***
В привычном понимании вещей, конечно, его поступок с натяжкой можно было бы назвать самоубийством. Во-первых, спускаясь на дребезжащем и пропахшем плесенью, застарелым потом и отчего-то лакричными тянучками лифте, дверцы которого еще не разомкнулись с визгливым скрежетом, Кроули чувствовал себя в относительной безопасности — насколько, конечно, это вообще было возможно в Аду. Во-вторых, главная причина всех его беспокойств сейчас наверняка должна быть, по заверению Вельзевул, быть прикована зачарованными самим Сатаной цепями к стенам ее темницы. В-третьих, Кроули, признаться честно, не верил, что его действительно что-то может убить; развоплотить — запросто, ранить — вне всяких сомнений. Но не лишить жизни как таковой, потому что приближенные к Богу серафимы, те, что остались подле Ее ног, конечно, после убедительной агитации Люцифера, уже давно подрезав Кроули крылья, убили его. Фигурально выражаясь, вместе с ангельским чином, каким бы они ни был когда-то, они лишили его анимы — души, если по-человечески просто, а значит, убили. И вот уже седьмое тысячелетие Кроули мертв, в понимании Рая, низвергнут, и совсем уж безвозвратно стереть его имя из длинного демонического списка могла только святая вода. Некстати вспомнился Лигур и его мучительная смерть, следы которой после Апокалипсиса даже с «Деттолом» пришлось отмывать: судя по тем воплям, что слышал Кроули в тот день, умирать демону и правда больно. Подернув плечами, Кроули сморщился и вскинул голову, когда лифт остановился. Радовало его сейчас, пожалуй, только то, что в недрах Преисподней святой воде неоткуда взяться, и если он вдруг погибнет от рук пленницы или поскользнется на скользком каменном полу темных пещер, разбив висок своему человеческому телу, то он хотя бы через пару столетий сможет уговорить начальство выделить ему новую физическую оболочку. Зато останется жив, заключил Кроули и шагнул вперед, в кромешную тьму. Чтобы его глаза привыкли к полному отсутствию света, потребовалось не так много времени, наверное, не больше десяти секунд, но даже за такой короткий промежуток ему почудилось немалое — или не почудилось, в конце концов, он спустился едва ли не до Главного Офиса, и происходить здесь могло даже то, что не мог себе вообразить человеческий мозг. Зато Кроули сумел представить отчетливо без труда, поэтому, когда он наконец различил в темноте очертания каменных стен со вбитыми в них тяжелыми металлическими дверями, напряжение, тугим узлом стянувшее солнечное сплетение, несколько ослабло, и демон шумно выдохнул. Бояться ему по статусу было не положено, но, когда приходилось стоять вот так, в тюрьме для особо опасных инфернальных существ, где была занята пока только одна камера, становилось, прямо скажем, не по себе. О, Кроули уже отчетливо представлял, каким первородным злом провоняет за считанные минуты и с какой жалостью ему придется сжигать в адском пламени этот старенький тренч, что он накинул утром на плечи. Возможно, смрад, витавший в плотном воздухе, надолго вплетется в пряди его волос, и вымывать придется шампунем его до неприятной сухости, но… в каком-то смысле, Кроули готовился к этому еще со вчерашнего дня, поэтому смириться с неизбежными последствиями успел. Для пущей уверенности заложив руки за пояс и сжав губы в тонкую линию, демон направился к одной из огромных дверей. Вокруг было тихо; настолько безмолвно, что пустота магическим образом оживала и как будто сама начинала шептать дерзкие проклятия в его уши, вызывая у Кроули сильное желание огрызнуться на несуществующего врага, что растворился в тяжелом воздухе. И каким бы сильным ни было сейчас его желание поскорее сбежать, он подошел практически вплотную к двери, коснувшись пальцами металлического засова. Впрочем, отворить ее он не боялся — при большом желании не