главное, чтобы не узнал папа

      Допивая бутылку дорогого французского коньяка, который не уступает годами выдержки возрасту собравшихся этим вечером людей, двое молодых парней вспоминают своё беззаботное детство и перебивают друг друга сдержанным, но радостным смехом. Комната светло-серых тонов наполнена дружеским, почти семейным уютом, тлеющие в камине дрова разбавляют звуки голосов тихим треском, слабый аромат пирога с яблоками, пропитавший одежду, заставляет плотнее закутаться в плед, разделённый на двоих.       Они делили напополам и еду, и кровать, и бизнес. Когда пришла пора создавать семьи, ни у одного не возникло сомнений в том, что их дружба будет только крепнуть, и никакие девушки или жёны не помешают этому. Разница в их возрасте смешна, всего три месяца, поэтому они понимают друг друга, как никто другой. Тот, что постарше, обладает красноречивым взглядом тёмно-карих глаз, славится твёрдым характером и железной выдержкой, выглядя немного пугающе на первый взгляд. Но немногие знают, каким сентиментальным и ласковым он бывает. Второй же, Пак Чунмён, немного уступает и в росте, и в закалённости характера, но зато обладает высоким интеллектом и пленит людей своей доброй душой. В отличие от лучшего друга, которого за глаза называют «Дьявол Чон», Пак мягкотелый и «просто душка». Как же им удаётся терпеть друг друга, настолько противоположных, столько лет — загадка для всего мира. Лишь они знают, как много для обоих значит эта дружба.       Встряхнув отросшими волосами, Пак на секунду замолкает, прислушиваясь к шорохам со второго этажа, и даёт другу знак кивком головы. Его губы невольно растягиваются в нежной улыбке, которая бывает только у любящих и добрых отцов, а руки тут же освобождаются от бокала. Шлёпанья босых ног становятся всё ближе, и через несколько томительных секунд ожидания маленькие, пухлые пальчики доверчиво цепляются за протянутые ладони. Парень подхватывает сонного малыша, которому совсем скоро исполнится всего лишь два года, и с трепетом разглаживает его пухлую щёчку, так небрежно помятую подушкой. — Совсем не спит без тебя, — с несерьёзным осуждением произносит Чон, неосознанно улыбаясь вслед за другом. — Ты его слишком балуешь своим вниманием. — Вот когда твой отойдёт от маминой груди, я посмотрю на тебя, — подтрунивает Чунмён, помогая сыну удобно устроиться на своей груди. — Никогда не позволю Чонгуку быть таким любвеобильным, — фыркает старший, делая глоток обжигающего горло коньяка. — Как только начнёт ходить — сразу в спорт. И никаких «папа, на ручки».       Обведя указательным пальцем друга с ребёнком в объятиях, Чон однозначно дёргает бровями. Второй на это не отвечает, лишь закатывает глаза и принимается слабо покачивать сына на руках, чтобы тот поскорее заснул. — Не слушай его, Чимин-и, дядя Чониль просто шутит. Чонгук будет самым внимательным и заботливым, не как его отец, — бормочет Чун, зарываясь носом в короткие, пушистые волосы сынишки. — Ты сейчас меня оскорбил? — наигранно возмущается второй, даже привстав со своего места. — Когда это я не был внимательным или заботливым? — Ой, посмотрите, кто завёлся, — смеётся младший, прислушиваясь к мирному сопению малыша.       На мгновение в комнате становится тихо. Чунмён увлечённо и завороженно наблюдает за своим сыном, словно не делает это каждый день, а Чониль задумчиво почёсывает подбородок и изредка бросает взгляды тёмных глаз на сладко посапывающего Чимина. Первое знакомство малыша Пака и его новорождённого сына прошло, на удивление, гладко: Чим весь вечер крутился возле спящего ребёнка, а Чонгук без его внимания кряхтел и недовольно пыхтел в своих пелёнках. — Как думаешь, они будут дружить так же, как и мы? — многозначительный и в то же время вопросительный взгляд Чона заставляет Пака задуматься. — Я на это надеюсь, — вскоре кивает он. — А что, если их дружба будет даже крепче, чем у нас? — с осторожностью спрашивает старший, не зная, как правильно сформулировать свои мысли. — Хочешь узнать, как я отреагирую, если они начнут встречаться? — усмехается Чун, с прищуром глядя на друга. — Как давно у тебя такие мысли, а? Мечтаешь объединить наши семьи? Увы, у нас — мальчики, общего внука они нам не сделают. — Придурок, — беззлобно буркает Чон, отмахнувшись от хихикающего друга. — Придурок, — выплевывает раздражённый Чимин, швыряя в Чонгука подушку.       