Лана, погуляв с Дейзи еще раньше, чем на то решилась вчера, как раз планировала сварить себе крепкий кофе, который помог бы зарядиться бодростью, требуемой для рабочего дня, когда телефон ее вдруг принялся вибрировать в кармане брюк. То, что звонил ей в начале восьмого Колин, догадаться было нетрудно: кому еще она могла понадобиться в такую рань? Разве что Сане, отметила она про себя и мысленно возвратилась к вчерашнему своему плану поговорить с сестрой Язмин, во-первых, о таинственном друге, что упомянул мистер Азирафаэль, а во-вторых, о повторном обыске квартиры погибшей, который Лана все-таки решила провести. Но займется она этим наверняка не раньше обеденного перерыва, когда появится возможность связаться с Саной, а пока она с удивительной легкостью и радостью ответила на звонок инспектора Хамфри, прижав к уху телефон и насыпая молотый кофе в турку.
— Сержант Флетчер, — представившись, рассмеялась она, прежде чем он успел хоть что-то сказать. — Слушаю Вас внимательно.
— Сержант Флетчер, надеюсь, еще не на рабочем месте? — удивленно хмыкнув в ответ на вопрос Колина, Лана все-таки сообщила, что по-прежнему находилась дома и варила кофе, а после — вежливо пригласила Хамфри разделить с ней завтрак в виде тостов с джемом, если тот вдруг проезжал не так далеко от ее дома. — Предложение весьма заманчивое, но я бы рассмотрел альтернативный вариант позавтракать в кафе. Тем более, я, кажется, задолжал тебе его с прошлого пари.
— Это с какого? — поинтересовалась Лана, нахмурившись, но все-таки выключила плиту, и сдвинула с конфорки турку. — Я не припоминаю, чтобы мы спорили на завтрак, но ничего не имею против, если ты купишь мне что-то сладкое и максимально калорийное.
Ехать куда-то желания не было никакого, в первую очередь у самого Хамфри, который скрывал за массивными солнцезащитными очками следы утреннего похмелья, и поэтому девушка, недолго думая, повела его в кафе напротив своего дома. Лана, в отличие от детектива-инспектора, и без того проснулась в приподнятом настроении, бодром расположении духа и воодушевлении, что обрела еще вчера, покинув лавку Азирафаэля, но в компании Колина почувствовала себя еще лучше: девушка, хоть и любила одиночество, но отчего-то крайне сильно тосковала, если долгое время не общалась со своим лучшим другом. Иногда ей казалось, что их необъяснимое родство душ — как бы клишировано это ни звучало, иного описания их дружбе Флетчер подобрать не могла — изначально было предрешено. Словно кто-то однажды вдруг щелкнул пальцами и сказал, что она и Хамфри рождены только для того, чтобы стать напарниками по работе и закадычными друзьями в жизни, а иначе отчего Флетчер могла так сильно ощущать острую нехватку общения с Хамфри во время вчерашнего выходного?
Они даже не разговаривали, пока шли до ресторанчика и устраивались возле окна за двухместным столиком, но Лана не чувствовала дискомфорта или желания нарушить тишину — словно молчание это и не давило вовсе, а наоборот, вдохновляло. Впрочем, стоило сказать, что Флетчер, будучи, правда, довольно оптимистично настроенным человеком в отношении определенных вещей, подумала в какой-то момент, что не к добру быть такой беспричинно-радостной с утра, когда впереди ждала изнурительная работа в жарком офисе, а еще, в дополнение к тому, сымпровизированная Ланой игра в миссис Марпл своего времени. Флетчер подсознательно, конечно, понимала, что причин радоваться у нее нет, но она все равно продолжала улыбаться: когда делала заказ, когда рассматривала плывущие над Лондоном завитки облаков, когда раздумывала над тем, чем облегчить похмелье Колина. Хамфри, наблюдая за ней, стянул с переносицы очки и потер усталые глаза — у Ланы создалось впечатление, будто бы к пагубному влиянию алкоголя вчерашней ночью добавилась еще и бессонница, повлиявшая на нестабильное состояние Хамфри. А уж это наверняка значило, что случилось нечто поистине важное и, скорее всего, плохое. Девушка потянулась через стол, чтобы коснуться ладони Колина, но тот убрал руку, усмехнувшись.
