Розы в шипах

Просидев около минуты с лицом всемирного удивления и придя в себя от буквально звенящего над самым ухом смеха Романо, Пруссия тряхнул головой и, развернувшись всем телом, процедил: — Романо, мелкий ты ублюдок. Существуют предрассудки, что магнитные волны способны влиять на поведение людей. Должно быть, именно эти волны и замутнили рассудок Ловино, который с сияющими бесстрашием глазами пустился к Гилберту, другими словами, прямо в пасть к разъярённому зверю. Схватив наглеца за запястье, Пруссия ловко подмял того под себя, навалившись на него сверху. Конечно, Гилберт мог на тормозах спустить с рук насмешку этого крысёнка, но собственная вредность не позволила, к тому же Романо сам подошёл, будто так и хотел прогнуться под него. Не в прямом смысле, конечно. — Это мои слова, ублюдок! — пищал Романо, пытаясь столкнуть с себя эту семидесятикилограммовую тушу.

***

Услышав за окном хлопки петард и салютов, Австрия с тихим вздохом закрыл дверцу шкафа, закончив переодеваться. Новый год для австрийца всегда был несущественным праздником, придуманный ещё во времена дедушки Рима. Подойдя к кровати и упав на неё безжизненной массой, он лениво перевернулся на спину и закрыл глаза. Устал. Но отчего? От вида счастливых лиц родных, которые искренне рады наступившему празднику? Или, может, от этой вечной суеты с подарками? Или всё же от себя? Быть страной — это значит не просто жить там, где ты родился, но и принимать всё, что взбредёт в голову твоему народу, любую культуру, праздник, законы и религию. От персонификации этой страны тут ровным счётом ничего не зависит, всё и всегда решает кто-то другой. Под многочисленные звуки хлопков Австрия не заметил, как к нему в комнату пробрался Пруссия, осторожно присел на край кровати и уставился на него, как удав на кролика. Очередной скрип кровати и даже то, как она прогнулась под тяжестью чужого тела, не заставило Австрию и пальцем шевельнуть, даже когда его самым наглым способом попытались перевернуть на бок. Интересно, зачем? Что Гилберт хотел увидеть под ним? Клад или что-то поинтересней? Родерих не сопротивлялся действиям Гилберта, прекрасно понимая, что этот ненормальный не отцепится пока не добьётся своего. Поэтому, сняв очки и убрав их подальше в нижний ящик тумбочки, Австрия тихо прошептал: — Я позволю твоим губам прикоснуться ко мне. Но не стоит рассчитывать на большее. На такое королевское разрешение Пруссия лишь усмехнулся: — С каких это пор ты так бездумно разбрасываешься своими позволениями? Мои губы ведь могут достать до самого потаённого места. — Хочешь нажить себе проблем на и без того настрадавшееся место? Вопрос был скорее риторическим, поскольку в настоящее время Пруссия не существовал как страна и не мог причинить большого вреда, даже если сцепится зубами с кем-то из стран. Дав по рукам, которые осмелились залезть в запретную зону, Австрия, одарив их хозяина колючим взглядом, процедил, едва не шипя: — Дикарём был, дикарём и остался, — заключил он, проведя указательным пальцем по нижней губе Пруссии. — Если хочешь по-настоящему чего-то добиться, то тебе следует прислушиваться к мнению других. Наклонившись, Родерих невесомо коснулся его губ, в качестве наказания болезненно прикусив нижнюю. — Гадость! — возмутился Австрия. — От тебе снова несёт как от пепельницы. Пропустив его ворчание мимо ушей, Пруссия довольно промурлыкал: — Сам предлагал попробовать. Я, конечно, не привык быть снизу, но могу сделать исключение ради любимого… — Гилберт задумался не в силах понять, стали они уже полноправными любовниками или ещё нет. — Кем ты там мне теперь, блять, приходишься? Австрия и сам не знал ответа на данный вопрос. Некое кровное родство между ними, возможно, и имеется, но братьями они друг друга называли в исключительно издевательской манере, потому что также не желали признавать своё родство. Взяв Пруссию за волосы, Австрия спустил того на уровень своего паха. — В таком случае ты знаешь, что нужно делать, братец. Надеюсь, ты окажешься не хуже Венгрии. В прочем, хуже неё у меня уже вряд кто-то будет. Сдув со лба загораживающую обзор челку, Пруссия с усмешкой посмотрел на Родериха, на лице которого впервые за всё время отразились отголоски веселья, выдаваемые улыбкой. — Какие мы требовательные, — Пруссия с улыбкой прокомментировал действия Австрии, задирая подол его ночной рубашки. — Спасибо бы сказал, что я делаю тебе такое одолжение, подпуская к себе, — с не присущей усмешкой отозвался Родерих, сквозь ткань нижнего белья которого прощупывался внушительный бугорок. — Ой-ой-ой, Роди, кажется, это я тебе одолжение сделаю своим минетом. Проведя языком по бугорку, дразня его через ткань нижнего белья, Гилберт с удовольствием наблюдал, как Австрия дважды дёрнулся, едва сдержав стон за плотно сжатыми зубами. Издав хриплый смешок, Пруссия, избавившись