Wrong Turn

      Со дня резни в Файрлэйке прошло несколько суток. Выпотрошенные и расчленённые трупы жертв каннибалы решили на время оставить в хижине Мэйнарда. В самой же семье дела с тех пор шли… необычные. Впервые за долгое время обстоятельства разделили их и каждый пошёл своей дорогой: Мэйнард был вынужден потворствовать неясному душевному порыву младшего племянника и, не дождавшись полного заживления раны, вместе с ним отправился в горы;        — Го-оры? Надо же… — задумчиво протянул Мэйнард. — Ты изгой. Подумай ещё раз, и подумай хорошо. Для тебя это действительно так важно?       Молчание было ему ответом. Но слова здесь и не нужны вовсе — всё видно по глазам, горящим вечной злобой и какой-то неведомой, не присущей этому жестокому человеку меланхолией.        — Ради неё?.. Ингрид, ведьма такая, вконец захомутала тебя. Столько лет прошло… А ты её не забывал никогда, поди, а, Младший? — не преминул воспользоваться возможностью подколоть племянника Мэйнард. — Твоя единственная слабость… Да вижу я, что не отступишь, упрямец хренов. — тон стал жёстким, ледяным: — Одного не пущу. Кто-то должен тебя страховать. Ты не умеешь скрываться в селениях, это тебе не открытый лес, а местные жители — не заплутавшие жертвы, они знают свои земли и научены убивать под стать тебе. Едва тебя завидят, шкуру сдерут без лишних разговоров и разбирательств, и никакое знакомство с ведьмой не поможет. — после некоторых размышлений, явно нехотя, с недовольством выдохнул: — К чёрту. Я иду с тобой. Если что пойдёт не так, будем держаться вдвоём, как-нибудь выкрутимся. Не впервые, а? Тем более, мне тоже есть что сказать этим высокогорным затворникам.       Одноглазый ушёл в неизвестном направлении, но определённо точно — на охоту, прихватив с собой, однако, один лишь мешок (и куда его несёт?);       «Куда ты направляешься?»       Вид у Одноглазого отрешённый и взволнованный, а в голове практически не слышно ровного вопроса старшего брата.       «А?»       «Какое дело гонит тебя прочь?»       Он перевёл взор на Пилозубого и не сразу нашёлся с ответом. Торопливо спрятал все свои самые потаённые мысли, потому что никому из братьев не следовало о них знать. Одноглазый неловко переступил с ноги на ногу, припадая на левую, изувеченную недугом.       «Далеко… Давнее дело, давно завершить надо».       «Охота?»       Лгать не хотелось.       «Да, — солгал он. — Не ждите. Я не знаю, когда вернусь».       Пилозубый оглядел его с недоверием. Он не припоминал, чтобы средний брат ранее охотился в одиночку.       «Мы едва вернулись с большой охоты в городе. К чему тебе уходить сейчас, еды теперь хватит надолго».       Давление со стороны старшего брата нервировало — Одноглазый начал сокрыто злиться и возжелал поскорее уйти от разговора. Он приосанился, чтобы казаться выше, и посмотрел на Пилозубого с неожиданной твёрдостью во взгляде:       «Я хочу убивать». — сказал наименее кровожадный из них троих.       Настали воистину странные времена. Лишь старшего Хилликера никуда не гнали никакие волнения. Его одного сейчас не беспокоили ни горы, ни охота. Но, оставшись в непривычном одиночестве, он очень скоро заскучал и, стремясь занять себя хоть чем-то полезным, отправился проверять ловушки, расставленные в определённых точках по всему лесу.       Это внезапное разобщение нагоняло некоторую тревогу. Сколько он себя помнил, они с братьями всегда были вместе. А теперь, оставшись без них, он чувствовал незнакомую доселе потерянность. К чему приведёт их разлука? Как скоро они увидятся вновь? Душевные переживания не свойственны ему, но он ничего не может с собой поделать — ещё никогда они так просто не расходились.       После длительного обхода, не обнаружив, к своему разочарованию, ни одного незадачливого путника, старший Хилликер направился дальше, в сторону автомагистрали.       Там ему неожиданно повезло.       Едва уловимый шум автомобильного двигателя моментально привлёк внимание каннибала — кто-то проезжал мимо. Предвкушение скорой наживы охватило его: он помнил, что примерно неделей ранее протянул на этом участке дороги очередную колючую проволоку.       Однако всё пошло не так, как на то рассчитывал коварный убийца. Первое, что он услышал, когда подошёл ближе — пронзительный звук стираемых об асфальт шин с последующим остановлением транспорта. Этот «кто-то» не угодил под шипы, чем немало озадачил его и вызвал также неподдельный интерес. Ранее никому из жертв не удавалось избежать аварии. Значит, с этим придётся повозиться.       Неслышно ступая по земле, умело скрываясь в тенях деревьев, каннибал подобрался достаточно близко, чтобы взору открылся вид на дорогу, и уставился на замерший в полуметре от колючей проволоки автомобиль. Надо же. Всего половина метра. Несказанное везение. Ещё бы немного… Должно быть, человек за рулем — чёртов счастливчик.       Но не теперь, когда его смерть бродит рядом с ним.       Притаившись за широким стволом дерева, Пилозубый наблюдал. Первое, что ему следовало выяснить — количество предполагаемых жертв. После оценить их силу, а потом уж решить, как действовать: идти в открытое наступление или выслеживать их поодиночке.       Когда с ним не было братьев, то прямому нападению он предпочитал скрытность. Конечно и без них старший мог не опасаться идти напролом — из всех троих он был самым сильным и выносливым и никогда не сталкивался с активным сопротивлением. Но он единственный полагал, что гораздо интереснее наносить удар исподтишка. Братьям же в этом деле часто не доставало… терпения.       Из автомобиля, громко хлопнув дверью, вышел мужчина. Один. Каннибал смотрел на него, но не видел его самого. Мысли о братьях отвлекли его от настоящего, заставили позабыть о жертве.       Где они? Что с ними происходит прямо сейчас? Вдруг угодили в неприятности? Прошёл всего один день, кажется, но всё же… Эта неизвестность досаждала ему, а ещё больше досаждало то, что его это так беспокоило. На кой чёрт ему беспокоиться?       Но Пилозубый помнил: когда он видел их в последний раз, моральное состояние обоих оставляло желать лучшего. Одноглазый выглядел подавленным, а его мысли оказались сокрыты ото всех, и сам он словно был далеко-далеко (на какую охоту он собрался? С одним мешком наперевес?); мысли Трёхпалого же, напротив, метались и невозможно было уцепиться ни за одну из них, он был явно взвинчен, непреодолимо стремился в горы и, кажется, плакал.       Однако душевное томление перекликалось с безмятежным спокойствием. Пилозубый знал, что с братьями всё будет хорошо. Не вчера родились. Одноглазый наивен, откровенно глуповат, но сил ему не занимать. Трёхпалому, может, не везде хватало опыта и хладнокровия, но Мэйнард за ним точно приглядит.       Из раздумий его вывел чужой голос. Начал кричать человек, вышедший из машины. Пилозубый не слушал, что тот говорил. Всё равно этой ереси ему не понять. Человек стал озираться по сторонам, прислушиваться. Каннибал не сдержал мрачной ухмылки. Умный, ждёт подвоха. Знает, что здесь не один. Только как это ему поможет? Даже отсюда он слышал учащённое, злое дыхание своей будущей жертвы. Постояв так некоторое время, человек всё же вернулся к машине.       Затемнённые окна не давали разглядеть тех, кто продолжал находиться внутри, и оставляли пространство для воображения. Пилозубый ожидал многого. Что людей будет — тьма. Что все они будут здоровее него, быть может, даже смогут оказать достойное сопротивление и уложат его самого. Но полной неожиданностью для него стало то, что остальными пассажирами оказались… дети. Он не помнил, когда в последний раз видел детей, и впал в некий ступор. Какого…       Каннибал склонил голову, недоуменно пригляделся к ним. Ребёнок и девочка-подросток. Все трое, как один, светловолосы. Приглядевшись получше, он отметил также некоторую схожесть в чертах их лиц, и сделал вывод, что они, вероятнее всего, одна семья.       Вслед за этим заключением в голову ненароком прокралась мысль о том, как сильно они с Одноглазым похожи между собой, а вот Трёхпалый совсем не похож ни на кого из них. Кажется, когда-то давно в детстве сей факт был предметом неоднократных подколов со стороны старшего брата. Младшего это, вроде бы, злило. А так как он всю жизнь имел невозможно всклочный характер и не был готов молча терпеть шутки о «сомнительном родстве», всё всегда сводилось к одному…       Мальчик прижался к тёплому боку Ингрид, обвил худой рукой её руку и с недоверием поглядел на двух исполинов, представших перед ним.       «Какие же они мне братья? — обратился он к своей ведьме, и в его тонком, беззвучном голосе Пилозубый услышал плохо скрываемое разочарование. — Они совсем на меня не похожи!»       Должно быть, он очень надеялся увидеть подобных себе: низеньких, тощих, жалких сопляков. Но они с Одноглазым совсем не такие.       Ворчливый и колкий ответ тут же сформировался в мыслях старшего, влез младшему в голову:       «Это ты на нас не похож, белобрысый уродец».       Мальчик-сопляк моментально вспыхнул. Дёрнулся, как от удара, зло зыркнул на него своими темнющими глазами. Начал судорожно рыскать по его лицу, к какому бы изъяну придраться. Колючий взор скоро замер на изувеченных губах.       «Сам ты уродец, кривозубое чудище!»       Точно не так они представляли себе свою первую встречу.       Братья смерили друг друга откровенно враждебными взглядами и, не сговариваясь, бросились в драку.       …К обоюдным тумакам. Но даже отколотив друг друга до очередных синяков, которые после не сходили неделями, они оба знали, что родство их — самое настоящее, так их тянуло друг к другу и так они друг друга понимали. Интересно, удалось ли тогда Ингрид разнять их? Он уже и не помнил.       Пилозубый спешно отогнал все непрошенные воспоминания, стал думать, что ему делать сейчас.       Ситуация складывалась до абсурда простая: всего один взрослый мужчина и пара его жалких отпрысков. Он может даже не скрываться и выйти из тени, здесь опасаться некого. Но каннибал мешкался. Знал, что нужно делать, но впервые допустил, что может не справиться. Возраст жертв приводил его в смятение. Будь на его месте Трёхпалый, он бы справился в два счёта — он всю жизнь испытывал особую неприязнь к детям и был с ними поистине жесток.       Но Пилозубому раньше не приходилось убивать детей.       «Всё бывает впервые?»       Он не торопился. Выжидал, сам не зная, чего. Заметил, что обе девочки выглядели напуганными, взволнованными, а ещё больше — несчастными. На лице мужчины отражалась вся скорбь этого мира. Ему было всё равно, однако…       Он не сможет, нет. Он сделает им небывалое одолжение, какое не делал никому — отпустит их, и пальцем не тронет. Пусть идут с миром. Взрослый мужчина, по-видимому, их отец — его единственный приоритет, а на детей совершенно плевать.

***

      Они двинулись дальше в лес, потому что так того хотел он.        — Всё случилось месяцами ранее… — начал свой рассказ Грег Вашингтон. — В июне, если быть точнее, — он глубоко вздохнул, прикрыл веки, погружаясь в прошлое, и неспешно продолжил: — Шестого числа, в первом часу ночи, — я помню всё, как будто это произошло только что… — меня разбудил телефонный звонок. Трудно сказать, действительно ли я мог уснуть тогда, но это не столь важно. Никто не звонит ночью, чтобы сообщить хорошую новость. Я сразу понял, что к чему. Мне всё было известно. Я приготовился… я приготовился… — тут его монотонный, безжизненный голос дрогнул, а слова захлебнулись в надрывных рыданиях. Воспоминания причиняли боль. — Услышать… я знал, что мне предстоит услышать…       Вдруг он остановился и обернулся к ним. Бет вновь заметила блеск в его глазах. Но даже сквозь застилающие глаза слёзы он нашёл в себе силы улыбнуться им. И столько нежной, светлой грусти было в этой улыбке!        — Вы помните дядюшку Финна? Бет, ты должна хорошо его помнить.       «Дядюшка Финн? Но при чём здесь он?»       Она помнила. Образ этого человека, давнего друга их семьи, отчётливо закрепился в её памяти. Финн — очень высокий и ужасно худой мужчина. Он значительно старше отца, но Бет всегда удивлялась, как ему удавалось выглядеть почти что его ровесником. Его отличали длинные седые волосы, которые он собирал в хвост, и вечно живые, яркие глаза. Он был художником, и он был бесконечно добрый. Дядюшка Финн нравился Бет, а Софи его почти не помнила.        — Вы не знаете, что его больше нет в живых. Я не сказал вам. Когда ты спрашивала меня о нём, я придумывал сотни отговорок, нёс чушь об отъезде в другой штат, но не говорил правды. Я считал, вам обеим незачем знать. А может… может, самому себе боялся признаться, что его взаправду не стало…       Смысл его последних слов ускользал от неё, она думала лишь об одном, главном и совершенно невозможном…       «Финна больше нет?»        В глазах предательски защипало, и Бет опустила голову, почему-то не желая показывать, как её задела эта новость. Она начинала понимать, какую роль сыграл в этой истории Финн.        — Мне… жаль, папа. — она укорила себя за сухость, прозвучавшую в голосе, и не без усилия смягчила тон: — Я знаю, он был тебе дорог…        — Не был, — отрезал Грег. — Есть. Всегда будет… — он отвернулся, быстрым движением смахнул слёзы и тронулся дальше. — Финн был болен. Той ночью мне сообщили, что он умер. Он не справился. Не смог. Его болезнь… не поддавалась лечению. — он горько хмыкнул. — Какая ирония… Я чёртов банкир, у меня всегда велось много денег, но никакие деньги не могли вылечить его. Я обеспечил Финна лучшими условиями, его лечением занимались лучшие врачи штата, но даже всего этого оказалось недостаточно. Смерти всё равно, сколь упорно ты борешься за угасающую жизнь. Но знаешь, что было хуже осознания этой абсолютной беспомощности…       Он стал обращаться к одной только Бет, словно Софи рядом не было вовсе. И правильно. Едва ли маленькая девочка сможет понять, о чём ведает её отец.       Бет молчала, ожидая его ответа. Он не спешил, будто ждал того же от неё.        — Осознание, что в этот момент он ушел один, — безжизненно выдохнул Грег. — Рядом с ним не было никого, кроме чёртова медперсонала. А рядом должен был быть…       Он не договорил. Сжал челюсти так, что заскрипели зубы.       Ему не нужно было продолжать. Она и так всё понимала.       Бет уставилась себе под ноги, стала бездумно мерить шаги. Она пыталась представить, каково это — потерять своего самого дорогого человека, и не смогла — её юное сердце ещё не познало горечи утраты.       Взгляд невольно опустился на тихо идущую подле Софи. Что, если бы она, подобно отцу, который лишился Финна, потеряла свою маленькую сестру? Что бы она чувствовала в этот момент? Смогла ли она, как он, месяцами молчать о своей боли, не находя в себе сил доверить её никому на свете? Она отвела взгляд в сторону.       Ей не хотелось даже думать об этом.       Привязанность девочек друг к другу была необъяснимо крепкой. Они жили как обычные сестры. Ссорились как обычные сестры. Смеялись в моменты веселья, дулись друг на дружку в моменты нередких споров и не представляли жизни друг без друга.       А если бы всего этого вмиг не стало?       Она ещё раз посмотрела на этого крохотного, совсем беспомощного человека — и ощутила, как болезненно сжимается сердце при мысли, что его может не стать.       «Нет, нет, только не моя Софи. Никогда».       Девочка не понимала, почему старшая сестра теперь так сильно сжимает её ладонь. Но она совсем не против этого — так было намного спокойнее. Отец уводил их всё дальше в лес.       Тени на земле становились длиннее, а ветер — прохладнее.        — И вот с тех пор минуло пять месяцев… — продолжил свой монолог Грег. Его голос стал отстранённым, стылым, он снова ушел далеко от дочерей, погрузившись в мир своего неутешного горя. — Надо же… Пять месяцев, как моя жизнь — не жизнь вовсе, а влечение бестолкового существования. Каким жалким может стать человек, лишившийся всего…       «Что?»       Бет как холодной водой окатило. Она ощутила укол непомерной обиды и даже остановилась, возмущённая.       «А как же мы?»       О чём это он говорит? Бестолковое существование? Лишился всего? А они для него что, пустое место?       Грег уловил звук притихших шагов и легко усмехнулся, поняв, что задел Бет своими словами. Тоже замер и полуобернулся к ней.        — Как ты можешь так говорить? — вспыхнула она прежде, чем он успел открыть рот и начать оправдываться.       По-прежнему полуулыбаясь, Грег снисходительно покачал головой и поглядел на дочь ласково, как не глядел уже давно.        — Бет, тут речь не о том, что я не люблю вас вовсе. Ты знаешь, что это не так, милая. Я говорю о другом. Я любил Финна совсем иной любовью…       Между ними повисло молчание, становившееся с каждым мгновением более тягостным. Бет нервно сглотнула. Она снова всё поняла. Набрала в лёгкие как можно больше воздуха и на одном дыхании выпалила:        — Да, иной, знаю. Папа, я знаю, что ты гей. Именно поэтому у нас нет мамы и всё такое. Но что дальше? Финна не стало, и твоя жизнь на том закончилась? — она заметила, как он вздрогнул на последних словах и резко переменился в лице. — Я сожалею о твоей утрате, но жизнь… она продолжается! — Бет заглянула ему в лицо, пытаясь поймать его взгляд. Она говорила жестокие вещи, но чувствовала, как важно было сказать их, «встряхнуть» его, чтобы он прекратил наконец зацикливаться на одном своём горе. — Тебе нужно принять неизбежное и двигаться дальше!       Грег резко отвернулся, чтобы она не увидела, как дрожит в бессильной ярости его нижняя челюсть. Подумать только, на какое понимание он надеялся? От кого?        — Легко тебе говорить, да, Бет? — прошипел он себе под нос. — О том, что тебе неведомо? Ведь ты ни в кого никогда не влюблялась, верно я говорю?       Она осеклась и умолкла. Отец мало что ведал о ней и её жизни, но, как все родители, был весьма проницателен. И прав. Она не знала той любви, что связывала Грега и Финна, и не могла знать — слишком мало прожила на земле.        — Ты представить себе не можешь, что значит потерять того, с кем прошёл всю жизнь! И хорошо, что не знаешь! — он повернулся к ней, и теперь в его взгляде не было ни намёка на былую нежность — только безмерный, неистовый гнев, и такая боль за этим гневом, что не описать никакими словами. Бет осторожно шагнула назад. Она разозлила его. Бесповоротно. — Тебе очень повезло, Бетти, что ты не познала этого кошмара! Но я знал Финна всю свою жизнь! Я делил с ним все невзгоды! Мы прошли рука об руку не одно десятилетие! Я не смел даже глядеть на других, потому что кроме него для меня никого не могло быть! Люди вокруг то и дело твердили: «Подумать только, банкир и художник! Что у них может быть общего?» Но мы нашли друг в друге самую нерушимую поддержку! Его не стало — и не стало меня, но ты этого никогда не поймешь! Ты думаешь лишь, что жизнь продолжается, будто… будто через всё, что между нами было, нужно только переступить да преспокойно шагать себе дальше, будто всего этого никогда и не было! — он сорвался на крик и чуть не плевался от переполняющих эмоций, а тело била неконтролируемая дрожь. Бет осознала интуитивно, что достала до невидимой грани, где вконец лопнуло его терпение, и теперь должно случиться нечто страшное. — Нет, девочка моя, так оно не выйдет! Моя жизнь ушла от меня вместе с ним! Финна больше нет, и теперь ничто не мило мне в этом мире!       А потом это случилось.       Молниеносным движением Грег вынул из-под куртки скрываемый доселе пистолет и выбросил руку вперёд. Дуло нацелилось в голову Бет, а потом переметнулось к Софи.        — Не нужна мне такая жизнь!       Бет рефлекторно отпрянула от отца и спрятала сестру за собой.        — Ч-что ты творишь?!       Её охватил ужас такой силы, что, пятясь, ноги непроизвольно начали подкашиваться и она чуть не растянулась на ровной земле. Софи позади увидела направленное на себя оружие и зашлась в жалком, хнычущем плаче.       Рука Грега задрожала.        — Отойди от Софи, Бет! — таким же дрожащим голосом приказал он старшей дочери. — Сейчас же! Сначала она! Я всё спланировал! С-сначала она!       Бет мотнула головой. Она не верила своим глазам. Не верила, что это взаправду происходит с ними.        — Ты совсем рехнулся?! — вопреки его требованию она плотнее примкнула к девочке, закрывая её от страшного прицела. — О каком плане ты говоришь?!       Грег Вашингтон истерично рассмеялся. На фоне этого дикого, ненормального смеха звук взводимого курка показался воистину ужасающим.        — Милая моя Бет, ты представить себе не можешь, через что я прошёл! Как думаешь ты, каково это — потерять любимого человека, а после жить столько месяцев, вынашивая план по убийству собственных детей?       Не верила.        — К-какого убийства?! О чём ты?! При чём здесь мы?! Убери пистолет, ты пугаешь Софи!       Он и не думал слушать. Продолжал улыбаться, глядя дочерям в глаза, и целиться в них дрожащей рукой.        — Ты никак не поймёшь, милая? Пути назад больше нет! Всё это время… — Грег с трудом подавил приступ охватившего его смеха, прижав рукав ко рту. — Я представлял, как это случится. Как мы с вами к этому придём. Когда эта мысль впервые посетила меня, я решил, что схожу с ума…       «И ты сошёл!» — мрачно подумала Бет, не сводя с оружия одичалого взгляда.        — …Мне стало страшно! Но потом я понял, что это единственный выход из сложившейся ситуации, и страх ушёл. День ото дня я раздумывал, как провернуть это дело… — с нездоровым воодушевлением продолжал их свихнувшийся отец. — …таким образом, чтобы не оставить следов. Позже до меня дошло, что это невозможно. Нас непременно хватятся. Я слишком «важная шишка», федералы бросят все силы, начнут нас искать, и, быть может, даже найдут. Но это всё не имеет никакого смысла… Ведь нам будет всё равно! К тому времени мы уже будем… — он не договорил, залившись новым приступом судорожного смеха. Только сейчас Бет прислушалась и поняла, что он так плачет. — Теперь, когда мы с вами здесь, когда вы всё узнали, я чувствую небывалое облегчение! Просто гора с плеч! Скоро всё закончится! Мы будем свободны от гнёта бесконечных мук! И вместе! Мы всегда будем вместе! Наше время… — он вдруг согнулся пополам, содрогаясь в рыданиях, и страшно простонал: — …истекло-о-о! Разве это не прекрасно? Скажи мне, Бетти? Мы всегда будем… А-ХА-ХА-А…       «Нужно бежать!»       Она поймала момент, когда отец перестал смотреть на них, а пистолет был опущен в землю, и рванула за ближайшее дерево вместе с сестрой, не смея выпускать её руки из своей. Но прежде чем они успели спрятаться, Грег пришёл в себя, вскинул оружие и заорал:        — Не двигайтесь!!! Слышите?! Вам некуда бежать!!!       Они встали, как вкопанные, на полпути. Софи крепко обхватила Бет за туловище, спрятала лицо в её куртке и громко заплакала.       Это стало очередной точкой невозврата. Слушая душераздирающий плач сестры, чувствуя направленный в голову прицел огнестрельного оружия и дух такой близкой смерти, Бет осознала: пути назад нет. Это конец и никакие не шутки. Сошедший с ума отец совсем не шутил. Они одни. Их жизни вот-вот прервутся, и никто их не спасёт.        — Что ты творишь… — едва живыми губами прошептала Бет. Безысходность душила. — Боже мой, папа! Скажи, что это неправда!        — В обойме ровно три пули! По одной для каждого из нас! Я всё спланировал…       Слова — точно ножом по сердцу. Бьют жёстко, неотвратимо, и точно в цель. Она по-прежнему не хотела верить.        — Как ты можешь идти на это? — Бет закусила дрожащую губу, борясь со слезами. Ей также, как Софи, было очень страшно и хотелось плакать, но она внушала себе не поддаваться панике. Медленный, судорожный выдох вырвался из груди. Ради сестры ей необходимо оставаться сильной и держать эмоции под контролем. Может, они ещё выпутаются, минуют худший итог… Но какими словами она сможет до него достучаться?        — …По одной на каждого. Нет права на ошибку… — продолжал бормотать себе под нос Грег. — Все три — в голову. Чтобы наверняка и без лишних… телодвижений… Сначала Софи, — РАЗ! — потом Бет, — ДВА! — потом… — и снова этот жуткий смех, походящий на рыдания.        — Боже мой… — Бет склонилась над сестрой и укрыла её руками. Какие слова тут помогут?       Бормотания отца становились бессвязными и бессмысленными. Он схватился за голову, начал суетливо ходить взад-вперед, потом нервно завертел оружие в руках, никак не находя в себе сил приступить к решающим действиям.        — Твою мать! — в сердцах выкрикнул Грег Вашингтон и с силой отшвырнул носком близлежащий камень.       «Он колеблется. Это твой шанс! Ты можешь заставить его передумать!»        — Ещё не поздно все исправить, папа… — тихо сказала ему Бет, не поднимая головы, не смея даже открыть глаз. — Мы можем пойти домой и попробовать забыть обо всём, что здесь произошло. Прошу, отведи нас к дороге…       Его очень позабавили эти слова.        — В КАКОЙ ДОМ ТЫ ХОЧЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ, А, БЕТ?!       Она содрогнулась от очередного крика.        — ЗАБЫТЬ ОБО ВСЕМ! — взбесился Грег. — НЕ МЕЛИ БРЕД, МИЛАЯ! НИЧЕГО ТЫ НЕ ПОНЯЛА!       По характерному звуку она сообразила, что он вновь вскинул пистолет и прицелился в кого-то из них. Она съёжилась, задрожала, ощутив полную беспомощность перед ним и перед судьбой.        — Я повторю в последний раз, — размеренным, но не терпящим возражений тоном произнес мужчина. — Отойди от Софи, Бет. Она первая. Она не должна видеть, как погибает её любимая старшая сестра.       «А я, значит, должна?!»       Бет упрямо мотнула головой, намеренно закрывая Софи так, чтобы отец не получил возможности осуществить свой безумный план.       Чаша терпения Грега Вашингтона переполнилась.        — СЕЙЧАС ЖЕ ДЕЛАЙ ТО, ЧТО Я ТЕБЕ СКАЗАЛ!       Но этой непоколебимой упрямостью она пошла в него, и не смела изменять своему решению. Никакая сила не смогла бы сейчас заставить её отступить, отдать свою сестру в лапы смерти.        — Нет. — просто сказала она.        — Нет! — неожиданно подала дрожащий голос Софи. С полным ошеломлением Бет смотрела, как она вырывается из её хватки и отпрыгивает в сторону, ближе к отцу. Девочка вытаращила на него полные страха и слёз глаза и тонко, храбро взвизгнула: — Не кричи на неё! Что за глупости ты говоришь!       Грег обомлел от изумления и что-то в нём вмиг перевернулось.        — Ты же не сделаешь нам плохого, ты ведь наш папа! — Софи придала голосу мнимой уверенности, хотя на самом деле была далеко не уверена в своих словах и то и дело беспокойно поглядывала на оружие в его руках. — Поехали домой, тут холодно и мне здесь совсем не нравится, как ты не понимаешь!        — Н-но… мы больше не можем этого сделать, милая… — пролепетал Грег без былой решимости.       Он увидел, с каким безрассудным бесстрашием бросился под прицел пистолета этот маленький человек и вдруг понял, что ни за что не найдёт той же смелости, чтобы выстрелить в него.       В конце концов, это был не просто человек.       Это была его маленькая дочь.        — Какой кошмар… что я… Господи…       Он собирался убить собственную дочь. Их обеих…       Руки начали опускаться в страшном бессилии. Пальцы дрогнули, едва не выронив оружие на землю. На душе стало мерзко и больше прежнего хотелось разрыдаться.        — Что я творю…       Бет затаила дыхание. Слабая надежда затеплилась в груди. Неужели всё обойдется? Но лучше им не терять бдительности — его нестабильное состояние ещё не внушало никакого доверия. Риск был слишком велик.        — Софи, вернись ко мне, сейчас же, — прошептала она, не сводя с его несчастного лица напряжённого взгляда. — Так будет безопаснее.       Но девочка не реагировала на неё. Вместо этого она, как и старшая сестра, продолжила в упор разглядывать своего отца. А потом неожиданно выпалила:        — Скажи тому человеку, чтобы прекратил смотреть!       Грег видимо напрягся.        — Что ты сказала?       Софи вытела слёзы с щёк и невозмутимо указала на кого-то слева.        — Вон там, возле дерева. Он уже давно там стоит и смотрит. Пусть уйдет!       Бет ощутила неприятный холодок, который возникает, когда осознаёшь вдруг, что кто-то наблюдает за тобой исподтишка. Она осторожно покосилась туда, куда указывала сестра. Отец, почему-то мешкаясь, последовал её примеру.       Софи не солгала: около дерева, сокрытая в тенях, правда возвышалась чья-то высокая молчаливая фигура.       Ноги подкосило от слабости и внезапного облегчения. Они всё-таки были здесь не одни! Повинуясь странному, понятному ей одной порыву, Бет замахала руками, а с губ сорвался отчаянный крик:        — Помогите нам! Нам нужна помощь!        — Замолчи, Бет! — шикнул Грег и, покрепче перехватив пистолет, вгляделся вдаль. — Кто там?! Кем бы ты ни был, тебе лучше убраться прочь!       Человек не послушал никого из них и остался неподвижно стоять на месте. Он походил на безучастного призрака и всё же был реален.       Присутствие непрошенного незнакомца, должно быть, придало Грегу решительности и новых сил для свершения того, что он задумал: он резко вскинул руку и прицелился в Софи.       «Ровно три патрона. По одному для каждого из нас. ЦЕЛЬСЯ В ГОЛОВУ. НАШЕ ВРЕМЯ УЖЕ ИСТЕКЛО!»       Бет сдавленно вскрикнула, бросилась вперёд, укрывая девочку в своих объятиях.        — ПОМОГИТЕ НАМ!       Ей показалось, что она слышит звук выстрела, и рефлекторно рухнула наземь, увлекая за собой сестру. Но то был крик отца:        — ПРОКЛЯТЬЕ! Я СКАЗАЛ: НЕ СМЕЙ ПРИБЛИЖАТЬСЯ! УЙДИ ПРОЧЬ! ПРОЧЬ!!!        — Лежи, не поднимай головы! — быстро шепнула она Софи и взметнула взгляд вверх, чтобы видеть, что происходит.       Оказалось, таинственный незнакомец решил больше не оставаться в стороне: он тронулся с места и неторопливым шагом направился к ним. Отец же, впав в панику, не знал теперь, что ему делать.       Всё шло не так, как он хотел!       Странный человек приближался, и шёл он размеренно, неумолимо, и прямо к нему. В неспешном движении ощущалась безмолвная угроза.        — ТЫ ЧТО, ОГЛОХ, УПЫРЬ?!       Грег направил дуло пистолета на чужака, надеясь, что это вынудит его остановиться и пойти на все четыре стороны.       Но тому было всё равно.       Чем ближе он подходил, тем яснее становился его силуэт. Наконец он полностью вышел из тени деревьев, и слабый свет заходящего солнца выхватил его фигуру.       Человек, вдали казавшийся высоким, вблизи оказался просто огромным.       Грег нервно сглотнул. В этом, он уверен, под семь футов точно, и собой он может закрыть небо. Такого не спугнёт ни одно оружие, обречённо пронеслось у Вашингтона в голове. До него не сразу дошло, почему незнакомец вдруг перестал приближаться к нему, а позже понял: это страх обуял его и погнал прочь от жуткого монстра.        — Я дважды… предупреждать не стану, урод! — голос срывался, тело сотрясала дрожь, а сам он трусливо пятился назад. Мозг отчаянно соображал. Может ли он потратить одну пулю, чтобы отпугнуть этого здоровяка, и остаться с двумя? Он слышал где-то, что одним выстрелом вполне реально убить двух человек, если приложить их головы вплотную друг к другу. Получится ли у него провернуть это с дочерьми? А если они будут сопротивляться?       Человек прибавил шагу, будто слышал все его мысли. И чем ближе он подходил, тем громче стучала кровь в ушах, а в горле першило от невыносимой сухости. Не чувствуя слюны, Грег снова сглотнул и едва не зашёлся в приступе кашля. Времени у него совсем уж немного. Решать нужно прямо сейчас.       «ПОЛУЧИТСЯ!» — психанул Вашингтон и наотмашь выстрелил в него.       «ТВОЮ МАТЬ!!!»       Стрелять ему приходилось нечасто, и отдача неприятной судорогой пронеслась по всей длине рук. Громкость выстрела практически заглушила два тоненьких вскрика, но всё же он услышал их. Кричали его дочери. Отпрянули прочь его дочери. Не странный человек. Странному человеку по-прежнему было всё равно.       Выстрел вышел отвратный: пуля попала ему в плечо чуть ниже ключицы. Человек замер на миг, поглядел на начавшую кровоточить рану и… двинулся дальше, словно это ранение для него ничего не значило. Ни вскрика, ни дрожи по телу. Лишь прежнее пугающее равнодушие и уверенное движение к своей цели. Вот так просто.       Грег неверяще мотнул головой, хотел было выругаться, но потерял дар речи, и продолжил пятиться куда-то вглубь леса. Весь его план рушился на глазах.       Не понимая до конца, что делает, Грег снова направляет на него пистолет. Никак не может прицелиться, потому что руки предательски трясутся, будто от знобливой лихорадки. В голове тысячи мыслей и лишь одна из них осознанная:       «ЕСЛИ Я НЕ УБЬЮ ЕГО, ОН УБЬЁТ МЕНЯ. ОН ИДЕТ КО МНЕ, ЧТОБЫ УБИТЬ».       Это знание вдруг придаёт ему сил и мрачной решимости. Руки больше не трясёт, и он нацелен точно в голову. Теперь Грег намерен покончить с этим раз и навсегда. Он готов забрать ещё одну жизнь, и плевать на последствия. А после, так и быть, заберёт девочек, вернётся с ними к машине, возьмёт ещё пуль и доведёт дело до конца.       Он проклял себя за недальновидность. Нужно было изначально брать с собой лишний ворох этих чёртовых пуль. Но ничего, он ещё всё наверстает… Непременно сделает всё как надо.       Пилозубый хмурится, переводя взгляд с человека на оружие в его руках. Он предугадывает ход его мыслей на каком-то подсознательном уровне. Поэтому за мгновение до выстрела легко уклоняет голову в сторону, и пуля проходит не в лоб, а по касательной. Правый висок полоснуло не болью, нет. Но неприятной вспышкой, что заставила его пошатнуться, выбила из ровного шага. Еще немного, и он бы не удержался на ногах, пал на колени.       Каннибал тряхнул головой, вытер рукавом новую кровь и впился в человека разгневанным взглядом.       И тут Грегу стало по-настоящему дурно. Только сейчас, находясь в сравнительной близости от незнакомца, он разгдядел его лицо. Отталкивающее и крайне непривлекательное. Испещрённое шрамами, уродливое лицо настоящего чудовища. И пылающие неизмеримой ненавистью глаза на этом лице.       Внутренности скрутило от холода и отвращения. Он уверен совершенно точно: перед ним был не человек. Ни у одного человека не могло быть таких страшных глаз.       Монстр двинулся на него, а Грег понял, что не в состоянии сделать ни шага прочь. Что у него осталась последняя пуля в обойме. Что и третьим выстрелом он не покончит с этим чудищем, что умрёт от его рук прямо сейчас. Умрёт мучительно, если не сделает хоть что-нибудь.       Он уже не может ничего сделать. Тело парализовало ужасом, что нагнал на него случайно пойманный взгляд. Это конец.       Осознание скорой смерти вышибло из него весь дух и все эмоции. И, как бывает всегда перед самой смертью, понял вдруг, что совсем не готов к ней.       Всё происходит как в замедленной съёмке. Как в грёбаном второсортном недотриллере, где он — первый выбывший. Неизбежно выбывший. Грег перестаёт думать о монстре, отворачивается от него и встречается взглядом со взглядом Бет.       Его милой Бет.       Его храбрая девочка дрожит, он замечает это даже издалека. Она неизменно крепко прижимает к себе сестру и смотрит сквозь него, и в её глазах какое-то мрачное смирение. Догадывается ли она обо всём? Он уверен, что его взгляд, обращённый к ней, пустой и ничего не выражающий. Взгляд человека, который прощается со всей своей жизнью.       И всё же он находит место для последней, робкой улыбки, и дарит её ей. Его пересохшие губы с трудом разлепляются и он, глядя Бет в глаза, просит:        — Сберегите друг друга, девочки.       Он слабый, жалкий, он не справился со своим горем. Но знает, что его дочери справятся со всем на свете. Нет той беды, что сможет разделить их.        — Я люблю вас.       Бет прочла по губам его последние слова и содрогнулась, будто пробудилась ото сна.       Не смея разорвать этого зрительного контакта, Грег Вашингтон прикладывает дуло к виску. Он думает обо всём. О Финне, о своих дочерях, о том, что оставляет их совсем одних в этом мире. О том, как сильно их любит и как мало находил времени, чтобы сказать о своей любви. Думает о слабости духа и неспособности мириться с лишениями. О большом счастье и большом горе, всегда следующим за ним. Последнее, что он запомнил — глаза Бет, отражающие чистый ужас, и дрожащие губы, шепчущие «нет».       Он спустил курок, и тьма поглотила его навсегда.