смог бы, потому что знал: Люцифер лично постарался запереть ее в самых недрах Ада, ближе к нему самому. Чтобы наблюдать. Чтобы не позволить сбежать — у нее ведь не может быть столько сил, чтобы обхитрить его самого. Или Кроули просто хотелось верить в лучшее по старой своей привычке, которую за несколько тысячелетий перенял у друга-ангела. Маленькое окошко, в которое он практически без опаски заглянул, казалось, служило крошечным порталом в иной мир, полный отчаяния, боли и практически осязаемой злобы. И Кроули вдруг осознал, — забавный факт, на самом деле, от которого, между тем, по спине пробежал едва ощутимый холодок — что готов даже молиться, лишь бы стоять дальше от нее. Не боялся он вовсе, нет, убеждал Кроули себя, но одного только взгляда на прикованное к стенам тело женщины хватило, чтобы всколыхнуть осевшие на дне его многовековой памяти воспоминания о чем-то запретном, выродившемся из первого греха. Ее тонкие руки блестели от скатывающихся с потолка на ее тонкую кожу капель, густых и темных, густые волосы, вьющиеся мелкими частыми кудрями, черными нитями паутины расползлись по скользкому полу темницы, практически целиком скрывая истончившееся, изголодавшееся по убийствам тело и лицо. Но Кроули, конечно, помнил его — единожды взглянешь и не забудешь. Помнил и Азирафаэль, да наверняка ничуть не хуже самого демона, но крайне редко говорили они о пленнице Ада, которую неспроста держали здесь. Подальше от глаз любопытных демонов и поближе к Люциферу, чье незримое присутствие чувствовалось каждым дюймом незакрытой одеждой кожи. На мгновение вдруг Кроули задумался, вглядываясь почти в кромешную тьму, — могла ли она стать матерью Антихриста? Могла ли породить дитя, которое расплатилось бы за каждый грех своей матери, за смерти тех своих братьев, что тысячелетия назад погребли под ангельские песнопения? Мог ли юный Адам восстановить все то, что разрушила она тысячелетия назад? Кроули свел брови, раздумывая над заданными самому себе вопросами, но почему-то не поспешил вернуться назад, увидев, что пленница по-прежнему томилась во владениях Преисподней. Он смотрел вперед, изучая взглядом острые и резкие линии ее тела, не закрытые каскадом смоляных волос, и пытался заметить хоть маленький намек на то, что фигура женщины перед ним — чистой воды фикция, едва дышащая кукла, смастеренная умелыми руками. Она — настоящая она — не стала бы терпеть присутствие Кроули в ее вынужденной обители, и поэтому складывалось стойкое ощущение присутствия обмана и морока, наведенного на зоркие змеиные глаза демона. Он прищурился и разомкнул сухие губы, чтобы позвать ее по имени, но осекся на полувдохе, когда она подняла на Кроули изучающий взгляд. Блестели злобой и жаждой крови, выделяясь на худом скуласто лице, ее ярко-зеленые глаза, словно подсвечиваясь изнутри, но рот оставался закрытым, только плотно сжатые губы кривились в ухмылке. Если она и не видела, кто наблюдал за ней несколько минут кряду, то наверняка знала или, на худой конец, догадалась. В конце концов, ее и Кроули связывало немалое, вспомнил демон и подался назад, отдергивая руку от железной задвижки, которая захлопнулась в тот же миг, когда по пещерам пояса предателей благодетелей пронесся ее протяжный вой. — Кро-о-оли, — протянул звонкий молодой голос, стоило только демону развернуться спиной к массивным дверям. Кроули и плечом не повел: прежде всего, он давно на это имя не отзывался и, стоило заметить, не разговаривать он сюда явился. Наверное, и без внимания следовало бы оставить оклик, только вот внезапный порыв ветра, невесть откуда взявшегося здесь, налетел со спины, взметнув полы его плаща. — Куда же ты спешишь? Неужели нет времени вспомнить старую подругу? Игнорировать любую реплику, озвученную ее переливчатым мягким голосом, казалось мудрым