Baby, did you forget to take your meds?

“ — Дюпен-Чен, ты права в переходе купила?! Я вообще-то опаздываю! — Хлоя как всегда возмущалась, отвлекая Маринетт от вождения. — Либо поезжай быстрее, либо я убавлю твое жалование! — Мисс Буржуа, мы не можем… Девушка не успела договорить — ровно в тот момент, когда она повернулась к заднему сидению, перед авто резко затормозила дешевая легковушка. Вспышка, глухой звук удара — и все погрузилось во тьму. Из темноты к ней тянулись прозрачные руки — десятки, сотни склизких и вездесущих ладоней. Они заполняли пространство, вытесняя воздух, сжимая горло Мари и заставляя ее хватать воздух ртом. Незнакомые голоса шептали: «Ты убила ее, ты убила ее. Твоя семья потеряет все, потому что ты не справилась с вождением. Ты не способна. Ты все сделала не так, Маринетт. У тебя нет шансов». Сердце выбивало десятки ритмов и быстрые удары звучали в висках. Девушка пыталась убежать, но куда бы она ни ступила — прозрачные руки вылезали сверху и снизу, преграждая путь. Страх сменялся липким ощущением ужаса и безнадежности, внизу живота скрутился тугой комок. Почувствовав холодные касания в районе груди Мари закрыла глаза и сдалась. Голоса были правы. Она не справилась. Она все потеряла». Маринетт испуганно подскочила в постели, сначала не понимая, где она и что происходит. Белая футболка прилипла к спине, покрытой холодным потом. Сбитое дыхание никак не хотело восстанавливаться, но постепенно девушка смогла успокоиться и выдохнуть. Когда остатки кошмара развеялись, взгляд Мари остановился на ржавеющих решетках большого окна — все еще общая палата в психоневрологической больнице, все еще скрипучая кровать со старым матрасом и одна соседка у стены, шесть — по направлению к двери и одно пустое место. Еще семь кроватей напротив, застеленных или со сбитым постельным бельем — женщины разных возрастов просыпались, брали с собой полотенца и зубные щетки и медленно выходили в холодный коридор. Маринетт сунула руку под подушку — нашла такой же набор для утренних гигиенических процедур, еще не распечатанный. Видимо, пока она спала, приходили родители и оставляли часть необходимых вещей. Когда она поднялась и проследовала за выходящими, то заметила, что медсестры открывали решетки, отгораживающие два умывальника у дальних палат, ближе к балкончику. Только девушка хотела пойти чистить зубы в туалет, так как там никого не было, как одна из санитарок погнала ее в общий строй. Ожидание, казалось, тянулось мучительно долго, и вода была едва теплой, когда Мари опустила под струи руки и щетку. Долго умываться и чистить зубы ей не удалось — сзади также собиралась очередь. Когда она вернулась в палату, у входа санитарки оставили два старых железных ведра, в которые бросили по таблетке хлорки — резкий запах ударил в нос, напоминая о худших обязанностях во время учебы — в школе часто оставляли мыть кабинет химии из-за неугодного преподавателю поведения, и ладони Маринетт часто покрывались ранками и трещинками, что не заживали по несколько дней. Она была невезучей — то пробирку перевернет, то случайно устроит взрыв, то отвлечется на поющих птиц за окном — и все, эксперимент заливает парту, а мадам кричит так, что даже осколкам стало бы неловко или стыдно. Пациентки, что лежали у дальних коек, поднялись за швабрами. Маринетт вздохнула. Она даже подумала, что могла бы помочь и вымыть пол самостоятельно — лишь бы отвлечься на что-либо, но одна из медсестер позвала ее за собой. Как всегда — по фамилии, никаких приветствий или намека на вежливость. Девушку снова повели по короткому коридору после палат — где находились кабинеты врачей. В этот раз остановились у того, что посередине. Внутри пахло спиртом, немолодая женщина в латексных перчатках перебирала шприцы и пробирки. Белоснежная плитка на стенах была так