***
В квартире Мастера ничего, кроме пропитанного пылью затхлого воздуха, инструментов и деревянных брусков, наполовину законченных и наполовину начатых скульптур, подушки, которую он подкладывает под голову, когда пытается уснуть. Иногда он поскальзывается на разбросанных по полу бинтах. В квартире Мастера нет света — он задёргивает дырявые шторы, сквозь которые иглами едва проникает солнце. В квартире Мастера не шумит сквозняк и не пробирается дрожащая, непоследовательная мелодия города — только его непростительно громкое, лихорадочное дыхание. В квартире Мастера нет ничего, кроме самого Мастера и его Куклы. — Мастер, — Кукла говорит мёртвыми губами, её голос — черви и гниющее мясо, — ты кровоточишь. Мастер только цепляется пальцами в деревянные ноги, в деревянное туловище — твёрдое, холодное. Знакомое. Только оголёнными нервами он чувствует ритмичное биение откуда-то изнутри, из выточенных пустот. Его руки оставляют кровавые следы. — Мастер, — повторяет кукла. Она обхватывает ладонями его лицо, она проскальзывает сквозь кожу и кости, погружается в мозг — сначала кончиками пальцев, потом по локоть, забирается целиком и — Ты потрудился достаточно. Мастер моргает. Прикосновения куклы ласковы, он едва их чувствует. Плоть слаба и нежна, и Кукла боится повредить Мастера больше, чем он повредил себя сам. Мастер сипит, пытаясь собрать в груди воздух. — Ничего. Он шепчет так тихо, что не слышит сам себя. Кукла смотрит на него стеклянными глазами и по-матерински улыбается. Она знает, что Мастер хотел сказать — она знает, что Мастер собирается сказать. Она накрывает его пересохшие губы пальцем. — Ты устал, Мастер, — она садится на колени, напротив Мастера, и укладывает подушку себе на колени, — Прошу, отдохни. Мастер слушает. Он кладёт голову на подушку — на ноги своей Куклы, и чувствует, как та гладит его по волосам. Мастер накрывает его ладонь своей, прижимает крепче. Только не пропади вместе со сном. Кукла отвечает, напевая мелодию себе под нос. Мастер слышит, как на могиле распускаются подсолнухи. Я буду рядом.***
Она кормит его свежим мясом. Сок стекает по глотке, на языке — режущий, тошнотворный металлический привкус. Мастер глотает. Кукла подносит ему следующий кусок. Её руки теперь похожи на его — тоже покрытые кровью. — Ты должен есть, — Кукла сидит, отрывая от кабана кусок за куском. Туша ещё пышет жаром, изливает горячую кровь — она поймала свою добычу совсем недавно. Иногда она съедает мясо сама — вместе с костью и жилами. Тогда её рот открывается неестественно широко, Мастер засматривается на длинный, нефтяного цвета язык — она проглатывает свою порцию целиком. Мастеру она всегда оставляет самые вкусные кусочки. Она протягивает ему ещё один — Мастер приподнимает голову, обхватывая сырое мясо губами. Он мягко перехватывает её руку, не давая отстраниться, слизывает языком капли крови с деревянных пальцев. — Почему ты охотишься? Кукла не двигается в ответ на вопрос, но Мастер чувствует, как под деревянной оболочкой переливается её Суть. Как внутренности насекомого, скрытые под панцирем. — Чтобы питаться, — наконец отвечает она. Её голос на вкус как болотная вода и паутина. Мастер знает, что она не хочет продолжать разговор. Мастер видел, какая она, когда убивает. Она уходит каждую ночь — думая, что он спит. Избавляется от той одежды, которую он для неё нашёл и какое-то время купается в лунном свете — её внутренняя чернота щупальцами выбирается из стыков дерева, там, где расположены суставы. Она выскальзывает из окна и бежит по деревьям, стенам и крышам, перебирая конечностями, словно паучьими лапами. Мастер выглядывает из окна, почти падая, не в силах оторвать взгляда. А потом она возвращается, окровавленная и прекрасная. — Почему сырое мясо? Почему не обычная еда? Кукла наклоняется, прижимается щекой к его щеке. Мастер чувствует её грусть. — Так лучше. Для меня, — она проводит пальцами по его лицу. По шее горячим растекается кровь, — Для тебя. Её рука скользит ниже, расстёгивая пуговицы его рубашки. Дыхание Мастера сбивается от холодных прикосновений. Он хочет ответить, тянется руками к поясу, обвязанному вокруг её кимоно, но Кукла выскользает из его объятий. Она берёт ладони Мастера в свои. Прикосновения отдают глухой болью — его руки продолжают кровоточить, они ноют от недостатка работы, но каждый раз, когда Мастер тянется к инструментам, Кукла его останавливает. Она