***

      Грохот третьего выстрела, обращённого не на него, вынудил Пилозубого замереть в нескольких шагах от цели. Он впал в ступор, ничего не понял. К такому повороту событий он не был готов. Впервые он видит, как жертва собственноручно лишает себя жизни. Он уставился на размозжённую выстрелом голову и его передёрнуло.       «Падаль…» — только и пронеслось презрительно в его мыслях.       Каннибал с нескрываемым раздражением покосился на визжащих, впавших в панику детей. Велев себе не обращать на них внимания, он подхватил теперь уже мёртвое тело за ноги и поволок в сторону своего дома. Там он найдет ему должное применение, а здесь ему делать уже нечего.       Бет провожает незнакомца тупым, ничего не понимающим взглядом. Она больше не удерживается на нетвёрдых ногах, падает на колени и оседает на землю, а Софи как по команде приземляется подле, тычется в неё, сквозь плач голосит:        — Бет, скажи, что всё это не правда, Бет, скажи мне, что он живой!!!       Она не может вымолвить ни слова в ответ, потому что рыдания душат и её тоже. Да и что она может ответить? До затуманенного горем сознания никак не доходит, что худший из кошмаров всё же воплотился в реальность. И совсем не так, как она того ожидала, она ожидала, что умрёт вместе с сестрой, что умрут они всё, но умер только отец, но оттого ей нисколько не легче.       Как жить без него, что делать? Наперекор воле разум поглощает отчётливое, жестокое понимание: рядом больше никого нет. Они с сестрой бесконечно одиноки и бесконечно потеряны — отныне и на всю оставшуюся жизнь.       Перед глазами маячит ужасающая картина: отец смотрит прямо на неё, приложив пистолет к виску. В шестнадцать лет она знает, какую боль отражает взгляд смертника. Он смотрит на неё, улыбается мягко, а потом раздаётся звук выстрела, короткая вспышка, и его голова лопается, точно шарик. Разлетаются в стороны брызги крови, кусочки черепа и мозгов. Знакомое всю жизнь, любимое лицо родного человека превращается в безобразный фарш. Бездыханное тело растилается на стылой земле и фантомно вздрагивает, будто порываясь восстать из мертвых.       Бет с силой зажмурилась, вцепилась себе в волосы и согнулась пополам, задышала глубоко и часто, стремясь подавить свой плач, унять бешеную пляску сердца, забыть эту страшную картину.       Ничего не получалось.       Никогда не получится. Это знание с ней навсегда.       Пальцы Софи даже через ткань куртки больно впивались ей в руки. Девочка кричала громче неё, содрогалась в безутешных рыданиях, но силы быстро покинули её, и она затихла, теперь лишь всхлипывая от судорожного плача.        — Это всё неправда, да, Бет?.. Мы сейчас… пойдем домой?       Старшая сестра по-прежнему молчала. Софи отстранилась и захотела обернуться на лужу крови, оставленную… телом их мертвого отца.       Бет поняла, что она собирается сделать, и что-то в ней в этот момент сломалось. Она быстро перехватила сестру, повернула к себе и неожиданно сурово посмотрела прямо в глаза.        — Он нас не любил! — зло прошипела Бет, и её красивое лицо исказилось от этой внезапной злобы.        — О чём т-ты, Бет… Ч-что ты такое говоришь? — жалко пискнула Софи, испуганно глядя на неё во все глаза.        — Если бы он хоть чуть-чуть, хоть немножко любил нас, ему бы и в голову не пришло причинять нам вред! — продолжала сквозь зубы и плач твердить старшая сестра. Её голос неизбежно срывался на каждом слове, дышать было трудно. — А он хотел нас… он собирался… мы могли погибнуть из-за него, ты понимаешь это, Финик? Он собирался в нас стрелять! Этот человек… — она торопливым движением убрала со лба прядку взмокших волос, посмотрела в ту сторону, куда направился безмолвный незнакомец. — Этот человек нас спас! Если бы его по счастливой случайности здесь не оказалось, мы были бы уже мертвы, ты понимаешь?       Теперь замолчала Софи. До неё не сразу дошли все эти слова. Маленький ребенок не способен сходу осознать, даже предположить не способен, что родитель может его не любить. Девочка обескуражено поникла, всхлипнула ещё раз.        — Не любил нас?.. — тихо, растерянно переспросила она.       Немного небрежно Бет вытерла слёзы с её щек.        — Не любил!       Рвущая сердце горечь переросла в злость, которая согревала. Бет мысленно убеждала себя, что будет лучше, если сестра станет думать, что отец не любил их вовсе. Таким образом обида должна быстрее заглушить боль от его потери.       «Я люблю вас…»       Она отмахнулась от последних слов отца, постаралась забыть их. И саму себя нужно убедить в этом! Разве можно в одно время любить и хотеть лишить жизни? Что это за любовь такая? Родители так не любят!       Бет закрыла глаза, повторила про себя своё жестокое убеждение, старательно не думая о несчастном лице отца и его губах, шепчущих последнее признание.       «Всё неправда! Не может ею быть! Он не любил нас, не любил, не любил!»       Ложь во благо — так ли она выглядит?       «Ох, Элизабет… В какой момент жизни ты стала такой черствой?»       Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжких мыслей, она прижалась к Софи, обняла что есть сил и с облегчением почувствовала, как сестра ответно обнимает её, так же крепко и исступлённо. Первое потрясение проходит и сменяется холодной смиренностью. С этого дня они друг у друга одни и им нужно думать, что делать дальше.       Бет окинула взглядом стремительно темнеющий лес, после уставилась на кровавую дорожку, протянувшуюся вслед за уволоченным телом отца… План дальнейших действий строился быстро, второпях. Ей действительно нужно было поторопиться. Отныне она несла полную ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь своей маленькой сестры. Этот груз давит на неё ожидаемо тяжело, но она чувствует, что всё преодолеет.        — Софи, послушай, что я ещё скажу… — Бет уверенно берёт сестру за плечи, смотрит жёстко в её заплаканные глаза. — Мы с тобой одни, но мы должны быть сильными, и мы будем. Мы со всем справимся, слышишь меня? Даже если тебе будет очень-очень страшно, прошу, ничего не бойся! Я всегда буду рядом, я пригляжу за тобой, никому не дам тебя в обиду! Я обещаю! — Софи молчит, но ей страшно от взгляда сестры — Бет сейчас очень похожа на сумасшедшую. — Будь я проклята, если кто-нибудь посмеет тебя обидеть!       Она резво поднялась с земли и потянула девочку за собой.        — Пойдем скорее.        — Куда?        — Нам нужно догнать того человека.       Услышав ответ, Софи содрогнулась от ужаса и моментально вырвала свою руку.        — Ч-что?! Нет, ты чего, зачем нам идти за ним?! Пойдём к дороге!       Бет беспомощно глядела в сторону уходящего незнакомца — его силуэт вот-вот скроется с поля зрения. У них нет времени на препирательства!        — Солнышко, у нас нет другого выхода. Я бы очень хотела вернуться назад, но сейчас это невозможно. Совсем скоро стемнеет, станет холоднее. И мы всё равно не знаем, в какой стороне дорога! Я потеряла чувство направления ещё когда мы… пытались бежать от отца. Мы тут вообще ничего не знаем и рискуем потеряться! А тот человек… я почему-то уверена, что он хорошо знает эту местность. Наверно, он здешний лесник, а они в лесу знают каждое дерево! Мы догоним его и я с ним поговорю, он нам поможет, вот увидишь!       Но девочка сомневалась и по-прежнему не разделяла её уверенности:        — Н-но если… если бы он хотел нам помочь, он бы уже помог! А он не помог, даже не сказал ничего, он странный! И папу нашего куда-то… унёс. Пожалуйста, давай не пойдём за ним, он совсем не лесник!        — Софи, прошу, иди за мной, у нас нет выбора. Держись рядом и не поднимай головы, смотри мне под ноги!       Бет понимала, что опасения младшей сестры небезосновательны, она тоже не спешила доверять этому появившемуся изниоткуда странному мужчине. Но им не из чего выбирать. Ей страшно от одной мысли остаться в лесу под покровом надвигающейся ночи. Страшно, потому как незавидна участь заблудившегося, оторванного от внешнего мира человека. Такой человек медленно теряет рассудок от голода, холода и осознания своей изолированности. Он знает, что смерть — его единственный выход. Но, как правило, долго не может её найти. Она не хотела себе подобной участи. Сегодня она избежала смерти и больше не намеревалась идти ей навстречу.       Она шла.

***

      Пилозубый заскрипел зубами — острыми, под стать имени, которое он носил. Его чуткий слух улавливал каждый звук, каждый шорох, что создавало пространство вокруг. Он слышал шелест необлетевшей листвы над головой, глухой скрип потревоженных ветром деревьев и шаги позади себя. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы догадаться, кто за ним идёт: эти шаги лёгкие, частые, совсем не такие, как его — тяжёлые и размашистые.       За ним шли проклятые дети.       Он бесцеремонно волок труп их отца, не особо заботясь, чтобы ветки и палые листья не хлестали по изуродованной голове, а они всё равно тащились вслед за ним. Он дал им шанс на спасение, а они что? Рьяно стремились разделить судьбу своего родственника? Каннибал уверен, что обнаружит в себе силы умертвить их, если они продолжат идти за ним. Даже Трёхпалого ждать не придётся.       …Весь настрой куда-то улетучился, стоило ей приблизиться к нему. Почему-то оказавшись рядом с этим человеком в каких-то паре футов или чуть меньше, Бет скрутило от парализующего волнения, почти кислого на вкус. Сердце начало колотиться быстрее, а ладони похолодели, когда она, осторожно огибая тело отца, потянулась к руке незнакомца.       Пилозубый почувствовал лёгкое колыхание воздуха у локтя и отчего-то напрягся. Он не видел, но знал, что она хочет сделать. Затаив дыхание, ждал. Если девочка дотронется до него, он убьёт её.       Бет дрожала. Она с трудом сдерживала себя, всё порывалась глянуть вниз, на отца. Её рука несмело отстранилась, она не решилась прикоснуться к человеку, что-то её остановило.       Пилозубый тихо, медленно выдохнул. Напряжение, едва охватившее его, отступило прочь.       Девочка не представляла, как ей повезло.       Прикусив щёки изнутри, чтобы не поддаться подступающим к горлу слезам, она решила сбавить темп. Лишь на миг опустила взор, посмотрела на отца с сожалением и тут же вскинула голову кверху, вперив взгляд в затылок незнакомца.        — П…       Она испугалась того, как беспомощно упал её голос, и едва не расплакалась. Какая же она слабая! Ей сейчас так нужно быть сильной! Она собралась, чтобы снова обратиться к человеку. Уж теперь-то у неё получится! Но голос снова предательски задрожал, и с губ сорвалось глухое, жалкое, едва слышное:        — Помогите…       Она уверена, что её не услышала даже сестра. Но Пилозубый слышал всё — безупречный слух убийцы позволял ему уловить даже звук её учащённого дыхания. Он услышал тихую просьбу, правда, никак на неё не отреагировал, и потому Бет подумала, что нужно повторить ещё раз… Она набрала в лёгкие побольше воздуха и спросила его так же робко, но чуть громче:        — Вы можете помочь?       Нерушимое молчание в ответ. На что надеялся этот глупый ребенок? Он не собирается им помогать. Пусть выбираются сами.       Бет обхватила себя за плечи, чувствуя, как её накрывает отчаяние. Видимо, Софи оказалась права. Незнакомец не хочет с ними говорить. Или, может, он просто не слышит её? Эта простая наивная мысль показалась неожиданно утешительной. Бет с сомнением оглядела его снизу вверх. Он высокий, намного выше неё. Наверно, она просто… слишком маленькая, и из-за этого… расстояния он действительно не расслышал ничего из того, что она ему сказала.       Что ж, у неё есть ещё попытка. Она прочистила горло, намереваясь повысить голос. Теперь у неё получится всё как надо. Собравшись с силами, Бет громко выпалила:        — Нам нужна помощь!       Но и эти слова падают в ту же пустоту, что предыдущие. Ей не отвечали, будто намеренно игнорировали.       Скорее всего, так оно и было. Нужно обладать весьма скверным слухом, чтобы не расслышать её последних слов. Бет поджала губы и насупилась: безразличие человека выводило из себя. Как он может… Он же знает, что они остались совсем одни, что нуждаются в его помощи! Вся робость испарилась, она подумала, что сейчас набросится на него. Но здравый смысл твердил сохранять спокойствие, из последних сил оставаться вежливой:        — Вы меня не слышите?       Нет ответа. Бет спрятала растущую досаду за тихим вздохом, попробовала зайти с другой стороны:        — Куда… — и запнулась. Говорить так об отце странно и некомфортно. — Куда вы несёте тело?       Напуганная Софи схватилась за неё и тут же повлекла назад.        — Оставь его, Бет! — громко прошептала она. — Он нам не поможет!       Впервые та сама высвободилась из хватки сестры.       «Ну уж нет!»       Она намерена до него достучаться.        — Вам так сложно ответить? — теперь в голосе проступало отчётливое негодование. — Скажите, как пройти к дороге, и я от вас отстану!       На самом деле ей не прельщала мысль идти к дороге на ночь глядя. Конечно, они могли попытаться остановить проезжающих мимо людей (такие же найдутся?), но… кто знает, что это за люди будут? Отец вёз их по такой забытой глуши, по какой, Бет уверена, редко проезжает хоть кто-нибудь… приличный. А если они повстречают не очень хороших людей, она не может ручаться, что ей удастся выйти на компромисс. К тому же она не может рисковать безопасностью сестры.       Этот человек — их единственный шанс на спасение, а он не то что говорить, даже смотреть в их сторону не хочет! Едва не плача от злости и безысходности, Бет прибавила ходу, обошла неживое тело отца и поровнялась с этим равнодушным нахалом. Преодолевая зверское волнение, возникающее от пребывания рядом с ним, она схватила его за локоть и заставила остановиться.        — Слушайте, я хочу всего лишь…       От её прикосновения Пилозубого передёрнуло, точно от удара — в этот раз он не был к нему готов. Его накрыла злоба, опасно граничащая с яростью. Он не был способен чувствовать боли как таковой, но чужое касание для него сродни побоям, такое же обжигающее и противное.       Это стало последней каплей.       Выдернув руку из её мерзкой хватки, каннибал бросил тело и резко обернулся к ней. Чуя неладное, Бет шустро отступила назад: ей показалось, что из них двоих он первый намерен броситься на неё. Она содрогнулась, впервые встретившись с его взглядом. Сдавленный вскрик сорвался с губ против воли. Бет едва сдержалась, чтобы не прижать руку ко рту.       Он страшен. Неимоверно. Давно стемнело, разница в росте и расстояние между ними не позволяли чётко разглядеть его черты, но она видела, что его лицо обезображено. Вопреки здравому смыслу ей стало жутко не от того, что предстало её взору. Напротив. Она никогда не встречала настолько… притягательно страшного человека. По телу пробежали мурашки. Ей стало жутко от своих чувств.        — Простите, что я вас… беспокою, но нам очень… очень нужна ваша помощь… — голос падал, в который раз подводил её, но Бет того не замечала, не замечала даже странной, незнакомой слабости, вдруг охватившей её нутро. Она погрузилась в оцепенение, вызванное его взглядом, чувствовала, как сладко тянет в животе. — Мы с сестрой остались одни и не знаем, что делать. Прошу, подскажите, как нам быть…       Пилозубый мельком посмотрел на девочку, что льнула к её руке. Малышка крепко жмурилась, будто страшилась одной только мысли взглянуть на такое чудище, как он. А может просто боялась случайно увидеть простреленную, с мозгами наружу голову своего отца. Зато та, что постарше, удивляла. Она смотрела на каннибала прямо, не таясь и почти не дрожа. Этот пристальный взгляд с её стороны был для него очень… непривычен. Ещё никому не хватало смелости так внимательно его рассматривать. Наверно, прошло не меньше минуты, прежде чем он отвел от неё свой взгляд.       «Мне всё равно, что с вами станется», — сказал бы он ей, если бы мог.       Пилозубый удивился, что сумел сдержать порыв и не вцепился ей в горло — настырность этой девчонки несказанно раздражала его. Лучше бы ей сообразить поскорее, что от него следует держаться подальше, для своего же блага и блага… тщедушной мелюзги, что всюду ходит с ней, трусливо цепляясь за ручку. Какое жалкое зрелище. Даже его мягкотелая сестра не была в этом возрасте столь ничтожной трусихой. Он нагнулся, чтобы подобрать тело и пойти дальше.       Бет растерянно следила за его действиями. До неё только сейчас дошло, что незнакомец до сих пор не вымолвил ни слова. Это что получалось, он снова её проигнорировал?!       Она чуть не задохнулась от возмущения.        — Стойте! — воскликнула она и сорвалась, бросилась на него. — Как вы можете быть таким… гадким?!       А потом произошло нечто невероятное.       Прежде чем девочка успела подойти к нему вплотную, каннибал вскинул голову и одним взглядом приказал ей замереть на месте.       Бет встала как вкопанная и вдруг закричала. Отпрянула от него, согнулась в три погибели и закрыла уши руками. Такого с ней ещё не случалось. Его голос раздался в голове подобно раскату грома, оглушительному удару в колокол.       «ПРОЧЬ!» — проревел этот голос.       Самый ужасающий голос, который она слышала. Не сравнимый ни с чем, но заставляющий кровь застынуть в венах. Он велел ей убираться восвояси, не совершать роковой ошибки, не подходить к нему слишком близко. И ему невозможно было сопротивляться. Всё тело стремилось послушаться веления этого страшного голоса, уйти прочь, она стала пятиться назад и одновременно с этим понимала отчётливо: не выход, нет, это не выход! Понимала, что стоит ей послушаться его, и это обречёт их с сестрой на гибель. Бет заплакала от отчаяния и того, что у неё ничего не получается. Наплевав на гордость, она протянула к нему руки, взмолилась:        — Нет, прошу, не гоните нас прочь, у нас никого не осталось, вы нам так нужны!       Пилозубый отшатнулся от неё так же, как она от него, и растерянно оглядел с головы до ног. Он не мог поверить в то, что ощутил. Эта девочка… услышала его? В виске, которого коснулась пуля, нестерпимо заломило, а во рту… появился привкус крови. Отстранённым как во сне движением каннибал вытер шедшую из носа кровь, оглядел девчонку ещё раз. Ничего не понимая и не желая понимать, он поспешил уйти первым, пока не произошло что-то ещё немыслимо странное. Это не его дело, убеждал он себя. Но в нём впервые поселилось сомнение.       Силы оставили Бет, она смотрела ему вслед и, скрепя сердце, была вынуждена признать поражение. Напрасно она надеялась найти помощи у незнакомого, только что встреченного человека. Какая она безнадёжно глупая! Наивная, бестолковая дура!        — Прости меня, Софи… — еле слышно прошептала она прячущейся за спиной сестре. — Я думала, он… я думала… Я ничего не смогла сделать…        — Он ушёл? — с надеждой спросила девочка и даже как-то приободрилась. — Как хорошо, что он ушёл! Может, мы сами поищем дорогу?       Губы дрожали от горечи и обиды. Бет не находила в себе сил даже сообразить, что им теперь делать, она думала лишь о нём и том, что он уходит всё дальше и дальше, а она ничего от него не добилась. И было что-то ещё… какое-то неясное сожаление, ощущение упущенной возможности, которая больше не окажется в руках. Она с трудом заставила себя прекратить смотреть ему вслед, оглядела округу еле живым взглядом и покачала головой.        — Нет, я… не представляю, в какую сторону идти… и что нам делать дальше… Господи… — она пошатнулась, осела на землю и продолжила горько плакать, закрыв лицо ладонями. Сердце ныло от невиданной тоски. — Я ничего не знаю!       Взволнованная состоянием сестры Софи тут же плюхнулась рядом и отчаянно затормошила её.        — Не плачь, Бет! — пискнула она, пытаясь подбодрить её. — У нас всё получится! Дорога не должна быть очень далеко, правда ведь? Пошли же, пошли искать!       Бет отмахнулась от сестры и зашлась новыми слёзами. Ей не хотелось теперь абсолютно ничего, лишь сесть под деревом, свернуться калачиком и ни о чём больше не беспокоиться. Не знать всех бед, свалившихся на её плечи. У неё окончательно опустились руки. Из головы не шёл его голос и взгляд.       Они обречены.

