Детский С.Ад

      Мальчик бежал из последних сил, не понимая уже куда. Лишь бы подальше. Сердечко тяжело бухало, дыхания не хватало. Ножки в растоптанных и порванных кроссовках все чаще оступались, грозя подкоситься. Юркнув в подворотню, за мусорный контейнер, ребенок упал на груду полных черных пластиковых мешков, стараясь дышать потише, и застыл испуганной мышью.       — Где этот мелкий ублюдок? — топот приблизился, посреди дороги преследователи остановились.       Трое крупных мужчин в тяжелых армейских ботинках, с испещренными черными узорами татуировок-знаков руками хищно оглядывались, тяжко дыша и обшаривая взглядами пространство.       — Он не мог далеко уйти, ножонки коротковаты.       — Тьфу, твареныш. Ну, где ты? Выходи. Дяди тебя не обидят. Мы быстро справимся.       — Да заткнитесь вы, — шикнул третий, самый низкорослый. — Этот крысеныш не такой дурак. Небось, затаился. Ну-ка, обыскивайте каждый уголок. Шагов не слышно, он где-то тут.       Мальчик застыл от ужаса, надеясь, что стук бешено колотящегося сердечка не различить. С отчаянным упорством оставался на месте, не двигаясь, надеясь на чудо, и что его не найдут среди мусора.       У одного из мужчин пронзительно запело в кармане:       — Да? Что? Ганс? И где? Тащите его в фургон. И тех двух дохляков тоже. Хозяин приказал найти мальчишку. Он его видел, поэтому… кто приехал? Какой еще мужик? Гоните его в шею, не до него сейчас.       С другой стороны улицы взвизгнули шины, заурчал мощный мотор. Машина крадучись прошла в узкую аллею между черными ходами и мусорными баками. Водитель опустил стекло и коротко свистнул:       — Пацаны, рвем когти. Копы рядом.       — А мальчишка?       — Хрен с ним, хозяин сказал убираться, пока не поздно. Потом найдете этого клопа. Все равно его показания ни черта не значат, ему от силы лет пять-шесть.       — Не уверен, — почесал шею низкорослый. — Не хочу очередной срок мотать из-за козявки.       — Вот и двигай булки в машину, — рявкнул водитель.       Нехотя все трое загрузились в джип, и он, как большой ледокол между двух айсбергов, прошил улицу насквозь, выскочив на авеню.       Мальчик сидел дальше, зажимая рот грязной ладошкой. Вокруг пахло сгнившими овощами и крысами. Мальчик дрожал, но глаза оставались сухими. Постепенно запищало в мусоре, рядом, у самого переулка кто-то рискнул выйти покурить. Потянуло дымом, горьким и терпким. Ребенок раскашлялся и стал поспешно выбираться.       — Эй, кто тут? — хрипло спросил кто-то.       Мальчик бросился снова бежать, завернул за угол и со всего маха влетел во что-то большое и мягкое. Удар об асфальт болью взорвался в локте, коленках и боку. Мир вспыхнул снопом искр.              — Скучно! Скучно-скучно-скучно. Ску-у-у-учно! — ныл Илюша, вытянувшись на столе аккурат между супом и вареным картофелем.       Густые каштановые кудри лежали частично рядом, частично в тарелке с пудингом. Мальчик ныл и пинал ножкой стул соседа.       Семочка морщился, но мужественно терпел, поглощая первое. Светлые волосы топорщились в разные стороны, как пук соломы. Нянечка, полноватая, но очень ухоженная и совсем домашняя, как любимая бабушка, женщина, хлопотала вокруг десятка мальчишек. Все стучали ложками. И только Илюша надрывался. Встал не с той ноги. А воспитатель не успел смениться. Утренний, остававшийся с ночной, едва сдержался, чтобы не выдрать капризника по заднице. Но силовые методы воспитания в закрытом садике-интернате были запрещены. В целях экономии. На смене воспитателей. Ну и, учитывая, чьи отпрыски ходили в сад, дабы не разорится на компенсациях и похоронах.       — Илюша, кушай, — попыталась вразумить Инара Львовна, но добилась лишь того, что кудрявая капризуля всея группы сполз под стол и там улегся.       