Тот ловко уворачивается и делает ответный выстрел, замахнувшись сильнее обычного. Подушка попадает прямо в цель, отчего Пак не успевает удержать равновесие и заваливается на подошедшего сзади отца. — Что здесь происходит? — грубым, не терпящим пререканий тоном спрашивает глава семейства Чон. Он оглядывает тяжело дышавшего сына грозным взглядом, потом точно так же смотрит на взъерошенного Чимина и лишь после этого поднимает расстроенный взгляд на Чунмёна. — Он не умеет играть…       Объяснения Чонгука оказываются оборваны на середине фразы Паком-старшим, когда тот даёт сыну подзатыльник и слабо отталкивает от себя, давая обоим парням понять, что он недоволен их поведением. — Разве так тяжело найти общий язык? — впервые злым тоном вопрошает он, хмуря брови.       Даже стоящий рядом Чониль удивлённо прикусывает язык, не веря своим ушам. Друг действительно в бешенстве из-за вечных ссор их детей, которые в детстве подавали большие надежды на крепкую дружбу. Но буквально год назад всё пошло наперекосяк. У обоих парней переходный и тяжёлый возраст, да и разница в два года оказывает своё влияние. Чонгуку кажется, что Чимин не воспринимает его всерьёз, в то время как второй жалуется на детское поведение своего друга. — Кажется, мы поспешили с выводами, — шёпотом выдыхает Чониль, с досадой разглядывая притихших ребят. — Им до нашей дружбы ещё расти и расти. — Чимин, — Пак игнорирует слова друга, обратившись к сыну в воспитывающем тоне. — Ты наказан. Весь вечер проведёшь в своей комнате, а Чонгук, как гость нашего дома, будет играть в приставку. Узнаю, что ты ослушался меня — выпорю, несмотря на твой возраст. — Я не ребёнок, — шипит на него Чим, стремглав уходя в свою комнату.       Громкий хлопок двери даёт присутствующим понять, что наказание вступило в силу. Чониль тяжело вздыхает и осуждающе качает головой. Он поддерживающе похлопывает друга по плечу, подталкивая его к выходу, чтобы тот вышел на улицу и немного остыл. Когда Пак-старший послушно поддаётся и выходит из дома, мужчина многозначительно смотрит на севшего на диван сына. — Об этом поговорим дома. А сейчас веди себя хорошо, ты всё же в гостях. И следи за Чимином. Только попробуй проболтаться дяде о том, что он покинул свою комнату.       Прекрасно зная, что угрожать и шантажировать — безрезультатно, Чон-старший тяжело вздыхает и машет рукой так, словно потерял всякую надежду. Предупредив сына о том, что они вместе с Чунмёном уехали, мужчина закрывает за собой дверь и спешит к уже сидящему в машине другу.       Чонгук, навострив уши, прислушивается к шуму двигателя машины и через несколько минут после отъезда родителей подходит к окну, чтобы убедиться, что они действительно уехали. Стремительно метнувшись к зеркалу, Чон изучающе осматривает себя в зеркале, с ужасом замечая новый прыщ над густой бровью, и недовольно фыркает. Тёмная чёлка тут же поправляется длинными пальцами, чтобы прикрыть все возрастные недостатки кожи на лбу, чёрная футболка, скрывающая только-только формирующееся тело подростка, встряхивается, чтобы скинуть несколько пушинок, а серьга в пробитом ухе пропадает где-то в заднем кармане джоггеров.       Неслышно подобравшись к закрытой двери чужой комнаты, Чон обхватывает пальцами ручку и на счёт три выдыхает. Внутри всё скручивается от волнения, сердце порхает в груди, как выпущенная на свободу птица, а внизу живота начинает приятно тянуть. Дверь поддаётся легко, впуская парня в просторную комнату. Чимин встречает его встревоженным, изучающим взглядом, и подаёт голос лишь когда дверь за Гуком закрывается. — Уехали? — отчего-то шепчет он, подходя к замершему у двери парню. — Уехали, — вторит ему Чонгук, обвивая подрагивающими руками тонкую талию старшего и притягивая его к себе одним плавным рывком. — Отец не ругал? — не сдержав томного выдоха, Чим заглядывает в потемневшие от желания глаза друга и зарывается пальцами в тёмные, но мягкие волосы на затылке. — Нет, но твой сегодня сильно разозлился, — Чон сминает пальцами ткань домашней футболки на изящной спине, чувствуя, как Чим легко подрагивает в его руках. — Отойдёт, — уверяет тот, прикусывая нижнюю губу в предвкушении. — Главное, что сейчас дома никого. У нас есть два часа, как минимум.       