие девочки не курят», — улыбаешься тепло, вспоминая старшего брата. — С его стороны супер странно, — усмехается Намджун. — Да, меня это крайне раздражало. От него вечно пахло сигаретами, но меня он был готов на месте прибить за такое, — Ким всё пытается твой старый образ сопоставить вот с этим: с твоими скрытыми улыбками, с нынешними лёгкими разговорами о Мине, с сигаретой между пальцев и недосыном за спиной. Получается не очень, они накладываются друг на друга, и у парня кругом голова идёт. — Но я теперь не могу выпивать, всё-таки за Гука отвечаю, а стресс по-другому так и не научилась снимать. Да и на «хорошую девочку» я откровенно не тяну, — выкидываешь сигарету на холодную землю, тут же её придавливая ботинком. Вовремя, ведь Чонгук вышел из магазинчика. — Не встретишься с Хекён, пока ты в Корее? — Киму нужно ещё с тобой говорить, долго, задержать бы тебя, потому что точно исчезнешь вновь с концами в огромном мире, в котором потеряться людям ничего не стоит. Уж Джун-то на своём опыте знает. Или это он исчезнет? — Не думаю, что это хорошая идея. — Она всё равно тебя поймает, ей очень хочется похвастаться своим сыном. Он жутко похож на Джина, и это реально пугает, — прыскаешь с его закатанных глаз, а Намджун представляет сестрёнку Юнги из старой жизни — беспрестанно ворчащую девчонку, когда у тебя ещё были длинные волосы. Парень подходит ближе и заключает в свои огромные объятия, не дав даже пискнуть. — Послушай, они не считают тебя виноватой в гибели Чимина, пожалуйста, не надо ещё и эту смерть на свои плечи брать, мир не разрушится, если простишь себе то, в чём не виновата, — обнимает тебя крепко, чтоб уткнулась в его плечо, вдыхала его запах, от которого уютом веет, чтобы Чонгук свёл брови смешно к переносице, чтобы обхватила его талию и, закрыв глаза, мысленно поблагодарила мужчину за его слова. А потом ещё раз вслух. — Спасибо, Намджун. Я подумаю, — отстраняешься, а он ещё немного смотрит на тебя, желая что-то сказать, но не зная, что. Твоё «подумаю» означает «нет», и парень прекрасно помнит, что ты своих решений не меняешь. Провожаешь его машину долго, слабо улыбаясь, с ней удаляющейся прощаешься со многими вещами. В первую очередь, с прошлым, которое, как испорченная киноплёнка, имеет только два цвета. Черный и красный. Красный — это кровь, а чёрный — всё остальное, просто красные линзы окрашивают ваш мир в засасывающую душу пучину. В том мире чёрном легко оступиться, провалиться, себя потерять. Тот мир жестокий и непрощающий ошибок, в нём каждый просчёт стоит крови, в нём выживают те, кто хотят сильнее жить, и ты в тот мир вновь не хочешь. Потихоньку пытаешься чёрный раскрасить в другие цвета. На это нужно время, много времени, прикладываешь все усилия, хоть Хосок и говорил, что оттуда не выбраться. А пока Чонгук берёт тебя под руку и уводит к автобусной остановке, он рассказывает, что увидел чипсы со странным вкусом, а ещё юноша хочет попробовать мороженое и желает гулять с тобой подольше. Сама не замечаешь, как расслабляешься, как небо становится уже и не таким хмурым, а ненавистный город родным. У тебя впереди неизвестно сколько времени, но у тебя там Гук, который будет следить за тем, чтобы спала на подушке, а не на коврике, который знает, сколько тебе нужно класть ложек сахара в чай, которому подаришь всю свою нерастраченную сестринскую заботу, а он её с благодарностью примет. У тебя за плечами прошлое нестираемое, но переставшее наступать на пятки, наконец, оно просто есть, и ты с этим живёшь. У тебя глаза всегда сухие, зато на губах заезженная пластинка, которую ты сдобрила солью мокрой. Пластинка, которую каждый день прячешь в холодильник, чтобы она перестала скрипеть, и каждую ночь достаёшь, чтобы вновь повторять: «Пожалуйста, дождись меня. Надеюсь, тебя не выселят раньше, чем я туда спущусь. Ах, да. Чуть не забыла. Каждый день о тебе думаю, засранец. Ненавижу тебя. Скучаю. Жутко. Встретимся в аду, Чон Хосок».