решением. Кроули, стиснув руки в кулаки, устремился назад к лифту, не оборачиваясь, а она, незримым своим присутствием заставляя содрогаться от могильного холода, бездумно хохотала и что-то без умолку говорила. Демон знал, как хороша она бывала в своих речах, как ловко подбирала слова на языках всех земных царств и как умела убеждать. Не находись ее тело сейчас в оковах, что ограничивали ее силу, она непременно бы уже отомстила Кроули за старые обиды — изощренно и бессердечно заставила бы страдать за все, что он ей сделал. Впрочем, по мнению демона, ее вечная обида была безосновательна: он только пошутил, а уж она-то совершила ошибку. В конечном итоге, он даже с ней практически не разговаривал, так с чего бы Кроули нужно было винить во всех смертных грехах? — Изыди, — прошипел он сквозь зубы, когда холодные пальцы скользнули по кнопке вызова лифта, даже не сразу сумев на нее нажать. — С радостью! — воскликнул женский голос, и новый порыв ветра закружил в вихре многовековую пыль темницы. Кроули закрыл нос рукавом и принялся отсчитывать мгновения до прибытия лифта, мечтая как можно скорее покинуть пределы Ада и вернуться в прекрасный, тихий мир смертных. На сегодня у него была запланирована уйма дел, и прохлаждаться в обители мстительной и удивительно злопамятной женщины никак не входило в его планы. — Я так жду нашей встречи, Кроли. Она, конечно, говорила несерьезно, убеждал себя демон, прислушиваясь к далекому мерному жужжанию спускавшегося лифта. Уж Люцифер давно позаботился о том, чтобы никто с ней больше не встретился там, наверху, и от такого осознания становилось чуточку легче. Проблема была только в одном: Кроули наверняка знал, как изворотлив ее ум был еще много тысяч лет назад, когда она была смертной женщиной, и поэтому представить страшно, что сделала с ее мыслями демоническая сущность. Страшно было бы, поправлял себя Кроули беспрестанно, будь он человеком, а вот инфернальным созданиям с опаленными крыльями — ничего не страшно. Он не прислушивался к ее разномастному шепоту и варьирующимся интонациям, но когда в один шаг переступил порог кабины лифта, то прижался спиной к стенке и порывисто выдохнул, ощутив, как зуд в мыслях, вызванный ее безудержным брюзжанием, начал отступать. И только когда двери закрывались со скрипом, она вновь рассмеялась и прошептала, понизив голос, совсем тихо, прямо над ухом Кроули: — Скоро увидимся, Змий. По пути к обожаемой своей машине Кроули первым делом скинул в ближайший мусорный бак тренч, который, казалось, перешит был вдоль и поперек нитями вечных мук и отчаяния. На плечах и вовсе тяжелым грузом лежала жажда мести, которую принес с собой ветер ее духа, и Кроули так отчаянно хотел верить в то, что его воображение, как и всегда, лишнего надумывает, однако… Она не разбрасывалась словами никогда, вопреки своей говорливости и завидному умению складные речи сочинять — демон знал, что вряд ли она бросалась пустыми угрозами. И паззл в его голове оттого начал складываться, конечно, с большим опозданием. Выезжая на оживленный проспект, Кроули смачно выругался и вдавил педаль газа в пол. Злость клокотала под ребрами, заставляя его то и дело вымещать ее на водителях вокруг: у кого-то глохло радио, а кто-то вдруг понимал, что с таким количеством топлива, вмиг изменившимся, до ближайшей заправки не доберется. Только когда стрелка спидометра остановилась на отметке в девяносто миль в час, демон вздохнул полной грудью и мало-помалу стал успокаиваться: скорость всегда оказывала на него удивительное магическое воздействие. Таким образом, подытожил демон, как только сознание его начало проясняться, как и ожидалось, времени на посещение места своей вынужденной работы он потратил вдвое больше, чем планировал, судя по тому, с каким радостным волнением диктор «London’s heart» назвал время