***

      Наплевав на всё, каннибал сбросил тело в ближайшую канаву, закидал его ветками и палой листвой и развернулся, чтобы вернуться за проклятыми детьми. К чёрту! Пусть идут за ним, раз так того хотят. Всё равно их ждёт смерть. Не от его руки, так от руки младшего брата, как только тот вернётся. Или Мэйнарда. Он не знает даже, что хуже. Но у этих двоих будут идеи, что сделать с девочками.       …Софи беспомощно смотрела на поникшую сестру и не знала, как уговорить её двигаться дальше. Поэтому она устроилась рядом с ней, крепко прижалась плечом к плечу и надолго замолчала. Но спустя время тихо спросила:        — Это всё из-за Финна, да? Из-за него папа так поступил?       Бет была погружена в свои мысли, поэтому до неё не сразу дошёл смысл сказанного. Она не знала, что ответить, говорить об отце совсем не хотелось.       Не дождавшись ответа, девочка вздохнула и сама озвучила её потаённые опасения:        — Папа любил его больше, чем нас, да?       Бет молчала, но мысленно согласилась с её предположением. Она сомневалась, что отец решился бы на самоубийство, если бы они с Финном поменялись местами. Она думала об этом и глухо, через силу произнесла:        — В мире есть много видов любви. И одна обязательно будет сильней другой. — помолчав, добавила: — Его мнимая любовь к нам проиграла настоящей любви к Финну. Вот и всё…       Она уткнулась в колени, пряча слёзы. Из-за слабости отца они едва не погибли, но теперь он мёртв, а они вынуждены ожидать медленной смерти в этом проклятом лесу. Чем они заслужили такую судьбу? Лучше бы он их застрелил.       Воцарилась тишина. Бет старалась не дрожать от пронизывающего холода и страха перед будущим. Не думать о том, как много пройдёт времени до тех пор, когда их начнет есть голод. Когда они начнут сходить с ума.       Она не единожды слышала рассказы о заблудившихся людях, что теряли всякую надежду на спасение и, стремясь выжить, были вынуждены перейти к каннибализму. Ей стало тошно от мысли, что их с сестрой может ждать подобная участь.       «Ни за что в жизни… Лучше на суку… вздёрнуться, чем это…»       Бет начала всерьёз задумываться о том, как им умереть, и вдруг где-то вдалеке, прерывая эту невыносимую тишину и её безрадостные мысли, раздался треск ломаемой ветки. Она нехотя подняла голову, обратилась к источнику шума и обомлела.       Незнакомец стоял, оперевшись спиной о ствол дерева, и будто бы ждал их.       Тело объял знакомый трепет. Не осознавая до конца, что он пришёл за ними (пришёл-таки!), сердце Бет пустилось вскач. Не в силах поверить своим глазам, она переглянулась с Софи. Взгляд девочки отражал настоящий ужас, и это значило одно: ей не померещилось, он правда вернулся к ним! Бет не сдержала облегчённой, радостной улыбки и вскочила с земли. Она не ожидала, что будет так рада увидеть его вновь.        — Нет, подожди! — Софи вскочила вслед и схватилась за её руку. — Мы же не пойдём за ним?       Но сестра уже двинулась в его сторону, таким образом безмолвно ответив на этот вопрос. Софи застонала и пошла следом, понимая, что спорить с ней совершенно бессмысленно.       …Скосив глаза в их сторону, Пилозубый глядел, как дети, едва не спотыкаясь на каждом шагу, идут к нему. Он старался не думать, что творит. Видели бы его сейчас братья… Старший, сильный, и не может прикончить какую-то мелочь. Подняли бы на смех.       Девочки остановились подле него, но не подошли слишком близко, и не думали трогать его. Это хорошо. Ему не нравилось, когда его касается кто-то чужой. Он заметил на себе преисполненный благодарности взгляд той, что повыше. Пилозубый молча, внимательно посмотрел ей в глаза и отвернулся, чтобы двинуться дальше.       Слова сейчас не нужны, подумала Бет. Стиснув покрепче руку сестры, она направилась за человеком.       Шли долго. Тьма опустилась такая, что стало сложно разглядеть его силуэт в нескольких футах от себя. Несколько раз Бет намеревалась поинтересоваться, куда он дел тело отца, но так и не осмелилась нарушить эту тишину. Поэтому лишь надеялась тихо, что они скоро придут к конечному пункту. Её удивляло, с какой лёгкостью она ему доверилась. Она совсем не знала ни его, ни то, куда он их приведёт, и всё равно шла.       «Кроме него мы бы никого здесь не повстречали. Этот человек единственный, кто может помочь, и нам несказанно повезло, что он нас нашёл. Если что-то пойдёт не так… мы убежим».       Она надеялась, что до этого не дойдёт.       Первой устала Софи. И первой нарушила тишину, прошептав:        — Долго нам ещё идти? Я уже не чувствую ног и очень хочу спать!       Бет разделяла чувства сестры, её ноги тоже ныли от продолжительной ходьбы, но она всё равно не спросила человека, как скоро они окажутся на месте. Ей казалось, он, как всегда, ничего не ответит. Поэтому неопределённо ответила ей сама:        — Потерпи чуть-чуть, думаю, идти уже совсем недолго.       Пилозубый прислушался к ним и хмыкнул себе под нос. Он один знал, что идти ещё весьма и весьма долго.

***

      Они пришли к его дому глубокой ночью и едва живые. Бет мало что могла разглядеть в этой кромешной тьме и ориентировалась по большей мере на звук его шагов. В какой-то момент ей захотелось протянуть руку, удостовериться, что он действительно идёт рядом с ними. Но она сдержалась.       Она чувствовала, что умрёт, если срочно не остановится и не присядет куда-нибудь. От перенапряжения ноги подкашивались, грозясь свалить на землю против воли. Что уж говорить о Софи, которой было ещё труднее. Бет слышала, как она тихо хнычет от усталости.       Они проходили к крыльцу — это было понятно по раздавшемуся впереди древесному скрипу половиц. Но она прошла на него совсем не так, как ожидала. Споткнувшись о невидимую в непроглядной темноте ступеньку, Бет со вскриком полетела вперёд и непременно грохнулась бы, но человек своевременно вытянул руку и она рефлекторно ухватилась за его предплечье. И замерла так, обескураженная своим падением и тем, что он ей помог. Прежде чем она успела сообразить, что нужно выпрямиться и пройти, как полагается, он ухватил её за плечо и легко, словно она ничего не весит, оторвал от земли и поставил на ровную поверхность. Ей пришлось сдержать новый вскрик — плечо тут же заболело от хватки его пальцев. Чувствуя, как горят от стыда уши, Бет неуклюже отряхнулась и бросила смущённо:        — Спасибо.       Дурацкие ступеньки! Она не слышала, как человек поднимался по ним, должно быть, он их просто перешагнул.       Она помогла подняться Софи, и у той это вышло без происшествий.       После раздался скрип сначала одной, потом второй открываемой двери. Очевидно, петли на обеих давно не смазывали. Спустя бесконечно долгое время они наконец оказались на пороге дома.       Пройдя внутрь, Бет очень надеялась отогреться от осенней стужи. Но в этом доме оказалось не менее холодно, чем в лесу. Она не сдержала разочарованного вздоха. В таком случае, если они тут останутся, она позволит себе дерзость попросить у хозяина кучу одеял. А ещё тут было так же беспросветно темно. Но эта проблема решилась в следующий миг — раздался щелчок выключателя, и появился свет. Бет ожидала ослепнуть на первое время, но свет оказался довольно тухлым (в доме работало лишь несколько настенных ламп), и всё же он достаточно озаряет пространство вокруг.       Первое, что бросилось в глаза — дом был совсем небольшим. Или мог быть большим, не будь заставлен… всяким разным. И здесь не очень чисто. Но терпимо. Если возможно будет стерпеть дощатый, местами проваленный пол, от которого несомненно тянуло холодом. Стены, к её удивлению, тоже оказались дощатыми и не очень тёплыми — кожей рук она ощущала тонкие порывы ветра, проходящие сквозь них. С беспокойством Бет подумала, что Софи может здесь легко заболеть, если им позволят остаться. Но лучше уж здесь, чем в лесу под открытым небом, или просить провести их к дороге. Мысль об обратном, таком же долгом и изнурительном пути привела в ужас, а уставшие ноги протестующе заныли. Точно не сейчас она готова к нему…       Человек запер дверь за их спинами и прошёл вглубь дома. Бет с интересом огляделась. Почти все стены были сплошь увешаны самыми разными инструментами, включая пилы, ножи, разводные ключи и всевозможные отвёртки. Нашлось место даже для чучела оленьей головы. Вероятно, она была права в своём предположении — их незнакомец оказался простым лесником. Бет насчитала в комнате два стола и целых три кровати. Он жил здесь… не один? У него есть семья? Эта мысль странно досаждает, но, наверно, с её стороны было глупо полагать, что он живёт в одиночестве. Однако сейчас здесь не было никого, кроме них. Его семья в отъезде?       Пилозубый остановился у одного из столов, отстегнул от пояса спрятанный в футляре нож, которым за весь этот странный день ни разу не воспользовался. Бросил взгляд в сторону детей. Они толпились у порога, не решаясь сделать ни шага вперёд. Свалились же на его голову…        — Куда мы можем пройти? — скромно спросила у него старшая из них.       Каннибал совсем не знал, как оказывать гостеприимство в привычном понимании слова. Он неопределённо указал в сторону одной из кроватей и отвернулся от них.       Сёстры послушно прошли к указанному месту. Пол тихо, жалобно скрипел под каждым шагом. Бет оценивающе осмотрела кровать, на которой они, скорее всего, будут ночевать. Отметила, что стены возле неё наименее… дырявые. Это хорошо.        — Садись, — сказала она Софи и, как только та села, начала снимать с её ног ботинки. Девочка боязно глядела в спину незнакомца. Ей совсем не хотелось оставаться рядом с ним, хотелось уйти. Она думала поделиться переживаниями с сестрой, но вовремя замолкнула. Вряд ли Бет разделит её опасения, скорее наоборот, она ему уже полностью доверяет. Софи кажется, что это кончится чем-то плохим.       Следом за ботинками идёт куртка. Бет сложила одежду в сторону и заметила, как сестра зябко поёжилась, обхватив себя за плечи.        — Очень холодно?        — М-м… да.        — Забирайся под одеяло. Я отойду ненадолго, попрошу у него ещё одно.       Софи сделала как она просила. Но ни свитер, ни одеяло пока не помогали ей отогреться.       Бет замерла посреди дома, почему-то смущаясь подойти к незнакомцу близко. Молчала, собираясь с мыслями.        — Спасибо, что приютили нас, — она не могла не поблагодарить его за то, что он им помог и не бросил одних в лесу. — Мы постараемся не стеснять вас и уйдём, как только… отдохнём немного. — говорить ему в спину не очень комфортно, но он не поворачивался к ней, продолжая копошиться с чем-то на своём столе. Помявшись немного, Бет робко спросила: — Не могли бы вы дать ещё одно одеяло? Моя сестра мёрзнет…       Пилозубый бросил свои вещи, дёрнул щекой. Недолго думая, пошёл в сторону кладовой. Довольно быстро отыскав там тёплое, тяжёлое одеяло, он понёс его девочке. Но не той, что с ним говорит, а маленькой.       Сердце Софи заколотилось быстро-быстро, когда она увидела, что жуткий человек направляется в её сторону. В его руках безобидное одеяло, но ей всё равно очень страшно. Она непроизвольно отползла ближе к стене, лишь бы оказаться подальше от него. Он остановился в шаге от неё и молча положил одеяло на кровать. Не удержавшись, Софи украдкой посмотрела на него и едва не взвизгнула от ужаса — человек тоже смотрел на неё. От его взгляда невообразимо жутко и плохо, а какое уродливое у него лицо! Она шустро натянула одеяло на голову, спряталась под ним и взмолилась, чтобы он поскорее ушёл.       И он уходит, не задерживаясь ни на миг.        — Ты чего, Финик?       Софи успокоилась, услышав голос сестры. Бет села на кровать рядом с ней, расправила принесённое одеяло и накрыла её с головой вторым слоем. Девочка высунулась наружу и опасливо осмотрелась. Бет посмотрела на неё с укоризной.        — Прекрати. Тебе нечего бояться, этот человек не желает нам плохого.        — Он мне не нравится! И он ужасно, ужасно страшный! Ты видела его? Почему ты не хочешь уйти, разве он тебя не пугает?        — Софи, — тяжело вздохнула Бет. — Никто не выбирает, с какой внешностью родиться. Ты ведёшь себя невежливо. Он нам помог, а мог бросить в лесу. Пожалуйста, успокойся… Тебе стало теплее? — она положила руку на её плечо. — Постарайся уснуть.        — А ты?       Бет помешкалась с ответом. Она сняла куртку и посмотрела в сторону мужчины.        — Я хочу с ним поговорить.       Софи хотела остановить её, но вид у сестры был такой решительный, что она перехотела.        — Возвращайся поскорее, пожалуйста… — тихо попросила она.       Старшая сестра ободряюще ей улыбнулась.        — Ты засыпай лучше, Финик.       И направилась к их таинственному незнакомцу. У неё оставалось много вопросов. Бет не была уверена, что получит на них ответы, но считала, что лучше попытаться, чем не делать ничего. К тому же она знала, что не сможет сейчас уснуть, не позволят нервы. И ещё чувствовала необходимость обратиться к нему как к взрослому, обрести надежду на дальнейшую помощь и… может, получить совет, как им быть? Глупые надежды…        — Вы не ложитесь спать? — осторожно спросила она, желая выведать, располагает ли он временем для разговора.       Вместо ответа человек отодвинул от стола один из стульев и сел, повернувшись к ней боком. Первое время он держал голову низко опущенной, и косматые, нестриженные тёмные волосы падали ему на лицо, скрывали от её взора. Он словно не решался посмотреть на неё, показаться ей теперь, когда вокруг было светло и темнота леса больше не могла спрятать его. До Бет дошло вдруг, что он, вероятнее всего, услышал всё, что сказала Софи.        — Ох… — в груди остро кольнуло от неловкости и стыда за сестру. Она судорожно думала, как сгладить эту ситуацию. — Прошу вас, не принимайте слова моей сестры близко к сердцу! Она ещё маленькая и глупая и не ведает, что говорит! Уверяю, в её словах не было никакого злого умысла, она не хотела вас обидеть…       Пилозубый не знал, о чём говорила эта девочка. Он не прислушивался к их разговорам. Но поднял голову и посмотрел на неё вопросительно.       Слова застряли в горле сами собой. Бет впервые увидела его лицо на одном уровне со своим, так близко и так отчётливо. И поняла, отчего Софи пугается при его виде.       Он выглядел как… оживший кошмар. Вряд ли можно было найти слова, что опишут его точнее. Её взгляд почти сразу невольно замер на его изувеченном рту, она старалась не заострять на нём внимание, но у неё не получалось. Она уже заметила, что у него… полностью отсутствовала верхняя губа. Кажется, это расщепление нёба. Врождённый порок. Уродство. Ей не хотелось так о нём думать, но это первое, что пришло на ум. Ужасный шрам испещрял не только губу, но и весь нос, и оттого создавалось странное впечатление, что по его лицу прошлись топором. Бет легонько вздрогнула от этого жуткого сравнения.       От внимания Пилозубого не укрылась ни эта дрожь, ни промелькнувший в её взгляде ужас — точно такой же, какой отражался в глазах всех его жертв. Её реакция его не удивила. До тех пор, пока девочка не посмотрела ему в глаза. Тогда произошло что-то удивительное.       Она смотрела на него неотрывно, со странным, неясным выражением, а после часто-часто заморгала и смущённо опустила ресницы. Немного торопливо, нервно поправила выбившуюся прядь волос и зачем-то снова, исподлобья, украдкой поглядела на него. Зачем она смотрела, если ей неприятен его вид?       Неискушённый убийца не находил ответа на этот вопрос. И лучше бы ему вовсе не знать о мыслях, зреющих в её голове.       Он не хотел думать о ней и терзаться ненужными догадками. У него были дела поважнее.       Продолжая задумчиво разглядывать каждую черту его лица, она не сразу заметила, что мужчина начал раздеваться.       «Ой», — ойкнула про себя Бет и торопливо отвернулась, почувствовав, как мигом вспыхнули щёки. Кажется, ей стоило уйти. Но что-то заставляло остаться на месте и мельком подсмотреть за ним.       Человек снял одну лишь жилетку и расстегнул несколько пуговиц на рубашке. И в следующий миг она догадалась, что он собрался делать.       «О, нет! Как я могла забыть, что он ранен! Отец в него стрелял!»       Он перекинул руку через спинку стула и стянул рубашку, обнажив простреленное плечо. От вида крови и открытой раны Бет стало дурно, но она поборола страх и хлопотливо подхватилась:        — Вам нужна помощь!       Каково было её изумление, когда она увидела, что он берёт со стола проржавевшие, необработанные щипцы. Её ужаснула мысль, что он собрался извлекать пулю этим непригодным инструментом.        — Что вы творите?! — она подскочила к нему и одним махом выхватила инструмент. — Так нельзя!       От её действий Пилозубый впал в замешательство и замер, продолжая глупо пялиться на свою руку.        — Они грязные, ими нельзя пользоваться! — сетовала эта наглая девчонка. — Вы можете подхватить заражение крови!       Его настигло недовольство. Ею, её действиями, тем, что она совала нос куда не следовало и смела полагать, что знает как лучше. Сколько ей лет? Тринадцать? Четырнадцать? Что она понимает? Знать бы ей, что любое заражение, любая болезнь для него не что иное, как пустой звук.        — У вас есть аптечка?       Пилозубый терял самообладание. Она интересовалась совершенно нелепой вещью. Какая к чёрту аптечка? В хижине Мэйнарда — возможно, но в его доме — точно нет. Зачем она ему, неуязвимому, неспособному найти лёгкую смерть человеку?       Не тратя время на ожидание ответа, которого не последует, Бет внимательно оглядела дом, надеясь найти всё необходимое самостоятельно. Но поиски ни к чему не привели: вокруг было всё что угодно, и ничего хотя бы отдалённо похожего на то, что она искала. Это её немало удивило. В редком доме отсутствуют принадлежности для оказания первой помощи. Но она не собиралась сдаваться, прекрасно понимая, что дело нельзя пускать на самотёк. Поэтому она сделала первое, что пришло в голову: пошла в сторону кухни, отыскала в одном из шкафов алюминиевую миску и набрала воды из-под крана, не особо переживая, какой бесстыдной невежей выглядит со стороны.       Того же мнения придерживался Пилозубый, наблюдающий за ней с таким видом, словно сейчас не оставит от неё мокрого места. Что себе позволяет эта самонадеянная, мелкая…       Сдерживая раздражённое рычание, он вскочил и стремительно направился к ней. Бет подхватила удачно лежащую неподалеку тряпицу и обернулась как раз в тот момент, когда он приблизился почти вплотную. И подскочила от неожиданности, едва не ткнувшись в него носом и не разлив набранную воду на пол. Как ему удалось подойти так тихо?       Не предисловясь, он вырвал из её руки отобранные щипцы. Бет подняла голову и содрогнулась, увидев, с каким неистовым гневом он смотрит на неё. Она вдруг ощутила себя маленькой и жалкой по сравнению с ним и это чувство, одновременно приятное и предостерегающее быть осторожнее, вынудило её отступить.        — Хорошо, как вам угодно, — голос дрогнул лишь немного, но Бет напустила на себя нарочито равнодушный вид. Она решила, что лучше не встревать в спор с человеком, предоставившим им кров, и не идти ему наперекор, хоть ей совсем не нравилось то, что он собрался с собой делать. — Но будет лучше, если вы сперва промоете рану водой. — и невозмутимо протянула ему миску с тряпкой наперевес.       Пилозубый фыркнул с презрением, посмотрел вниз и заметил, как дрожат её руки.       «Боится».       Разумеется, она не могла не бояться. Он не причинял вреда ни ей, ни её сестре, не подвергал их мучениям (эта девчонка даже не знала, кем он на самом деле был!), и всё равно она справедливо опасалась его, оставалась настороже. И правильно. Одного его вида достаточно, чтобы безустанно смотреть в оба. Здесь, рядом с ним никто не мог сохранить ни толику спокойствия.       Он забрал миску, и их пальцы соприкоснулись. Бет поёжилась от нахлынувших чувств, изменилась в лице и вдруг забыла, как дышать.       Кожа на его пальцах грубая, почти дубовая, и ей не хватило того короткого мгновения, когда он касался её. Не в силах сопротивляться этим странным чувствам, Бет высвободила одну руку и мимолётно, как бы невзначай прошлась вдоль тыльной стороны его руки, лишь бы заполучить ещё один миг и вновь ощутить приятную твёрдость его кожи. Оставив без внимания её реакцию на простой тактильный контакт, Пилозубый вернулся к своему месту.       Бет была рада, что никто не мог слышать, как предательски громко стучит её сердце. Но она не понимала ничего из того, что чувствовала, находясь рядом с ним. Каким-то образом этот мужчина воздействовал на неё, но всё, что она испытывала, было так странно и неправильно на фоне сопутствующих событий, что выбивало из колеи. Что с ней творится? Что он с ней творит?       Не отдавая себе отчёта, Бет как по команде последовала за ним, замерла подле и постаралась сосредоточиться на том, что он делал.       Человек делал как она просила, и это удивило. До последнего ей казалось, что он проигнорирует совет омыть рану, но он окунул тряпицу в воду и вытер уже засохшую кровь. Как только он закончил, Бет подхватила миску и отошла, чтобы поменять воду.       Извлечение инородного предмета — определённо не лучшее зрелище, и, вернувшись, Бет старалась смотреть не на рану, а на него. Человек выглядел спокойным, словно занимался абсолютно будничным делом, а не истязал себя, стремясь избавиться от словленной пули. Причём делал это весьма неторопливо и не обращал никакого внимания на свою же кровь, что явно не собиралась останавливаться. Его выдержка и контроль над собой поражали. Рассматривая его лицо, Бет впала в уже знакомую ей задумчивость.        — Как вас зовут?       Этот вопрос такой простой и неуместный, что ей стало неловко. И чувство неловкости обострилось, когда человек оставил его без ответа. Его безразличное отношение уже не раздражало, наверно, она с ним свыклась. Но она не хотела отступать от своего.        — Один раз вы что-то сказали мне, — спокойно произнесла она. — Почему с тех пор вы больше ничего не говорите? Почему игнорируете? Я слышала ваш голос. — Бет заметила, как он насторожился после этих слов и наконец посмотрел на неё. От его взгляда, обращённого на неё исподлобья, стало жутко. Она кожей осязала холод — так пристально он смотрел. — Он был словно… — Бет замялась, подбирая нужное слово, и не могла отвести свой взор от его. — …словно раскат грома среди пустоши. Глубокий. Тёмный. Такой… неизъяснимо колдовской. Я никогда такого не слышала. — она не была уверена, что ей удалось сдержать вожделеющего вздоха. — Пожалуйста, скажите что-нибудь, я должна убедиться, что это не морок, что мне не померещилось…       Они смотрели друг на друга долго, испытуемо. Ожидали вместе, что из всего этого выйдет. И мужчина первый опустил голову, вернулся к своему делу как ни в чём не бывало. Ему нечего ей ответить. Она права — это был всего лишь морок. Не более. Он не может говорить, никогда не мог. Ей бессмысленно ждать, он ничего ей не скажет.       И Бет, наконец, осознала это. Спрятала разочарование, уставившись в пол, затеребив вылезшую из рукава свитера нитку. Снова у неё не получилось ничего узнать.        — До… — голос куда-то пропал. Человек уже не видел её, он был полностью поглощён извлечением пули, встрявшей где-то в суставе. — Доброй ночи. Надеюсь, с вами всё будет хорошо. Спасибо ещё раз.       Она ушла и не заметила, что он смотрел ей вслед.