от мешающей тряпки, обхватил член Родериха ладонью, с большим удовольствием облизнув головку, точно пробуя её на вкус. Разозлившись от столь грубых и в тоже время правдивых высказываний, Родерих опустил ладонь на белобрысую макушку и как следует надавил на неё, заставив этого нахала вобрать в себя член во всю длину до самых яичек. — Ещё одно слово, и я возвращаюсь в Вену, — после этих слов Эдельштайн призадумался и добавил. — Бестолочь необразованная. Обиженно фыркнув, Пруссия открыл рот, позволяя члену выскользнуть изо рта. — Я тут стараюсь, понимаешь ли, а ты обзываться вздумал. Как-то не похоже это на аристократическую норму, — высказался он относительно поведения Родериха. Отодвинувшись от него на расстоянии вытянутой руки, Гилберт в надежде проучить самоуверенного выскочку скучающе осмотрел комнату, только сейчас замечая наличие в ней кресла, на котором стоял небольшой чемоданчик со швейным набором. В правом углу от окна стоял самый обычный поцарапанный деревянный стул, на котором покоился излюбленный фиолетовый плащ Родериха и ещё какая-то одежда, аккуратно сложенная стопочкой. — Милый мой, это ты не для меня стараешься, а для себя. Усмехнувшись, Австрия наклонился к младшенькому и взял того за подбородок, призывая таким образом к вниманию, свободной рукой Родерих пристыженно прикрыл своё неудовлетворённое достоинство. — Слышал что-нибудь о равноценном обмене? Чтобы добиться желанной цели, для этого следует заплатить немалую цену. В пример можно поставить Вторую Мировую войну, — на этой немногозначной ноте Австрия отстранился от Пруссии, решив лишний раз не давить на больные темы. — Вспомни цену расплаты за свою ошибку… — Да отвали ты с этой войной! — рявкнул Гилберт, на этот раз всерьёз затаив обиду на Родериха. — Забыть бы её к черту вместе с Советским Союзом, который уже как кость в горле стоит. На мгновение в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь нервным дыханием обоих стран. Всё же не стоило поднимать эту тему и давить на едва зарубцевавшиеся раны. Теперь Австрия хорошо это понимает, а чувство вины уже звенит в ушах, как рождественский колокольчик. — Говори прямо, чего хочешь, и не строй из себя аристократа, я то знаю, что им не являешься. — Конкретно от тебя мне ничего не надо. Открыв ящик и достав из него очки, Австрия старательно протёр стёкла низом ночной рубашки и, с пару секунд повертев их в руках, надел. — Впрочем… Задумавшись, Родерих оценивающим взглядом осмотрел Гилберта с ног до головы. На лице Австрии не было абсолютно никаких эмоций за исключением едва заметного блеска в глазах. Но что он может значить? Интерес? Сострадание? Может, смех? — Что ты можешь мне предложить кроме своих грязных портянок да изношенной формы? — Не вижу смысла предлагать тебе что-то, скотина зажравшаяся. Ты мне больше не интересен, козёл очкастый. В груди тревожно заныло, так и крича о том, что Родерих перегибает палку. Несмотря на соседство, они с Гилбертом особо не общались. Да, Пруссия наблюдал за ним, ведя дневник, в котором записывал всё увиденное и произошедшее за весь день. Австрия всегда казался каким-то одиноким и отстранённым от мира, когда сидел на улице и попивал свой безвкусный чай, решив сэкономить на сахаре. Спрыгнув с кровати и разглаживая складки на одежде, уже всерьёз ни на что не надеясь, Пруссия собрался покинуть комнату. Интерес, ранее испытываемый к Австрии, просто умер, исчез, испарился. Тихонько, как мышка, подойдя к Гилберту сзади, Родерих невесомо чмокнул его в щеку, также тихо прошептав: — С Новым годом, Гилберт. Мой подарок отыщешь в своей комнате. Взяв с полки книгу, которую планировал почитать перед сном и специально отложил её на кровать, Австрия удалился в ванную. Ясное дело, что он собирался там делать после этого неудавшегося фарса. Удалившись в свою комнату, Пруссия, поддавшись интересу, заглянул под кровать, выискивая там подарок Австрии. Завёрнутая в цветную фольгу средних размеров коробочка, которую удалось отыскать под кроватью, так и манила к себе своей необычной оберткой и белой лентой. На крышке лежала открытка с надписью «Великому зайке», последнее слово было явно кем-то приписано. Корявый почерк и простая шариковая ручка выдавали старания Венгрии с потрохами. В коробке лежала ещё одна коробка, только поменьше, внутри которой находился страстно обожаемый Гилбертом австрийский шоколад. Вытащив его и поставив на тумбочку, Пруссия заметил на дне фотографию их небольшой немецкой семьи, в которую на заднем плане сумели вписаться Италия с Венгрией. Пруссия слегка улыбнулся и поместил фотографию в рамку, поставив ту на тумбочку возле кровати, не забыв и Венгрии отправить небольшой подарок с извинениями. Забравшись в кровать к младшему брату, потеснив Италию, Пруссия, не снимая с лица довольной улыбки, закрыл глаза, погружаясь в сон.