и как темнело небо, — это первое. Второе: смертная девчонка, вломившаяся в магазин Азирафаэля и устроившая ему, растерянному ангелу, допрос, как клишированный полицейский, оказалась права — Язмин, кем бы она ни была, умерла не по своей воле. Убедился в этом Кроули еще во время беседы с Вельзевул, и отсюда следовал третий вывод — владыка Ада, судя по красноречивой реакции, наверняка была связана если не со смертью женщины, то с ней самой. Четвертое и, пожалуй, самое важное: если зачинщицей назревающей бури была та, о ком думал Кроули, то в деле наверняка замешаны так называемые воплощенные, о которых сам Кроули, однако, знавал немногое. Но, возможно, мог бы узнать из книги Николсона, которую стоило все же забрать из участка — в конечном итоге, Азирафаэлю он пообещал чуть ли не из-под земли достать первичное издание «Черной магии», где как раз ясно и четко прописывался ритуал на крови земных воплощений ангелов и демонов. Ко всему прочему, стоило бы убедиться, что он не ошибался, решил Кроули, сворачивая к одному из отделений службы столичной полиции, и в голове его уже созрел план. Довольно нечеткий и не без пробелов в нем, однако единственный приемлемый в сложившейся ситуации, представления о которой пока оставались похожими на некачественно выполненную мозаичную картинку, где ее маленькие составляющие хаотично перемежались друг с другом. Кроули остановился возле отделения полиции и только в тот миг понял: он не знал, как искать книгу, и, пожалуй, стоило бы озадачиться этим вопросом, если бы не одно маленькое «но»: демон, хоть и не был оптимистом, зато всецело доверял своему «шестому чувству» — так смертные прозвали дар предвосхищать некоторые события. Люди, по правде сказать, многое себе надумали, и лишь единицы из миллиардов действительно могли обладать чем-то подобным. Но Кроули человеком не был, а потому причин не доверять самому себе у него, фактически, не оставалось никаких, в чем он и убедился, стоило ему только, лениво распахнув дверь «Бентли», выплыть на мало оживленную улицу перед отделением полиции и оглядеть вход, чтобы увидеть знакомую фигуру. Девица, нарушившая спокойствие из с Азирафаэлем выходного дня, стояла у самых перил, практически облокотившись на них, и с преувеличенным вниманием слушала все то, что ей говорила другая смертная: темноволосая, высокая, облаченная в заманчиво-дорогую одежду, что сразу приметил Кроули. Вообще, собеседница детектива никак не вписывалась в городские пейзажи — ей бы блистать на фотосессиях и передвигаться на лимузинах, а не спускаться до среднего класса. С долей заинтересованности разглядывая ее, демон явственно ощутил горьковатый аромат одного из грехов — не сказать уж, что их можно назвать смертными, в библии многое преувеличено было. Но даже на таком большом расстоянии от нее веяло чем-то жасминовым, терпким — так обыкновенно пахла гордыня, но вот, что странно: за горько-сладким запахом этого греха Кроули как будто почудился другой, потаенный и едва различимый хвойный, который зачастую приписывали унынию. Женщина, нависшая над детективом, чье имя Кроули все никак не мог припомнить, наконец, улыбнулась, кивнув на прощание своей собеседнице, и поспешила к ожидавшему ее автомобилю, а оставленная в одиночестве смертная с облегчением выдохнула. И вот тогда-то Кроули возликовал, заметив в ее руке книгу, что принадлежала Азирафаэлю. Первой мыслью было загипнотизировать ее, как в прошлый раз, и принудить отдать ему талмуд без лишних вопросов, однако, сделав шаг по направлению к ней, демон вдруг задумался: могла ли смертная потенциально пригодиться в поисках воплощений? Могло ли она сама быть одним из вместилищ ангельской или, возможно, демонической энергии, если оказалась замешанной в этом деле? Исключать подобные версии при всем желании было нельзя, поэтому