вычищена, словно ее намывали каждые полчаса. Мари и прежде сдавала анализ крови — поэтому ничего особенного для нее не произошло, стандартная процедура на несколько минут. Зачем это было необходимо делать в такой больнице — она не знала. Появившийся прозрачный силуэт за спиной медсестры прошептал: — Они знают, что у тебя нет туберкулеза и прочих болезней. Родители принесли твою карту. Но им нужно знать содержание гормонов в крови и вообще в каком ты состоянии. Мари едва сдержалась, чтобы не спросить вслух, зачем же это необходимо. — Ты ничего не видела, — хмыкнул силуэт и растворился. Девушка вздохнула, тряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли. Медсестра внимательно посмотрела на Маринетт, прищурившись. — Что-то не так? — Нет, все в порядке. Просто еще не проснулась окончательно, — соврала она, чувствуя, как ее пытаются уличить во лжи. — Бывает, — улыбнулась женщина, тут же забыв о подозрениях. Она заклеила простеньким пластырем свежую ранку на сгибе локтя Мари. — Все, можешь идти. Санитарка тут же подхватила девушку и погнала быстрее в отделение. Дюпен-Чен поняла, что с ней церемониться никто не будет — обращение зависело от человека, большинство относилось к больным с неприкрытым отвращением. Когда она вернулась к палате, там, где находились столы, уже суетились пациентки — из крошечного окошечка в стене выдавали порциями завтрак. Склизкая субстанция в дешевой тарелке выглядела отвратительно, но кусочек сыра и батона радовали. Мари решила все-таки перекусить, взяла свою порцию и села в самом конце одного из общих столов. — Ты здесь впервые, да? — усмехнулась девушка, сидящая сбоку. — Не верь никому. Слышишь? Не верь никому. Они будут говорить что угодно, лишь бы тебя здесь удержать. — Я и не собиралась, — Мари повернулась к соседке. Ее лицо казалось смутно знакомым — темные короткие волосы, узкий нос, очки… Нет. Она не может вспомнить. — У них везде есть глаза и уши. Они отмечают, ходишь ли ты завтракать, курить или мыться. Они все замечают и передают врачам. — Спасибо, — улыбнулась Маринетт, так и не решаясь приступить к поеданию жижи. Пересилив себя, она поднесла ложку ко рту и проглотила немного. Это была манная каша, сваренная на воде, без добавок. Есть непривычно, но учитывая то, что весь предыдущий день Мари не съела ни крошки, ее желудок обрадовался и столь скудной трапезе. Наконец, закончив с завтраком, девушка задумалась, чем же ей заняться дальше. Пациентки снова разбрелись по палатам — возле сестринского поста им выдавали лекарства, но для Маринетт все еще не было никаких назначений, несмотря на вчерашний инцидент. Она прошлась по коридору, заглянула на крошечный балкончик, где собирались курящие — закашлялась от дыма и вернулась в палату. Единственное, что оставалось — погрузиться в свои мысли до обеда. А подумать действительно было о чем: например, какого черта в одном из отделений работает Адриан Агрест и почему он все записывал, скоро ли Хлоя узнает, где Маринетт на самом деле находится — и выпустят ли ее после этого вообще. *** — Если тебе интересно, то Дюпен-Чен сделали анализ крови, завтра отправим ее к тебе на тестирование. Наш психолог в отпуске, ты единственный, кто может провести обследование, — усмехнулась мадам Менделеева, доедая свой кусочек творожной запеканки. — Разве я последний психолог в этом учреждении? — фыркнул Адриан, так и не приступив к завтраку. Иногда он с тоской вспоминал о том времени, что жил с отцом — там был личный повар, после блюд которого все казалось пресным. Попытки научиться готовить самостоятельно успехом не увенчались, поэтому Агрест-младший чаще всего ел в столовой для персонала или заказывал что-нибудь на дом. — Ты единственный свободный психолог в этом учреждении. Заодно и развеешь свои сомнения в диагнозе — шизофрения у Дюпен-Чен, на