***

      Его руки перепачканы собственной кровью. Он думал о том, сколько потерял, и всём, что говорила ему эта девочка. Вспоминал, что случилось в лесу, когда она отпрянула от него, заплакала, а его как по затылку огрели и отчего-то пошла носом кровь.       Испытанное им чувство невозможно было спутать с чистой случайностью — он знал, что она его услышала. Но как это оказалось возможным, когда его слышат только братья, не мог знать.       Он посмотрел в сторону кровати, на которой устроились дети. Разум блуждал. Он совершил ошибку. Он не должен был приводить их в свой дом, только не сюда, не в это страшное место, где всё, что их ждёт — это неминуемая смерть. Девочки умрут, подобно всем людям, побывавшим здесь. Они были детьми, но они не были особенными, их не будет ждать иной итог.       Пилозубому нужно покончить с этим недоразумением раньше, чем о них прознает Мэйнард. Им же будет лучше, если их убьёт он, а не сумасшедший, жадный до крови и зрелищ старик.       Он вырвал пулю одним резким, остервенелым движением, и вид его стал мрачнее прежнего. У него появилась новая цель.       Наспех перевязав рану, не видя перед собой ничего, каннибал поднялся и тихо вышел наружу.       …Близилось утро. Земля остыла за целую ночь без солнечных лучей, и перед рассветом всегда было особенно холодно. Воздух уже пах зимой и обжигал ноздри. Сколь немилосердна она будет в этом году? Переживут ли?.. Он смотрел на едва светлеющее беззвёздное небо и не думал ни о чём. В голове стало странно пусто. В нём вдруг не осталось никаких эмоций. Не осталось чувств. Кроме одного, забившегося где-то глубоко внутри, ждущего, когда с ним расправятся, как расправляются с любой неугодной слабостью, способной только помешать. Это чувство смятения.       Пилозубый не знал, сколько стоял так, собираясь с мыслями и духом. Ему нужно время. Он редко в чём-либо колебался, но, столкнувшись с сомнением, не знал, как быстро его преодолеть. Закрыв глаза, он прислушивался к себе. Решался.       Наконец, он подумал, что нашёл в себе силы, и пошёл обратно. Рука, покрытая свежей кровью, крепче стиснула рукоятку ножа.       Он знал, как войти в дом, не создав лишнего шума. Использовал это умение, чтобы случайно не потревожить своих гостей. Ему нужно сделать всё быстро, тихо. Он покончит с этим, и всё вернётся на круги своя.       Каннибал приблизился к ним не спеша и неслышно, как подобает настоящему убийце. Обе девочки уже спали, он понял это, проследив за дыханием — размеренным и безмятежным, какое бывает у всех спящих людей. Он замер над ними, не дыша и не моргая. Медленно занёс руку.       Их ошибкой было довериться ему.       Сердце отсчитало удар. Один. Другой.       Он смотрел на россыпь светлых волос на подушке. Видел, как девочки держались друг возле друга, совсем как они с братьями, когда, будучи в их возрасте, они оказались преданными своей семьей. Остались одни в целом мире, стали изгнанниками, брошенными на произвол судьбы. И подобно им не знали, что делать в этом одиночестве.       «Куда ты уходишь, Ингрид? Ты придёшь за нами?»       Хотелось заткнуть уши, лишиться дрянной способности говорить, не произнося ни слова, и слышать, когда вокруг — тишина, сделать всё что угодно, лишь бы не знать, как звучит эта невыносимая, робкая надежда, сквозившая в отчаянном голосе младшего брата.       Ингрид, их утешение, единственный человек, готовый рискнуть ради них своей жизнью, уходила, чтобы не вернуться.       Только младший из братьев хотел броситься вслед за ней, хотел удержать её, он один был преисполнен решимости пойти на всё, чтобы она осталась с ними, но ему не позволили ничего сделать. Под внимательными взглядами санитаров Пилозубый ухватил его за плечи и не дал пуститься за бесплотным призраком.       «Оставь её. Она уже ушла».       Чтобы удержать брата, пришлось прижать его к себе. Он не сдавался с завидным упорством, кричал, вырывался. Откуда в этом маленьком теле столько стремления? Кровь рода сделала его непомерно сильным.       «Она не вернётся, глупый». — склонившись к белой макушке, пытался внушить старший брат. Мальчик ему не поверил.       «Всё не так! Она придёт, не бросит!»       Едва не дошёл до слёз, но самому себе он обещал однажды, что больше никогда не заплачет. Поэтому сжал челюсти, придушил эту гадкую боль, не позволяя себе проявить слабость перед другими. И повторил упрямо:       «Всё не так…»       Но сердцем чувствовал, что Ингрид за ними уже не вернётся.       И окончательно лишился его.       Он не чувствовал учащённого биения своего сердца, но слышал, каким тяжёлым стало его дыхание.       Занесённая рука не опустилась. Лезвие ножа не коснулось чужой плоти. Пилозубый проклял себя за очередную слабость. Когда младший брат вернётся, он обязательно узнает у него, где тот с такой лёгкостью находит необходимые силы для умерщвления детей.       На нетвёрдых ногах он медленно отступил от них. В себе он этих сил не нашёл.       От понимания, что он не может прикончить эту вшивую мелочь, хотелось провалиться прямо под землю. Почему он не может этого сделать? Что сложного в том, чтобы опустить нож, вспороть эту тончайшую кожу? Сломать хрупкие кости, поддающиеся разрушению гораздо легче костей взрослого человека? Лишить жизни хилые тела, что не окажут никакого сопротивления…       Как сильно он хотел всё это сделать! Но вместо этого пятился назад; не глядя, потянулся к дверной ручке, чтобы уйти, сбежать от них как можно дальше. Сбежать, только бы никогда больше их не видеть. Будь они прокляты!

***

      «Уйди, исчезни!»       Перед лицом маячит образ отца, опустившегося на колени. Он тянет к ней руки, просит её быть сильной. Бет отталкивает его, кричит, чтобы он ушёл. Он сожалеет обо всём, но ей противно его видеть, она не хочет слышать ничего из того, что он ей говорит, все его слова — ложь.       Бет слышит грохот выстрела, вздрагивает, словно от удара, и просыпается.       Первое, что она чувствует — это слёзы на щеках. Ей страшно открыть глаза. Она молит о том, чтобы всё произошедшее с ней за последние сутки оказалось простым кошмаром.       «Я так хочу домой. Хочу выбежать утром из своей комнаты, свеситься через перила и увидеть на кухне папу. А рядом с ним дядю Финна, который никуда не уходил и никогда не умирал в одиночестве. Я хочу пожелать всем отличного дня, отвести Софи на занятия, а потом пойти в школу и читать по ролям на уроке литературы, и чтобы задали много-много домашки. А после школы гулять до самого позднего вечера, потому что следующий день — воскресенье, и можно гулять сколько душе угодно. Я хочу вспомнить, как радоваться простой жизни, и убедиться, что всё осталось прежним… Хочу быть обыкновенным подростком и не знать смерть в лицо…»       Она открыла глаза и увидела, что находится в чужом доме. Реальность в один миг лишила её всей надежды, обрушилась невыносимым грузом. Бет уткнулась лицом в подушку, чтобы не дать горькому плачу вырваться из груди.       Она не хочет жить. Ей не нужна такая жизнь. Она хочет быть дома, не здесь, и чтобы все были живы и в порядке. Она просит слишком многого?        — Бет?       Услышав голос сестры, она тут же взяла себя в руки и вытерла слёзы. Не нужно девочке видеть её уныние. Ради неё ей необходимо сохранять видимость силы.        — Ты не спишь?        — Нет, Финик.       Она повернулась к сестре и через силу улыбнулась ей. Софи в ответ грустно посмотрела ей в глаза.        — Не нужно… — попросила она. — Делать вид, что всё хорошо. Я знаю, тебе плохо. Я тоже плакала, когда проснулась.       Бет почувствовала огромную признательность за эти слова. Но ей стало больно от мысли, что её милая сестра тоже плачет.        — Мы обязательно выпутаемся, — пообещала она ей. — Я даю слово.       Бет прислушалась к необычной тишине, царящей в доме.        — Человек ушёл?        — Угу. Когда я проснулась, его не было.        — А сколько сейчас времени?        — Не знаю…       Она выбралась из-под одеяла и потянулась к куртке в углу, намереваясь достать телефон. Пустота в карманах сперва озадачила её, и лишь в последний момент Бет вспомнила, что такой нужный сейчас мобильник остался в сумке, а сумка — в машине. С разочарованным вздохом она потёрла переносицу и поднялась с кровати.        — Ты куда? — жалко пискнула Софи позади.        — Не волнуйся, я только в окно посмотрю. Хочу знать, какое сейчас время суток…       Её не покидало ощущение, что она проспала всего ничего, настолько разбито чувствовала себя сейчас.        — Эм…       Сообразить, где находилось окно, получилось не сразу, потому что все окна в этом странном доме оказались заколочены досками и оттого практически сливались со стенами. Одно из них скрывалось прямо над кроватью в другой части дома. Забравшись на эту кровать, Бет подалась вперёд и заглянула в щель между досками.       Снаружи простилался неуютный лес. Ветер шевелил золотую листву на деревьях, через дырявые стены проникал в дом. Она поёжилась от его холодных порывов, начала растирать плечи.        — Ты не замёрзла ночью, Софи? — изучая окрестности, поинтересовалась Бет. Пасмурная погода не давала определить точное время, но она полагала, что уже близился вечер. Она что, проспала всё утро и почти весь день? И всё это время человека тут не было?        — Нет, я согрелась в одеяле, — простодушно отозвалась девочка и приземлилась рядом с ней. Кровать немилосердно заскрипела под весом двух тел. — А почему тут такие странные окна?       Бет осматривала открывшийся пейзаж с такой тщательностью, словно надеялась увидеть его за одним из деревьев.       «Куда он делся? Неужели оставил нас? Нет, глупости какие… Он нас не оставит. Он скоро придёт».        — Помнишь, я говорила, что этот человек, скорее всего, лесник?        — Ага, и что?        — А может быть и отшельник. Такие люди предпочитают вести уединённый образ жизни и находиться подальше от других людей, а заколоченные окна для них — это… не знаю, своего рода дополнительный барьер от чужих глаз? Вряд ли у него бывает много гостей, но мы вот, например, здесь. — Бет прекратила смотреть в окно, упала на кровать и задумалась над своими словами. — И это ему, наверно, не очень нравится…        — Потому что мы мешаем ему быть в одиночестве?        — Верно… — она посмотрела на две другие кровати. Но где была его семья?       Любопытная Софи пошла изучать дом, а Бет прикрыла глаза, не желая сейчас что-либо делать.        — Не трогай здесь ничего, — предупредила она девочку прежде чем уйти в размышления.        — Не трону! — пошарившись по углам в разных комнатах, Софи заявила: — А я всё равно уверена, что он никакой не лесник!       «И кто же он тогда? — вертелся в голове встречный вопрос, который так и не был озвучен. — Я бы узнала лучше, куда он ушёл и как скоро вернётся».       Она чувствовала себя странно, находясь в доме во время его отсутствия. Появилось ощущение неправильности происходящего, ощущение, что они с сестрой не имеют права находиться здесь, хоть человек сам привёл их к себе. Однако он был, скорее, вынужден сделать это. Может, он потому и ушёл, что не хотел видеть их? Она надеялась, что дело было не в этом, потому что ей, напротив, хотелось поскорее увидеть его вновь.       Бет вспомнила об удивительных эмоциях, испытанных в тот момент, когда их пальцы соприкоснулись. Она и подумать не могла, что случайное касание к чьим-то рукам может вызвать шквал столь сильных чувств, заставить дыхание сбиться, а сердце вспыхнуть. Вот бы ей выпала ещё одна возможность дотронуться до его рук, всего одна-единственная… Она была бы так рада!       Слабая улыбка озарило лицо впервые за долгое время. Эти простые мысли о невинных прикосновениях придали сил, помогли отвлечься от проблем.        — Ой, фу!       Вскрик Софи прервал их очень невовремя.       Бет подскочила с места, испугавшись, что с сестрой стряслось что-то плохое.        — Что случилось?!        — Тут кровь! — пожаловалась девочка. Подумав, добавила: — Много крови!       Приблизившись, Бет с облегчением выдохнула. Софи всего лишь увидела вчерашнюю кровь на столе, оставшуюся после человека. Бет забрала миску, наполненную алой водой, окровавленную тряпку, и отнесла к раковине.        — Всё хорошо, — поспешила она успокоить сестру. — Человек был ранен, это только его кровь.        — Он умер?! — спросила Софи с какой-то нездоровой надеждой.       Бет окинула её выразительным взглядом.        — Нет, он жив и скоро вернётся, — сквозь зубы процедила она. — И он не собирался умирать…        — Это ты ему помогла? — девочка хвостиком шла вслед за ней.        — С его раной? Нет, я не помогала. Он взрослый мужчина и может позаботиться о себе сам.        — Почему ты не хочешь уйти?       Бет думала над этим вопросом, отмывая тряпку от крови.        — Ох, Софи, снова ты об этом… Я ведь говорила тебе…        — Нам всё равно нужно поскорее уйти отсюда! — сестра отстранённо смотрела, как струится вода из-под крана, как окрашивается от контакта с окровавленной тканью. — Я хочу пить.       «Я не спешу уходить, потому что нам действительно некуда идти, или…»       А что их ждёт? Однажды им придётся вернуться в город, непременно. Но сейчас Бет хотела оттянуть этот момент, потому что она совсем не знала, что им делать дальше. Кроме отца у них родственников не было. Они остались без опеки старших, и обе несовершеннолетние. Эта история могла иметь один конец: социальные службы отправят их в дом для детей-сирот, и они будут жить там, пока не достигнут совершеннолетия. Бет, может, и хватит терпения дождаться этого события, два года пролетят, и глазом не моргнёшь, но Софи придётся провести там гораздо больше времени. Ей совсем не хочется, чтобы девочка очутилась там именно в этом возрасте. Она ещё слишком мала и не готова к таким изменениям в жизни…       Закончив с тряпкой, Бет поискала в шкафчиках стакан, чтобы набрать воды.       Но оставаться здесь — мысль гораздо абсурднее. Здесь хуже, чем в цивилизации, она понимала это и знала, что они не потянут тяжёлой жизни в лесу. Бет запуталась в происходящем и неожиданно испугалась ответственности, которую теперь несла в абсолютном одиночестве. Некому подсказать ей, как быть и что делать. Ей нужно немного, лишь некоторое время, чтобы собраться с мыслями и решить, как действовать дальше…       «Почему здесь всё такое грязное, невозможно старое и лежит не на своем месте?»       Стакан, а точнее эмалированная кружка родом из прошлого века была найдена не в кухонных шкафчиках, где ей положено быть, а на одном из подоконников, и та грязная. Бет отмыла её как смогла и наконец набрала воды.       Пока Софи пила, Бет отогнала навязчивые переживания и осмотрела хлам, который нашла возле раковины. Она была готова предположить, что человек бывает в доме не так часто и потому не находит времени на уборку, но, боже, неужели нельзя хотя бы смести эту пыль…        — Фу, я будто землю лизнула! — пожаловалась на воду Софи. — А есть другая?        — Что? Земля?        — Не смешно, Бет!       Она отложила обнаруженный на столе нож, про себя отметив, как много их здесь было. И вообще, только приглядевшись внимательней, она заметила, что бóльшая часть окружения состоит из всевозможных колюще-режущих предметов. Она не имела права что-то менять, находясь в чужом доме, и всё же попрятала найденные ножи в выдвижные тумбы. Так стало менее тревожно.        — Другой воды мы здесь вряд ли найдём. Давай сперва дождёмся человека.        — А что, если он никогда сюда не придёт? Тут же не может никто всерьёз жить! Наверно, он оставил нас здесь, чтобы мы ему не мешались, а сам ушёл в свой настоящий дом.       Теперь стало тревожно от этих слов. Судя по тому, как долго он не возвращался, они могли оказаться самой настоящей правдой.        — Перестань. Он скоро придёт.       В то, что он действительно мог их бросить, верить упорно не хотелось.       Софи вздохнула тяжело и очень печально.        — А еда тут есть? Давай посмотрим в холодильнике? Я о-очень голодная!        — Нет, — отрезала Бет. — Сначала мы дождёмся его возвращения… А тебе разве не говорил никто, что брать чужую еду невежливо? И вообще, что-либо брать, находясь не у себя дома, да ещё в отсутствие хозяев?       Но вездесущая девочка уже метнулась в сторону холодильника.        — Я только одним глазком взгляну! — на полпути к другой комнате она вдруг остановилась и нерешительно обернулась к сестре. — Мы ещё когда-нибудь окажемся дома?       Вопрос поставил в тупик. Бет не знала, как на него ответить.        — Что ты такое говоришь? — она изобразила подобие улыбки. — Конечно же мы вернёмся.       Вышло, должно быть, не очень, поскольку Софи ничего не ответила, а её взгляд, обращённый к сестре, стал печальнее прежнего.       «Мы справимся, выберемся, главное — не раскисать. У нас всё обязательно будет хорошо».       Хотелось обнадёжить сестру, но слова утешения застряли в горле, и даже в собственных мыслях прозвучали неуверенно.       «Нет никакого дома!»       Бет страшно признаться самой себе, что возвращаться больше некуда.       Софи потянула за дверцу холодильника, и та легко поддалась. Увиденное в нём заставило девочку прийти в изумление и широко распахнуть глаза.       «Вернуться в город нужно до того, как выпадет первый снег. Сегодня идти смысла нет, почти вечер, темнеет быстро. Как только придёт человек, я попрошу у него разрешения остаться ещё на день, всего один день… А после, надеюсь, он отведёт нас к дороге. Хоть бы это не было для него проблемой и он согласился…»       Бет заметила, что Софи замерла, завороженно глядя куда-то в холодильник.        — Что такое?        — А это тоже его кровь? — надломленным голосом спросила младшая сестра.       Ничего не понимая, Бет подошла к ней и тоже заглянула туда.        — О боже…       Холодильник оказался пуст. По крайней мере, никакой еды в нём не обнаружилось, и об ужине можно было позабыть напрочь. Лишь стены и полки запятнаны кровью, и с глубины тянет смрадом смерти.        — Наверно… — сложив руки на груди, Бет судорожно пыталась придумать достойное оправдание открывшемуся виду. — …от животного осталось.        — Что? — скривила нос девочка.        — Охотился. Разделал. Съел. А холодильник не вымыл, что тут ещё быть может… — она пошкрябала пальцем красно-бурое пятнышко. Засохшая. Подумала, от кого могло остаться так много крови. — Возможно, олень, или… лось, или кто ещё в этом лесу обитает…       Бет не могла знать, что в этой части леса животных не водилось вовсе.       «Может, он и сейчас охотится?»       «Снова глупости, какая охота, у него прострелено плечо…»       «И куда с такой раной пошёл?»       Она уже не знала, что думать. Захлопнула дверцу, больше не в силах терпеть эту вонь.        — Ну всё, хватит, насмотрелись. Сегодня обойдёмся без еды.       Стоило произнести эти слова, как в собственном животе заурчало, и руки бессильно повисли вдоль боков.       «Ох, лучше бы он всё-таки был на охоте и кого-нибудь принёс…»       Она бы совсем не отказалась от мяса. Варёного, жареного, любого. И чем больше, тем лучше — со вчерашнего дня во рту ни крошки.       Бет неторопливо прошлась по дому. Здесь нечем было заняться, и становилось откровенно скучно. Осмотревшись и не обнаружив для себя ничего интересного и потенциально полезного, она вернулась к кровати.       «Где же он ходит…»       Взгляд ненароком упал на изголовье, и что-то странное там моментально приковало её внимание.       «А это что?»       Бет протянула руку, и пальцы дотронулись до чего-то холодного, шероховатого.       «Пряжка… ремни?»       Она столкнулась с новой странностью этого дома: к изголовью кровати была прикреплена пара кожаных ремней, имитирующих, несомненно, наручники. Сперва Бет не могла взять в толк, что здесь забыл такой неуместный аксессуар, а после скорого понимания ситуации её брови скептически поползли вверх.       «Ремни, значит?»       Воображение обрисовало всё, что нужно, и щёки опалил уже знакомый румянец. В ней смешались смущение и жгучая досада. Смущение от того, что она случайно, против своей воли вторглась в чужую личную жизнь. А досада… Значение этой досады ей разгадывать не хотелось.       «Я не должна себя так чувствовать. Подумаешь, любители ролевых игр… Всего-то, пф! Ничего удивительного!»       Она отвернулась, не замечая, как обиженно теперь хмурится.        — Что с тобой, Бет? — от глазастой Софи не ускользнула столь внезапная перемена её настроения.       Она ничего не ответила. Только подумала и решила, что видеть человека уже не очень хочет. И руки его ей не нужны, и ничего уже не нужно.       «Пускай этими руками… других трогает!»       От мысли, что он может трогать кого-то другого, стало неприятно. Бет почувствовала невольный укол зависти к женщине, с которой он был близок. Повезло ей, ничего не скажешь… Она встала и направилась к двери, не желая больше находиться в этих стенах. Ей нужно выйти на воздух, избавиться от этих неуместных, гадких, жалящих мыслей. Прохлада осени непременно успокоит её.       Уже на пороге она уловила звук громоздких шагов и столкнулась с человеком прежде, чем успела покинуть дом.