Кроули, тихо выругавшись сквозь стиснутые зубы, преградил ей путь, когда детектив поспешила в сторону метрополитена. — Какая встреча, мисс… Флетчер, — очень вовремя вспомнил он и растянул он губы в улыбке, не без садистского удовольствия замечая, как эмоции на ее лице сменяют одна другую, от непонимания до узнавания и испуга. — Куда-то спешите? — Добрый вечер, мистер… — так же протянула она, словно стараясь вспомнить имя. Демон знал, что сам он не представлялся ей, а потому открыл было рот, чтобы назваться по имени, как вдруг она, зеркально копируя его мимику, улыбнулась, поудобнее перехватив книгу Николсона: — Кроули. Спешу как раз В Сохо, чтобы отдать пропажу Вашему приятелю, пока магазин не закрылся. — Вы можете отдать ее мне и не тратить времени зря, — пожал плечами демон. — Или боитесь, что я увезу ее в Вестминстер, к братьям по лексикону? — Бояться не боюсь, но предположить такой исход могу. Не хватало нам еще албанских колдунов с пистолетами и ножами, — усмехнулась она. — Но, раз уж нам по пути, можете подвезти меня. — Вот как, — вздернул брови Кроули, поражаясь прямолинейности смертной. — Не боитесь, что я вдруг действительно окажусь членом преступной группировки и сдам Вас на продажу работорговцам Мавритании? — Ну, пожалуй, если бы я боялась подобных пустяков, то вряд ли стала бы работать в полиции, — нервно усмехнувшись, отозвалась она, и голос ее при это забавно дрогнул. Боялась и очень сильно боялась, отметил Кроули, но отчего-то девчонка исключительно его забавляла. Он кивнул головой в сторону машины, не ответив, и пропустил ее вперед, понимая, что, прежде всего, ему необходимо доставить книгу Азирафаэлю как можно скорее. А уж загипнотизировать смертную он всегда успеет.V. Кусочки мозаики
9 августа 2019 г. в 21:25
Волосы у нее как будто стрижены были рукой парикмахера-недотепы: рваные клочья разной длины едва доставали до шеи или путаными лентами ложились на плечи, и все единовременно. Густые, смоляные, неестественно выжженные ядовитым воздухом Подземного мира и словно даже дешевой краской из земного супермаркета, одним только своим видом они вызывали отвращение и желание спрятать их под объемную шляпу, что, в общем, повелительница Ада и делала. Вельзевул над своими волосами изгалялась так, как могла, чтобы вытравить остаточные болезненные напоминания о некогда прекрасных мягких кудрях, что спадали на аккуратные ангельские плечи. Давным-давно, еще до того, как Земля появилась в планах Всевышней, у Вельзевул были чин архангела, крепкие белые крылья и локоны такие красивые, что даже небожители не уставали восхищаться ими. Только своего прежнего облика она-то не помнила, — от падения здорово страдал каждый демон и, оказываясь в Преисподней, забывал свое ангельское прошлое — но знала о нем со слов Гавриила. Верить ему сначала казалось неблагородным делом даже в понимании падшей, но что-то знакомое оставалось в аметистовом свете его глаз, такое, за что неиспарившееся эфирное нутро Вельзевул отчаянно цеплялось, словно пытаясь не сгинуть в забвении. Ей повезло чуть меньше, чем остальным демонам — она, правительница Ада, страдала от преследовавших ее призраков фантомного прошлого, и будь это души смертных, она бы еще стерпела. Но то были воспоминания: не о себе самой, но о тех, кто служил с нею бок о бок с самого Сотворения, и среди безымянных архангелов, чьи облики выжигала скверна ее падения, Вельзевул видела Гавриила. Княгиня Ада знала: в те незапамятные времена он любил ее, не как других детей Небес, не как брат — сестру, но как одна смертная душа обожала другую, тоже смертную, с той же пылкой страстью. И, Господи, как сильно он когда-то любил ее волосы, что при падении вниз с заоблачных далей обгорели подобно крыльям и лежали на голых трясущихся плечах неровной линией новообретенной боли.