— Не надо, заразишь еще, — он поднял голову и заправил за ухо русую прядь, недовольно поморщившись в тот же миг от резкого движения и вызванной им боли в висках. Лана нахмурилась, недоверчиво покосившись на собственные пальцы, когда Колин вдруг хохотнул хрипло и тихо: — Я не готов любить понедельники настолько, чтобы встречать их с такой улыбкой. Расскажешь, что тебя так обрадовало?
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Ты посчитаешь меня сумасшедшей, если скажу, что я проснулась в хорошем настроении сегодня?
— Не посчитаю, но стану пристально наблюдать за тобой. А то мало ли, — пожал он плечами и отпил немного черного кофе: — Как поход в книжный магазин прошел? Узнала что-то новое?
— В целом, наверное, могло быть и информа… Подожди, — девушка отложила в сторону вилку, так и не отправив в рот первый кусочек блинчика, щедро смазанного сладким сиропом и украшенного свежими ягодами малины. Лана подняла глаза и вскинула брови, рассматривая по-прежнему ухмылявшегося напарника. Флетчер вздохнула: — Откуда знаешь?
— Сингх рассказал вчера, что тебя крайне заинтересовала найденная им в квартире Язмин книга, а сложить два и два оказалось очень просто. Нет, я не стану тебя осуждать, за то, что ты поступаешь непрофессионально, скрывая от меня свои планы, а еще не по-дружески, Флетчер, когда делаешь, в принципе, то же самое, — покачал головой Хамфри, откидываясь чуть назад и прижимаясь лопатками к спинке стула.
— Ты уже это делаешь.
— Да? — изображая крайнее удивление, спросил Колин, прижимая к груди руку. — Наверное, все потому что я не хочу видеть твое разочарование после того, как ты поймешь всю тщетность этой идеи раскрыть несуществующее преступление. И потом, вот скажи мне: неужели тебе на работе не хватает головной боли с поисками убийц, а?
Лана задумалась, хотя, впрочем, никакого ответа риторический вопрос Хамфри не требовал. Стоило, правда, признать, что Колин был во многом прав — работать в должности детектива-сержанта довольно изнурительно, и прибавлять к эмоциональным трудовым нагрузкам лишние хлопоты, как минимум, нерационально. Но, помнится, вчера, девушка сказала рыжеволосому другу Азирафаэля об обостренном чувстве справедливости — и ни в чем не соврала. Не надели ее природа этим качеством, вряд ли она стала бы в свои годы ученицей полицейской академии, и…
Образ, проскользнувший в ее голове за жалкие доли секунды, вдруг вновь вспыхнул в мыслях, оборвав все зачатки долгих рассуждений, и Лана свела брови к переносице, почувствовав тяжесть, давящую на затылок: девушка вдруг вспомнила — грубоватого мужчину в очках звали Кроули. И она вовсе бы не удивилась осознанию этого факта, если бы не одно маленькое, незначительное «но»: официально представлены они друг другу не были. И тем не менее, Флетчер знала его имя наверняка, и она напряглась, безуспешно пытаясь вспомнить, откуда ей известна эта информация — словно мельком промелькнуло это имя в разговоре, да так неуловимо быстро, что Лана, скорее всего, и не заметила поначалу. Или забыла вдруг какую-то значительную часть произошедшего в книжном магазине. Она поднесла к губам чашку с теплым чаем и вдохнула приятный цветочный аромат, что отдавал необъяснимой весенней сладостью и легкостью и заставлял вспомнить детали разговора с Азирафаэлем вчерашним днем, но только с ним — о разговоре с другом его Лана ведь и не помышляла. И все же она будто бы хотела настаивать на том, что перекинулась с ним парой слов, покидая лавку, но ощущение это было такое же нестабильно-расплывчатое и туманное, как если бы Флетчер пыталась припомнить детали пресловутого дежавю, что испытала год или полтора назад. Мысли в голове ее неприятно гудели, и шумом своим вытесняли всю одухотворенность и энергичность, оставляя за собой нечто тяжело выносимое — как похмелье, от которого страдал Колин. Прервал ее раздумья стук в окно: клювом по толстому стеклу бил большой ворон, сложивший смоляные крылья и склонивший подвижную голову. Услышав шум, девушка против воли вздрогнула и едва не выронила чашку с чаем из своих рук.