фоне органического поражения мозга. — Черепно-мозговая травма еще не говорит о таком варианте, — фыркнул Адриан. — Вы бы отправили ее хотя бы к неврологу. — На днях будет плановый осмотр, не вижу смысла выписывать отдельное направление. — Вы уже изучили ее медкарту? — продолжал напирать мужчина. — Зачем? — Менделеева чуть не подавилась последним куском запеканки. — Я не сомневаюсь в своих решениях, у меня опыт более двадцати лет. Шизофрения — и точка! Незачем мне в бумаги лишние лезть! — Тогда позволите мне взглянуть? — упорство мадам начинало раздражать Адриана, и уже из-за какого-то внутреннего бунта он захотел внимательнее изучить дело новой пациентки. В конце концов, ознакомление с чужими заключениями и прошлыми анализами не означает, что Агрест переведет девочку к себе. Он посмотрит, сделает свои выводы — и просто выскажет все, что думает, комиссии, когда будут решать, на какой срок Маринетт Дюпен-Чен должна остаться на лечение. — Можешь зайти после завтрака и утреннего обхода. Мои пациенты точно не убегут, — усмехнулась женщина, поднимаясь со стула. Она так и оставила тарелку на бледно-желтом столе, и Адриан мог наблюдать только то, с какой скоростью Менделеева спешит вернуться в отделение — будто бы она действительно начнет работать, а не просидит в кабинете большую часть дня, изображая бурную деятельность, после чего отправиться домой и будет смотреть дешевые шоу для домохозяек бальзаковского возраста. Агрест устало вздохнул и прикрыл глаза. Из-за огромных окон солнечный свет мягко окутывал столовую. Шелест листьев звучал так отчетливо и близко, казалось — протяни руку и пальцы погрузятся в зеленое марево крон. Безоблачное летнее небо напоминало о тех славных деньках, когда мама ухаживала за садом, а маленький Адриан помогал ей, передавая крошечные коробочки с семенами редких цветов. Воздух наполнялся сладостью — и весь мир казался нежным, безобидным и прекрасным, а белые мотыльки — посланниками чудес и будущих приключений. Красные и белые розы сплетались, как плитка на полу столовой — и у Адриана была личная страна чудес. Сейчас, открывая глаза и глядя на голубые стены помещения, он улыбался, переполненный теплыми воспоминаниями и чувствами. Может быть, он зря отказывался сразу забрать пациентку к себе — профессиональное чутье подсказывало, что мадам Менделеева ошибается ввиду своих застарелых взглядов. Еще двадцать лет назад она могла бы спокойно объявить подобное заключение сразу, наполнить организм пациентки транквилизаторами и нейролептиками, а затем наблюдать, как ослабленное тело цепляется за затуманенное сознание, и послушная куколка спит и живет по строгому расписанию. К сожалению, большая часть коллег была бы с ней солидарна — кроме тех, кто совсем недавно начал работать. Сейчас же лекарства изменились, исследования шагнули дальше, методы стали точнее — но все еще было слишком хрупким, чтобы говорить о большом продвижении. Схожие симптомы порхали между разными диагнозами, и врачу часто приходилось основываться на словах пациента и однотипных ответах или шкалах — далеко не все можно подтвердить анализами, исследованиями или функциональной диагностикой. Какие-то признаки выделялись сразу — повышенная мнительность, агрессия, неконтролируемые движения вроде тремора… Но Адриан как никто понимал, что его наука слишком молода и плохо развита, чтобы говорить о редких ошибках. — Здесь свободно? — молодая девушка в белом халате улыбалась, держа поднос с завтраком в руках. Адриан не сразу понял, что она обращалась к нему. — Да, я уже ухожу. — Вы же Адриан Агрест, да? Психотерапевт из того скандального отделения? — она все еще продолжала улыбаться, хотя было что-то отталкивающее в миловидном лице. То ли тяжелый взгляд, наполненный желчью, то неестественность улыбки и слишком слащавый тон. Девушка