Может, поэтому она не переносила взгляда его лиловых глаз с жалостью в их взгляде, может, от того беспрестанно хмурила брови, когда ловила себя на мысли, что Гавриил наблюдал за ней и даже после тысячелетий — все еще изучал ее иную, непривычную. Была в этом своеобразная, как выразились бы смертные, романтика, но демону ли судить об этом? Потому Вельзевул, наверное, старалась не замечать того, как отличалось ее общение с Гавриилом от пересечения с другими ангелами, и по той же причине, отрекаясь ото всех помыслов о чем-то более крепком и вечном, нежели обыкновенный нейтралитет, она пропустила мимо своего цепкого внимания тот момент, когда встречи их стали частыми. В понимании бессмертных существ, разумеется: Вельзевул виделась с Гавриилом раз в пару месяцев, иногда даже лет, но все равно гораздо чаще, чем с любыми другими представителями Рая. И — чтоб его Сатана к рукам прибрал! — Гавриил, в отличие от нее, взгляд никогда не отводил. Ангелам положено любить, беспричинно оправдывала она его, поэтому они добры были даже к падшим. Только в глубине души — или тех ее неосязаемых остатков — понимала, что архангел-то помнил все, о чем не догадывалась сама Вельзевул, помнил то, что происходило высоко-далеко, за границей пушистых облаков и времяисчисления.
Но он рад был ее видеть, когда она, запахивая мешковатый пиджак и поправляя распущенные короткие прядки волос разной длины, быстро шла к нему навстречу, опустив голову и зачем-то считая свои чеканные шаги. Выбрать парк, чтобы обменяться парой слов, было несложно: Вельзевул знала, что и Гавриил поддался некоторым человеческим привычкам и оценил земной досуг. Ему, например, нравились утренние пробежки в этом парке на Уитфилд-стрит и пение птиц на ветках старых деревьев, а ей — запах свершенных преступлениях на старых тропинках, шуршащих под ее узкими ступнями.
— Здравствуй, Вельзевул, — улыбнулся он широко и искренне, так, что у нее скулы свело. Она кивнула и, живо перехватив его широкую ладонь, повела за собой, глубже в тень и дальше от людского внимания. Только проходя мимо увитых зеленью арок, боковым зрением она отметила присутствие одного человека, за которым готова сама была теперь пристально наблюдать. Не исключено, что Гавриил делал в тот миг то же самое. Его человеческое тело было крупнее и сильнее ее собственного, поэтому вести архангела куда-то было поистине пыткой. Гавриил словно специально шел медленно и неохотно, а потом и вовсе остановился возле раскидистого и старого дерева, с которого уже начала облетать желтоватая листва. Вельзевул едва не зарычала от злобы и развернулась лицом к архангелу, подбоченившись и надув губы. — Что произошло?
— Видишь? — она указала на свои глаза и словно для убедительности несколько раз моргнула, чтобы доказать: кровью залитые белки — вовсе не наваждение и не морок. Гавриил нахмурился: Вельзевул, конечно, знала, что он догадывался, отчего она ослабла настолько, что начала страдать ее физическая оболочка, но как будто бы не хотел верить в произошедшее. Спешно отвернувшись вновь, Вельзевул сложила руки на груди и устремила грозный взгляд красных глаз вперед. — Я не успела.
