Подобный орхидее

Именно после тех событий я больше никогда не видел матушку. Женщина, которая даровала мне это тела, одна из немногих кто искренне заботился обо мне в этом мире, только услышав об опасности, грозящей мне, примчалась в Пристань Лотоса не о чем ни задумываясь. Я помнил, как в детстве она пела мне колыбельные, и сама вместо слуг ухаживала за мной, хотя могла уделить время здоровому и не дефектному сыну. Но матушка неизменно делала выбор в мою сторону. И сейчас этот выбор ей тоже диктовали материнские инстинкты. Мне не сложно понять ее сейчас, когда прошло уже много лет и у меня самого появились дети, но тогда, я словно получил нож в спину от самого доверенного человека. Те страшные слова мне не забыть никагда: - Все будет хорошо, - я чувствовал тепло ладони матушки на воей руке. – Не волнуйся, ты будешь жить. Лекарь даст тебе трав и все выйдет или вырежет его. Воззрившись на нее глазами полными ужаса, я ощутил, как похолодела грудь. Отдернув ладонь, я неосознанно прикрыл ею плоский живот. Сама мысль о том, что меня лишат этого теплото огонька внушала ужас. - Нет, - всхлипнул я. Матушка замолчала и подняла на меня красные от пролитых слез глаза. - Что? Ты вообще понимаешь, что делаешь? Милый мой, послушай, ты ведь не женщина. Как же ты… Ох, в общем. Просто пойми, что из этого ничего не выйдет. Ты даже не сможешь его выносить. От ее слов мне стало дурно. Я втянул голову в плечи и обнял живот двумя руками. Мой огек все еще был рядом. Сначало я подумал о кесаревом сечении, проношу плод девять месяцев, а затем мне просто разрежут живот и достанут здорового ребенка. Все же просто, разве нет? Но после слов матушке мне захотелось побиться в истереке. И впрямь, что если мужское тело просто не сможет вместить в себя эмбрион? Слез стало больше, они лились бесприрывным потом, угрожая вылиться в нервный срыв. - Сынок, ну что же ты. Успокойся, я рядом, - ворковала матушка, но мне было не до ее утешений. А вдруг это единственный раз, когда я могу родить? Это само по себе уже нонсенс, конечно, и правильней было бы послушать матушку, но уже согретый теплом огонька, я не хотел его отпускать. В тот же миг двери комнаты распахнулись и разъяренной фурией в нее проник Цзян Чен. Он мягко, но настойчиво оттестил не довольную его действиями матушку и принялся успокаивающе гладить меня по спине. - Только скажи, кто причинил тебе горе, - лицо его мыло хмуро и напряжено. – И я тут же с ним расправлюсь. Будто в подтверждение его слов, на среднем пальце его правой руки ощетинился фиолетовыми искрами Цзы Дянь. Ну точь-в-точь, фиолетовая собака. Я вспомнил, что в детстве мой супруг очень любил этих животных, и пришедший следом вопрос разбил мне сердце: «А передастся ли эта страсть к четвероногим созданьям его ребенку?». От этого мне стало еще горше и зарыдав сильнее, я уткнулся ему в грудь. - Ты же любишь меня? – всхлипнул я. Что скрывать, в этот момент я почувствовал себя ужасно слабым, готовым поддаться любому ветерку. А Цзян Чен был скалой, стремящийся укрыть меня от опасностей. Вцепившись ему в воротник, я поднял на него слезящиеся глаза. Могут только догадываться, что он там увидел, но ответ последовал незамедлительно и сорвался с его губ как – отчаянно, словно замнись он хоть на мгновение и быть беде. - Безусловно, - а затем добавил. – Гораздо больше, чем ты думаешь. И пусть слова были просты, мне заметно полегчало, окутавший меня прилив благодарности, выплеснулся объятьями. Не стесняясь матушки, я прильнул губами к щеке Цзян Чена в нежном поцелуе. Его присутствия навевало уверенности. Я обхватил крепкие плечи супруга руками, и будто слабое дитя, попросил: - Пожалуйста, отнеси меня в постель, я очень устал. Цзян Чен аккуратно поднял меня, словно хрустальную статуэтку, и даже не простившись с матушкой, вышел из комнаты. У последней дыханье сперло от возмущения. Такой наглости, в бытность мадам Цзинь, она еще не встречала. - Тебе лучше поступить разумно! – вещала она в след. – Не рискуй своим здоровьем. Подумай, как я буду жить без тебя, - на последних словах женщина всхлипнула и промакнула глаза платком. Объяснить сложившиеся обстоятельства Цзян Чену было не столько сложно, сколько смущающе. И пусть мы провели вместе сладкую брачную ночь, но даже не думали пожинать плоды. Некоторое время супруг все же просидел не моргая, пытаясь