Раздели мою боль

Капли, единственные свидетели нарушителя правил Облачных Глубин, что брёл в одиночестве, немного пошатываясь, но не сбавляя темпа, гулко стучали по черепице крыш домов Гусу, омывая те в позднюю ночь. "Старейшина Илин мёртв! Растерзан собственными..!" - гулко звенело в голове, заставляя на время останавливаться, чтобы отмахнуться словно от наваждения, но тут же испарялось туманом, в котором оставалось разве что задохнуться. Они так радовались, только вот чему? Ничего не знают, ничего не видели, словно собаки, жадно обгладывающие очередную кость, брошенную с хозяйского стола. На них бы злиться, но Ванцзи уже не мог, усердно отгоняя мысли в хмельной от горя голове. А ведь стоило стихнуть тем тридцати трём ранам, как самая страшная вновь открылась, разрывая душу на мелкие части. Хотя, скорее то, что от неё осталось. Он искал спасения, но даже алеющая рана от тавро на груди сейчас не спасала. Она была не в состоянии заглушить собой все те чувства, что сейчас раздирали изнутри. Поэтому Ванцзи шёл дальше, кривясь от отвращения к самому себе, но шёл, по одному единственно верному пути, сжимая в руках до скрипа чёрную кожу кнута. Он искал спасения, но одновременно с тем желал вновь себя наказать. Было за что. По крайней мере, он так считал, не отступая перед своим решением и с той же смелостью толкая дверь. Единственный, кто мог его понять без слов, лишних наставлений и упрёков, разделить его боль. - Брат... - тихий сиплый голос заставил Первого Нефрита в миг открыть глаза. Свечи уже давно погасли, а время перевалило за девять ещё часа три назад, только вот Сичэнь этого не заметил, уйдя с головой в бумаги и над ними так и уснув. Оттого, наверное, сейчас всё казалось таким нереальным, и если бы не холод с дождливой улицы, то ни за что Сичэнь бы не поверил в то, что сейчас видел. Он медленно поднялся, обходя столик и замирая напротив брата. Лишь губы дрогнули в немом вопросе. Тишина стояла столько, сколько требовалось времени дождю вымочить ткань занавесок. Ванзци стоял в тусклом свете уличных фонариков, что висели над дверями и постепенно угасали от сквозняка, не смея поднять глаза на брата, лишь поджимая в досаде губы. - Брат... помоги мне, - решительность никуда не делась. Лишь бы не видеть боль на лице Первого Нефрита, не видеть его скорбь и беспокойство. Он поймёт, достаточно пройти дальше, протянуть кнут в его бледные руки и, повернувшись спиной, упасть на колени. - Ванзци... - Сичэнь может и понимал всё, но сейчас об этом сильно жалел. Отказать? Привести в чувство? Поговорить с ним?.. О чём? О том, что рана заживёт? Что нужно только время? Что он не один в своей беде? Это бесполезно... Дверь закрылась. С тяжёлым всхлипом Сичэнь опустил кнут на спину брата, тут же и замерев. Да, бесполезно, потому что легче не станет, наоборот, рана будет расти только больше, и если вот это - единственный способ заглушить боль внутри, то он не посмеет отказать. Бесполезен и он сам, раз не может найти способа спасти своего брата. Это и его наказание - разделить эту боль. Он и правда всё понимал, поэтому молчал, прикусив до крови собственные губы, опуская кнут вновь и вновь, глядя на то, как рвётся ткань белых одежд, окрашиваясь в алый, как вздрагивает от каждого удара чужая спина... Но его младший брат молчит, опустив голову. Доносилось лишь тяжёлое дыхание, становясь красноречивее по мере того, как боль давала свои плоды. Единственный, кто мог сейчас помочь... Ванзци одними губами шептал "прости", слыша всхлипы брата и продолжая молить его о прощении. Но ему и правда становилось лучше, когда болело тело, и болело так сильно, что сердце не могло сейчас с ним соперничать. И снова эти чувства, смешанные, яркие до слёз в глазах, до ноющей тяжести внизу. Горло пересохло, в какой-то момент его и вовсе схватило спазмом, заставив дышать быстро и сорвано. Стыдно, больно, но необходимо, именно сейчас, чтобы пережить этот день, эту ночь... Колени едва держали, заходясь предательской дрожью. Страшная смесь боли и удовольствия. От неё воротило, тошнило и хотелось кричать, но Ванцзи всё ещё молчал, покуда мог держаться, зная, что сейчас сердце брата разрывалось от того, что он делал. Сичэнь тоже молчал, дрожащей рукой держа рукоять плети и делая то, что был сейчас должен. Он проклинал всё что мог, всё что помнил, чувствуя всё так, будто кнут полосовал именно его спину, проходя насквозь, задевая всё внутри. Он уже не мог смотреть на это, то и дело закрывая глаза так сильно, что темнота расцвечивалась цветными кругами. Руки тряслись всё сильнее, оттого и били беспощаднее, и в какой-то момент Первый Нефрит просто замер с занесённой над дрожащим телом рукой. С гулким стуком плеть ударилась об пол, падая рядом со своей жертвой. Сичэнь тяжело дышал, склонив голову и тут же вздрогнув, так как Ванзци, едва найдя силы, обернулся, обхватывая брата за ногу, бессильно к той прислонившись в поисках утешения и защиты. Только он, только этот человек его понимал без слов, только в нём сейчас он мог найти утешение, зная, что тот чувствует, зная, как болит его сердце, зная, как щеки обжигают слёзы, но всё равно чувствуя тепло руки, что мягко опустилась на его голову, и наконец находя покой в родных объятиях.