***

      С самого начала Мэйнард учил их первому, наиболее простому и неизменно главному делу: заметать за собой следы. «Не устраните последствия своих похождений — рано или поздно на вас выйдут, в какой бы глуши вы не жили! — как наяву дребезжал в голове его гнусный голос. — И лучше вам не знать, пустоголовые олухи, что будет, если однажды кто-то из властей штата прознает о вашем существовании!»       Пилозубому не хотелось нарываться ни на незримую власть, ни на вполне зримый и осязаемый гнев старшего родственника. А с его гневом он был знаком слишком хорошо, и потому не спешил пропускать его слова мимо ушей.       Мэйнард Одетс не принадлежал к роду Хилликеров, подобно их матери, Делайле; не обладал ни внушаемой уважение силой, ни малой частью неуязвимости, присущей всему роду. Этот человек был слабее каждого из них, взятого по отдельности, но он был братом их неназванного отца. А своей крови, близкой или далёкой, троица перечить не могла — это было выше даже их сил. Поэтому, только поэтому они терпели его отношение к ним. Мэйнарда спасала одна лишь кровная связь, и он хорошо это знал. Правда, порой позволял себе такие дерзости, словно был не человеком, а бессмертным.       Но, поскольку у всего и всех есть как плохая сторона, так и хорошая, даже он не являлся совсем беспросветным ублюдком. Грубый, неотёсаный, Мэйнард всё же по-своему дорожил ими. Он единственный проявил инициативу отыскать их, когда остальная семья поспешила скорее позабыть о неугодных отпрысках. Это он вытащил их из треклятой клиники и показал мир за её пределами. Он обучил их обращению со стрелковым оружием, что в последствие не раз пригодилось на практике. Благодаря ему они впервые побывали в городе, узнали, какой интересной и опасной на фоне разоблачения может быть охота на новой территории. Они были обязаны своему родственнику, каким бы невыносимым он не был.       Ноги ступают по истёртому полу, топчут битое стекло. Ранее процветающая лечебница ныне воплощение самой немыслимой разрухи. Он один из немногих, кто знает обо всём, что здесь произошло. Масштабы трагедии его восхищают.       «Хорошо постарались, ироды. Сколько людей издохло в этих стенах по вашей милости?»       Мэйнард Одетс старается прикинуть, что его ждёт. Рыжеволосая ведьма предупреждала его быть осторожным — некогда славные ребята истратили всякое сердоболие. Один из них сошёл с ума и утянул за собой остальных.        — Держи ухо востро, а взор открытым. Ты ищешь зло, неуёмное в своей силе. — вот что сказала ему эта необычайная женщина. Она ведала о них всё и до последнего отговаривала от затеи разыскать их.       Мэйнард остался непреклонен. Ему было плевать. Не знающий границ гнев — вот что он хотел заполучить в свои руки.       Лечебница погружена в вечную тьму, тонет во въевшимся в стены духе смерти. Его окружает тишина, но он чувствует чужое присутствие на уровне подсознания. Ни с чем не сравнимое присутствие обитающей здесь злой силы, от которой бросает в дрожь. Они близко, он знает, стоит только руку протянуть…       Вопреки подкрадывающемуся чувству страха он уверен, что ребята его не тронут. Ни за что на свете не посмеют причинить вред… своей же крови.        — Поднялся я тут значит в горы… — неспешно заговорил Мэйнард тоном человека, убеждённом в своей неприкосновенности. — …и местный контингент мне нашептал, что некая троица засела в этой дыре. Случилось так, что я ищу этих троих. Ищу вас, мальчики… Выходите!       …Возвращаясь к вопросу о нераскрытии… Не желая видеть проклятых детей, Пилозубый покинул дом и позаботился о том, чтобы устранить все следы, которые могли привлечь к ним внимание властей штата: убрал теперь ненужную на этом участке дороги колючую проволоку, и всеми силами, какие у него были, отогнал машину на обочину. Последнее далось тяжелее, чем он ожидал — вероятно, сказывалось полученное ранение. Ему следовало быть осторожнее, ведь с возрастом процесс регенерации заживлял раны всё хуже, а он был уже немолод. Излишняя самоуверенность может погубить даже его, а оставлять братьев пока не хотелось — дурные головы без него точно пропадут.       От зоркого взгляда не укрылась связка ключей, брошенная посреди дороги. Владелец автомобиля, этот жалкий, безымянный самоубийца и по совместительству отец мерзких выродков, должно быть, не отличался особым умом, раз бросил ключи прямо под колёсами. Но не лишённому всякого сострадания каннибалу знать, чем могут быть омрачнены мысли живых мертвецов, отчаявшихся продолжать жить. Пилозубый поднял ключи и вернулся к машине. Хорошо, что ему не придётся ломать стекла — резать руки о случайные осколки сейчас совсем не хотелось. Ключи позволили открыть двери более цивилизованным путём.       Он обыскал салон с водительской стороны, заглянул в бардачок, но не нашёл ничего примечательного. На стороне пассажирского сидения лежала маленькая сумка, принадлежащая, предположительно, одной из сестёр, а под креслом валялся пакет. Он забрал и сумку, и пакет, и стал высовываться наружу. Не рассчитав траекторию, ударился головой о крышу салона и недовольно заворчал.       Каннибал оглядел забранные вещи, не совсем понимая, что с ними делать. В сумку он не полез — та была слишком лёгкой и вряд ли в ней лежало что-то ценное. Из пакета же несло чем-то гадким. Съедобным, но всё же гадким. Захотелось выбросить его, но, посчитав, что он может пригодиться детям, Пилозубый решил-таки взять его с собой. Уходя в лес, он в последний раз оглянулся на машину — когда вернётся Мэйнард, он сможет забрать её с эвакуатором.       Он пришёл к месту, где выстрелил в себя безымянный мужчина, и подобрал с земли пистолет, с которого тот стрелял. Вспомнил его сумасшедший взгляд и опаляющее прикосновение пули следом. На миг задумался, какая сила могла заставить человека собственноручно свести счёты с жизнью, когда как люди по своей натуре, наоборот, склонны рьяно за неё цепляться. Но его не особо волновал ответ на этот вопрос, поскольку его воля к жизни всегда была велика, а беспокоиться о ком-то кроме семьи он не мог. Оглядев лужу засохшей крови, Пилозубый спрятал оружие и устремился дальше.       Выверенное временем, безоговорочное знание местности не подвело его — он отыскал канаву, в которую вчерашней ночью сбросил тело. За целую ночь оно успело окоченеть и стало тяжелее. Чтобы дотащить его до хижины Мэйнарда, потребовались новые, упорные силы.       Дорога предстояла неблизкая, и на всё ушло неприлично много времени. И только закончив со всеми делами, он понял, каким разбитым и безгранично уставшим сделал его этот день. А если бы знал, как чувствовать боль, то вдобавок пожаловался бы на ноющие суставы. Кажется, он взаправду стареет.       Ему осталось преодолеть путь до дома. Благо, хижина располагалась недалеко от него. Сейчас он вернётся домой и наконец отдохнёт… Он не спал вторые сутки и намеревался покончить со своей бессонницей.       Потешно он, наверно, выглядел, перепачканный кровью, с девичьей сумочкой наперевес.       …Ещё не пройдя на порог, Пилозубый услышал изнутри дома звук приближающихся шагов. Открыв двери, он едва не столкнулся с одной из девчонок, но не подумал останавливаться, чтобы пропустить её вперёд. Он зашёл в дом, и ей пришлось самой отступить от него, чтобы он случайно или намеренно не толкнул её. Конечно, это старшая — ей одной могла прийти в голову мысль выйти за пределы относительно безопасного дома в отнюдь не безопасный лес. Глупая, и глупость её погубит. Не глядя на неё, он с ходу сунул ей в руки сумку с пакетом, не забыл выложить пистолет на стол и направился к своей кровати. Кажется, только что девочка собиралась ему что-то сказать. Но он не намеревался слушать.       «Койка, я по тебе скучал».       Завалившись на неё, он наконец закрыл глаза и приготовился уснуть уже в следующий миг. Никаких больше тревог… по крайней мере, не сегодня. На сегодня их ему уже хватит.       Оставшаяся не у дел Бет стояла и растерянно смотрела то на врученные вещи, то на него. Всего минутой ранее она была такая злая, что хотела рвать и метать, волновалась, что его так долго не было, а теперь он вернулся, и она не знала, что со своей злостью делать. В голове было столько новых вопросов, и ответов на них она, конечно же, не получит.       Что он ей всучил? Это её вещи? Её, зачем же ему давать ей чужое… Значит, он ходил к дороге и всё время отсутствовал по этой причине? Каким-то образом вытащил их из машины… Для чего ему так напрягать себя? Она была обескуражена этими спонтанными действиями.       «Ничего не понимаю… Путь в обе стороны неблизкий, сам он ранен, крови потерял много, и всё равно пошёл… Ему что, делать совсем нечего? Где взял силы? — она внимательно посмотрела на него. Отвернулся, ну конечно. Вдруг она своим взглядом прожжёт? — Наверно, он очень устал и теперь хочет одного — спать. Хорошо, дело его. А сейчас, Элизабет, постарайся смолчать. Не лезь к нему. Оставь расспросы до лучших времён».        — Как вы попали внутрь машины?       Пилозубый открыл глаза и уставился в стену. Разумеется, всё не могло быть так просто. Как он смел надеяться, что отойдёт ко сну легко и беспрепятственно?       Слепо пошарив по карманам штанов, он выудил связку автомобильных ключей. Подняв руку, он небрежно кинул их куда-то за голову, пресекая таким образом дальнейшие вопросы. Связка со звоном приземлилась на один из столов.        — А как вы смогли… — Бет умолкла прежде, чем успела задать очередной вопрос. Нет, хватит. Право, нужно оставить его в покое…       Тишина, воцарившаяся теперь, была для него благоговейной.       Бет немигающе уставилась на брошенные ключи и, поразмыслив с минуту, решила забрать их себе. Она не понимала до конца, зачем они ей теперь, когда водить машину некому. Но чувствовала, что так будет правильно. В конце концов, они принадлежали не кому-то, а её отцу. Ей не хотелось оставлять в этом доме что-либо принадлежащее ему.       Она шагнула к столу осторожно, едва не на цыпочках, и одновременно с этим внимательно следила за человеком, который, быть может, уже уснул. Её беспокоило не то, что она могла потревожить его излишним шумом. Её напрягла неожиданная, невесть откуда взявшаяся мысль, что он мог вдруг передумать и забрать ключи обратно. Казалось бы, с чего это? Но она знала, что ключи отца должны остаться у неё одной.       Она приблизилась к столу, схватила их и спешно сунула в карман джинс, и будто бы действительно ощутила огромное облегчение. Оглянулась на человека ещё раз и застыла на миг, а потом тихо подошла к нему и прошлась взглядом вдоль его тела. Бет только сейчас отметила, каким несоразмерно огромным он был, едва ли не больше самой кровати. Пригляделась получше. Нет, всё-таки больше — ему пришлось подогнуть ноги, чтобы хоть как-то уместиться на ней. Даже ботинки не снял.       Бет стояла так некоторое время, размышляя о чём-то своём, и неуверенно потянулась к нему. Но рука замерла на полпути, не коснувшись чужой руки. Она подавила стремление дотронуться до этого страшного человека и отстранилась, на миг испугавшись своего порыва. Что она хотела с ним сделать? Или… вопрос в другом, и стоит наконец-то быть честной перед собой?       Что она хотела бы с ним сделать?       Тело пронзил жар, что моментально опалил лицо, а после спустился вниз, к животу, и ниже, заставив почувствовать возбуждение наравне с небывалым смущением. Она смущалась того, что знала ответ на свой вопрос, и отвернулась, испугавшись, что человек сейчас повернётся и прочтёт на её лице всё, о чём нельзя прочесть. Как хорошо, что он не смотрел на неё и не мог догадаться об этих постыдных чувствах! Но думать о нём как о мужчине оказалось так… невыразимо приятно. Эти мысли запретные, непозволительные, такие притягательно-опасные и оттого вдвойне манящие. И, что наиболее важно, они отвлекали от пережитого накануне.       Ей было интересно, насколько он больше неё. И насколько он большой.       Она сама не была слишком маленькой, но, когда он возвышался над ней, она не доставала ему и до груди, и полагала, что разница между ними немногим меньше двадцати дюймов. Бет поёжилась, представив, как он наклоняется к ней. Как обвивает своими огромными, несомненно сильными руками, и притягивает ближе к себе. Или склоняется, но уже в другом положении… Предельно близко, так, что деться некуда. Жар, охвативший её, разгорался всё больше.       А потом взгляд упал на изголовье его кровати, и настроение разом сошло на нет. Знакомое раздражение овладело ей: чёртовы наручники прикреплены и к этой кровати тоже. Руки, минутой ранее желающие одарить лаской, непроизвольно сжались в кулаки. На душе стало гадко.       «ХВАТИТ! — прикрикнула Бет на себя, закипая от слепой злости, которой не найдёт выхода, ведь выплеснуть её некуда. — Сейчас же прекрати о нём так думать! Прекрати, слышишь?! Не поняла ещё? У него есть своя женщина! Семья! О чём ты вообще думаешь?! Заришься на чужого мужчину, на чужого, взрослого мужчину! Он не мальчик под стать тебе, с ним нельзя заигрывать! Что с тобой не так, глупая, какая же глупая… Докатилась!»       Бет корила себя за то, что все эти убеждения не помогали ей прекратить так по-глупому желать его. Она чувствовала себя беспринципным, эгоистичным чудовищем, которое в самом деле может позариться на чужое.       Она боялась признаться себе, что он — именно тот мужчина, который ей так нужен.       «Но почему именно он? — хотелось заплакать от снедающей несправедливости, оглядывая его с головы до ног в очередной раз. — Почему не простой, обыкновенный парень, живущий в моем родном городе, — да хоть в любом городе! — почему лесной отшельник? Что мешало мне влюбиться в того, с кем может быть спокойно и легко, и что не помешало влюбиться в… этого?»       Ответ не заставил долго ждать — он крылся в её же вопросе, лежал на поверхности. Она никогда не хотела себе обыкновенного. Ей хотелось редкого, недоступного. Такого, какого точно не будет у большинства. Эти чувства к нему не серьёзные, не осознанные, нет — она не способна на осознанные чувства в своём возрасте. Это был детский каприз, незрелая прихоть. Вся её жизнь полетела к чёрту и ей хотелось привнести в неё хоть что-то приятное. Бет сейчас управляет животное влечение, ей любопытно узнать, каково это — быть в близости с мужчиной. Тело сводило от желания, от одной только мысли быть близкой с таким мужчиной. Она никогда не была зажатой и неуверенной в себе, скорее наоборот, во всех своих недолговечных связях с мужчинами она проявляла чрезмерную самоуверенность, но в случае с этим человеком… она сомневалась, что ей удастся воздействовать на него, подтолкнуть даже к мимолётной взаимности. Его отношение твердило об обратном: она ему неинтересна. Да и не был он похож на того, кто мог поддаться на глупые девичьи уловки. Он совсем не как она. Он взрослый, опытный, повидавший многое. А что она? Всего лишь юная, потерянная душа, страждущая по неизведанным ощущениям. Они слишком разные, понимание между ними невозможно. На что она надеется? Зачем теплит эту обречённую надежду в груди?       Бет резко развернулась и пошла прочь. Незачем ей терзаться глупыми, лишними чувствами. Они не более чем недоразумение, утихнут, стоит только захотеть. Ей необходимо отвлечься. Ей станет легче, когда она обратит внимание на что-то другое. А ещё лучше — на кого-то другого. Вот вернётся в город и запросто найдёт себе хорошего, нормального парня… Не нужно думать об этом человеке, он — не для неё.       Софи одиноко сидела на кровати в другом конце комнаты и тоскливо смотрела в её сторону. Ну вот, оставила сестру, задумавшись о каких-то несуразных глупостях… Бет пришлось постараться, чтобы спрятать от девочки напряжение и принять относительно непринуждённый вид.       Стало странно грустно. В последние дни ей приходилось слишком много притворяться. Против воли, а может уже не замечая этого, Бет подавляла свои истинные эмоции, скрывая их за маской ложных, ненастоящих, и со временем это притворство вошло в привычку, лишило её искренности. Классный руководитель однажды сказал, что она смогла бы стать отличной актрисой. А ей надоело врать.       При этом почти забытом воспоминании в груди словно дыра разверзлась — она поняла, как остро скучает по своей прежней жизни.       «Подумать только… Обычно после школы я домой летела, как на крыльях, а теперь… что угодно отдать готова, лишь бы просидеть безвылазно на уроках мистера Тидеманна часов эдак десять… Всё, что случилось с нами накануне… весь этот кошмар… Какой он нереальный! Как подобное могло случиться именно с нами? Почему с нами? Боже, как я хочу обратить время вспять, найти нужные слова, чтобы отговорить отца… Если бы я их нашла… всё могло сложиться иначе!»       Сев рядом с Софи, Бет стеклянным взглядом уставилась в пол и надолго замолчала. Она тоже отчасти виновата во вёем произошедшем?        — Ты как, Финик? — бесцветно спросила она спустя долгое время, проведённое в замершей тишине. Изображать оживлённое настроение совсем не хотелось. К чему его сейчас изображать, когда всё, что она чувствовала — прямо противоположно всякой радости? Бет приказала себе сбросить наконец эти лживые, неуместные маски, и обнажить своё истинное лицо, а вместе с ним и душу, и всё, что лежало на отяжелевшем сердце. И это лицо, и её дрожащие руки, и застывший, затуманенный слёзами взгляд, всё это принадлежало ей настоящей — подавленной бедами, слабой девочке, которая беззвучно молила о помощи и больше не могла верить в лучшее. Всё, что ей оставалось — это надеяться на себя, на свои силы, почти израсходованные под неустанным гнётом безрадостных мыслей. Её руки уже опущены, она знает, что ей никто не поможет, знает, что счастливый конец только в сказках. Но она хотела… так хотела быть спасённой!        — Я в порядке… — ответ Софи едва слышный, словно не отсюда — кажется, из-за непрошенных слёз заложило уши. Бет перевела взгляд на потолок, не позволив слезам скатиться по щекам — поплакать можно позже. А потом случайно опустила глаза и заметила пистолет отца. Он лежал на столе в другой части комнаты и был повёрнут дулом в их сторону. Скорее всего, так вышло случайно, но даже эта простая случайность заставила Бет внутренне содрогнуться. Казалось, на мгновение её ослепила вспышка, а после раздался хлопок, вторящий звуку настоящего выстрела, и следом крики, такие страшные, что хуже некуда. Мимолётное видение вернуло к болезненным воспоминаниям и едва не свело с ума.       «Господи… Его смерть со мной навсегда».       Цепляясь за эту единственную, неутешительную мысль, Бет неспешно поднялась с кровати и пошла, так же медленно переставляя ноги. Взгляд, прикованный к роковому оружию, игнорировал остальное окружение. Она вся устремилась вперёд, к нему, ведь он принадлежал её отцу. Этот пистолет — самое живое напоминание о нём, едва ли не всё, что от него осталось, и теперь он, как связка ключей, должен находиться у неё.       А ещё это оружие — источник всех бед, это оно забрало у неё отца, оно забрало его…       …отец смотрит прямо на неё, приложив пистолет к виску. В шестнадцать лет она знает, какую боль отражает взгляд смертника. Он смотрит на неё, улыбается мягко, а потом раздается звук выстрела…       …это всё так чертовски нереально.       Пальцы прикоснулись к холодному металлу, давно утратившему тепло руки родного человека. Того единственного во всём мире человека, чей взгляд она будет искать и никогда не найдёт. Будет вслушиваться в голоса других людей и не услышит самого долгожданного. Его больше нет, и он не придёт, как бы сильно она того не хотела. Сказанного не вернёшь, сделанного не исправишь, и дороги с того света нет.       Едва она взяла пистолет в руки, и что-то вмиг бесповоротно поменялось. Страшная боль обрушилась на неё, ударила с размаха, разом сломала сердце. Из груди против воли вырвался плач, поначалу сдавленный, сдерживаемый всеми силами — она не хотела срываться, не хотела… Но стоило приложить последнюю вещь, которой касался отец, к груди, и тихий плач обернулся громкими рыданиями. Рыдания же скоропостижно перетекли в истерику — заливаясь слезами, Бет рухнула оземь, не заметив даже, что от силы падения ободрала в кровь колени, но что был этот ничтожный дискомфорт перед большим, безутешным горем? Она задыхалась, она умирала от мучительной душевной боли, и кричала, кричала, кричала…       Если боль от потери отца, скрываемая, глушимая до последнего мнимой чёрствостью — это то, что она должна пронести через всю оставшуюся жизнь, то она хочет умереть сейчас же, в эту минуту. Она не справится с ней, не выдержит… Какой человек способен продолжать жить, когда его сердце разрывает на части?       …Сновидение, в которое он едва провалился, моментально развеялось, стоило ему услышать этот истошный крик наяву. Пилозубый подскочил на месте, полный готовности стереть с лица земли того, кто посмел помешать ему уснуть.       Поначалу он подумал на кого-то из братьев. Кулаки приятно зачесались от превкушения проехаться по знакомым лицам сокрушительным ударом. Но он забыл, что братьев не было уже несколько дней, и до сих пор не мог привыкнуть к их отсутствию.       Он не скрыл удивления, увидев, что кричала девчонка. Нет, не кричала — ревела во весь голос, развалившись на полу, содрогалась от плача и прижимала к груди принесённый им пистолет. Что ж, он не сомневался в её глупости: кто ещё мог с таким рвением тратить силы на эти бесполезные эмоции? Только этот жалкий ребёнок.       Его удивление быстро сменилось раздражением: он не любил слушать, как плачут другие люди. Но, прислушавшись, понял, что её плач иной, не такой, как у людей, которые обычно становились его жертвами — он полон не примитивного страха перед смертью, а боли, и не физической, а другой, той, которая идёт от сердца. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, в чём дело: девочка тосковала по своему почившему отцу.       Пилозубый не хотел слышать этого плача — против воли он возвращал его в далёкое, но не забытое прошлое, в те времена, когда его младший брат, ещё способный что-то чувствовать, убивался от разлуки с Ингрид. Плохие времена… Едва сдержавшись, чтобы не закрыть уши руками, он стремительно покинул дом.       Дверь за его спиной захлопнулась с грохотом, но он рад, что больше не слышал этого выворачивающего наизнанку, преисполненного горем, тоненького завывания.       Отойдя от дома, Пилозубый замер и прислушался к благой тишине леса. Что за странная причуда обстоятельств? Уже дважды он не по собственному желанию покидает стены своего же дома, и оба раза из-за этих чёртовых детей.       Что ему с ними делать? Они не представляли интереса в качестве еды, а клятое бессилие не позволяло поднять на них руку. Гнать их прочь бессмысленно, они уже знают, где находится дом, и непременно станут ошиваться в окрестностях. Отвести к дороге? И оставить таким образом в живых? Слишком просто, не в его духе, живым от него не уходит никто. Удерживать до тех пор, пока не вернётся Мэйнард? Последний будет явно доволен таким выгодным… приобритением, и точно сумеет их убить. Но что-то внутри противилось такому исходу. Пилозубый не хотел отдавать детей ему на растерзание. Как всё это непросто… Он подумает об их судьбе в другое время. Голова сейчас совсем не соображает, он очень устал за сегодняшний день. Ему необходим отдых, но для этого сперва нужно утихомирить девчонку, иначе её вой не даст ему заснуть.       Он обернулся к дому, осмотрел веранду, ища взглядом определённый предмет. Их дом на отшибе — кладезь самых разнообразных вещей, найти в нём можно что душе угодно. Его душе была угодна кружка. Если её не сдуло ветром, она должна находиться на окне с той стороны — кажется, в последний раз он оставлял её именно там.       Пилозубому повезло, кружка была на месте. Схватив её, он направился в сторону небольшого пруда выше по склону, неподалёку от дома. Он поднимался туда, когда нужно было набрать чистой воды, ибо вода из старых труб мало куда годилась. Его организм вынослив и способен избежать всякой заразы, но лишний риск редко бывает оправдан.       В этот раз каннибал шёл к пруду для того, чтобы набрать воды распустившему сопли ребёнку. Подумать только. Где-то в своей жизни он опредёленно свернул не туда.       …Стоило жуткому человеку уйти, и напуганная истерикой сестры Софи живо метнулась к ней.        — Бет, ты чего? — залепетала она, беспокойно расхаживая перед ней. — Что с тобой случилось?       Бет торопливо спрятала оружие под одежду, коря себя за то, что испугала девочку такой неуместной слабостью.        — Ничего страшного… Ты… ты не беспокойся обо мне, пожалуйста. Сейчас станет лучше, правда… — дрожь в голосе твердила об обратном. Она попыталась подняться, но не получилось. Нервный срыв лишил всех сил. Тело стало ватным, непослушным. Захотелось растянуться прямо на полу, несмотря на его холод, и расплакаться снова, а затем забыться покойным сном.       Однако Софи вынудила её встать на ноги. Вместе они кое-как доковыляли до кровати и рухнули на неё. Новый приступ плача тут же захлестнул Бет. Она вцепилась себе в лицо, пряча от сестры слёзы, и в то же время так хотела выплеснуть эти эмоции наружу! Держать их в себе невыносимо, она уверена, ещё немного, и они уничтожат её изнутри. Софи обняла её, и они сидели, прижавшись друг к другу, долго-долго, пока не раздался скрип открываемой двери. Вернулся человек.       Бет не сразу поняла, что её удивило. Сквозь оглушительное биение исходившего кровью сердца было почти не слышно звука приближающихся шагов. Эти шаги просто вторили биению сердца, или человек действительно направлялся к ним? Глупости, такого не может быть… Она не верила в это до последнего, и лишь когда увидела носки его полуразлезшихся ботинок, убедилась в своей правоте. Бет медленно подняла голову, словно сил не осталось даже для такого простого действия, и безжизненно посмотрела на него.       Мужчина стоял перед ней, протянув большую, до краев наполненную водой кружку. Он принёс это… для неё? Она не может поверить снова. Наверно, это очередное наваждение, и ей всё чудится. На всякий случай она незаметно ущипнула себя за руку, и поверить в реальность происходящего всё же пришлось.        — Ох…       Её сердце млеет. Этот жест неожиданный и такой… трогательный на фоне всего его чёрствого равнодушия. Бет кажется, что она вот-вот опять расплачется, и впервые в жизни — из-за такой сущей мелочи.        — Спасибо… спасибо вам большое… — голос тих и полон безграничной признательности.       Она взяла кружку едва ли не как священное подношение и робко улыбнулась ему, жалея, что никакими словами не сможет выразить всю благодарность, какую сейчас испытывала. Пилозубый скользнул по её лицу безучастным взглядом и отошёл назад.       «Что угодно, лишь бы ты заткнулась».       Должно быть, девочке хотелось верить, что его действия продиктованы благими намерениями. Наверно, она бы сильно расстроилась, узнав, что это не так.       Он ждал, когда она выпьет воду и приведёт нервы в порядок. Однако отстранённый вид и подрагивающие руки выдавали её неспокойное состояние. Она выпила, но совсем немного, и передала кружку своей маленькой сестре.        — Остальное тебе, — склонившись к уху, прошептала: — В этот раз вода нормальная. Пей.       По тому, как подозрительно, украдкой косилась на него маленькая, Пилозубый догадывался, что она ему нисколько не доверяла. Но на доверие мелюзги ему, в общем-то, было по боку. Ему нужна старшая из них. Он пристально смотрел на неё до тех пор, пока она не перехватила его взгляд, а после кивнул на дверь, намекая выйти наружу. С глупым видом девочка указала на себя, как бы переспрашивая.        — В-вы меня зовёте?       Нет, призрака тётушки Хельги за её спиной. Что за идиотский вопрос. Он кивнул ещё раз, сдержанно, скрывая нетерпение. Открыв дверь, ждал, когда она соизволит подойти к нему.       Взволнованная его неожиданным вниманием Бет не знала, что думать. Мысли бежали вразнобой.        — Посиди тут, — попросила она сестру, прежде чем пойти за ним. — Я скоро вернусь.       Софи тут же ухватилась за неё. Она не хотела отпускать её, но испугалась, что этим действием может разозлить страшного человека, и отпустить всё же пришлось.       Размышляя, что ему нужно, Бет прошла мимо него и послушно выскользнула из дома. Он — следом за ней. Не останавливаясь, он двинулся дальше, и теперь хвостиком последовала она. Они шли совсем недолго и замерли у границы с лесом. Бет поежилась от холода. Погода — самый настоящий мрак. Нужно было взять с собой куртку.       Человек обернулся к ней, молча встал рядом, практически касаясь плечом её плеча. Она поглядела на него мельком, с интересом, и продолжила гадать, что же он хотел сделать.       Пилозубый чувствовал, но игнорировал её взгляд, смотрел перед собой и сосредотачивался на определённой мысли.       Посчитав, что он разглядывал что-то конкретное, Бет посмотрела туда же, куда и он. Внимательно оглядела округу перед собой, но увидела одни лишь деревья.       «Дыши».       Она встрепенулась, точно привидение увидела, и он понял, что смог донести до неё свою мысль. Усилие, которое он для того приложил, отозвалось уже знакомой ломью в висках, но на сей раз кровь из носа не пошла. Он сморгнул пару раз, как бы прогоняя дискомфорт прочь, и перевёл взор на девочку. На её лице красовалось выражение подлинного изумления.        — Ну вот, вы снова это сделали! — почти обиженно воскликнула она, таращась на него во все глаза. — Почему же отмалчиваетесь большую часть времени?       Пилозубый скривил рот в неком подобии улыбки. Девочка наивно полагала, что произнесённое им слово прозвучало наяву. Ей всё ещё невдомёк, что он не в состоянии выражать мысли голосом, потому что голоса как такового нет. Но вопреки всему она слышала его, тогда как не должна была слышать. Это странно и удивительно одновременно.       Бет думала о его голосе, о том единственном произнесённом слове. Он сказал ей дышать. Он полагал, что таким образом ей станет легче? Ей мало верилось, что это сработает, но она решила сделать, как он просил. Вскинув голову и подставив лицо порывам неуютного осеннего ветра, она закрыла глаза и задышала полной грудью, смешно раздувая ноздри. Она вдыхала что есть сил, глубоко и громко, с последним явно переусердствуя, но не особо переживая, как сейчас выглядит со стороны. Прислушалась к себе и своим ощущениям.       К немалому удивлению, то, что она делала, помогало — она чувствовала, как ветер, несмотря на пронизывающий до костей холод, приятно обжигает кожу, а каждый новый вдох наполняет тело силой, и тревоги медленно, но верно отступают на второй план. Вдох, выдох, ещё один вдох и ещё один выдох. Лесной воздух испокон веков славился своими целебными свойствами, не так ли? Бет не сдержала облегчённой, счастливой улыбки. Её охватило чувство эйфории, почти что ликования: боль уходила, ей наконец-то становилось легче! Она открыла глаза и радостно посмотрела на человека.       Это казалось невероятным, но он ответил ей неожиданно тёплым взглядом. В любой другой момент она решила бы, что ей это привидилось, однако сейчас этот скупой на эмоции сухарь взаправду выглядел чуточку дружелюбнее обычного. Доволен, видимо, что его лаконичный совет оказался полезен. Бет неотрывно смотрела в его оттаявшие ото льда глаза, желая запечатлеть их редкое выражение в памяти, и чувствовала, как улыбка медленно сходит с лица.        — Вы простите, что я помешала вам уснуть, — произнесла она виновато. — Я больше не буду плакать.       Пилозубый моргнул, и его вид принял прежнюю холодность. Он рад, что девочка наконец умолкнет, именно этого он и добивался. Она вдруг подалась к нему, легонько и едва заметно, но того оказалось достаточно, чтобы он обратил на это внимание. Девочка потупила взгляд в землю, а потом решительно подняла голову, посмотрела на него взволнованно и кротко, и выпалила на одном дыхании, словно боялась передумать:        — Вы мне очень нравитесь.       И, прежде чем он успел сообразить, что она имела в виду, она бросилась в сторону дома и скрылась с его поля зрения.