Семен со вздохом отложил ложку, тоскливо глянув на остывающий картофель, приподнял скатерть и заглянул.       — Выходи, — попросил он.       Илюша помотал головой и показал ему язык.       — Неть.       — Там пыльно, испачкаешь новую футболку, — привел аргумент Сема, старательно выговаривая слоги. — Розовая у тебя одна осталась.       — Ой, — Илюша вскочил, не рассчитал и со всего маха приложился лбом об стул.       От рева подпрыгнули и тарелки, и дети, и нянечка. Стекла задребезжали. Сема побледнел и поскорее плюхнулся рядом, обнимая рыдающего в три ручья от обиды и боли Илюшу.       — Что стряслось? — в группе появился воспитатель.       Худощавый, черноволосый и тоже кудрявый. Волосы непедагогично скреплялись в высокий хвост, а яркая голубая рубаха придавала молодому человеку очень специфический вид. Не воспитательский вовсе.       — Янко Петрович, даже не отворачивалась, — запричитала Инара Львовна, прекрасно зная характер старшего воспитателя этой группы.       Палец в рот ему класть опасались. Самый молодой, без должного (на взгляд многих) образования, и вообще какой-то мутный, он не считался с авторитетами, держал своих мальчишек в ежовых рукавицах, пытался уволиться со стабильностью раз в месяц, но за группу мог и порвать. Буквально. Например, штаны кого-то из персонала, не доглядевшего за сорванцами. Трое тогда ушли с площадки со ссадинами, еще одному понадобился врач, опасались перелома руки. Оба воспитателя — и подменявший, и Янко Петрович — были вызваны на ковер к директору. Криков не слышали, но поговаривали, что гробовая тишина и перекошенное лицо подменявшего вселяло ужас.       — Сема, что случилось? — Янко Петрович встал на колени, вытащил пострадавшее создание из-под стола и пристроил на руке, распутывая каштановую кудель.       — Ударился, — отрапортовал Семочка, сочувственно шмыгая носом и держа Илюшу за руку. — Об стул.       — Понятно.       Янко Петрович строго глянул на замерших мальчишек. Приборы тут же застучали дальше, Инара Львовна бросилась наливать добавки. Семочка облизнул ложку и пошел за воспитателем, привязанный рукой к Илюше. Кое-как, с третьей попытки, удалось оторвать ладонь от пострадавшего места. Синяк красиво конфликтовал с мокрыми от соплей и слез кудрями. Кожа покраснела, но ни рассечения, ни крови. Разгону было маловато, как следует покалечиться Илюша не успел.       — Сема, иди доедай, мы сходим в медпункт и вернемся.       — Не-э-э-эт! — горестно заныл Илюша, замотал головой. — Не хочу, там зеленка.       — Зеленки не будет, — холодно отбрил воспитатель, гладя Сему по льняным всклокоченным волосам. — Илюша, прекрати. Мы быстро приложим лед. Иначе останется синяк, будешь пугалом.       — Огородным? — почему-то шепотом уточнил, всхлипнув, Илья.       — Именно, — подтвердил воспитатель и подтолкнул Семочку к столу. — Иди кушай. Мы быстро. Инара Львовна, мы лед сходим приложить.       — Конечно-конечно, — брови женщины горестно надломились. — Я присмотрю за остальными, Янко Петрович.       Поскольку попыток идти своими конечностями Илюше не предоставили, поездка в медпункт и обратно заняла пятнадцать минут. На этаж всего спуститься. Категорически не разрешив переодеваться и аргументируя, что обедать все равно надо и футболку менять на пижамку потом придется повторно, воспитатель вернул пострадавшего к столу. Сема, очистивший свою тарелку, сидел на месте и ждал. Видимо, переживания накормили скуку Илюши, поэтому желудку тоже досталось и первого, и второго, и даже кусочек пудинга на сладкое. Оставшееся подчистил Сема. Добавки просить он стеснялся, но за Илюшей всегда приходилось доедать.       