— Флетчер, ты в порядке?
— Да, — соврала она, при этом завертев головой в обе стороны. И будь сегодня инспектор Хамфри чуть внимательнее, наверняка заметил нестыковки в вербальном и невербальном общении Ланы, однако Колин едва ли приоткрывал глаза, стараясь лишний раз не подвергать их губительному воздействию яркого утреннего солнца. Девушка заломила пальцы и отвела взгляд от внимательно наблюдавшего за ними ворона, решив, что надумывает себе лишнего, когда взгляд бусин-глаз показался ей до болезненного осмысленным. Она вновь заставила себя криво улыбнуться, но из-за внезапного упадка сил ей пришлось приложить немалые усилия. Свои ощущения она волей-неволей сравнила с обратным эффектом кофеина: когда действие его заканчивалось, то всякая бодрость покидала тело, и оно требовало только двух вещей — новой ударной порции энергетического напитка и глубокого сна. — Все нормально, я задумалась. Вернемся к разговору: раз уж ты полагаешь, что мои попытки расследовать закрытое дело не несут никакого результата за собой, то позволь тогда поинтересоваться, почему никто из нас не учел того факта, что мисс Периш состояла в отношениях? Если я не ошибаюсь, ее почти сразу сочли одинокой, что, в общем, удобно, я понимаю. Но…
— Но откуда бы нам это выяснить, если она элементарными вещами, вроде мессенджеров и электронной почты, даже не пользовалась? Если ты помнишь, при ней и мобильника не обнаружено, — пожал плечами мужчина. — И я-то счел это подозрительным, как и вся группа, но даже сестрица ее разукрашенная подтвердила, мол, по старинке, как в восьмидесятых: жила со стационарным телефоном. Без прослушки, солнце, улавливаешь?
— Да, солнце, — поддразнила его девушка, растягивая губы в улыбке. Лана, крепко зажав в руке вилку, прокатила по полупустой тарелке сочный кусочек алой клубники и, задумчиво прикусив нижнюю губу, откинула назад волосы, выпрямившись и ощутив отсутствие голода. — Но сам факт наличия у Язмин ухажера твои доводы не могут отрицать, согласись.
— Ты хочешь сказать, что вышла, — Колин поджал губы на мгновение, раздумывая над правильной формулировкой, — на безымянного бойфренда Периш, о котором мы не знали?
— Пока еще не вышла, — тут же отозвалась Лана, но, заметив насмешливый взгляд друга, подняла вверх указательный палец, — но все впереди. Как минимум, факт остается фактом при любом раскладе, а потому лично я добавляю «+1» в список подозреваемых.
— И теперь он состоит аж из одного человека, имени которого ты даже не знаешь. Вау, поразительный успех, сержант Флетчер, позвольте уступить Вам свой чин, — на одном дыхании выпалил Колин, и девушка недовольно сложила руки на груди, совсем позабыв об остывающем завтраке. — Лана, я не знаю, какой любитель книжек рассказал тебе про дружка Язмин, но это — только домыслы, не больше. Брось эту затею, пока не поздно.
— Чем это мне грозит? — вскинула брови Флетчер. — Я же не действую от лица полиции, а веду любительское, ни к чему не обязывающее расследование. В конце концов, всегда могу прикрыться фамилией Аттвуд и поискать даже старый паспорт. Ну знаешь, журналисты тоже ведут частные расследования.
— Не хватало тебе недоразвитого Аттвуда сюда привлекать, — фыркнул Колин, и Лана в ответ невесело усмехнулась. Да, упоминания ее бывшего мужа в разговорах причиняли, в первую очередь, боль ей, а не Хамфри, но, может, сказывалась личная неприязнь инспектора к журналисту Юэну Аттвуду, в браке с которым Лана прожила без малого семь лет. — Того и гляди, судиться захочет. Странное у него хобби, а?
— Хватит, — покачала головой Лана. — Я неудачно пошутила, ты неудачно пошутил в ответ: достаточно Юэну кости перемывать за спиной. Лучше теперь ты мне расскажи, с чего это вы с Закари стали такими закадычными подружками, которые друг другу все секретики рассказывают? А главное, Хамфри, я не понимаю, в какой момент это произошло, если еще позавчера вы спорили из-за давно закрытого дела Купера?