***

      Щёки горели адским пламенем, и вся она хотела сейчас провалиться сквозь землю и никогда не возвращаться обратно.       «СВЯТЫЕ УГОДНИКИ! Я РЕАЛЬНО СКАЗАЛА ЭТО ВСЛУХ?!»       Сердце колотилось, грозясь вырваться и разорваться. Бет не верила в собственное безрассудство. Опустившись на кровать, схватилась за голову.       «ЧТО Я НАТВОРИЛА! БОГИ, ХОТЬ БЫ ОН НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ!»       Она не представляла, насколько ей повезло, потому что Пилозубый в самом деле ничего не понял. Её последние слова были для него неясны и ни о чём ему не говорили. Тут же позабыв о сказанном, он вернулся в дом, изнывая от желания поспать.       Едва он вошёл, и Бет моментально отвернулась, пряча красное как помидор лицо, и нервно зарыскала взглядом по окружению, лишь бы случайно не посмотреть на него.       «ВСЁ ХОРОШО, РАССЛАБЬСЯ. ВИДИШЬ, К ТЕБЕ ОН НЕ ИДЁТ! ЕМУ НА ТЕБЯ ВСЁ РАВНО!»       Она бросила взгдяд украдкой и увидела, как человек, молчаливый и безучастный ко всему и всем, лёг на свою кровать и отвернулся к стене. И всё это вызвало в ней самые противоречивые чувства. С одной стороны, хорошо же, что он никак не отреагировал? Но с другой получалось, что он… никак не отреагировал! И в этом вся загвоздка! Ему в самом деле всё равно! Жгучее разочарование заглодало её изнутри, Бет почувствовала себя странно уязвлённой его равнодушием, и знала, отчего: она не привыкла к такому безразличию со стороны противоположного пола. Все мужчины, которых она для себя примечала, не скрывали заинтересованности в ней. Они легко велись на её внешнее очарование, и расположить их к себе не составляло никакого труда. Но этот лесной дикарь отличался от них всех, он был подобен непробиваемой стене без какого-либо намёка на брешь. Ну почему он такой непробиваемый?       «Ты сравниваешь простых мужчин с совершенно необыкновенным человеком. Ни один из тех озабоченных, безликих глупцов не сравнится с подобным ему».       «О какой взаимности ты грезишь, Элизабет? Ты забываешь, что у него есть своя женщина! Разумеется, он тебе не ответит!»       Страшное озарение нисходит следом:       «Я ПРИЗНАЛАСЬ В СИМПАТИИ ЖЕНАТОМУ МУЖЧИНЕ!!!»       Ей хотелось сгореть от стыда и обернуться прахом — она поняла это после того, как обо всём ему сказала.       «О БОЖЕ!!!»       Бет провела рукой по лицу, стирая с него все эмоции. По крайней мере внешне ей удавалось сохранять видимость спокойствия. О том, что творилось внутри, лучше не знать никому.       Если женщина у него действительно есть… что ж, ей можно только позавидовать: мужчина у неё самый что ни на есть верный.       «Всё! Ни одной мысли об этом больше!»       Она вздохнула и с ногами забралась на кровать, где уже сидела Софи. Но взгляд то и дело возвращался к нему.       «Прекрати немедленно!»       Бет прогнала наваждение и взяла сумку с пакетом, которые оставила у стены. Она выложила содержимое пакета, радуясь, что он теперь находился у них, ведь в нём была еда, купленная ею вчера в торговом центре. Бет уже забыла думать, насколько голодной была.       Она протянула сестре один из пончиков.        — Ешь. Пока что это всё, что у нас имеется.       Софи взяла его и осмотрела с сомнением.        — А раздавленный пончик считается едой?       Бет скептически повела бровью.        — Ты в самом деле собираешься привередничать? — не дожидаясь ответа, она собрала всё в руки и поднялась. — Идём лучше на улицу, — ответила она на её вопрошающий взгляд. — Прогуляемся.        — А можно?.. — с опаской косясь на человека, поинтересовалась та.        — Что за вопрос? Конечно можно, мы с тобой не в плену находимся. Только надень куртку, там холодно.       Стараясь не создавать лишнего шума, они выбрались наружу. Совсем без шума, увы, никак не обошлось — старые двери старого дома скрипели даже от самых осторожных усилий. Бет тихо выругалась себе под нос.       «Надеюсь, он заснул и ничего не услышал. Извиняться за очередное нечаянное пробуждение будет очень неудобно…»       Лес встретил их неизменным холодом, но ей было радостно вновь очутиться за пределами стен — свежий воздух приводил мысли в порядок, к тому же щёки не горели, как прежде. Запрокинув голову, Бет с улыбкой посмотрела на хмурое небо.       «Кажись, дождь наконец собирается».        — Мы сейчас пойдём в лес? — отвлекла её от созерцания Софи.        — А?.. Нет, мы погуляем поблизости, — Бет отдала ей бóльшую часть еды и направилась осматривать местность. — В лес не ходи, заблудишься. Но если что, зови. Я рядом.       Она оставила сестру, чтобы пройтись по периметру дома. Оказалось, что он располагался в некой низине, с нескольких сторон окружённой отвесными склонами, и только одна равнинная дорога вела вглубь леса. Выходя ранее с человеком, Бет не осматривала округу позади и не заметила этого. Не заметила также груду камней и потрескавшуюся, будто иссушённую почву под ней — наверно, раньше здесь протекал ручей.       Она надеялась отыскать что-нибудь любопытное, но, к своему удивлению, обнаружила на заднем дворе лишь очередной склад различного хлама. Кажется, что-то из стройматериалов и ещё какие-то инструменты. Странно, весь этот хлам выглядел так, словно к нему не прикасались на протяжении долгого времени. Для чего хранить при себе вещи, которые никак не используются? И дом, и двор позади бесцельно заставлены ими, и неизвестно к чему. Может, на другой сезон запланированы строительные работы? А сейчас, перед зимой трогать всё это просто бессмысленно? Вопросов становилось больше, ответов на них не предвиделось, но какой ей был толк задаваться ими? Скоро они покинут это место.       Бет вернулась к крыльцу и поискала взглядом Софи. Девочка бродила возле припаркованного поодаль старого жёлтого эвакуатора, с интересом оглядывая его, и уплетала свою часть еды.        — Ничего не трогаешь? — издалека, но не слишком громко окликнула её Бет. Софи повернулась к ней и молча помотала головой.       Удостоверившись, что сестра в порядке, она обернулась к дому и впервые осмотрела его с фасада. Снаружи он казался больше, чем внутри. Обветшалый, потрёпанный временем… Чуть покосился. Эта развалина определённо нуждалась в ремонте. Но, стоит признаться, именно так и не иначе она представляла себе жилище лесников-отшельников. Скользнув взглядом по крыше, Бет случайно заметила дымоход на кровле. Сперва она не придала находке значения, но после обратила на неё более пристальное внимание.       «Стоп-стоп. Дымоход? Это что получается…»       В доме есть камин? А хозяин дома, чёрт такой, даже не намекнул на его наличие? И она тоже хороша, обошла главную комнату вдоль и поперёк и не нашла его. Они могли развести огонь, чтобы не мёрзнуть ночью… У торца вон, даже поленья лежали! Неразрубленные, правда…       «Ах, теперь понятно… Нарубить их он бы не смог, рана бы не позволила. А просить его о помощи — верх глупости и невежества, у него в любом случае теперь ничего не получится. Досадно…»       На землю спускались скорые сумерки, навевая вместе с темнотой малоутешительную мысль — им с сестрой придётся скоротать в доме ещё одну холодную ночь.       «Может, у меня получится?»       Она приблизилась к небрежно выстроенной поленнице и осмотрела дрова.       «Это вряд ли, слишком толстые. И крепкие, но главное, что сухие».       Она посмотрела вверх, на широкий навес, укрывающий их от возможного дождя. Что же делать? У неё не было опыта в делах подобного рода, но, наверно, нужно хотя бы попытаться? И действовать скорее, пока дождь не начался!       Бет бросила недоеденное печенье, взяла в одну руку колун, лежащий позади поленницы, а во вторую полено. Поднятая тяжесть едва не пригвоздила к земле; пришлось напрячься, чтобы не упасть, и для равновесия прижать полено к груди. Нелёгкая ноша, однако…       Раз уж она таки решилась самостоятельно рубить дрова, то следовало отойти как можно дальше от дома, чтобы не потревожить человека случайным шумом. Мешать его отдыху после того, что он для неё сделал будет как минимум некрасиво.       Софи с удивлением глядела, как её сестра, пошатываясь, ковыляет в сторону леса с огромным бревном в руках.        — Эй! — озадаченно протянула девочка. — Ты куда? Не оставляй меня здесь одну!        — Ну тогда не стой столбом, следуй за мной, — сквозь стиснутые зубы пропыхтела та, с трудом различая дорогу перед собой. Она не осмелилась отойти слишком далеко, дабы не потерять дом из виду, и когда нашла подходящее место, уронила тяжёлое полено на землю. — Фух, какой кошмар. Давно мне не приходилось таскать что-то тяжелее старушечьих сумок…       Деревья в этом месте росли поодаль друг от друга и можно было замахиваться без страха напороться на лишний ствол.       Бет вернулась к дому, взялась обеими руками за огромный кусок древесины, походящий на выкорчеванный, гладко срубленный пень — он служил своеобразной колодой, на которую нужно будет взгромоздить полено.       «О великий Всесоздатель! — мысленно ужаснулась она, едва оторвав его от земли. — Что я творю? Эта штуковина ещё тяжелее!»       Не в силах разогнуться, кое-как совладая с тяжестью этого пня, она добрела с ним до отмеченного места. Нежную кожу на руках неизбежно оцарапало о шероховатую кору, но Бет, упрямо сжав челюсти, продолжала задуманное.       «Вот завершу это дело и вдоволь поплачусь обо всех неприятностях!»       Она взвалила полено на колоду, взялась за колун. Рукоятка легко легла в руку, но немалый вес железного навершия тут же потянул книзу и первое время не позволял собраться с силами.       «Так… Ухватиться покрепче двумя руками, чтобы стабилизировать вес. Ноги на ширине плеч, повернуться чуть боком. Целиться… — её вдруг захлестнула паника. — А куда мне нужно целиться? В центр или в край? Чёрт, я же ничего не знаю!»        — Софи, отойди подальше, пожалуйста.       «Главное — попасть!»       Не понимая до конца, в какую часть полена собирается ударить, Бет занесла тяжелый колун над головой и приготовилась со всего размаху обрушить его вперёд. Но вместо этого, влекомая его тяжестью, она полетела назад. Вскрикнув от испуга и осознания, что никак не может предотвратить свое падение, она пошатнулась и рухнула на землю вслед за инструментом. Колун выскользнул из её рук, и благо, что отлетел на расстояние, иначе бы её затылок повстречался не с землей, а с заточенным навершием.       Софи отскочила в сторону и изумлённо вытаращилась на распластанное тело сестры, не зная, ужаснуться от случившегося или рассмеяться над её неуклюжим падением.       Бет сдула со лба упавшие пряди и хмуро уставилась на такое же хмурое небо. Интересно, на что она надеялась?        — Не говори ничего, — сказала она девочке, которая с трудом сдерживала улыбку и, скорее всего, уже беззвучно хихикала над ней. — Сама вижу. — превозмогая боль, Бет поднялась на ноги и отряхнулась от грязи. — Дурацкая затея… — между пальцами встряли неприятно саднящие кожу ошмётки древесины. Захотелось от души вдарить по бесполезному куску бревна ботинком, но она сдержалась.        — Хи-хик… — Софи подавила улыбку и спросила как можно более непринуждённо: — Что делать теперь?       «Что делать теперь!» — мысленно передразнила её Бет.        — Я попробую ещё раз.       Но стоило ей подобрать колун, и в небе, точно наперекор этим словам, прогремел раскат грома.       «Или не попробую».       Продолжать не имело смысла — уже в следующий миг земли коснулись первые капли воды. Бет закатила глаза, понимая, что скорее сотрёт с ладоней всю кожу, чем успеет нарубить для растопки хоть немного сухих дров.        — Идём назад. Сейчас ливанёт.       Побросав всё, они спешно вернулись к дому и спрятались под навесом прежде, чем успели попасть под дождь. Бет оставила колун на поленнице и с разочарованным вздохом обернулась на хлынувшую с неба стену воды. Переглянулась с сестрой.        — Придётся переждать внутри. Позже я попробую снова.       Не без грусти она посмотрела в сторону леса. В другое время она бы, наплевав на всё, с радостью бросилась прочь из укрытия. Ей всегда нравилось гулять под дождем, но теперь она не могла позволить себе такой роскоши — слишком высок риск простудиться и заразить Софи.       Бет вернулась к двери и осторожно толкнула её, надеясь открыть как можно тише, и скользнула внутрь вслед за девочкой.       Тут же глянула в сторону человека. Спит. Хорошо. Можно выдохнуть — не потревожили.

***

      …К ночи Софи одолел сон, а сосредоточенная Бет, сидя в углу кровати, пыталась вынуть из рукавов словленные щепки — к ней сон, наоборот, не шёл. В голове кружил рой бесчисленных мыслей, но поговорить о тревогах было не с кем. Подоткнув одеяло ближе к сестре, она тихо встала и прошла в другую комнату, дивясь на ходу, как у неё получалось ни обо что не запнуться в кромешной темноте.       Она остановилась у заколоченного окна, прислушалась. Дождь стих, но не перестал — капли воды ещё мелко барабанили по крыше. Время от времени вдалеке гремели глухие, монотонные раскаты. Необычно, но, несмотря на непогоду, она чувствовала себя в безопасности здесь, в стенах этого дома.       Бет долго стояла так, закрыв глаза и обняв себя. Она вслушивалась в отдалённый грохот грома, в мягкий перезвон капели и находила в этом тревожном звучании природы долгожданное успокоение. И не замечала, как начинает плакать — как можно тише и приглушённее, чтобы не нарушить покой спящих. Сердце начало сводить от привычной тоски. Она отогнула край свитера и дотронулась до пистолета — всюду она носила его с собой, пряча под одеждой, словно ей нравилось топтаться по свежей ране и причинять себе боль воспоминаниями о смерти отца. Она взяла оружие в руки, осторожно провела по согретому теплом тела металлу. Вновь прижала к груди.       «Я ничего не могла изменить. Он уже на всё решился».       Ей хотелось найти утешение. Но вслед за ободряющей мыслью пришла прямо противоположная, обвиняющая:       «Но я видела, как плохо ему было… Видела и молчала, не догадалась разузнать обо всём до того, как он отвёз нас за город…»       Чувство вины и сожаления съедали изнутри. Всё могло сложиться иначе.       Давно минула полночь. Близилось утро, а она так и стояла, прислонившись к стене, игнорируя усталость в затёкших ногах, и слушала шелест листвы за окном. Размышляла о лучшей, но теперь недоступной судьбе. Дождь и гром прекратились, уступив место безмолвию. Светало.       …Он всегда просыпался до рассвета. А когда спал, даже сквозь сон чутко прислушивался ко всему, что происходило вокруг. Этой ночью он слышал заунывный вой ветра. Слышал, как разразился гром, и протяжной дождь напоил лес прохладой. Как беспокойным призраком бродила по дому одна из сестёр. И чего ей неймется?       Пилозубый поднялся, не чувствуя себя отдохнувшим в полной мере. Разминая затекшую шею, он приблизился к выключателю и зажёг свет. По некой устоявшейся привычке посмотрел туда, где устроились дети.       Там только одна из них, маленькая. Ещё спит. Дети помладше, кажется, всегда спят дольше. Поразмыслив немного, он выключил свет обратно. Мало ли, вдруг разбудит нечаянно, а едва она проснётся, и начнёт донимать неспокойную сестру своим ноем, да зырить исподтишка в его сторону. Лучше пусть спит дальше. К тому же скоро и без того рассветёт. Но даже сейчас ему видно всё, что нужно. А многого и не надо.       …Бет очнулась от полудрёма, когда услышала скрип половиц за стеной. Она внимательно прислушалась к звукам шагов — они были грузные, совсем не такие, как у сестры. Значит, проснулся человек. Она обернулась и через открытую дверь увидела, как в комнате позади мелькнул свет. Мелькнул и почти сразу погас. Снова шаги, в другом направлении. Новый скрип.       Что-то ёкнуло в груди — неясное, неисповедимое нечто повлекло её, позвало туда — к нему. Не сопротивляясь этому порыву, она осторожно ступила в сторону комнаты. Но в последний момент, уже не впервые, такая же странная, неведомая сила удержала её, не позволив показаться сразу. Бет замерла у прохода между комнат и с робостью выглянула за угол. Ей хотелось выйти к нему, поговорить с ним, но она стояла, затаив дыхание, и не решалась.       То, что она увидела, удивило её.       Человек сидел за столом и читал. Держа в руках потрёпанный томик, он изучал его содержимое. Бет склонила голову и пригляделась к нему с недоумением. Почему-то это простое занятие показалось несвойственным ему.       «Почему я так подумала? — одёрнула она себя. — Что мне известно? Я ничего о нём не знаю».       Но она хотела знать. Ей хотелось бы знать о нём многое. Но едва ли он позволит. Бет уверена — человека холоднее, чем он, не повстречать на всём белом свете.       Она давно потеряла счёт времени, и не знала, сколько ещё стояла, прежде чем наконец осмелиться покинуть укрытие и тихо шагнуть к нему.       …Пилозубый слышал, как скрипят от раздражения его стиснутые зубы. Невесть как долго девочка пряталась за углом, полагая, наверное, что остаётся для него незамеченной. Он втайне надеялся, что она перестанет прятаться и направится спать — насколько он понял, она бодрствовала всю ночь, и пойти спать сейчас — единственно верный и самый подходящий вариант для неё. И она всё же вышла. Но направилась не к сестре, а к нему. Пальцы непроизвольно, до треска сжали и без того трухлявый книжный переплёт. Только этой дряни здесь не хватало…       Девочка не заметила его раздражения. Она подошла и неслышно коснулась спинки свободного стула.        — Можно мне присесть рядом? — спросила она робко, точно забитый воробушек. В её вопросе и тихом голосе сквозила такая же робкая, несмелая надежда. Пилозубый интуитивно понял, что его отказ может расстроить её.       «Она ищет моего общества?»       Это ясно как день, поэтому он тут же поправил себя, задавшись другим вопросом:       «Зачем она ищет моего общества?»       Что-то мешало ему отказать ей. Он хотел — и не мог элементарно повести головой из стороны в сторону. Оторвавшись от текста, он мельком посмотрел на неё. И через силу кивнул в знак разрешения.       Он не видел, но буквально ощутил, как она сейчас улыбнулась. Спохватился.       «Что я?..»       Что он сейчас натворил?       Она села подле него, а он бессознательно подался назад, уткнулся в книгу, изучая текст внимательнее прежнего. Девочка молчала, ничего не делала, но он всё равно поймал себя на том, что теперь раз за разом перечитывал один и тот же отрывок — смысл написанного ускользал от него, он не мог сосредоточиться:       …«Смятенный дух мой, вознегодовав,       Замыслил смертью помешать злословью,       И правый стал перед собой неправ.       Моих корней клянусь ужасной кровью,       Я жил и умер, свой обет храня…       Смятенный дух…»       Близкое присутствие постороннего человека почти физически давило на его нутро. Неуютная тишина оглушала. Или это кровь стучала в ушах? Его сердце… отчего оно потеряло свой спокойный ход?        — Что вы читаете?       После того, как она наконец нарушила эту клятую тишину, лучше не стало. Пилозубый потянул за ворот рубашки, надеясь, что это поможет ему дышать свободнее.       Не помогло.       Он ничего не ответил. Она, скорее всего, не ожидала иного. Замолчала снова.        — Как ваше самочувствие? — спустя некоторое время задала она новый вопрос. — Ваша рана… она ещё болит?       Он незаметно повёл плечом. И не начинала. Для приличия мотнул головой, мол, не беспокоит, не стоит тревожиться.       «Отвали».       Он мог бы передать девочке своё пожелание. Как оказалось, это вполне в его силе. Но не стал.       За это время он ни разу не посмотрел на неё. Но ему казалось, что она, напротив, смотрела на него неотрывно. Он не удержался, переглянулся с ней, в глубине души опасаясь убедиться в своей правоте. И убедился — маленькая чертовка глядела на него украдкой, но пристально. Он сразу же отвёл взор и нахмурился. Уже не в первый раз он замечал на себе этот внимательный, изучающий взгляд. И не в первый раз отмечал, что она единственная, кто смотрит на него с таким интересом.       Его тревожило это внимание. Он догадывался, что ей что-то от него нужно. Но не мог взять в толк, что именно. А она будто нарочно хранила молчание, не говорила ему ни о чём. Чего она ждёт от него?       Ощущение чужого взгляда на своей шкуре приводило его в непонятное, неизведанное замешательство. Он чувствовал, как от волнения пересыхает во рту, и злился, что его тело так нелепо реагирует на чьё-то присутствие. Отлично. Теперь вода требовалась ему. Или это только предлог, чтобы выйти наружу и избавиться наконец от этого невыносимого общества? Но чем скорее он пойдёт за ней, тем лучше.       …Человек вдруг отложил книгу и поднялся. Не без разочарования Бет наблюдала, как он направился к выходу, но не посмела задержать его. Наверно, она была слишком навязчива, и ему надоело терпеть её компанию. Она поняла бы, если при следующей попытке заговорить с ним он прямо скажет ей держаться от него на расстоянии.       Как только он вышел, Бет тяжело вздохнула и почувствовала, как поникли плечи. Она вроде бы не спросила ничего предосудительного? Значит, всё дело в том, что ему неприятна она сама? Но чем именно? Она попробовала посмотреть на себя со стороны и задумалась, что с ней могло быть не так. Но она не знала, к какому изъяну во внешности придраться — в своих глазах она видела себя достаточно симпатичной.       «Что ж, Элизабет… Ты уже поняла, что это не значит ровным счетом ничего? Смирись. Не всем мужчинам ты можешь быть по нраву».       «И конечно, именно тот, кто мне интереснее других, будет ко мне безразличен…»       Она приказала себе прогнать досаду и упадническое настроение. Собравшись с силами, приосанилась. Вопреки предчувствию сокрушительной неудачи ей хотелось продолжать стараться наладить с ним контакт. Она верила, что игра стоит свеч.       Бет бросила взгляд на книгу, оставленную в раскрытом виде. С места, где она сидела, она увидела лишь мелкий шрифт. Но подметила также, что это не прозаичное произведение, а некая поэма, или, быть может, собрание стихов — текст был написан по строфам и занимал на страницах меньше места.       Сгорая от любопытства, Бет протянула руку, повернула книгу к себе. Пробежавшись по тексту на нескольких страницах, она удивилась серьёзности его содержания. Тот, кто читает подобное, задаётся очень глубокими вопросами о смысле бытия. Такая взрослая литература была ей мало знакома — в школе они проходили что-то попроще. Она прикрыла книгу, чтобы узнать название.       Заглавие на обложке гласило о произведении небезызвестном и грандиозном:       Божественная комедия       Данте Алигьери       «Ну конечно! Как я сразу не догадалась? Знаменитое творение мыслителя Средневековья. Оно у всех на слуху. Трудно найти человека, который бы не слышал о нём».       Бет отложила книгу, вернула её положению первоначальный вид, и как раз вовремя — уже через минуту в дом возвратился человек. Не впервые она удивилась, как ему удалось открыть двери практически без шума, но умение это, несомненно, полезное — будить Софи сейчас будет не к месту.       Человек приблизился к столу, чтобы забрать книгу, но больше не сел рядом с ней. Бет убедилась с печалью, что с этого момента он взаправду собрался сторониться её больше обычного. Но, подстрекаемая обидой, не сдержалась и метнула в его спину бешеный взгляд. Пусть последнего он даже не заметил.       Он остановился у прикроватной тумбы и, облокотившись на неё, вернулся к чтению как ни в чём не бывало. В другой руке он держал кружку с водой, ту самую, что давал ей вчера. Бет молчала, борясь с желанием заговорить с ним снова.       Она оглядела его немного взволнованно, думая о своём, настраиваясь. И наконец рискнула задать вопрос, который волновал её в первую очередь. Но выбрала для него самый беззаботный тон и состроила подходящий, предельно непринуждённый вид:        — Вы здесь с женой живёте? — и заранее отвернулась, чтобы потом краем глаза взглянуть на него и понаблюдать за реакцией.       Пилозубый, решивший в этот момент отпить воды, тут же ею поперхнулся. Вода, попав не в то горло, едва не пошла через нос. Он кое-как сдержался, чтобы не зайтись в кашле, но быстро взял себя в руки. Провёл рукой по мокрой бороде, вытирая её от капель, и посмотрел на девчонку с недоумением.       «Прости, что?»       Он не ослышался? Она сказала… жена? Эта мелкая подумала, что у него могла быть своя женщина? Он ожидал от неё всяких глупостей, в какой-то мере был к ним готов. Однако он не мог даже представить, что она задаст ему настолько нелепый вопрос. А она тем временем продолжала:        — Я посмею предположить, что она куда-то уехала? — теперь девочка смотрела на него испытующе-пристально. — Наверно, скоро вернётся? — он неизменно молчал, но заметил, что в ожидании его ответа она начала беспокойно ёрзать и заламывать кисти рук, а уверенность на её лице вдруг куда-то улетучилась. — В-вернее, не уехала, а ушла, потому что ваша машина стоит на месте. Хотя, может, у вас не один транспорт, и она всё-таки уехала. Но я не утверждаю наверняка… Э-э, то есть, я хотела сказать… — по мере развития своей неловкой речи она выглядела всё более напуганной и в конце концов умолкла, стыдливо уставившись в стол. Скорее всего, поняла, какую глупость сейчас сморозила. Пилозубый продолжал смотреть на неё как на недалекую дуру.       «Ушла, уехала… Боже, за что мне такой язык! О-о, как пылают уши! Ну не смотри же на меня, не смотри!»       Нет, она затронула слишком личную тему. Нужно срочно увести разговор в сторону.        — Кхм… знаете… — Бет бегло осмотрелась, избегая его. — Я заметила дымоход, когда гуляла вечером… В доме есть камин, верно?       «А как ты думаешь, идиотка эдакая, для чего ещё труба на крыше?»       Вместо ответа мужчина посмотрел куда-то влево. Проследив за его взглядом, она нашла, что искала — едва различимую кирпичную кладку камина, почему-то заставленного различной утварью. Что ж, неудивительно, что она ранее не обнаружила его — скорее сам черт себе глаза выколет, прежде чем увидит его за этим хламом.        — И… м-м, я собиралась нарубить дров, чтобы развести огонь. Н-но пока у меня ничего не получилось. Но я обязательно попробую снова! То есть, если вы не против, конечно… Здесь очень холодно, и я… я переживаю за сестру. Она может простудиться. — умирая от неловкости за нескладность своих слов, Бет спешно поднялась и поправила волосы. — Я, наверно, прямо сейчас пойду. Если вы не против. — и метнулась к двери, пристыженно глядя себе под ноги.       «Ну всё, это конец! Я больше никогда не заговорю с ним!»       Ей всего лишь хотелось разузнать, свободен ли он. Но, быстро сбитая с толку собственной наглостью и его более чем красноречивым молчанием, она начала молоть откровенную чушь.       «Вместо того, чтобы совать нос, куда не просят… — безустанно отчитывала она себя по пути к выходу. —…тебе следует поучиться тактичности, а ещё лучше вовсе держать язык за зубами!»       Она не удивится, если человек теперь решит выставить её за порог, или, того хуже, прибить за одно лишь стремление влезть в его личную жизнь. И он имел на это полное право — для той, кто гостит в его доме всего пару дней, она уже успела позволить себе слишком много.       Наблюдая за её позорным отступлением, Пилозубый жалел только об одном: что она не видела усмешки, играющей на его лице. Он тешился над её бегством и тем, как быстро они поменялись местами в обоюдном смущении друг перед другом.       О чём она там щебетала себе под нос? Собралась нарубить дров? Ну и ну. Он бы поглядел, каким образом у этой изнеженной городской девчонки получилось бы справиться с таким сложным делом. Особенно сейчас, в самое холодное время перед восходом солнца. И как, интересно, она устоит на влажной земле, уже подёрнутой инеем? Да её ноги разъедутся быстрее, чем она взмахнет топором. Хотя, честно признаться, он сомневался даже в том, что ей удастся совладать с ним…       Сложив руки на груди, Пилозубый отсчитывал мгновения, когда этот горе-дровосек ни с чем притопает обратно.       …«Ой, мамочки, как холодно!» — первое, что она подумала, едва оказавшись снаружи. И вновь её угораздило забыть взять куртку. А погода, как назло, к похождению без верхней одежды не располагала. Проклиная себя за излишне торопливое решение покинуть дом, Бет неохотно ступила на землю и почти сразу дёрнулась назад — нога заскользила по вязкой слякоти, образованной после шедшего всю ночь дождя.       «Прекрасно, замечательно, лучше быть не может! Угораздило меня выйти в такую стужу, на такое болото!..»       Она обошла лужу, прошла немного дальше и едва не подскользнулась снова. Благо, хорошая координация уберегла от падения — в ином случае она бы непременно проехалась лицом по этой расчудесной грязи.       Чуть не лишившись сердца от страха упасть и не стремясь испытать его вновь, Бет признала абсолютную бесполезность своего выхода. Готовая убивать, она с недовольным пыхтением развернулась, чтобы вернуться в дом.       …Пока старшая из сестёр возилась на улице, Пилозубый искоса глядел на маленькую — та беспокойно заворочалась, вероятно, потревоженная скрипом часто открываемой двери. Прежде чем девочка проснулась окончательно, он поспешил укрыться в другой комнате, не желая пугать её своим видом. Он представил примерно, как здорово она могла перепугаться, не увидев сестры и обнаружив, что осталась с ним наедине.       Странно, на самом деле, что его начали волновать такие простые вещи.       В скором времени вполне ожидаемо воротился горе-дровосек. Как он предсказывал, ни с чем. На губах зазмеилась торжествующая, ехидная ухмылка — приятно убеждаться в своей правоте.       Пригладив волосы, Пилозубый показательно неторопливо прошёл мимо, притворяясь, что идёт за книгой, и на ходу окинул девчонку высокомерным взглядом сверху вниз. Она, по всей видимости, изо всех сил сдерживалась, чтобы не взглянуть на него в ответ, но не сдержалась. Заметив, как он на неё смотрит, она кисло улыбнулась ему:        — Вы не тревожьтесь слишком, хорошо? Я выходила подышать воздухом, а не высматривать вашу дражайшую жёнушку.       И вновь досада диктовала нести несвязный бред. Бет хотела было прикусить язык, но наплевала на последствия и продолжила улыбаться уже себе.       Пилозубому стало смешно. Его забавила простодушная наивность этого ребёнка. Какую жёнушку она столь усердно пытается у него отыскать? Одна мысль, что у него могла быть женщина, казалась совершенно дикой в своей бессмысленности. Отчего у неё вообще такие фантазии разыгрались? Неужто из-за количества кроватей в доме?       Размышления об этом стремительно приобретали всё более абсурдный оттенок, ведь он единственный знал, кто с ним здесь жил в действительности. Люди, крайне малоприятные для роли даже самой захудалой жены. Пилозубый отвернулся, чувствуя, что не может удержаться от невольно возникшей улыбки. Что ещё она себе напридумывала?       Демонстративно отвернувшись, Бет с гордым видом вернулась к Софи, твёрдо решив игнорировать его и обратить всё внимание на сестру — последняя, к тому же, всё-таки проснулась.       «А он пусть катится на все четыре стороны! Скатертью дорога!»       «Итак, мои дра-жай-шие родственники, — обратился он в никуда. — Следуя исконным традициям нашего рода, кто из вас готов справиться с этой непосильной ношей?»       О последнем и вообразить страшно. Пилозубый был уверен — легче сойти с ума, нежели стерпеть невозможную вредность одного, или помереть со скуки от чрезмерной мягкотелости другого. Из имеющихся вариантов он бы предпочёл вовсе не выбирать. Но мысль, стоит признать, забавная. Да настолько, что, подумав о том снова, он таки не совладал с собой и дал волю эмоциям.       Бет насторожилась, услышав позади низкий хриплый звук, и с непониманием обернулась на человека. Уж не случилось ли чего? Её он теперь, конечно, мало волновал, но всё же…       Мужчина стоял поодаль, как обычно, повернувшись спиной, но теперь с ним что-то происходило. Покатые плечи сотрясала странная дрожь, а сам он словно…       «Задыхался? — от одного этого предположения сердце подскочило и будто бы встряло в горле, а тело помертвело от страха. — О Господи… У него что, начались судороги?»        — Эй… — не скрывая тревоги в голосе, она поспешила приблизиться и замерла рядом в растерянности. Может, он умирает? — Что с вами такое? Вам плохо? — помешкавшись, Бет робко коснулась его спины и взволнованно заглянула в лицо.       «Неужели это из-за того, что я ему наговорила? Но я же… я ничего такого… Ему стало плохо по моей вине?»       Но, едва взглянув на него внимательнее, она поняла, что человек всего лишь смеялся!        — Что?.. Да ну вас! — всё волнение разом испарилось, уступив место негодованию. Скопившееся за последнее время раздражение вырвалось наружу, и Бет без страха и жалости пихнула его в бок. Пилозубый увернулся, посмотрел на неё — и в его взгляде промелькнуло новое выражение. Видеть в его глазах нескрываемое веселье было крайне непривычно. — Я подумала, вы вот-вот дух испустите! — она же, не переставая хмуриться, продолжала роптать и пихнула его снова, и в этот раз он позволил её маленькой руке ударить его под ребра.— Предупреждайте хоть! Я ведь ничего о вас не знаю! Вдруг вам тысяча лет, и вы уже готовы рассыпаться прахом!       Повисло молчание, гулкое и нерушимое, точно смерть застыла в воздухе. Мужчина глядел на неё неотрывно и насмешливо. Бет смутилась под его взглядом — захотелось отвести взор, сказать что-нибудь ещё, лишь бы поскорее заполнить чем-то эту внезапно возникшую, неуместную тишину. Но она приказала себе собраться и, самоуверенно приосанившись, с вызовом ответила на этот взгляд. Пусть и чувствовала, как пылают в этот момент её щеки.        — Что? Вы старый. Не удивляйтесь, что я так подумала.       Какое-то время он продолжал рассматривать её. И столь несвойственное ему внимание к её персоне смущало куда больше всякой тишины. Выражение его лица неминуемо изменилось — на смену веселью пришла апатия, тем не менее обременённая некой задумчивостью. Он явно размышлял о чём-то, а после указал в сторону двери. Снова звал на улицу? Бет посмотрела на него с настороженным любопытством. Что ему нужно в этот раз? Он ведь знал, как там сейчас холодно?       Пилозубый оставил её и устремился к выходу, уверенный, что она непременно последует за ним.       Бет стояла потерянно, соображая, как поступить, и оглянулась на сестру — Софи, как обычно, пристально и с недоверием следила за ним вплоть до самого выхода. И только убедившись, что он наконец ушел, тоже посмотрела на неё.        — Чего ему от тебя надо?        — Эм… понятия не имею. А ты почему так рано проснулась?        — Ты пойдёшь за ним? — проигнорировала вопрос Софи. — Не ходи, останься со мной!       Бет еле заметно покачала головой и только потом удивилась, что сделала это. Пребывая в раздумьях, не приняв окончательного решения, она уже неосознанно согласилась оставить сестру и пойти вслед за ним. Чувство вины кольнуло её и заставило пристыженно опустить глаза в пол. Неужели она готова пренебречь покоем родного человека ради кого-то постороннего?       «А вдруг там что-то важное? Что плохого в том, чтобы узнать, что ему нужно? Просто узнать, ничего более… Мне на него плевать. Я решила, что он мне неинтересен».        — Ты побудь тут одна немного, — пробормотала Бет, чувствуя, как остро хочет увидеть его вновь. — И не переживай, обещаю, я отлучусь ненадолго. Мы с ним подолгу не беседуем. Подождёшь меня, ладно, солнышко? — она старалась говорить как можно мягче, надеясь склонить девочку к согласию со своим решением, и всё порывалась поскорее выйти наружу. Но та выглядела настолько обеспокоенной, что не оставалось сомнений — никакие слова не смогут её переубедить.        — Он плохой. Не ходи за ним. — Бет напряглась, услышав, с какой серьёзностью заговорила её маленькая сестра. — Когда мы вернёмся в город? Мне так надоело сидеть здесь совсем без дела! Я хочу домой, хочу на занятия… — девочка поникла, опечаленная. — И мороженое. Скажи, почему мы не уходим?        — Ох… Ты чего так раскисла, Финик? Мы вернёмся, об ином и речи не идёт. Просто не сейчас, понимаешь? Дай мне немного времени, я…       «Я совсем не знаю, что нам делать дальше…»       Бет захотелось расплакаться от очередного напоминания, как она беспомощна. Как бессильна исправить то страшное положение, в котором они оказались, и сколь одинока в обязанности нести ответственность за них обеих. Неясность предстоящего пугала. Разве ждала их хоть где-нибудь нормальная, привычная жизнь? На какой исход Софи надеялась? Она ведь не хуже неё знала, что у них никого не осталось, так зачем же задавала такие сложные вопросы? Зачем рвалась в эту неизвестность, какого успокоения хотела найти там, где его больше не было?       «Что ей ответить? Я ничего, ничего не знаю!»        — Мы поговорим об этом позже.       В стремлении избежать сложного разговора Бет сделала то единственное, на что сейчас была способна — пошла на попятную. Не глядя на сестру, она подхватила куртку и направилась за человеком. Её вид был отстранён и мрачен.       Софи проводила её печальным взглядом — неопределённое будущее пугало её не меньше. Как только Бет вышла, она уткнулась себе в колени, не в силах сдержать слёз.