Как бы не хотелось смять пухлые губы Чимина в грубом, страстном поцелуе, Чонгук целует бережно, осторожно, словно делает это впервые. Он чувствует себя вором, сцеловывая рваные вздохи с любимых губ, потому что всё это неправильно и до противного секретно. Если отец Чимина узнает о том, в каких позах его сын побывал в фантазиях Чонгука, он навсегда разорвёт свою дружбу с Чоном-старшим и запретит их семье приближаться к своему дому. — Сними её, — хрипло просит Чим, запутавшись в футболке Чона.       Всё происходящее сейчас пьянит разум младшего, отправляя его в незапланированный отпуск, и заставляет сердце гонять кровь по венам в ускоренном темпе. Уверенный в том, что и Чимин сходит с ума не меньше, Гук покорно выполняет его просьбу и после этого с лёгкостью подхватывает невысокого парня на руки, чтобы следом усадить его на письменный стол.       Они шли к этому почти два года, Чонгуку было чуть больше пятнадцати, когда он впервые посмотрел на Чимина не как на друга. Старшему тогда уже нравились девочки, и он даже встречался с какой-то грубиянкой, отдалённо напоминающей Чонгуку его самого. Она была такой же скупой на яркие слова и эмоции, до мозга костей ревнивой и отчаянной. Ей точно так же, как и Гуку, не нравилось повышенное внимание к Чимину, не нравились чужие прикосновения на его коже, и эта солнечная, согревающая улыбка пухлых губ, дарованная другим. Чон буквально съедал себя целый год, наблюдая за отношениями старшего, пока однажды не запер его в своей комнате, чтобы рассказать, излить душу и, наконец, получить ответ на свои чувства. Может, это просто болезнь, которую он случайно подхватил, может, существуют какие-нибудь лекарства от неё. Как бы ему хотелось на это надеяться, однако, когда Чимин ответил на его неопытный поцелуй, Чонгук понял. Нет, не болезнь. Нет, не лечится. — Может, сегодня зайдём дальше обычного? — с ухмылкой на алеющих от долгих поцелуев губах спрашивает Гук.       Его руки, непривычно тёплые, просяще касаются тела старшего, изучая каждый изгиб и каждую линию бронзовой кожи. Взгляд Чимина, как всегда серьёзный и твёрдый, выбивает из лёгких Чона расстроенный выдох, а сам Чон обессиленно опускает ладони на напряжённые бедра Пака. — Только через два года, Чонгук, — извиняющимся тоном сообщает тот, притягивая младшего за петельку джинсов к себе практически вплотную. Сам прекрасно понимает, что лишь дразнит и разжигает в душе своего парня огонь такой силы, который может сжечь их обоих дотла. — Сейчас я возбужу тебя так, что ты сам попросишь меня об этом, — многообещающе хмыкает Чонгук и сдёргивает Чимина с края стола.       Тот охает от неожиданности, едва устояв на подкосившихся ногах, и запоздало реагирует на прозвучавшую в его адрес угрозу. Но он не успевает даже пикнуть, Чон вновь накрывает его губы своими, чтобы отвлечь и утянуть за собой в пучину страсти. С каждым днём сдерживать себя становится всё сложнее, особенно когда им не удаётся остаться наедине неделями. Будь воля Чимина, он бы уже давно снял номер в каком-нибудь отеле, но Чонгуку, чёрт, всего семнадцать, сам Пак стал совершеннолетним всего полмесяца назад. Если отец узнает о том, что его сын совращает не просто Чонгука, а несовершеннолетнего Чонгука, тогда огромного скандала не избежать.       