Принц с соседнего огорода

      Солнце находится уже в зените, когда Чангу просыпается от громкого пения птиц. Через открытую настежь форточку слышно, как во дворе надрывается петух — с миссией будильника он справляется херово, а на нервы действует только так. Чангу сладко потягивается, разглядывает трещины на белёном потолке и улыбается широко-широко, вспомнив, какой сегодня день. Суббота — день, когда Йенан должен был приехать на дачу с родителями. И действительно, сквозь белоснежные кружевные занавески видно припаркованный у соседнего дома красный внедорожник. Значит, можно будет попробовать уговорить его скататься к реке на великах (Чангу немножко стыдно за своего побитого временем железного коня, купленного давно в средней школе), или придумать что-нибудь весёлое и запретное вроде набега на заброшенный участок.       С кухни так и манит соблазнительный аромат завтрака: бабушка встала пораньше, чтобы нажарить любимому внучку оладушек. Чангу неуклюже соскальзывает с высокой пружинной кровати и топает на запах босыми пятками по дощатому полу с плетёными половичками. На белой скатерти уже ждёт целая тарелка с оладьями, банка варенья и записка от бабули. «Ушла в огород, сметана в холодильнике, компот на плите». Чангу задумчиво жуёт, подперев кулаком заметно округлившуюся за месяц в деревне щёку, и поглядывает то и дело на противоположную сторону улицы через окно на предмет обнаружения высоких китайских красавцев. Он и сам всегда был вполне ничего, но бабушка при первой же встрече распричиталась, что «ребёнка совсем заморили в своих университетах», и срочно принялась поправлять ситуацию.       Чангу — мальчик хороший, поэтому кушает, что дают, и не кривится на голубцы, баклажаны и прочие специфичные изобретения сельской кухни. Ему здесь отлично, скучно только без своего круга общения. Потому выходных он ждёт особенно трепетно. — Хотели грядки полоть прикопать, еле удрал, — жалуется ему Йенан, когда прокрадывается за калитку деревянного домика, где его уже поджидают на веранде. — Ужас какой, — Чангу улыбается и думает, что не так уж плохо было бы иногда помогать в хозяйстве. — А знаешь, что? — Йенан укладывает свои длинные тонкие ноги другу на колени и капризно щурится, — хочу черешни. — У нас только вишня за огородом растёт, — хороший бабушкин внучок примерно догадывается, на что его подбивают, — только не говори мне… — Вишня кислая, а у деда за забором как раз черешня поспела, — мечтательно произносит Йенан.       Нет ничего, на что Чангу нельзя было бы подбить, если ты — объект его самых смелых грёз и желаний. Даже прокрасться на участок к лютому блюстителю общественного порядка, которого, несмотря на неполные тридцать лет от роду, никто иначе как «дедом» за глаза не звал. Чо Джинхо, гроза местных проказников и тунеядцев, вёл весьма серьёзное хозяйство с садом, огородом и разнообразной живностью, безвылазно носил одну и ту же соломенную шляпу и чаще всего был замечен в тяжёлых замызганных сапогах, которые обычно надевают в огород. Кроме прочего, он повсюду носил в собой трость — не потому что был хромым, старым и немощным, а потому что она с лихвой компенсировала недостатки совсем маленького роста и служила отличным инструментом запугивания (например, но не обязательно).       Джинхо побаивался весь молодняк, не исключая Йенана, но черешни хотелось. Пилить на другой конец деревни аж к кладбищу — не очень. А потому о риске быть спаленными и возможных последствиях он старался не задумываться. — Кажется, чисто, — Чангу перелез через забор и опасливо огляделся, прежде чем подать руку властелину своего исстрадавшегося сердечка. — Чёрт, — Йенан спрыгивает с забора под треск ткани — его супермодные шорты оказываются безнадёжно разорваны.       Впрочем, кто беспокоится о шортах, если собирается лезть на дерево? Черешня кажется Чангу слегка зеленоватой, но под притоком адреналина даже вкусной. Он поспешно набивает рот и успевает ссадить себе все коленки о шершавый ствол. Йенан глубокомысленно советует рвать те, что «поближе к солнцу», и лезет на самую верхушку, пока тонкие веточки не начинают предательски раскачиваться.       Заметивший этот цирк из окна Джинхо подлетает от возмущения. Он как раз решил прерваться на обеденный перекус, а тут эта шпана среди бела дня. Самое время вмешаться и спасти несчастное дерево от поругания. — Вам что, давно в жопу солью не стреляли? — сердито кричит он, вставая из-за стола, — сейчас как выйду, неделю сидеть не сможете!       Чангу охает и спрыгивает на землю. Ступни горят огнём, а Йенан отчаянно смотрит на него сверху и не знает, как слезть обратно. Ноги переступают по веткам с невооружённым глазом заметной дрожью. Чангу обещает поймать его и, конечно же, сам плюхается на траву, примятый непосильной тяжестью. Он не чувствует абсолютно ничего, пока карабкается по забору и бежит, бежит, что есть сил. Силы покидают его тело, стоит им достичь безопасной территории. Чангу падает на сваленное в кучу сено во дворе и едва дышит. — Ты как? — Йенан встревоженно осматривает покрывающие чужую кожу ссадины, которые неминуемо начинают напоминать о себе жгучей болью. — Бывало и лучше, — Чангу смеётся то ли нервно, то ли от счастья.       У него болит буквально всё, что может болеть, но разве это того не стоило? Йенан смотрит на него почти ласково, дует на разодранную коленку и с резким криком отшатывается, заметив заползшего на рубашку Чангу паука. Бедняга-паук отправляется в долгий полёт, а Йенана душат внезапными объятьями. Чангу обещает ему всю черешню на свете, каких бы жертв это ни стоило. — Но шорты надо зашить, — резюмирует он, бесстыдно задирая разодранную штанину. — Я бы тебе сейчас тоже что-нибудь зашил, — обманчиво сладко тянет Йенан с явной угрозой. — Попробуй, — Чангу показывает язык и подрывается бежать, однако со стоном откидывается обратно, — ну вот, бабуля точно не поверит, что я с дерева свалился.