***

      Пилозубый успел подготовить всё до того, как она вышла к нему. Услыхав скрип открываемой двери, он обратил внимание на источник звука и увидел девочку, вышедшую и тут же устремившуюся подальше от дома. Её движения были резки, а вид говорил сам за себя — она нервничала. Пилозубый отвернулся было, но потом посмотрел на неё снова.       Нужно быть слепцом, чтобы не заметить очевидного: её глаза находились на мокром месте. Опять. Ей что, хватило нескольких минут, чтобы разразиться новыми слезами? Отчего она так часто плачет? Неужели можно с такой лёгкостью позволять тоске сгрызать себя заживо? К чему только терзаться этими бессмысленными эмоциями, какой от них прок… Он отвернулся, велев себе оставаться безучастным к её горю. Как бы там ни было, это не его беда и он не должен удивляться её уязвимости — девочка чувствует всяко тоньше него. Пилозубый терпеливо ждал, когда она придёт в себя, и решил приступить к задуманному.       Шум возни отвлек её. Наспех вытерев слёзы, Бет приняла более менее спокойный вид и повернулась к нему. Она хотела спросить, для чего он её позвал, но не спросила — ответ предстал перед глазами. На лице застыло выражение озадаченности.       Не желая больше тратить время, Пилозубый воспользовался её замешательством: приблизился к ней вплотную и подался вперёд, склонившись над самой макушкой. На мгновение задумался, что вынудило её в этот момент содрогнуться, но, вероятнее всего, даже её скудного ума хватало для понимания очевидного: сохранять невозмутимость в его близком присутствии — самое последнее и гиблое дело. А может, устремив взор книзу, она просто заметила топор в его руке. Незнакомый с сердечными муками каннибал не мог знать, что встревожилась она отнюдь не из-за опасений за свою жизнь — как-никак, но по собственной глупости она доверяла ему, а значит, причина волнений крылась в другом.       Пока неведомые ему тревоги не позволяли ей даже взглянуть на него, он бесцеремонно влез ей в голову и процедил угрюмо:       «Колода… где?»       И стиснул зубы — дискомфорт впившимися шипами полоснул по вискам. Озвучить более одного слова оказалось труднее, чем он ожидал. Пилозубый прикрыл веки и выпрямился, ожидая ухода этого непривычного, не сравнимого ни с чем ощущения, а когда открыл глаза, встретился с внимательным взглядом девочки.        — Я оставила её в лесу, когда начался дождь… — пробормотала она. Он посмотрел на неё вопрошающе, интересуясь, зачем ей понадобилось таскать её с места на место, и она спешно пояснила: — Вы к тому времени уснули, и я решила отойти подальше от дома. Мне не хотелось беспокоить вас шумом. Она вон там, за теми деревьями… — девочка указала в нужном направлении и вновь посмотрела на него. — У вас кровь идёт.       Некоторое время он глядел на указанный участок леса так, словно ничего перед собой не видел, настолько пустым и отсутствующим вдруг стал его взгляд. А потом вздрогнул едва заметно, будто вмиг сбросив это странное оцепенение, и устремился туда, куда она ему показала. Долго ломать голову над тем, что было у него на уме, Бет не пришлось — она сразу догадалась о его планах. Она протянула руку, чтобы ухватить его за рукав, но не успела.        — Постойте!..       «Вы же совсем никакой, вам не нужно ничего делать!» — хотелось крикнуть вдогонку.       Она бы удивилась, если бы человек её послушал. Но он, что вполне ожидаемо, даже не обернулся.       Разрываемая чувством непомерного стыда Бет вконец растерялась от происходящего. А когда поняла, что бездействовать нет смысла, прокляла всё и бросилась всед. Обеспокоенность за его состояние гложила не меньше прочих бед — она просто не могла не волноваться за того, кто был готов с такой попустительской лёгкостью рискнуть здоровьем во имя её удобства.        — Да постойте же!       Бет как могла перепрыгивала лужи, подскальзывалась и по щиколотку мочила ноги в тех, что нельзя было миновать, и непрестанно ругала себя за очередную глупость:       «Мне не в кого быть такой идиоткой, но почему же я настолько беспросветно глупая? Ну кто тянул меня за язык? Собиралась нарубить дров, чтобы развести огонь! Тьфу! Уж лучше бы молчала себе да сделала всё по-тихому! Он ведь бросился помочь мне с этими дурацкими дровами только потому, что знал, что сама я не справлюсь! Но ему нельзя ничего делать!»       Препятствия помешали нагнать его вовремя — человек уже возвращался к дому. Всмотревшись в завесу утреннего тумана, она разглядела очертания его силуэта и не сдержала испуганного вскрика: он тащил колоду, взвалив её на плечо. Ту самую невообразимо тяжёлую колоду, которую она с горем пополам смогла оторвать от земли. Бет кинулась вперёд, преграждая ему дорогу и почти сорванным, преисполненным ужаса голосом взвизгнула:        — Бросьте!       С невозмутимым видом мужчина обошёл её и продолжил движение в сторону дома. Она так и замерла, потеряв дар речи от такого возмутительного хладнокровия.        — Вы хоть понимаете, что творите?! — Бет нагнала его и встала прямо перед носом. — Послушайте меня!.. — разумеется, он не послушал. Но посмотрел на неё так, что ей волей-неволей пришлось умолкнуть. Она быстро опустила голову, избегая зрительного контакта — этот человек умел, когда нужно, одним взглядом заставить возжелать скорой смерти. Что-что, а внушать страх у него получалось очень хорошо. Бет смиренно отступила прочь.        — Но позвольте хоть… — произнесла она вполголоса. Пилозубый добрался до навеса и скинул колоду. Та с глухим грохотом приземлилась на пол. Он услышал девочку, но не придал значения её обращению и молча продолжил дело. — Позвольте мне помочь! — с большей уверенностью договорила она, приблизившись к нему. Он же, по-прежнему её игнорируя, водрузил на колоду первое полено и уже хотел было занести топор, но почувствовал чужое касание — она ухватила его за руку и потянула на себя, останавливая замах. — Пожалуйста. Вы ранены и не должны себя никак утруждать. Вдруг вам станет хуже? Я ценю ваше стремление прийти на помощь, но не хочу, чтобы вы пострадали. А вы можете!       Пилозубый тихо выдохнул, превозмогая невыразимое желание заехать ей локтем в глаз. Однако вместо этого он лишь шагнул в сторону, чтобы плавным движением сбросить её руку — применять насилие в отношении этого слабого, но немыслимо назойливого создания не входило в его планы. Пока что.       «Даруйте мне терпение, высшие силы…»       Но знал бы кто, каких сил ему стоило сохранять это самообладание… Интересно только, с чего она вообразила, что всё это ради неё? Разве она не допускала возможности, что его якобы стремление помочь обусловлено исключительно собственной выгодой? Пилозубый не хуже неё знал, что в доме похолодало — зима была не за горами и в этом году, вероятнее всего, она будет особенно сурова. Как любому человеку, ему не нравилось мёрзнуть. Заболеть он, конечно, никак не мог, но воздействию мороза всё же был подвержен. Так почему бы ему не захотеть нарубить дров про запас?       Только вот с каких пор он стал искать себе оправдания?       Вопреки вышесказанному он знал также, что был чрезвычайно устойчив к холоду. Последний месяц осени — не повод приступать к заготовке топлива. Бывало, они с братьями проводили целую зиму, ни разу не разведя огонь, и именно по причине редкой надобности камин в их доме заставлен хламом. Так ради кого же на самом деле он затеял эту суматоху? Чья беззвучная просьба вдруг всполошила его спокойствие?       «Это всё… не ради неё».       Почему ему так сложно признаться в бескорыстии?       Пилозубый поправил полено, чтобы придать его положению большей устойчивости, и занёс топор во второй раз. Но — какая неожиданность! — эта дрянная девчонка вновь помешала ему, ухватившись за его рукав с пущим рвением.       Излишне резким движением он опустил едва занесённое орудие. И в этот миг он был готов поклясться себе, да кому угодно — только одна, последняя крупица его стремительно тающего терпения уберегла её от участи быть отброшенной грубым ударом под дых. Или, того хуже, по самому лицу — довольно неприятно было бы вдруг сломать такой легко ломаемый нос, не правда ли?       Но Бет, к своему же несчастью, не замечала ни этого раздражения, ни его практически полной готовности нанести решающий удар. Напротив — вконец заупрямившись, она вознамерилась идти напролом:        — Ну уж нет! Дайте мне топор! — и без ожидания разрешения она шустро выхватила его из руки. — Я всё сделаю сама! — Пилозубый даже не успел среагировать и возмутиться столь непозволительно самонадеянному поступку, но эта же легкомысленная самонадеянность неожиданно поубавила его злость и пробудила некоторое любопытство:       «Сама, значит?»       Он оглядел её с сомнением и долей всё ещё явного недовольства, но отставил негативные эмоции на второй план. Что ж, раз она настаивает, он пойдет на уступки. Почему бы не понаблюдать за её… стараниями? Возможно, они не будут слишком безнадёжными. Хотя… кого он хотел обмануть? Пусть позорится.       Девочка пихнула его боком, очевидно, намереваясь отодвинуть подальше, но он не сдвинулся с места. Она нетерпеливо покосилась на него и заметила, с какой странной задумчивостью он смотрел на её руки, сжимающие рукоять топора самым неправильным образом.        — Что-то не так? — спросила она и, смекнув неладное, сквозь зубы добавила: — Я справлюсь!       «Не хватало только, чтобы он счёл меня вкрай беспомощной!»       Бет отвернулась к колоде и потому не заметила, как человек качнул головой и вымолвил:       «Слишком… близко».        — А? — она отвлеклась и с непониманием взглянула на него. — Что близко?       Он вытер шедшую кровь о плечо и протянул руку, чтобы показать верную постановку. Она замерла, напряжённо наблюдая за каждым его движением.       «Твои руки…»       Пилозубый поправил их положение, выставив по длине рукояти так, как нужно.       «Расставь их подальше друг от друга. Если будешь держать вот так, станет легче замахиваться».       Он посмотрел на девочку, желая убедиться, что сказанное им ей понятно. Только вот она, похоже, совсем его не слушала. О том, что она витает где-то далеко, поведало её оцепенение и внезапная отстранённость взгляда. Может, она наконец догадалась о его необычном способе коммуницирования и теперь размышляет, как такое возможно?       Бет в самом деле перестала что-либо слышать, но причиной тому послужила отнюдь не эта догадка. Но разве этот угрюмый сухарь понял бы, что она сейчас чувствовала? И могла ли она признаться в этих чувствах? Могла ли рассказать, что стоило ему дотронуться до неё, и уши попросту заложило от вмиг подскочившего сердцебиения? Что тело сковало уже знакомой слабостью, и единственное, о чём она могла думать в этот момент — его руки? Его необыкновенные, чарующие руки; большие, шероховатые от натёртых мозолей и такие приятные на ощупь… Стань возможным загадать одно желание, она бы попросила о самом сокровенном: чтобы это мгновение, не подчиняясь законам времени, продлилось до немыслимой вечности.       И было кое-что ещё… Ещё одно маленькое, но оттого не менее приятное осознание: полюбившийся сердцу человек впервые прикоснулся к ней по своей инициативе. Ах, вот бы он знал, какой властью над ней обладает! Ни к кому прежде она не испытывала столь пылкого влечения, никогда не желала о простой взаимности с такой неимоверной силой…       Бет встрепенулась, заставляя себя сбросить оковы неуместных мыслей. Прежде чем вызвать какие-либо подозрения, она торопливо отвернулась — и уже в следующий миг губы тронула неосознанная улыбка.       «Он всего лишь дотронулся до меня… но даже это можно считать пусть и крошечным, но прогрессом, верно?»       Она поспешила укрыть свои чувства и с наигранным равнодушием посмотрела на мужчину, сумевшего без всяких усилий пробудить в ней первый огонь страсти.        — Мне всё понятно. — по правде говоря, Бет не поняла ничего из того, что он ей сказал. — А теперь отойдите наконец подальше. Я начинаю.       Не догадывающийся ни о чём, но готовый в любой момент взять ситуацию под свой контроль, Пилозубый послушно отступил на несколько шагов.       Бет чувствовала его взгляд и едва сдерживалась, чтобы не взглянуть на него в ответ.       «Вы мне так нравитесь. Вы даже не представляете, как сильно мне нравитесь».       Если бы он знал…       Бет нервно осмотрела верхушку бревна. Вызваться помочь — одно дело, но совсем другое — справиться с поставленной задачей. И лишь оказавшись лицом к лицу с этим непонятным куском древесины, она признала, что вряд ли избежит полного провала — ей всё ещё невдомёк, как правильно рубить дрова.       «Поздно сворачивать…»       Бет учла прошлую ошибку — тогда она сосредоточила слишком много силы в руках и напрочь позабыла об устойчивости ног. Именно это упущение привело её к неуклюжему падению. Однако на сей раз она будет умнее и поступит иначе — перенесёт как можно больше веса в ноги и точно устоит на земле.       «Если я упаду прямо у него на глазах… Бр-р, и подумать жутко! Я от этого позора вовек не отмоюсь!»       Преисполненная готовностью к решительным действиям, она с широким размахом занесла топор за голову и столкнулась с проблемой иного рода — отполированная рукоятка, не сжимаемая с достаточной силой, по жестокому закону инерции выскользнула из рук и устремилась куда-то прочь.       «Что?!»       Не удивлённый подобным исходом Пилозубый проводил улетающее орудие скептическим взглядом. Боже правый… Кажись, пришло его время брать ситуацию в свои, куда более надёжные руки…       Бет со вскриком накрыла лицо ладонями, словно таким образом можно было спрятаться от опаляющего щёки стыда.       «А теперь-то я что не так сделала?!»        — Я никого не зашибла?! — не убирая рук, она обернулась и осторожно выглянула сквозь прорехи между пальцами, чтобы увидеть, куда отлетел топор. — О боже, простите меня, э-это какое-то недоразумение, я сейчас всё исправлю…       Но он её опередил, проигнорировав пугливые причитания и лишив единственной возможности реабилитировать задетую гордость. Пилозубый подобрал топор, отряхнул от грязи и пошёл расправляться с этим излишне затянувшимся делом своими силами. И пусть она только попробует ему помешать…        — Нет, не вздумайте!.. — разумеется, она не могла не попробовать.       Но предпринять что-либо кроме охваченного ужасом восклицания она попросту не успела — всё произошло так стремительно, что у неё невольно перехватило дыхание. Вытаращенными от непомерного удивления глазами Бет лицезрела, как он без всяких колебаний замахнулся и одним точным ударом расколол толстенное бревно на две части. И, прежде чем она успела опомниться, он проделал то же самое с только что разрубленными кусками.       Пилозубый взялся за второе бревно. Но перед тем, как нанести удар, бросил крайне выразительный взгляд в сторону остолбеневшей девчонки.       «Всё ещё хочешь влезть в дело, в котором ничего не смыслишь?» — казалось, именно об этом вопрошал его взгляд. Или, на худой конец, с неприкрытым высокомерием заявлял: «Я хорош. А ты — нет. Сгинь».       Девочка выглядела по-жалкому растерянной и открывала рот, точно выброшенная на берег рыба. Наверно, силилась сказать что-нибудь уничижительное, но на ум ничего не шло. А сказать хотелось.        — Пф. — в конце концов она встала в расслабленную позу и одарила его не менее самоуверенным взглядом. Правда, вкупе с весьма натянутой улыбкой: — Я тоже так могла.       Он охотно поверил. Ведь из рук только настоящих профессионалов топоры выскальзывают и живут своей жизнью. Хмыкнув под нос, Пилозубый замахнулся и с силой вонзил топор во второе полено. Острое лезвие вдарило по сухой древесине и легко раскололо её надвое.       Бет непроизвольно содрогнулась от громкости сопровождаемого удар треска. А ещё ей показалось, что она чуть ли не наяву ощутила всю мощь, с которой топор обрушился на несчастное бревно. И это ощущение поразило, точно удар молнии — впервые она задумалась о соприкосновении заточенного лезвия со своей плотью. Интересно, каково это — чувствовать, как оно с размаху врезается под кожу? Как рубит мясо до кости, но не останавливается, а раз за разом колотит по ней до тех пор, пока не сломает и её тоже?.. На всякий случай она тихонько отступила подальше и продолжила наблюдать уже с более безопасного расстояния. Что ни говори, а этот человек хорошо знал, что делал. Не хотелось бы ей вдруг оказаться на месте бревна… Она внимательно к нему пригляделась, раздумывая, как подобное вообще возможно.       «Буквально на днях в него всадили пулю. А ему хоть бы что. Мало того, что рукой живо шевелит, так ещё и силы для такого дела находит…»       Вот уж точно — не лыком сшит. Здесь явно что-то нечисто. Но что именно, осталось для неё очередной неразрешённой загадкой.       Погода тем временем снова ухудшалась. Бет краем глаза поглядела в сторону леса — взвыл ветер, дохнул привычным холодом, одним сильным порывом взметнул и закружил опавшие листья. Хотелось надеяться, что этим днём обойдётся без дождя — воздух и без того пропитан болотистой сыростью, а почва — точно трясина, в которой теперь и полные ботинки воды набрать не сложно. У неё уже получилось. Бет недовольно скривилась, пошевелив пальцами ног и прочувствовав на себе всю прелесть осенней поры.       Нарубив для растопки достаточное количество дров, Пилозубый присел, чтобы собрать их в одну кучу. Девочка подошла, чтобы помочь. Он покосился на неё с явным неодобрением — неужто она до сих пор думала, что может хоть чем-то быть ему полезной?       Она нагнулась, чтобы подобрать с земли первый обрубок древесины. Но так и замерла, ненароком посмотрев на него.       Он перехватил этот взгляд — так же ненароком. Неизменно хмурясь, вопросил:       «Чего зыришь?»       Разумеется, не «вслух». Он не смел говорить с ней, когда она не смотрела куда-то в сторону. Иначе пришлось бы отвечать на вопросы, для которых даже он не найдёт ответов.       Отвернувшись, Пилозубый продолжил собирать те поленья, до которых мог дотянуться, и неосознанно отстранился подальше — вопреки тому, что он мало-мальски смирился с её вынужденным пребыванием в его доме, ему всё ещё не нравилось находиться с ней в столь некомфортной близости. К тому же, она снова делала это. Снова смотрела на него так. Излишне пристально. Бесстрашно. Изучающе. Прямо-таки в душу влезть хотела. Его настораживал этот взгляд — слишком много в нём недосказанности. Казалось, она готова выкинуть всё что угодно. А он привык к предсказуемости своих жертв.       Жертв…       Что-то дрогнуло внутри. Одно из поленьев выпало из рук. Пилозубый уверен: им овладело настоящее безрассудство. Он не мог назвать иначе то гнетущее смятение, какое испытал, вдруг подумав о неизбежности их смерти. Смерти этих безвинных детей, уж точно не виновных в том, что оказались в ненужном месте и в ненужное время. Но всё пошло против них — и место, и это злосчастное время… Не будь их свихнувшегося отца и его разлуки с братьями, всего этого удалось бы избежать. Их встречи удалось бы избежать. Всем было бы только проще. Но сама судьба порешала иначе — она будто насмехалась над ними и недрожащей рукой вела к скорой гибели. А кто они, чтобы воспротивиться воле злого рока? Где найдут силы противостоять ему?       Не сознавая до конца, что делал, каннибал повернулся к девочке, посмотрел на неё и в то же время сквозь. Он бы сам не понял, видел её сейчас или нет… Разум затуманили тревожные сомнения, они снедали его, точно голодные звери. Мыслями он не здесь, а где-то далеко-далеко, боролся с ними, пытался прогнать прочь… и понимал, что проигрывал. Хотел устоять под натиском нерешимости, убеждал себя, что неспособен на милосердие… но брало верх другое, окончательное убеждение: он не сможет тронуть их, не доведёт дело до логического завершения. И отдать на растерзание Мэйнарду тоже не сможет. Будь они неладны… Он впервые не знал, что ему делать. Впервые между жизнью и смертью выбирал не костлявую. Сострадание, крайне ему несвойственное, немало его напугало.       «Это первый и последний раз… — поклялся он. — Первый… и последний».       Он пришёл в себя как раз в тот момент, когда увидел, что девочка подобралась к нему слишком близко.       «Какого?..»       Пилозубый вздрогнул, поняв также, что она зачем-то тянулась рукой к его голове. Он бегло осмотрелся и ужаснулся — между их телами не осталось и фута свободного пространства. И без того опасное расстояние постепенно сокращалось — она, словно бессмертная, продолжала сближаться с ним. Прежде чем случилось нечто непоправимое, Пилозубый вскинул руку и перехватил её запястье. Девочка вскрикнула, то ли от неожиданности, то ли от боли, и наконец остановилась. Посмотрела на него испуганно и чуть поморщилась — видимо, крик был всё-таки от боли. Да и он чувствовал, что сжимает её запястье с чрезмерной силой — под пальцами заходили тонкие сухожилия. Ничего, пусть помучается, поймёт, что из-за своих же неосторожных действий вынудила его сорваться.       Контролируя крепость своего захвата — как-никак, при нужном усердии он мог запросто переломать ей кости — каннибал вперил в неё суровый взгляд. «Что удумала?» — будь возможным, спросил бы он с неприкрытым недовольством.        — У в-вас… у вас… — она заикалась и безнадёжно пыталась вырвать свою руку. Слишком жалкие попытки. — П-простите, я не хотела вас смущать… — впервые она смотрела на него так, как дóлжно: с откровенным страхом. То-то же. Гляди, до неё и допрёт вскоре, что отсюда пора делать ноги. — У вас ли… листочек в волосах запутался… Ветер поднялся, с леса принесло, н-наверное. Я просто хотела убрать…       Пилозубый глядел на неё, вконец растерявшись. Она, должно быть, шутила.       «Листочек?»       Он тряхнул головой раз, другой. На ворот жилета осел небольшой рыжевато-бурый лист. Вот оно что, значит… Листочек. Он призадумался, разглядывая его с некоторой заторможенностью, как недалёкий по уму. Один чёртов лист отчего-то ввёл его в замешательство и заставил отвлечься от происходящего.       Девочка пошевелила рукой, всё ещё скованной его стальной хваткой, вновь попробовала высвободиться.        — Отпустите меня, пожалуйста. — робко попросила она, когда поняла, что ни за что на свете не выберется своими силами.       Звук её тихого голоса вывел его из тьмы этих странных размышлений. Но, прийдя в себя, он вдруг столкнулся с совершенно иным чувством — опасной, захлестнувшей его всецело злостью. Которая лишь усилилась, стоило ему поднять голову и увидеть её.       Бет казалось, что за сегодняшний день ничто не напугает её больше неожиданности порыва, с каким он схватился за её запястье. А потом заметила, как он на неё смотрит… и узнала, что значит истинный страх. Его взгляд был переполнен какой-то свирепой, нечеловеческой яростью. От одного его вида тело объяло боязливым трепетом, а сердце в груди ёкнуло и оборвалось. Явственным остался панический ужас и одно-единственное, беззвучное непонимание:       «Что я не так сделала?!»       Вопреки благоразумию Бет уже не пыталась выбраться и даже перестала обращать внимание на адскую боль в сжимаемой точно тисками руке — всякий дискомфорт ныне попросту потерял свою значимость. Она стояла перед этим страшным человеком и судорожно думала, в чём же могла провиниться, какой непростительной ошибкой заслужила этот взгляд.       «Он меня убьёт. Он смотрит так, словно хочет убить. — и весь его вид твердил о полной готовности воплотить эту идею в жизнь. — Неужели это из-за опавшего листа?»        — Извините, но я не понимаю… — она перевела сбившееся дыхание и наконец осмелилась задать мучающий душу вопрос: — Скажите, в чём моя вина?..       Заместо ответа Бет ожидал куда более внезапный поворот событий: человек вдруг дёрнул её на себя, и она, как беспомощная мышка, с писком ткнулась носом в его грудь. Рефлекторно зажмурившись, боясь теперь даже шелохнуться, Бет взмолилась о благополучном исходе и смиренно ждала неизвестного. Сердце, ранее схваченное льдистыми когтями страха, теперь разрывалось от переизбытка пылкого ужаса.       «Чего тебе от меня нужно?!» — его жуткий, макабрический голос прогремел совсем близко, он раздался прямо над ухом и словно бы из ниоткуда. Бет распахнула глаза, попыталась вникнуть в сказанное им и едва не сошла с ума. И на этот раз вовсе не от лучших чувств. Напротив, сейчас столь желанная близость к нему по-настоящему её пугала. Раньше он воспринимался ею иначе — хоть его не лишённый суровости облик и внушал опасения, на деле он оказался гораздо безобиднее, чем можно было предположить. Но теперь эти предположения остались в прошлом. С этого момента всё изменилось. Безобидный прежде мужчина вмиг приобрёл иные, более угрожающие черты — он стал непредсказуем. Она больше не знала, чего от него ожидать, не знала, что было у него на уме. И, если честно, предпочла бы остаться в неведении.        — Я… мне ничего… а-ай! Прошу, отпустите!.. — и без того жёсткая хватка становилась крепче. — Мне ничего от вас не нужно! — чуть не плача, она попыталась подняться, как могла отстранилась от него. Никакие усилия не помогали — он не внял простой просьбе и удерживал подле себя без малейшего намерения отпустить. Бет чувствовала, что близка к срыву. Кончики его волос коснулись её макушки, горячее дыхание опалило голову.       «Я вижу, как ты смотришь… — продолжил шипеть он ей на ухо. Она дёрнулась от него, как от прокажённого. Ещё немного… — Не смей… лгать мне и уходить от ответа! Говори, что тебе нужно?!»       Нещадная боль смешалась со страхом, породив в ней чувство абсолютной беспомощности. Но вместе с этим сделала своё дело — подстегнула её к действию, придала необходимой храбрости. Продолжать утаивать правду не имело смысла, а уж тем более в таком плачевном положении. Бет вскинула голову, посмотрела на него в упор и всё-таки сквозь слезы. Всеми силами стараясь сдержать дрожь губ, она вымолвила:        — Вы поэтому так разозлились? Из-за моего внимания к вам?       Она также старалась не хмуриться, скрыть, как обидно ей такое отношение с его стороны. Но частью ума понимала, что по большей мере сама виновата в произошедшем. Она зашла слишком далеко со своей игрой в молчанку. Какому взрослому человеку понравится ходить вокруг да около? Кто согласен ловить на себе загадочные взгляды и не ведать, в чём дело, о чём раздумывает безмолвный наблюдающий? В особенности малосимпатичный… коей была для него она. Нет ничего удивительного в том, что он вышел из себя, устав гадать, чего ей было нужно. Пусть он обходился с ней беспредельно варварским образом, но он как никто другой имел право знать, почему она так странно себя ведёт. Пришло время сознаться ему. Желательно скорее, чем он сломает ей руку.        — Я говорила, что вы мне нравитесь…       Если бы Пилозубый считал, сколько раз за сегодняшний день приходил в недоумение, то давно бы сбился со счёта. Прокручивая в памяти события вчерашнего дня, он вспомнил, что тогда она, как раз после своего нервного срыва, сказала ему ровно то же самое. Только вот истинный смысл этого признания, как и прежде, оставался для него непостижимым.       «И что?!»        — И я ничего… ничего не могу поделать с этим… — её взгляд, обращённый не на него, преисполнился безнадёжным отчаянием. — …со всем, что я к вам чувствую! Я просто не знаю, как мне быть! — она едва ли не плакала. — Я как могла убеждала себя, что это неправильно! И я знаю, что не имею права на подобные чувства! Я честно пыталась... я пыталась их усмирить, но скажите, разве может сердце внять голосу разума? — она умолкла, ожидая реакции, которой не последовало. Судорожно выдохнув, продолжила: — Ранее я задала вам вопрос… однако вы не дали на него ответа. Я собиралась выведать, есть ли у вас кто-то, потому что… потому что мне кажется, что есть, и тогда мне просто не на что надеяться.       «О чём она говорит?»       Пилозубый не понимал ничего. Вместо желаемого прояснения ситуации он столкнулся с ещё большей неясностью. Да что ей в конце концов нужно?! На что она хотела, но не могла надеяться?! Почему всё ею сказанное так запутанно, неужели нельзя изъясняться более вразумительным языком?        — И если это правда… если вы в самом деле не свободны, я оставлю вас в покое. Я позабуду обо всех своих чувствах и ни разу не взгляну в вашу сторону! Я обещаю!       Он разжал пальцы, выпустив её руку. Она тут же отдёрнула её, поднялась на ноги и отступила на несколько шагов. И посмотрела на него с какой-то молящей надеждой. Которая совершенно не укладывалась в понятие здоровой реакции на то, как он с ней поступил. Он причинил ей немалую боль, чуть ли не оторвал целую кисть, а она взирала на него так, словно сей факт не имел для неё никакого значения. Да ей следовало тотчас удрать от него! Но она даже не трогалась с места, стояла перед ним, ожидая ответа. Словно от того, что он скажет, зависело нечто важное.       Пилозубый отвернулся, собрал наконец остатки поленьев. Он не знал, что именно она хотела услышать, и не очень-то хотел ей отвечать. Но представил вдруг, как она заупрямится, неудовлетворённая его безучастностью, вцепится в него пуще прежнего. Сделает что угодно, лишь бы выпытать желаемое. А если она не отстанет, он убьёт её. Точно убьёт…       Он поднялся и, не глядя на неё, прошёл мимо. Лишь в последний момент пересилил себя и бросил угрюмо:       «Нет у меня никого».       Он не намеревался ей лгать — ложь была ему не свойственна. Пусть воспринимает эти слова как душе угодно. Только бы они поспособствовали чему-то полезному и она избавила его от своего общества…       Оставив её позади, Пилозубый собирался было зайти в дом, но остановился у порога, поражённый необычными ощущениями. Что-то было не так… Мир перед глазами начал терять очертания. Каждый звук, будь то шелест листвы по земле или скрип дощатого пола под ногами — всё вдруг отошло на дальний план, увязло, потонуло в странной тишине. Глухой монотонный звон в ушах перекрыл иные звуки. Не сознавая ещё, что теряет себя, что ноги уже не держат и он медленно клонится книзу, Пилозубый попытался прислушаться к окружению: почему его так внезапно обступило это мёртвое затишье? Что с ним происходит? А что с девчонкой? Она что, до сих пор стоит на месте? Почему не идёт следом, чего ждёт?       «У него никого нет…»       Бет потребовалось время, чтобы внять высказанному им признанию.       «У него никого нет!» — не в силах поверить, с воодушевлением повторила она.       С сердца будто камень упал. Она хотела было улыбнуться — всё-таки её главное опасение оказалось напрасным, а тревожащие ранее сомнения развеялись, как по ветру! Она хотела улыбнуться, но её отвлёк неожиданно раздавшийся шум за спиной. Держась за онемевшее запястье, она торопливо обернулась — и увидела человека, пошатнувшегося и тяжело оперевшегося плечом о стену дома.       Уже который раз переживания о его здоровье доводили её до испуга. И вот опять с ним что-то стряслось! Позабыв о собственной боли, она живо метнулась к нему, оглядела с головы до пят.        — Вам нехорошо? — выпалила она быстрее, чем поняла, насколько глупый вопрос задала. Интересно, а как иначе себя может чувствовать тот, кто едва стоит на подкашивающихся ногах? Бет лихорадочно соображала, как поступить в этой ситуации. — Отдайте это мне! — без обиняков она отобрала у него бóльшую часть дров. Окинув его строгим взглядом снизу вверх, рявкнула: — И идите в дом, живо! Вам нужно прилечь!       Кое-как держась за стену, Пилозубый мысленно усмехнулся себе под нос.       «Ты чего раскомандовалась, мелочь?»       К счастью, непрошенное помутнение отступало так же быстро, как и настигло его: туман перед глазами рассеивался, окутанный мороком слух тоже постепенно возвращался в норму. Одна лишь слабость в ногах не спешила уходить.       Он оттолкнулся от стены, выпрямился и тут же покачнулся. Девочка шустро юркнула ему под руку и подставила свой бок. Хах… какая незрелая опрометчивость. Она вообще умела думать наперёд? Да если бы он сейчас вдруг пал оземь на пару с ней, то запросто бы раздавил её.        — Что с вами случилось? — с тревогой вопросила она, прижимаясь к нему подобно спасательному плоту, на который нужно опереться. — Можете мне рассказать?       Пилозубый отстранился, когда почувствовал, что может идти самостоятельно.       «Я бы сказал тебе, в чём дело, но я больше ни слова тебе не скажу».       Поразмыслив над случившимся, он пришёл к единственно верному решению: промолчать, не дать никакого ответа. Ведь он прекрасно знал, что она имела к произошедшему самое прямое отношение. Будь он малословнее и не говори с ней излишне часто, это бессилие обошло бы его стороной. Каждый раз, когда ему становилось плохо, был связан с ней и с так называемым общением между ними. В бездну всю эту нелепицу… оно того не стоит. Отныне он не вымолвит ни слова, и плевать на любые возмущения с её стороны. Мало ли как ещё последствия их незримых разговоров отразятся на нём в дальнейшем…       Бет постаралась закрыть глаза на его вернувшееся пренебрежение. Что ж, ладно. У него есть полное право не отвечать. Может, он всего-навсего хотел сберечь и без того скудный запас сил. Наверно, ей не следует лезть к нему при каждом удобном случае. Пусть сперва оклемается окончательно…       Стремясь поскорее избавиться от тяжёлой кипы дров, Бет спешно прошла в дом, и только когда сбросила их на пол у камина, выдохнула с облегчением. Разминая многострадальную руку, она внимательно посмотрела на мужчину, идущего следом. Нетвёрдый шаг, который ему явно хотелось скрыть, вопреки прилагаемым усилиям был хорошо заметен. Он остановился посреди дома, оперевшись на стол и низко опустив голову. Безотрадность его облика нагнала неутешную мысль о стремительном ухудшении его самочувствия.       Чуткое к чужим бедам сердце тронула грусть. Без сознательного решения ноги сами повели её к нему. Но стоило сделать первый шаг, и холодный разум тут же велел остановиться.       «Нет, Элизабет, — вдруг воззвал он к её сердцу. — Стой. Не подходи к нему и не говори ни слова. Не понимаешь разве? Ему не нужна ни ты, ни всё, что ты сказала. — она побуждала себя преодолеть навязчивое желание хоть как-то ему помочь. — Просто… оставь его наедине с собой. Он справится. Он сильный. Поболеет чуть-чуть и придёт в норму, только и всего… — и в конце концов ей удалось убедиться в своей бесполезности. Бет тихо отступила прочь. — И как тебя угораздило влюбиться в едва живого, разваливающегося старика?» — подумалось ей уныло.       Она опустила рассеянный взгляд на лежащие у ног поленья и не сразу сообразила, что с ними делать. Понимание, что рядом страдал человек, а с этим ничего нельзя было сделать, связывало руки и не давало сосредоточиться на деле.       «Сперва нужно разгрести этот хлам, а после… не знаю, кажется, для растопки понадобится хворост? Не враз же брёвна кидать, они так просто не разгорятся… Интересно, сколько ему лет? Он очень старый? — разрознённые мысли кочевали с одной темы на другую. — Ему не дашь слишком много. Он выглядит немногим старше отца. Но всякое может быть… Почему ему стало плохо? Как тут можно помочь? Наверно, это из-за раны. Его точно беспокоит рана. А я ведь предупреждала его! Мне нужно убрать мусор… и раздобыть немного хвороста».       Под стать отсутствующему взгляду она с такой же рассеянностью принялась перекладывать мешающие вещи. И одновременно с этим краем глаза следила за каждым движением человека — вот он медленно опустился на стул, вот поник устало и с выдохом спрятал лицо в ладонях… Бет не могла не чувствовать вину за происходящее с ним. У неё даже не получалось злиться за причиненную ей боль — злость вытеснило волнение о его здоровье. Да и не была её нраву присуща злопамятность. Хоть она и понимала, что злиться стоило бы…       «Нет смысла искать ссоры и отдаляться от него. Надо сохранять голову и думать наперёд. Если с ним что-нибудь случится, мы не сможем уйти отсюда. А разве это хорошо? Ему нельзя болеть, только не сейчас! Кто кроме него нам поможет? Есть ещё, конечно, его семья… но невесть сколько ждать её возвращения мне не очень хочется. Он и только он должен вызволить нас отсюда — больше нам просто не на кого надеяться!»       Захотелось пристыдить себя за столь эгоистичные мысли. Но, по сути, именно так дело и обстояло. С самого начала он был им необходим в первую очередь как человек, который может решить их проблему. Тот, кем нужно воспользоваться, а после оборвать все связи. А что с ним будет по итогу — дело последней важности. Но если его свалит недуг, им с сестрой придётся остаться здесь на самый неопределённый срок. Последнего она допустить никак не могла — и без того они слишком злоупотребили его гостеприимством. Который день они тут находятся? Третий? Боже, третий день проходит… а казалось, со дня случившегося с ними несчастья минула вечность.       Расчистив камин от хлама, Бет переключилась на поиск годного для розжига топлива — оглядела бегло каждый угол, пытаясь зацепить взглядом кипу газет, бумаг, любой клочок чего-либо легковоспламеняющегося. Уж захудалые газеты здесь точно должны найтись…       Она непроизвольно глянула в сторону кровати, на которой временно устроилась вместе с Софи… и обомлела. Там никого не было. Ни самой девочки, ни её вещей.       «Что…»       Бет спохватилась, резво осмотрела всю комнату. Ни намёка на присутствие сестры — пространство вокруг погружено в тишину, прерываемую лишь скрипом половиц и её участившимся, разгорячённым дыханием.       «Нет-нет-нет…»       Стремительно впадая в состояние паники, Бет вбежала в другую комнату, обшарила каждый угол… но и там никого не нашла. Сердце пропустило удар и провалилось в пустоту. Вопреки желанию не верить в происходящее она сразу обо всём догадалась.       «Софи здесь нет! Она убежала в лес!»       И одно понимание было страшнее другого.       Побросав ставшие вмиг неважными дела, Бет рванула к двери, чуть не вышибла её с петель и очутилась снаружи.        — Софи!       Ей очень хотелось услышать в ответ её голос. Хотелось убедиться, что сестра рядом, что она просто вышла развеяться и вовсе не собиралась никуда убегать. Но она сознавала интуитивно, что ответом станет ожидаемое молчание.       «Без паники, только без паники…»       Бет обошла дом по периметру, всем сердцем надеясь обнаружить девочку за одним из углов.        — Софи!       Утихомирить разрастающуюся в груди бурю не получалось — каждый новый миг, проведённый в неизвестности, вёл к скоропостижному нервному срыву.       «Куда она могла запропаститься?!»       Бет сделала глубокий вдох и попробовала собраться. Если она вконец отдастся панике и позволит ей одержать верх над благоразумием, то ничем не поможет делу.       «Бери себя в руки, сейчас же! Сосредоточься не на проблеме, а на пути её решения! Думай, что ты можешь сделать!»       Первое, что подсказал путающийся от переживаний разум: следы. Нужно отыскать следы. Найдёшь их — поймёшь, в какую сторону она побежала. Вернувшись к крыльцу дома, Бет стала одичало вглядываться в землю.       Ей везло, по крайней мере, пока — прошедший ночью ливень сыграл ей на руку. На размокшей почве хорошо виднелись отпечатки самых разных следов — её собственных, небольших; огромных — принадлежащих, несомненно, захворавшему человеку; и совсем маленьких, в разы меньше вышеупомянутых — они остались после Софи.       «Вот они! Едва различимые среди остальных, но точно её!»       Бет проследила за их направлением — следы неровной вереницей вели прямиком к лесу. Но не к равнинной тропе, как она ожидала, а куда-то в сторону. Последующие выводы напрашивались сами собой:       «Софи не пошла по тропе… а перелезла через склон?»       «Торопилась… Времени не теряла, воспользовалась нашим отсутствием и ушла самым прямым путём».       Сердце кольнуло непрошенное чувство вины.       «Потому что не могла так больше. Это всё из-за меня. Вместо того, чтобы остаться и поговорить с ней, я бросила её наедине с томительной неизвестностью… Не заверила, что всё будет хорошо. Насколько… насколько нужно отчаяться, чтобы вот так, ни слова не сказав…»       Не в первый раз за этот день Бет убедилась: отчаяние придаёт смелости, толкает на самые неблагоразумные поступки. И даже самый маленький, самый пугливый человек найдёт под его воздействием силы презреть страх и ринуться навстречу неизведанной опасности. И закроет глаза, если путь будет пролегать через непроглядную тьму.       Упрямо цепляясь за единственную и оттого такую зыбкую возможность проследить за сестрой, ведомая страхом потерять её, Бет бросилась в лес, чтобы вопреки всем сложностям разыскать её, возвратить назад и больше никогда не оставлять одну среди кромешного мрака.

***

      Грохот наспех отворяемой двери, краткий, но полный тревоги оклик, отголосок торопливых и постепенно удаляющихся шагов… Эта невнятная суматоха заняла не больше пары минут.       Пилозубый отнял руки от лица, прислушался и не сразу поверил, что окружение отозвалось долгожданной тишиной.       Впервые за долгое время обстоятельства подарили ему возможность остаться в давно искомом одиночестве. И если раньше он бы поблагодарил судьбу за удачно подвернувшийся шанс избавиться от надоедливых детей, то теперь же, обратившись к внутреннему голосу, он не мог почувствовать ничего кроме странного опустошения.       Незримые изменения, произошедшие в нём, переворачивали устои сознания, удивляли одним лишь своим появлением. А точнее, они бросали в одиозный ужас. Анализируя события последних дней, Пилозубый понял, что больше не чувствовал себя собой, — человек, которым он был всего несколькими днями ранее, ни под какими просьбами не позволил бы себе столь непростительного проявления слабости. Тому человеку было бы всё равно — он глух к любым мольбам, его не пронять слезами. Ему, вечно равнодушному к бедам других, не пристало терзаться ненужным состраданием. Его не тревожат чужие жизни — это необходимые жертвы, чьё существование и проблемы не представляют для него ни малейшей ценности. Но теперь что-то изменилось. Его равнодушие дало трещину и грозилось кануть в лету. Былое бессердечие выкорчевано непрошенным появлением в его жизни двух маленьких людей, до которых ему не должно было быть никакого дела.       Не должно было… но порой жизнь такая непредсказуемая штука.       Пилозубый вслушивался в благую тишину и больше не находил в ней ни намека на благое спокойствие. Одиночество не приносило прежнего облегчения. Он знал, тишина в этом случае значила одно — чью-то скорую смерть. Глупые, безрассудные дети оставили относительно безопасные стены дома и ринулись в лес, где найдут лишь неминуемую гибель. Найдут запросто, если только…       …если только он не отсрочит их смерть очередным вмешательством.       В конце концов, он не простит себе, если они уйдут от него с такой неприемлемой лёгкостью.