— Это сложно, — Колин зажмурился и потер глаза тыльной стороной ладони. Флетчер, воспользовавшись паузой и замешательством друга, открыла было рот, чтобы выдать очередную колкость, но тут мужчина вдруг распахнул глаза, и в солнечном утреннем свете они опасно сверкнули: — Даже не вздумай пошутить про тайные свидания.
— И в мыслях не было, — потупив взгляд, соврала девушка.
И все же, когда она украдкой разглядывала выражение лица Колина, ей вдруг показалось, что в своем разговоре они затронули тему, поднимать которую он не хотел ни при каких обстоятельствах. Конечно, он умел скрывать эмоции — умел, в отличие от Ланы, экспрессивная мимика которой с головой выдавала все ее чувства, будь то радости, сожаления, печали или сомнения. Но даже самая точная машина порой дает сбой, не говоря уже о людях, и сейчас Флетчер в его глазах отчетливо увидела нечто, что было сродни горькому сожалению и глубокой, ранящей сердце печали, и ее энтузиазм вдруг сошел на нет: расспрашивать Колина о произошедшем, казалось, крайне кощунственно, а рассказывать он вряд ли стал бы — во всяком случае, не сейчас. Впрочем, Лане хватило и пары минут крайне невыносимого молчания, чтобы понять причины упадка Колина: его уставший вид, жуткое похмелье после чрезвычайно большого количества выпитого алкоголя и раздражение к излишней радости Флетчер свидетельствовали о пережитом эмоциональном потрясении вчерашним днем. И если с произошедшей историей был связан Закари Сингх, то вариантов оставалось не так много.
— Как она? — несмело поинтересовалась Лана, потирая затекшую шею и отводя глаза. Колин тяжело вздохнул и повел плечом, в неудовольствии сморщив нос, однако ничего не ответил, и по одной только его реакции девушка поняла, что дела плохи.
Вслух «ее» по имени можно было не называть: и Хамфри, и Флетчер прекрасно знали, что речь шла о сестре Закари, Талии, что не так давно была выписана из психиатрической лечебницы, где провела не меньше полугода. Лана знала ее не слишком хорошо, видела не больше пяти раз в своей жизни, разговаривала — всего два, когда Талия приходила к ним в участок. Сначала к брату, а в другой раз к Колину, и это удивило Флетчер ничуть не меньше, чем Закари Сингха. Когда Хамфри стал встречаться с Талией, и отношения их стали очевидны всем, то Лана, несомненно, за друга порадовалась, однако сразу призналась, что Талия Сингх ей не понравилась. Конечно, не внешне — с такой фигурой и лицом, не обделенным исконно восточным, чарующим шармом, редко кому можно было прийтись не по нраву, однако было в девушке нечто пугающее. Не то во взгляде, не то в диковатых, резких высказываниях, что порой напоминали Лане своей дерзостью поведение подростков из школы какого-нибудь далекого городка, но было в Талии нечто отталкивающее. Колин зачастую посмеивался над Ланой, когда она хмурила брови, слушая рассказы о младшей Сингх, но не удивлялся: он без труда признавал, что если бы они оказались в мире фэнтезийных онлайн-игр, то Закари с Ланой, как истинные святоши, приняли бы ангельский чин, а они с Талией довольствовались бы адской выпивкой в недрах Преисподней. Флетчер не была святой никогда — и тем не менее, понимать образ жизни Талии, что пропадала на вечеринках в «Опиуме» и закуривала дурные мысли сладковатой горечью марихуаны, она не стремилась.