Прятаться по углам, строить из себя ненавидящего Гука человека — тяжело. Чим едва ли справляется со своей ролью, особенно когда приходится оскорблять младшего ни за что. Тот подыгрывает просто отлично, прикрывая влюблённость во взгляде ненавистью, но это не даёт никакой уверенности в том, что однажды их не разоблачат. И что будет тогда, страшно даже представить. Чимину не хочется терять Чона, которого так глупо полюбил всем сердцем, но и разрывать многолетнюю дружбу их отцов просто неправильно. Сколько же было разговоров о том, как им правильно поступить и что делать, сколько было реальных ссор и обидных слов. Ровно столько же было примирительных поцелуев и шёпотов с извинениями. Как бы парни ни старались, а расстаться у них не получается. Особенно, когда семьи дружат так близко. — Чон… Гук, — рвано выстанывает Чим от влажных губ младшего, плавно спускающихся на его вздымающуюся в такт тяжёлому дыханию грудь.       Запретно, глупо, неоправданно. Но так хорошо, особенно, когда Чонгук делает всё наперекор и заставляет извиваться, стонать, изнывать и просить, просить, просить. Чимину никогда не удаётся проследить за действиями Гука в те моменты, когда он так легко оставляет его обнажённым. Вот и сегодня Чон использует свои уловки, чтобы стянуть со старшего последнюю вещь, и всё это происходит так мимолётно, что Чим даже не успевает смутиться. — Не смотри на меня, как на ребёнка, — Чонгук прижимает нагого и дрожащего от возбуждения Чимина к себе, чувствуя, как налитый кровью член друга упирается в его бедро. — У меня давно выросло то, о чём ты мечтаешь, когда остаёшься наедине с собой. — Прекрати, — сильнее привычного краснеет Пак, но тут же давится стоном.       Чонгук обхватывает его изнывающий ствол ладонью, делая первое движение грубо, на сухую. Хочется шлёпнуть по руке, оттолкнуть и возмутиться, но все слова застревают в глотке, как только большой палец парня с нажимом проходится по чувствительной головке. Младший знает, где следует поцеловать, где — прикусить или погладить, словно тело Чимина — его собственное тело. Нереально ведь выучить своего парня до такой степени. — Уверен? — Чонгук выглядит таким самодовольным и счастливым, что аж противно, но Чимин лишь подаётся ближе и позволяет младшему мазнуть очередным поцелуем по его губам.       Неожиданно громкий стук в дверь заставляет обоих парней содрогнуться от испуга, Чон тут же оборачивается к нежданному гостю и прикрывает обнажённого парня собой. Никто, черт возьми, абсолютно никто не должен видеть его парня без одежды. — Чимин, я хотел, — так и не закончив свою мысль, Чунмён замирает прямо в дверях. Он растерянно осматривает полураздетого подростка, заметив его припухшие губы, недвусмысленно топорщащуюся ширинку и примятые волосы, после чего медленно закрывает дверь обратно и говорит уже за ней. — Буду ждать вас на кухне. — Твою мать, — сокрушённо хрипит Чонгук, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Спалили. — Подай мою одежду, — подавленно просит Чимин, утыкаясь носом в его плечо. К счастью, Чонгук такого же роста, что и Пак, поэтому спрятаться за ним не составило труда. Но вряд ли зоркий взгляд папы не заметил его, такого уязвимо возбуждённого и совершенно голого.       Они выходят из комнаты через десять минут, даже не проронив друг другу ни слова, и присаживаются на стулья за обеденным столом с таким видом, словно их привели на допрос, который обязательно закончится смертным приговором. Или пытками, что ещё хуже.       Осторожно подняв взгляд на мужчин, Чимин ощутимо вздрагивает от орлиных взглядов обоих отцов и на секунду встречается глазами с родителем Чонгука, заметив его напряжённую позу и вздутые вены на руках. Почувствовав страх своего парня, Гук перехватывает его ладонь под столом и переплетает их пальцы, чтобы успокоить. Они вместе до конца, какой бы вердикт не сказали их родители. — И как давно? — первым начинает Чунмён, разглядывая своего сына, виновато понурившего голову. — Официально встречаемся пять месяцев, — смело отвечает Чонгук, только вот в сторону отца так и не смотрит. — Это всё моя вина. Я влюбился в Чимина ещё два года назад, и… — Неправда, — перебивает его Пак-младший, отчаянно желая защитить их любовь. — Мы оба виноваты, я тоже влюбился в Чона ещё год назад. — И когда вы планировали нам рассказать? — вновь включив диктатора, Чониль вопросительно приподнимает бровь и успевает укоризненно взглянуть на обоих парней. — Не планировали, — неуверенно молвит Чимин, невольно прижимаясь к плечу Гука. — Как далеко вы зашли? — спрашивает уже Чун, ероша свои волосы взмокшей ладонью. — Ничего такого не было, — перепугано выдыхает Чим, в ужасе уставившись на отца. — Чонгуку ещё нет девятнадцати, мы не… — Сегодня я планировал сделать это вместе с Чимином впервые, — признается Чонгук, поймав взгляд Пака-старшего. — Чонгук, — смущенно шипит на него Чим, утыкаясь носом в тощее плечо.       