накручивала каштановую прядь на палец, пытаясь кокетничать. Если бы Агрест не был связан с психологией — он бы повелся, но чувствовал только отвращение к подобной наглости. — Да. Прошу прощения, но меня ждут пациенты, — завтрак Адриана так и остался нетронутым. — Меня зовут Лила Росси. Я новенькая медсестра в пятом отделении. Буду рада, если заглянете к нам! — Конечно, — дежурная улыбка, вместо тысячи слов. Агрест вдохнул спокойно только покинув столовую. Девушка отчего-то показалась очень неприятной, хотя ничего отталкивающего не сказала. Отогнав сомнения, мужчина медленно прошел по коридору и остановился у лестницы. Он мог прямо сейчас подняться за делом Дюпен-Чен или вернуться позже, закончив со своими пациентами… Но ведь их было не так много, да и в их лечении он не сомневался. В конце концов ощущение, что что-то важное скрывают от него, победило — и Адриан поднялся к нужным дверям. Открыли ему не сразу — подобные отделения имели ряд замков как внутри, так и снаружи — и действительно больше напоминали тюрьму, нежели лечебницу. Санитарка кивнула Агресту, пропуская его вперед. Только здесь в глазах младшего персонала порой читалось обожествление докторов и раболепие, что исчезало сразу, как те уходили. Менделеева как будто ждала его прихода с самого начала — потертая картонная папка уже лежала на ее столе, поверх всех бумаг. Заполняя очередные ведомости, она не забыла оставить документы для Адриана поближе к выходу — чтобы он мог их забрать и больше не отнимал у нее время. Мужчина сухо кивнул ей, не вступая в очередной спор, забрал драгоценную папку — и поспешил вернуться на первый этаж. Отчего-то сердце стучало как бешенное, словно Агрест делал что-то противозаконное. К счастью, утром коридоры были пусты — все доктора совершали обходы в своих отделениях, новых пациентов еще не привозили, а сонные дежурные не открывали двери посетителям. Адриан устроился на подоконнике, поглядывая на огромные часы, что висели над окошком справочной — есть примерно полчаса, чтобы поверхностно ознакомиться с делом, а подробности он прочтет уже в своем кабинете к вечеру. Смятый листок из «скорой» лежал в самом начале. «Повод: ДТП, столкновение автомобилей, пострадала девушка восемнадцати — девятнадцати лет. Диагноз: ЗЧМТ, сотрясение головного мозга; ссадины на лице, обоих предплечьях, руках. Возможно перелом ключицы (?); потеря сознания. Жалобы: -. Анамнез: со слов очевидцев находилась за рулем легкового а/м, произошло столкновение с другим а/м. Следы крови на лобовом стекле, рвота, очевидцами вызваны экстренные службы. Объективно: Общее состояние тяжелое, сознание отсутствует, по шкале Глазго = 8…».* Адриан пробежался взглядом по строкам, не дочитывая — далее были подробно описаны мероприятия, направленные на реанимацию, упоминание клинической смерти, реакции тела на раздражители… Первые страницы повторялись, но на одной из них он заметил крошечную надпись, что подтверждала сомнения — «незначительное уменьшение гиппокампа относительно нормы». Подробного результата МРТ головного мозга Адриан почему-то не нашел, хотя в карте определенно должно было быть более цельное заключение. Агреста интересовало состояние коры головного мозга — только так он мог полностью подтвердить то, что мадам Менделеева ошибается и спасти Дюпен-Чен от ложного диагноза и некорректного лечения, что может испортить ее психику, а не сохранить. При шизофрении изменения были бы неизбежны и сразу заметны.** Мужчина еще раз глянул на часы, сунул папку под руку и направился в свой кабинет. В голове медленно приживалась мысль о том, что взять новую пациентку — не самая дурная идея. Чувство справедливости у Адриана было развито куда лучше, чем эгоизм или самолюбие. Да и помогать другим он любил куда больше, чем заботиться о собственной репутации или чувствах.