Розы в шипах

По дороге к дому Пруссия не оставлял своих попыток и постоянно отгонял Италию от брата, стоило только итальянцу прикоснутся к его пальто. Германию подобное ребячество двух взрослых стран только раздражало, эти двое со своими играми уже успели оттоптать ему все ноги. К счастью, они быстро добрались до дома и уже стояли на пороге, разуваясь и снимая с себя верхнюю одежду. В доме Германии, в отличие от дома многих европейцев, нельзя было ходить в уличной обуви, для этого существовали тапочки. — Так, — гаркнул Людвиг, привлекая к себе внимание брата с Италией, — а ну, оба прекратили! Гилберт, взял чемоданы в руки и не майся ерундой, а ты, Италия, перестань липнуть и пойдем выбирать закуски, — строго процедил он. Недовольно фыркнув, смотря в спины уходящим, Гилберт взял эти чёртовы чемоданы и отнёс их наверх в гостевую комнату, в которой было решено поселить Италию. После того, как Пруссия закончил с этим, ему ещё предстояло увлекательное путешествие в аэропорт за оставшимся багажом. Выйдя на улицу, плотнее закутавшись в шарф, Пруссия заметил промелькнувшую возле калитки тень. — Эй! Кто там?! — рявкнул Гилберт и бесстрашно ринулся к чужаку, удачно схватив того за рукав. — Ну надо же, второй Италия пожаловал. — Заткнись, — дрожащим голосом процедил он. — Я просто гуляю. — Да ты весь замёрз, — тонко подметил Гилберт, смотря на трясущегося итальянца. — Со мной прогуляешься или в дом пойдёшь отогреваться? Романо ничего не ответил, лишь пожал плечами, заливаясь румянцем от действий немца. Сняв с себя шарф и подвязав его Ловино, закрывая плотной тканью его голую шею, Пруссия с довольной улыбкой посмотрел на дорогу, явно что-то взвешивая в своей голове. Натянув шарф до самого носа и выдавив сквозь зубы скупое «спасибо», Романо весьма странно вцепился в ладонь Гилберта. Ни у кого из них не было перчаток, отчего подобное прикосновение было согревающе-приятным. Решив не мучить продрогшего до костей итальянца, Гилберт, махнув рукой, отправил его в дом. Вот только Ловино по каким-то неведомым причинам всё равно увязался за ним. Возможно, Варгас просто не хотел видеть своего брата в объятиях человека, которого он открыто ненавидит, а возможно он просто хотел побыть наедине с Пруссией. Но эта версия больше на бред смахивает. Вернулись они довольно быстро, потому что обратно ехали на машине, а не пешком шли. За это время Германия с Италией смогли досыта наговориться, наобниматься и даже приготовить пасту, которая не входила в число блюд, запланированных на праздничный стол. — Отодвинься, — буркнул Романо на Пруссию, что сидел рядом. — От тебя воняет и далеко не розочками. Второй итальянец сидел на ковре, тиская Берлитца, коим являлся золотистый ретривер. Феличиано любил зверушек от кошек до собак, но по большей части он был всё же кошатником, возможно, поэтому их отношения с Людвигом временами были весьма и весьма напряжёнными. — Гил, — позвал его Феличиано, — а как пёсика зовут? — Берлиц, — спокойно ответил Пруссия, услышав, как хлопнула входная дверь. На огонёк к братьям немцам пожаловал Австрия, и что самое удивительно, он был совершенно один, без Венгрии и прочего сопровождения. Германия, кажется, упоминал, что будут ещё гости, но не пояснил, кто конкретно должен прийти. Фыркнув, не в силах больше смотреть на то, как эти двое тискают пса, Романо ушёл на кухню и застал там Германию, который был одет не в свою привычную зелёную робу с широкими брюками, а в самые обычные чёрные штаны на резинке. Бесшумно подойдя к нему сзади, Ловино ловко стянул эти самые штаны до самых лодыжек вместе с нижним бельём и с неподдельным интересом взглянул на то, что так упорно скрывалось за плотной тканью. — Пф! — усмехнулся Романо, прикрыв рот ладонью. — У моего кота и то больше. Не выдержав такой наглости, Людвиг грязно выругался, сверля гостя испепеляющим взглядом и, вернув штаны на родину, как ни в чём не бывало продолжил готовить, стараясь не поддаваться на провокации. — Картофелина, я голоден. — Ничем помочь не могу, дождись праздничного стола. Проворчав нечто нечленораздельное, Романо с лицом-кирпичом стал ходить за Людвигом по пятам точно голодный щенок, выпрашивающий объедки. Но Германию это нисколько не смущало, поэтому он продолжил заниматься своими делами, каждый раз вздрагивая от звонкого смеха Пруссии. Из гостиной с перерывом в несколько минут доносился смех Пруссии, который был больше похож на вопли, из-за чего Родерих зажал уши руками, прося того заткнуться. Вскоре этот смех сменился плачем Феличиано, которой как всегда как-то и чем-то порезался. — Больно! Германия! Меня собака укусила! — вопил на весь дом Венециано, но при этом сидел на одном месте, прижимая к груди раненую конечность. Тяжело