— Как это случилось? — Гавриил резким, отрывистым движением перехватил ее плечо, сдавив пальцами сильно, но не больно. И она не сопротивлялась, пытаясь врываться, но только поджала губы и покачала головой. Чувствовать слабость человеческого тела — хуже любых адских пыток, что переживают грешники в подземном мире, и Вельзевул знала, что заслужила их. В конечном счете, кто если не падшие ангелы — главные грешники Вселенной? Гавриил, помедлив немного, выдохнул, оглядываясь через плечо. — Давно?
— Не слишком. Иначе он бы уже узнал, — посмотрев в ту же сторону, что и Гавриил, отозвалась Вельзевул и поморщилась, словно проглотив целую ложку острого мексиканского соуса. — Выпила яд у себя в квартире, ничего необычного.
— У нее был повод? — вскинул брови Гавриил, наблюдая за выгуливающим кудрявую нелепую собаку смертным. Сам мужчина, казалось, чувствовал, что за ним внимательно наблюдали две пары глаз, а потому беспрестанно оглядывался за спину, неловко подергивая плечами — как будто старался избавиться от цепких страхов, влачащихся за его спиной. Вельзевул коротко качнула головой. — В таком случае, я не понимаю, с чего бы ей сводить счеты с жизнью.
— И не поймешь по одной простой причине: она была смертной. — Лицо демона не тронуло сочувствие или сопереживание: каждую ее эмоцию, если таковые были, стирала всепоглощающая усталость и ощущение пустоты на месте бескрайнего запаса вселенской энергии, которой повелевали все представители и Рая, и Ада. Она подняла глаза и посмотрела на Гавриила неизменной лазурью тяжелого взгляда. — Наверняка через пару-тройку лет на место Язмин придет новый или новая, но пока следи за ним.
— Как трогательно, неужели переживаешь? — с насмешкой осведомился ангел, но в голосе его не было и капли яда. Святой, фыркнула негромко Вельзевул и в тот же миг почувствовала, что его ладонь скользнула вниз, к ее запястью, плавно очертив выступающие на худых руках венки.
— Мечтай, — кивнула она, позволяя его пальцам переплестись с ее — язвить сил не осталось уже после короткого разговора с Кроули часом ранее. Прохладный ветерок, разгоняя остатки августовской жары, трепал ее густые волосы, и прядки настойчиво и неприятно щекотали кожу, отчего Вельзевул вдруг нервно отмахнулась. — Это больно, терять свое земное воплощение раньше времени. Физически больно, я имею в виду, поэтому он должен оставаться в безопасности. К тому же, ты и сам прекрасно знаешь, что за силу они хранят в своих хрупких телах. В смысле, он хранит, конечно.
— Ты думаешь, он последний из оставшихся воплощений? — поинтересовался Гавриил, понизив голос. Вельзевул безразлично пожала плечами: даже если нет, судьба тех смертных, что хранили в себе энергию других ангелов и демонов, ее волновала ничуть не больше, чем температура кипения пыточных чанов с маслом где-то в недрах Преисподней. — Есть и другие.
— Ты про двух придурков, которые предотвратили Армагеддон? Кроули и его кудрявого бойфренда?
— Например, — согласился ангел, развернувшись, наконец, лицом к Вельзевул. Она в ответ промолчала, мысленно, правда, согласившись с Гавриилом, — если их с ним энергия породила уже не первое поколение воплощенных, то наверняка и другие ангелы и демоны, в жилах которых словно кровью растекался мятежный дух, ничем не отличались. Не оттого ли Кроули так взъярился? Исключительно теоретически, мог ли он догадываться о том, что над земными воплощениями нависла опасность в ее лице? Знал ли он, Змий-Искуситель, вообще о вместилищах их энергии, что сейчас могли ходить по Земле? Вельзевул не могла ответить на все накопившиеся вопросы, но отчего-то теперь затея Кроули спуститься в темницы ей не казалась такой уж бессмысленной и нелепой.