А вот Колину она нравилась. Поначалу-то Лана видела, что происходящее между ним и Талией не любовь вовсе, но яростное, почти неконтролируемое увлечение. С такой правильной работой, какую выбрал инспектор Хамфри, иногда хотелось коснуться чего-то запретного, и Талия Сингх, сходя с пьедестала королевы пороков, с лихвой давала ему все, о чем бы он ни думал. Бескорыстно, безвозмездно, может, потому что верила ему, а может, потому что Лана в своих домыслах ошибалась, иными словами, потому что Талия любила Колина. И как будто невзаимно — Хамфри не отвечал ей такой же обжигающей пылкостью взглядов и энтузиазмом, но довольствовался тем, что она его жизни существовала. Колин Лане как-то рассказал, что расстались они с Талией так же случайно, как и сошлись, но без скандалов и слез; во всяком случае, прилюдно. Правда, Флетчер догадалась, что не все так гладко в этой истории, когда Закари вдруг принялся практически бойкотировать Колина вне работы и смотреть на него с затравленной горечью и недружелюбием во взгляде, что вскоре стало очевидно как Хамфри, так и Флетчер. Лана в эту историю старалась не впутываться, только если сам Колин не предлагал ей выпить и не просил выслушать после работы. И однажды девушка узнала, что буквально через считаные дни после расставания Колина и Талии, Сингх попала в психиатрическую лечебницу после попытки самоубийства. Выжить-то она, конечно, выжила, но Закари однажды обмолвился о том, что от прежней Талии осталась только внешняя оболочка, правда затертая и тусклая, как старая фотография, найденная под шкафом во время ремонта.
— Не вини себя, — девушка потянулась через стол и все-таки ухватила ладонь Колина крепкими пальцами. Хамфри поднял голову и вздернул брови в притворном недоумении, однако все деланое актерство сгинуло, стоило ему посмотреть в сопереживающие глаза подруги. Он крепко зажмурился и сжал в ответ ее пальцы, будто стараясь ухватиться хоть за что-то, пока падал — не физически, но духовно, возможно, да. — В записке было сказано, что ее довел один из ее друж… ах, знакомых, я имею в виду, который поставлял ей, ну, знаешь…
— Знаю. Только вот она ни к чему подобному не прикасалась, кроме травы, — оборвал ее Колин без особенного энтузиазма. — Но, слушай, Лана, тебе ли не знать, что иногда выходит ощущать всю вину исключительно на своих плечах, хотя, в общем, понимать, что непричастен ни к чему из произошедшего?
О, она-то, конечно, знала. Девушка сжала зубы, отвернувшись вновь к окну и мигом ощутив, как нестерпимо больно защипало глаза в ту секунду, когда ее слух как будто уловил оглушительный визг тормозов и скрежет покореженного металла, что заглушили детский протяжный крик. Ее рваная рана под ребром заныла на месте несуществовавшего никогда шрама, и внутри как будто душа яростно завопила в попытке отвлечь внимание. Жмурясь, она подавила желание закрыть ладонями уши, а потому только качнула головой, крепче сжав ладонь Колина. Уж Лана точно могла сказать, каково чувствовать каждой клеточкой своих тела и души вину за то, чего не совершал. Хамфри вздохнул и осторожно выпустил руку Ланы из своей, протерев глаза тыльной стороной ладони.
— Прости, я не это хотел сказать.
— Все в порядке, — кивнула она, пряча дрожащие руки под столом. — Думаю, пора оплатить счет и поспешить на работу, а то мы, кажется, засиделись.
***
Если бы Кроули спросили, за что он так ненавидел Ад, то тот с нескрываемым отвращением бы назвал, в первую очередь, вонь, клубящуюся в спертом тяжелом воздухе. А уже потом, наверное, прилагающийся список из тысячи четырехсот пятнадцати пунктов, что следовали за первым. Но и сам вопрос, пожалуй, можно было назвать крайне глупым, если бы остальные демоны не переносили место своей работы в той же степени, что и Кроули, однако статистика удручала, и большинство падших Преисподнюю ни за что бы не променяли на приторный, светлый Рай. Может, потому что не помнили своего ангельского прошлого, а может, потому что растеряли последние мозги при падении. Кроули же — слава Всевышней, Сатане или самому себе — благоразумия не лишился, а потому здраво расценивал Ад, как… ну, Ад. Ничего привлекательного в месте его фактической работы не было, и если он спускался сюда с Земли, то исключительно по крайней необходимости. Наступала она редко, но, к сожалению, иногда такое случалось, и ему приходилось надевать ту одежду, которую давно выбросить собирался, и скрепя сердце посещать Преисподнюю.
