Признаки сумасшествия

Дебет деньги любил, очень любил. Хотя, собственно говоря, кто ж их не любит, так? Но, в отличие от многих, знал Александр не только их официальный номинал, но их истинную ценность. Ценность, какое глупое слово, — монетки и бумажки, доллары, рубли и евро — в этом чудном запахе и звуке бухгалтер видел своё настоящее счастье. Наверное, именно по этой причине и столкнула его злодейка-судьба с тем, кто денег не ценил вообще. Севастьян Соловьёв — натура, раздражающая до зубного скрипа, выводящая из себя с первой секунды. Он — это всклоченные рыжие волосы, хищный оскал от уха до уха и живое воплощение всего того, что он, Саша, так люто ненавидит в России. Надень на него соломенную шляпу да рубаху расписную — типичный крестьянский мужик, прямиком где-то из 19 века. Володарский морщится. Нет, не крестьянин — разбойник. Потому как такой расточительной сволочи белый свет ещё никогда не знал. «Деньги — народу?» — где ты, блять, видел вообще такое? Саша и сам по себе был довольно вспыльчив, но, глядя на то, как Соловьёв лениво тянется в кресле и закатывает на каждую вторую его фразу глаза, у него окончательно срывает крышу. В первый день знакомства он разбивает ему нос, получает под дых, что перед глазами начинают плясать грёбаные чёртики, а чуть позже — завязывается нерушимая дружба. Дебет знал, что некоторые особо сентиментальные дети скрепляют свою дружбу капелькой крови из проколотого пальца, но они с Соловьём делают это не капелькой и даже не своей — струйка из черепа ещё теплого вора-чиновника неспешно растекается по асфальту, оставляя после себя отвратительно-великолепные разводы. — Я не отступлюсь, Сашенька! — голос у Севы, несмотря на ситуацию, тёплый, искрящийся светом — как такое возможно вообще, Володарский ответить не решается — и в голове что-то предательски щелкает. Соловьёв перед ним — символ, Соловьёв перед ним — Русь. В бледно-голубых глазах у него небо, а в вечно непослушных волосах путаются золотые лучи заката. Задор, смекалка, жажда справедливости и полное отсутствие всякой логики — чем не герой, а? Дебет невольно застывает, заворожённый, глядя на то, как Сева почти надрывно смеётся, чересчур сильно голову запрокинув, и одному ему известную мелодию насвистывает. У бывшего бухгалтера медленно, но верно катится всё под откос, потому что из Соловьёва герой никудышный — руки по локоть в крови, запах смерти из-под ногтей не вымывается уже который месяц, а сам он зовёт себя громко и чётко: «Разбойник. Убийца». В редкие моменты он хотел бы ему возразить, но от этого всем станет только хуже — даже Прима знает, что отрицание будет подлой ложью. И пускай, что это, наверное, один из признаков полного сумасшествия — взрослый мужик же уже, а в голове бардак полный, даже сигарета в пальцах иногда подрагивает. Соловей, если б узнал, пальцы эти самые без зазрения совести порубал бы на месте, да только Саша упорно продолжает прятать их в нагрудный карман рубашки, будто назло, и смотрит на всех сверху вниз — не в прямом смысле, конечно. До поры до времени всё идёт относительно плавно, и Александр даже подумывал, что пронесёт, но когда к ним в гости решает наведаться секретный агент Н7, их мирному — не в общепринятом понятии — сосуществованию приходит неизбежный финал. — Да ты в конец свихнулся! Это же чистой воды самоубийство! — шипит мужчина, волком скалясь, и очки резко с переносицы сдёргивает. Соловьёв же, которого бывший бухгалтер спешно утащил на задний двор, смертельно и привычно спокоен — бесит. — Знаю. Тебя что-то не устраивает? Дебет в тупом отчаянии; в этот момент он бы безумно хотел сжать эту чрезмерно длинную шею напарника ладонями, чтоб синяки, яркие, в глаза каждому встречному бросающиеся, на коже надолго остались, и хорошенько Севастьяна встряхнуть. Но, вместо этого, мужчина подходит вплотную, почти неприлично близко, руки на плечи мягко опускает и заглядывает в глаза напротив, ставшие со временем уже такими невероятно родными. — Я жить хочу, Сев, — шепчет он тихо, а в голосе его даже будто мимолётная мольба мелькает, всеми силами непробиваемое упрямство Соловьёва сломить пытаясь. «И чтобы ты тоже жил», — едва не срывается с губ роковое, но именно в этот момент Саша наконец-то вспоминает, как держать язык за зубами, и только болезненно морщится, невысказанную фразу, словно осколки стекла, проглатывая. Соловей на секунду вздрагивает, выдыхает как-то рвано и поджимает губы — через мгновение Дебет поймёт, что это только игра больного воображения, потому что, а как иначе. — Я так решил, — Сева в глаза смотрит ясно, проницательно, что колени плыть куда-то в сторону начинают: то ли от неконтролируемого бешенства, то ли отчего-то ещё. — Тебя ни к чему не принуждаю. Забирай свою долю и проваливай куда хочешь. Александр дёргается, как от пощёчины, делает неуверенный шаг назад и опускает голову, хмыкает многозначаще. Он бы безумно хотел обладать таким же непоколебимым упрямством, а лучше самим Соловьёвым — но Соловей не принадлежит никому и даже, кажется, самому себе. Символ, Сашенька, символ; он ведь звезда путеводная и маяк среди бушующего океана, а не человек. Дебет — позорно — ломается по щелчку пальцев. — Понятно, — болью голос, усталый, так и сочится, но это в их ситуации уже не главное, — Если ты остаёшься, — молчит очень тягостно, слов подходящих никак не найдя, и кусает губу почти до крови. — То и я остаюсь. Соловей — Русь-матушка, солнце ясное на закатном небе и ничто более. Тяжело это было решение, потому как страх за свою шкуру и желание жизни из человека никуда не деть, как ты его не трави, а в Дебете этого добра было хоть завались, ещё правнукам с головой хватит. А вот жертвенность — качество, присущее отнюдь не каждому. У Севастьяна парочка золотых зубов с левой стороны и даже сами волосы его кажутся золотом; он долго молчит и ничего не отвечает. Холодный порыв ветра шуршит пожухлой травой и больно бьёт по лицу. — Я в тебе никогда и не сомневался, Саш, — коротко и по делу, как и умел всегда; на душе от этого у Александра что-то меняется, и дышать вдруг становится так легко, будто так всё и надо. Лёгкое касание плеча, дрожь по всему телу — и бывший бухгалтер остаётся за домом один. Он остаётся — не убегает, подло и низко поджав хвост, как облезлая псина; он не кривит губы и презрительно морщится, а попросту кивает самому себе и устало опускает плечи. Дебет деньги любил — да только Севу сильнее.