осознать новости. Я до сих пор помню, как дрожали его руки, когда он прикоснулся к еще плоскому животу. И пусть этот жест был продиктован ему сердцем, в глазах читалось неверие и потерянность. И самое ужасное, что он говорил с моей матушкой. В уши она успела налить ему всякого, но в общей сложности то же, что говорила и мне. После такого мне было неприятно слышать от Цзян Чена: - Все же лекарь был прав и это проклятье. Давай вновь обратимся к нему. Верю, он сможет поправить твое здоровье. К этому моменту матушка прибывала в Пристани Лотоса почти неделю, а я сходил с ума от ее нытья. Чем больше она уговаривала меня прервать беременность, тем тверже я стоял на своем. Наше противостояние все больше укрепляло мою веру в маленькое чудо, растущее внутри моей утробы. И разумеется, когда супруг, пусть и задействовав всю свою корректность, попытался склонить мое мнение в сторону избавление от неведомой сущности, поселившейся в теле, я вспыхнул точно горящей факел. - Раз он такой умелый, пусть поможет мне разрешиться от бремени! За то, что супруг поддался влиянию главной женщины дома Цзинь, он поплатился бойкотом. Я объявил его безжалостно и безапелляционно. Настроение и так было не стабильным, волны, то неописуемого восторга, то безутешного горя накатывали на меня одна за одной. Я, то плакал, то смеялся, то не мог спустить с рук А – Юаня, испытывая потребность в заботе о ком – то (смотрящий на меня побитым псом Цзян Чен был не в счет). Что ж, если даже хозяин Пристани Лотоса попал ко мне в не милость, то матушка и подавно. Как они только могли сговориться за моей спиной? Больше никакого совместного чая и прогулок, вообще ничего совместного, даже на мгновение. Моей самой большой ошибкой стало то, что я искренне посчитал, будто матушка может понять мои чувство и исправиться. Тогда природа готовилась к смене сезона, а мой живот начал немного расти. День был прекрасным. Мы с А – Юанем сидели в прогретой детской, рядом с жаровней, тепло от которой окутывало нас. Время клонилось к обеду, и я поглаживал по голове примостившегося у меня на колениях мальчика, напевая незатейливый мотив. В голове кругилось множество мыслей о приялных мелочах, связаных с предвкушением материнства (или отцовства, это как посмотреть). Ведь это древний Китай, и даже более – фэнтезийный. Здесь ведь нет колясок и кроваток для малыша в моем привычном понимании. Но может найдется зыбка, которую подвешивают к потолку? И еще нужно попросить Цзян Чена (как только я с ним заговорю) заказать у портного много маленьких распашенок и миленьких ханьфу. Их ведь делают и для младенцев? Может попытаться самому сшить одеялко для малыша, мягкое и теплое? Столь простые и житейские думы были развеяны стуком в дверь. А – Юань вздрогнул, и мило зевнув, начал тереть кулачками глаза. Матушка вошла прежде, чем я успел что – либо сказать. Она выглядела немного понурой и тогда это ввело меня в заблуждения. Я по глупости решил, что она мучается виной и хочет пойти со мной на примирение. По ее указке, слуга оставил на столе тарелку с пряниками и чай. Сладкий запах лакомства, совсем прогнал сон мальчика. - Я много думала, - начала матушка из далека, разливая чай по пиалам. – Мы наговорили друг другу лишнего. Пожалуй, в этом есть доля и моей вины, но и ты должен меня понять. Мой сын гораздо важнее, чем неизвестный плод, - заметив, как я начинаю хмуриться, она поправила себя. – Прости, прости. Я хотела сказать, что возможно я могла бы примириться с твоим решением… Съешь пряничек. Женщина подтолкнула ко мне тарелку с десертом, маняще, благоухающим пряностями и медом. Но вместол меня, один из пряников ухватила тонкая детская ручонка. - Ну же, - возмущенно воскликнул я, ничего не заметевшей матушке, - договаривай. Честно говоря, из – за перепадов настроения я был очень раним, а оттого превращался в плохого собеседника. Все надлежащии сыновьи почести, которые должны были воздаваться матушке, напрочь забылись. - Пусть будет этот… этот… этот ребенок. Но только под моим присмотром. Я могла бы созвать в Башню Кои лучших лекарей со всей Поднебесной. Несколько вариантов отказа вертелись у меня на язык от приемлемого до грубого. И я бы обязательно высказался, но вдруг А – Юань закашлялся. Наполовину съеденный пряник выпал у него из рук и закатился под стол. Мальчик схватился за горло и начал задыхаться.