вздохнув, понимая, что эти выходные, которые он планировал провести в кругу семьи, однозначно будут праздничным адом, Людвиг горько усмехнулся, уводя пострадавшего как можно дальше от столь шумной компании. — Ну-ну… Успокойся, всё хорошо — успокаивал его Германия. Усадив Италию рядом с собой на кровать и спокойно обрабатывая рану, Людвиг не переставая успокаивал его, точно заботливая мама своего ребенка. В это же время Пруссия продолжал мучить Австрию. Оставшись наедине нашим извечными враго-друзьями, им скучать не приходилось. Схватив увесистую книгу, которая всё это время валялась на полу, Австрия пригрел ею неугомонного Гилберта. — Уйди прочь от меня! Невоспитанный дикарь! — шикнул на него Родерих и поправил сползшие очки. — В следующий раз у меня в руке будет молоток с гвоздём. Намёк ясен? Зашипев от боли, Пруссия прикрыл обеими руками голову на случай, если последует серия ударов, но к счастью Родерих знал меру и не имел даже самого малейшего желания портить столь дорогую сердцу литературу. Поэтому, открыв книгу, он принялся её изучать. Потерев зудящую макушку, Гилберт пронзил аристократа возмущённым взглядом. — И ты ещё имеешь совесть меня обзывать дикарём? И вообще, почему это я дикарь?! Раньше ты, придурок, никогда так остро на меня не реагировал! — возмущался Гилберт, бросая в адрес Австрии колкие реплики, вот только Родериху всё было как об стенку горох. Ноль реакции и послеобеденная чашка чая в руках. — Пиво — напиток дикарей, а ты его глотаешь литрами. А после воняешь как гнедая кобыла, — вполне спокойно проговорил Родерих. — Ты всегда чего-то хочешь, но никогда этого не получишь. Смирись уже с этим, глупый. — Боже, пиво и Запад пьёт, но его ты дикарем не называешь, — с долей обиды фыркнул Гилберт. Оторвавшись от интересного чтива, Австрия закрыл книгу и отложил её на потом в сторонку. Скользнув тонкой ладонью по раскрасневшейся щеке Гилберта и резко остановившись на виске, будто считывая с его лица каждую ярко выраженную эмоцию, Родерих, подняв глаза к потолку, похоже, задумался. Затем на его лице расцвела загадочная улыбка, заставившая Гилберта впасть в ступор. — Как жаль, что ты больше не страна. Не обращая внимания на подобного рода заскоки, Пруссия недовольно фыркнул, ударив нахала по загребущим ручонкам. Похоже, этот аристократишка совсем страх потерял, то кричит, как девственница в свою первую брачную ночь, то сам же к нему домогается. — Твою ж дивизию! Вот зачем ты опять на больное давишь?! Пруссия всегда считал Австрию непредсказуемой личностью, да, он ни богат ни беден, ни румян, ни бледен. Живёт искусством, обожает сладкое и, как кажется Пруссии, всё ещё влюблен в Венгрию. Обычно Родерих тихий и спокойный, но вот как только дело заходит до отношений… Здесь остаётся только гадать, что он выкинет. — Говорят, у альбиносов слабое здоровье, — начал Австрия, скользнув своей тонкой холодной ладонью под футболку Пруссии, останавливаясь на сосках. — Тебе приятно? Знаешь, я не привык делать это с мужчинами. Но ты ведь всегда в таких случаях играешь роль девушки, так что нам стоит попробовать. Вздрогнув от столь неожиданного действия, Пруссия поспешил убрать подальше холодную ручонку от своего тела. Сколько Гилберт себя помнит, у Родериха всегда были холодные руки и тёплые к нему чувства, которые этот музыкантишка старался держать в себе, не выставляя на показ. Интеллигенция, этикет, воспитание и всё остальное прочее не позволяли этому аристократу влюбиться. — С чего такие глупости? — поинтересовался Гилберт, ударив Родериха по руке, когда тот повторно посмел к нему прикоснуться. — Нормальное у меня здоровье и в роли девушки я никогда не был заинтересован. С чего такое ошибочное мнение, братец? — Венгрия на днях видео одно показала, там хорошо видно, какой ты… — запнувшись не в силах подобрать подходящее слово, Родерих решил показать это действием, опустив ладонь на бедро Гилберта. — Скажи, тебе не больно вбирать в себя сразу три члена? — Придурок! Я ничем подобным не занимался, — обиженно фыркнул Гилберт, отводя взгляд в сторону. И как только подобная информация могла просочиться к Венгрии? — Да и вообще, с чего ты взял, что я занимаюсь подобным? Это явно был не я, потому что весь год я был загружен работой… и мне некогда было тратить время на подобное. Оттолкнув от себя подальше этого напыщенного выскочку, Австрия поправил свою идеально выглаженную белоснежную рубашку и с разочарованным вздохом проговорил: — В таком случае не приставай ко мне со своими глупостями. Иди донимать кого-нибудь ещё, а ко мне не лезь. На этой ноте Родерих ушёл наверх в свою гостевую комнату, а рядом с Гилбертом послышался ехидный смешок. — Картошку отшили, — пропел Романо, показав фак белобрысому немцу.