Папа-Пак как-то вмиг заливается краской, смущённо взглянув на своего друга. Он спрашивал немного не об этом, но, видимо, выразился не так. Перед ним сидят двое легкоранимых подростков, которые чувствуют себя крайне виновато и незащищённо, с его стороны было слишком опрометчиво говорить так двусмысленно. Однако он даже не успевает никак оправдать себя, Чонгук начинает говорить раньше. — Раз уж вы всё узнали, то больше я не собираюсь врать. Да, пап, — он наконец смотрит на отца и делает короткую паузу. — Я люблю Чимина, сильно. И да, я хочу его так же сильно, как и люблю. Мы боялись вам рассказать, поэтому делали вид, что противны друг другу. И если вы будете против наших отношений, то… Я не смогу без него. — Господи, — Пак-старший низко опускает голову и облегченно выдыхает. — Какое счастье. — Ну вот, а ты говорил «ненавидят, ненавидят». Смотри, какая у них любовь! — Чониль даёт другу лёгкий подзатылок и радостно смеётся.       Подняв на мужчин недоумённый взгляд, Чимин на секунду думает, что тронулся рассудком. Ну, или их родители окончательно сошли с ума. Рядом сидящий Чонгук понимает произошедшее намного быстрее, подхватывая настроение отца, и тихо усмехается. И всё же зря они так переживали из-за реакции родителей, вон они какие у них идиоты. — Это значит, что вы не будете нас ругать? — Чимин, это значит, что твой отец счастлив. Он весь извёлся из-за того, что вы так собачились, — Чониль успокаивающе поглаживая распереживавшегося друга, улыбаясь его сыну. — Больше никогда ничего не скрывайте от нас, — пригрозив детям пальцем, Чунмён нервно выдыхает и стряхивает с уголков глаз непрошенные слёзы. — Что ж, нам пора обратно, иначе ваши матери нас убьют. А вы тут… Ну, это… — Предохраняйтесь, — заканчивает за него Чон-старший, тут же получая звонкий шлепок по плечу. — Ну что? Разве ты не это хотел сказать? — С ума сошёл? — Мы поняли, я обещаю, что не трону Чимина, — обречённо вздыхает Гук, поджав губы с досадой.       Взглянув на них нечитаемым взглядом, Пак-старший замечает краснеющие пятна на шее своего сына и вдруг как-то резко ощущает прилив стыда. Он прервал молодёжь на самом трепетном и, возможно, самом важном моменте их отношений и жизни в целом. — Делайте, что хотите, только осторожно, — отмахивается он, потянув друга за собой к выходу. Лишь у двери он тормозит и оборачивается к провожающим их детям, ласково взглянув на сына. — Чимин-а, мы с мамой останемся сегодня дома у Чонгука, так что проведите это время с пользой.       Заметив румянец на щеках своего неожиданно повзрослевшего ребёнка, Чунмён спешит выйти из дома и лишь у машины до него доходит то, что только что произошло. — А ведь когда-то ты спрашивал меня о том, как я на это отреагирую, — неожиданно вспоминает он, уставившись на стоящего с другой стороны автомобиля друга. — Ты хорошо держался, — подбадривает его Чон, хохотнув.       Он занимает водительское сидение и заводит машину, поторапливая этим действием Пака. Пожалуй, именно он был готов к тому, что его сын однажды придёт и признается в глубоких чувствах к своему другу детства. Уже тогда, при первом знакомстве детей, Чониль как-то внутренне почувствовал, что одной дружбой здесь не обойдётся. — Может, и нам стоит пересмотреть наши отношения? — подкалывает он устроившегося на соседнем сидении Пака, игриво подмигнув. — Если я захочу завести любовника, то найду кандидата получше, — язвит в ответ Чун, постепенно приходя в себя. — Придурок, — всё так же, с теплотой, произносит Чон и не скрывает нежную улыбку.       Пройдёт ещё не один год, но между ними ничего не изменится. А вот между их детьми — вполне возможно.