изучает его руки, перебирает пальцы, касается порезов и шрамов. — Эти руки прокляты даром, — она наклоняется ближе. Её язык змеёй выскальзывает из приоткрытых губ, чернотой обволакивая пальцы. На ощупь она упругая и горячая, часто пульсирующая, словно умирающий птенец. — Тогда забери их. Кукла отстраняется. — Не сейчас, — она подаётся вперёд, языком проводя по губам Мастера и проникая в рот. Мастер отвечает, позволяя ей сесть на него. Она гладит его по обнаженному животу, опускаясь вниз, расстёгивает штаны. Это не первое их занятие любовью. Они делают это каждый раз, когда у Мастера возникает необходимость. Кукла убеждается, что все его прихоти исполняются — хотя сам Мастер никогда ни о чем не просит. Так относятся к умирающим, стараясь сделать их последние дни приятнее. И Кукла всегда знает, что нужно Мастеру. Мастер никогда не знает, что нужно Кукле. Но он чувствует, что это первый раз, когда Кукла хочет его больше, чем он хочет её. Она обхватывает пальцами его возбужденный член, не прерывая поцелуй. Её язык проскальзывает глубже в его рот, заполняет глотку, заливает лёгкие вязким, тягучим мёдом. Мастер дрожит и давится, но не отстраняется. Её черные волосы лезут в лицо, двоятся и расплываются. Мастер жмурится, тянется вперёд, позволяя её языку проникнуть глубже. Словно она хочет покинуть свою оболочку и перебраться в Мастера. Стать одним с Мастером. В паху горит от её медленных, но сильных прикосновений. Она удерживает его на грани, и это позволяет Мастеру оставаться в сознании. А потом она толкает его, и Мастер падает в пропасть. Кукла освобождает его, вытащив язык, пока Мастер отчаянно глотает воздух. Он кончил ей в руку, и она широко разводит перепачканные в сперме пальцы, медленно облизывая их. — Мастер, — она садится, широко разводя ноги, тянет за шёлковый пояс — кимоно раскрывается, оголяя такую знакомую Мастеру форму, — Ещё. Мастер садится на колени, руками толкает её за плечи — его глаза всё ещё слезятся, а дыхание прерывисто. Кукла поддаётся, её волосы растекаются по полу, словно в воде. Её тело начинает покрывать чернильная тьма. Она щупальцами тянется к Мастеру, и Мастер тянется к ней.***
— Мне нужно уходить. Кукла сидит на подоконнике, абсолютно нагая. Её волосы развиваются на ветру. — Куда? — Мастер чувствует, что ему не ответят. Он начал восстанавливаться — впалые щёки наполнились цветом, а кожа не так плотно облегала рёбра. — Куда улетает бабочка, оставляя свой кокон? Мастер кивает. Она улетает туда, куда захочет. — Значит, ты оставишь своё тело? Кукла качает головой. Её смех подобен заливающей лёгкие утопающего воде. — Моё тело — часть меня, — она игриво болтает ногами. С каждой неделей Кукла становилась всё более живой, всё более самостоятельной. Мастер давно это знает. — Ты — часть своего тела, — говорит он. Его руки начали заживать, и он всё чаще начинает вновь браться за инструменты. Ночами он нервно перебирает нож в пальцах, неуверенный, что способен оправдать своё желание вновь что-то сотворить. — И ты — часть своего, Мастер, — кукла улыбается своими деревянными губами, словно настоящими. Мастер разглядывает свои руки. Даже сейчас он испытывает голод, животную панику — ему нужно потерянное ощущение дерева, слой за слоем оголяющегося под его пальцами. Ему казалось, что с приходом Куклы он должен достичь катарсиса. — Ты говорила, что мои руки прокляты. — Я говорила, что ты свеча, отказывающаяся перестать гореть, — она бесшумно спрыгивает с подоконника, приземляясь, как кленовый лист на влажную почву, — От тебя ничего не останется, если ты продолжишь. — И что будет лучше? Кукла берёт его руки в свои. Мастер чувствует знакомое биение темноты под поверхностью дерева. — Тебе решать. Мастер уже давно решил. Он протягивает свои ладони вперёд — Кукла улыбается, привычно перебирая его пальцы между своих. Её рот широко открывается — она проводит языком по его шрамам. Не так, как она делала раньше — Мастер замечал, что она сдерживала свой животный аппетит. Теперь последняя причина сдерживаться исчезла. Её зубы смыкаются на его пальцах — она заберёт его руки и его самое дорогое творение, и вместе с ним — самый тяжёлый груз на его плечах. Именно поэтому она исчезнет из его жизни — чтобы не вернуть нечаянно то, что он ей подарил. Чтобы не забрать у него то, что подарила сама. Мастер никогда не будет счастлив, но, может, он наконец-то узнает спокойный сон.