Сегодняшнее утро насмарку, думал демон, когда подходил к парадному входу в Ад, и был прав, потому как за те часы или, если повезет, минуты, что он проведет внизу, Кроули мог бы сделать что-то поистине полезное, например, натолкнуть нового премьер-министра Британии на очередную гениальную идею по созданию эффективной рекламной компании Брексита или съесть мороженое в парке — вариантов демон мог выдумать, при желании, тысячи, но ему предстояло путешествие в Ад. На деле, наверное, все его домыслы — пустая беспочвенная подозрительность, связанная с недавним предотвращением Армагеддона, но не проверить свою догадку он, разумеется не мог.
По привычке Кроули задержал дыхание, когда сквозь шумную и дурно пахнущую толпу пробирался к Вельзевул. В общем-то, он и сам мог дойти до темниц, чтобы убедиться в собственной паранойе, однако решать проблему через князя Ада — та формальность, которую Кроули следовало бы соблюсти, чтобы вновь не навлечь на свою голову ее гнев. Не сказать, что демона слишком беспокоили последствия разочарования начальства, но все-таки избежать мелких неприятностей он всегда был рад: например, чтобы избавиться от мух в летнюю жару он использовал новые аэрозоли без запаха, а чтобы лишить себя очередной головной боли — шел к Вельзевул, которая имела привычку выяснять все, что касалось ее подданных. Ад без того слишком жаркий, чтобы рассчитывать на теплый прием, поэтому Кроули, минуя возмущенных демонов и, в частности, кипящего от безосновательной злобы Хастура, без труда высмотрел в вялой толпе миниатюрную фигуру Вельзевул. Раскинув руки, Кроули осклабился и взглянул на женщину из-под спущенных на переносицу темных очков:
— Вельзевул, дорогая, давно не виделись! Как твои питомцы, — он указал на кружащих вокруг нее мух, — все еще жужжат маленькие грязные секреты в твои уши?
— Чего тебе, Кроули? — отозвалась она без привычного раздражения в голосе, но с инородной усталостью и ощутимой тяжестью в каждом слове. На самом деле, Кроули старался ей, как и другим обитателям Ада, в глаза не смотреть, но сегодня пренебрег свой привычки исключительно из любопытства: не каждый десяток лет удается увидеть ее настолько обессиленной. — Под моей ответственностью почти десять миллионов пустоголовых демонов, не заставляй меня терпеть еще и тебя.
— Ну, я не то чтобы настолько пустоголовый, как они, — Кроули кивнул в сторону демона, который, забившись в угол, выскребал на каменной стене длинным пожелтевшем ногтем что-то на иврите: не то это было слово «мармелад», не то «одиночество», разобраться он даже не пытался. — Не займу много твоего драгоценного и, смею напомнить, бесконечного времени: мне нужно в темницы.
— На кой? — сложив руки на груди, спросила Вельзевул, продолжив свой путь, изредка вздрагивая. Не знай ее Кроули так хорошо, — без малого, семь тысяч лет — непременно решил, что ей вдруг стало холодно здесь, в Аду, когда рядом в безвкусной и одним им понятной оргии трутся вокруг нее тысячи мимо проходящих демонов. — Решил в очередной раз поиграть с душами особо буйных? Так в прошлый раз-з-з… Гитлер родился.
— Нет, мне нужно знать, там ли
она.
Вельзевул застыла на своем месте и громко щелкнула каблуками лакированных туфель так, что заглушила клацанье собственных острых зубов. Посмотрев на Кроули исподлобья, снизу вверх, она прищурилась, словно стараясь уличить его во лжи или, на худой конец, увидеть в его уверенной ухмылке хоть намек на неудачную шутку. Однако, несмотря на приросшую к его лицу, казалось гримасу тотального превосходства, она наверняка убедилась: не шутит, совершенно серьезен.
— Недавно там, — Кроули кивнул наверх, — погибла смертная.
— Не хочу портить твои представления о мире, Кроули, но людям свойственно дохнуть как мухам, — с нравоучительной интонацией отозвалась Вельзевул и посмотрела на демона так, как смотрит на неразумное дитя взрослый, тут же устремившись вперед. Он закатил глаза и проложил идти за князем Ада.
— Я бы в жизни не спустился сюда по своей воле, если бы не узнал почерк
ее очаровательной когтистой руки, осознаешь? — прошипел Кроули, позволив себе схватить Вельзевул за худое плечо. Та дернулась назад, сжав зубы и подняла голову: и только в тот момент Кроули заметил, как белки ее глаз застилала плотная кровяная пелена — у смертных такое бывало, когда вдруг лопались капилляры. У демонов подобного априори не могло произойти. Что-то было не так, и будь он проклят, если ошибался. — Ты же одна из немногих здесь не лишена головы на плечах, Вельзевул, а потому должна понять.
— Понять что? — прищурилась она, и в тусклом свете адского флуоресцента ламп ее глаза блеснули убийственными алыми искрами. — Я не могу позволить какому-то недоумку спускаться к самому опасному существу во Вселенной. Даже Он Сам старается не пересекать порог
ее темницы, а ты просишь отвести тебя? Не смеши, Кроули, чувства юмора я лишилась, когда падала.
— И здравомыслия, видимо, тоже. Послушай сюда, — он обогнал Вельзевул, преградив ей путь, и, засунув руки в карманы джинсов, наклонился чуть вперед, все так же ядовито шипя: — Я бы и пальцем не пошевелил, чтобы разговорить тебя, если бы душа смертной была здесь: нашел бы ее, освободил от вечных мук на пару минут, все выведал и скинул бы обратно в какой-нибудь чан с кипящим маслом. Но ее нет, доходит до тебя? Умерла и не попала в Ад.
— Так попроси своего сахарного дружка проверить Рай, — пожала плечами Вельзевул, а Кроули шумно втянул носом воздух. — Или отношения на работу не распространяются?
— То же самое могу и у тебя спросить, дорогая, — скривил губы он. — Попроси
своего дружка из Небесных чертогов проверить, и, уверяю тебя, он не найдет в Раю ни единой души, которую бы звали при жизни Язмин Периш.
К тому, что Кроули незначительно покарают за вольные колкости, он уже был готов: шутки никогда ему просто так с рук не сходили. Вельзевул непременно бы заставила его, к примеру, чесаться всю оставшуюся неделю или вдруг ослепнуть на пару часов, как это делала всегда, пребывая в дурном настроении для его своеобразных шуток. Но сегодня, кажется, начинался новый Армагеддон, — не допусти его Сатана, конечно, — потому как Вельзевул застыла, обхватив себя руками и хлопая тонкими русыми ресницами. Кроули вскинул брови: замешательство князя Ада повлекло за собой и его собственное, а потому он, прожигая глазами ее отрешенное лицо, ждал, когда Вельзевул соизволит хоть что-то сделать. Молчание хуже смерти, вот уж правда, может поэтому у ангела любимой угрозой был теоретический бойкот. Женщина, покачнувшись, подняла взгляд и прищурилась.
— Спускайся, убедись, что
она все еще в кандалах и никуда не собирается в ближайшую вечность, а потом убирайся вон отсюда, — прохрипела Вельзевул и, словно позабыв обо всех важных делах, что так волновали ее весь их короткий диалог, удалилась прочь. Над причиной странного поведения начальства Кроули рассуждать нисколько не хотел: Вельзевул могла испортить настроение, без преувеличения, любая мелочь, и перебирать в голове варианты можно было бы точно пару дней кряду. Кроули получил разрешение на посещение темницы — и это все, что ему требовалось. Возможно, он хотел бы успеть перед походом сюда позавтракать приличия ради, но, в общем и целом, да, его почти все устраивало.
***
«Ты же одна из немногих здесь не лишена головы на плечах, Вельзевул, а потому должна понять», — назойливым гудящим эхом свистел в ее голове голос Кроули. На деле, она хотела выпроводить его еще после первой дерзкой просьбы спуститься к ней, но из-за ужасного состояния, в коем и пребывала повелительница демонов уже несколько земных суток, решила игнорировать проблему. Сама, мол, решится. Но Кроули никак решаться не хотел, а его манера поведения раздражала до того, что Вельзевул уже и впрямь готова была потратить свои скудные оставшиеся силы на невредное, но крайне неприятное проклятие для Змея, когда он вдруг назвал имя смертной. Обычно, конечно, Вельзевул и дела не было до людей: она своих мух любила гораздо больше, чем этих божественных творений, но… Она наверняка знала, что ни «сахарный дружок» Кроули, ни Гавриил, ни даже она сама не смогут разыскать душу смертной.
Хотя бы потому, что как таковой души у Язмин Периш, что погибла не больше недели назад, не было и не могло быть.