Янко Петрович строго наблюдал, попутно выбирая книжку в открытом шкафу. Увесистые фолианты равносильно тянули и на пособия по магии, и на большую энциклопедию. При случае ими можно было забаррикадировать дверь и держать оборону. Алешенька, милый светленький ангелочек с большими амбициями по захвату мира или хотя бы пока детского садика, и Степочка, верный рисовальщик карт сокровищ и планов захвата того самого мира, пробовали дважды. Второй — присовокупив к книжкам и сам шкаф. Потом долго выспрашивали и выясняли, как они умудрились его уронить и подтащить. Алеша молчал, как партизан на допросе. Степа сопел и хлопал шоколадными глазами. Признались только в кабинете директора под угрозой лишения мелков и альбома для рисования.       Пока Илюша доел и переоделся, остальная группа успела мигрировать в спальню и даже попытаться лечь. Но тут кто-то кинул подушку. Посещение медпункта могло стать массовым, но окрик Янко Петровича мгновенно уложил всех по местам. Последним в угол мрачно пропыхтел лохматый русый Феденька, ворча что-то себе под нос и с недовольным прищуром рассматривая попадавшиеся под ноги колготочки и шортики с сандаликами. Рыжий Гошенька прибрал свои от греха подальше.       Две кровати около Семы и Илюши пустовали. В группе нынче случился недобор. Из двенадцати мест заняли только десять. Янко Петрович молился, чтобы не добавили. Директор, частенько заглядывавший в группу, загадочно молчал.       Избавив близнецов Мила и Тему от контрабандой протащенного паровозика, пообещав Степочке позволить проверить новый план подкопа беседки, Янко Петрович уселся в кресло-качалку и открыл книгу. Ровный мягкий голос вскоре убаюкал всех. Даже замечтавшегося Алешеньку и сопевшего носом Костеньку. Инара Львовна на цыпочках прокралась к окну, приспустила штору и приоткрыла створку. Кондиционер был выключен, и на два часа в группе наступила полная тишина.              Деликатно вздрогнул на столе телефон. Янко Петрович, с усилием проглотив целиком запихнутый в рот бутерброд, залил его соком и принял звонок.       — Ты уже пришел? — бархатно осведомилась трубка.       — Да, конефно, — жуя, подтвердил воспитатель. — Мог бы разбудить, когда уходил. А не относить телефон на кухню. Я опоздал, и твоя любимая деточка пыталась покончить с жизнью, самоубившись об стул.       — Которая? — невозмутимо уточнила трубка.       — Кудрявая и безбашенная.       — Все нормально?       — Нормально, — Янко Петрович откусил от булки. — Но поесть я не успел, поэтому говори, что хотел, пока тут все спят.       — Администрация зачислила в твою группу двух новеньких. Личные дела покажу вечером, там все деликатнее, чем обычно.       — Что? — Янко Петрович подавился очередным глотком сока. — Я уволюсь. Слышишь? Куда еще двух? Я этих скоро к стульям начну привязывать. С ними никто справиться не может.       В трубке засмеялись.       — Ну ты же можешь, правда? Я готов компенсировать твои нервы.       — Чем? — отчаявшись нормально поесть, воспитатель отошел от стола к окну, уставившись в зеленый пейзаж из глянцевого журнала про идеальное детство.       Веночком площадки для игр, разноцветные карусельки, качельки, маленькие милые лесенки и горки. Высокий забор, колючую проволоку под напряжением и видеокамеры надежно скрывала густая зелень.       — Ммм, обсудим вечером…       — На четверть поднять ставку, четыре отгула в месяц! — категорично отрезал Янко Петрович, стаскивая резинку и с наслаждением потирая затылок. Смоляные кудри рассыпались по плечам. — А «ммм» — это бонус, а не компенсация.       — Как скажешь, милый. Приятно, что ты согласился. К полднику новеньких привезут.       — Что?!       Короткие гудки смешались со смехом.       — И как я вляпался? — вздохнул мужчина, пряча руки в карманы брюк и мечтая переодеться.       Можно даже в пижамку и под одеяло. Но, увы, в отличие от детей в группе, воспитателю часто не удавалось спать даже ночью.              Сонная группа выползала обратно в игровой зал. Сема крепко держал Илюшу за руку, а тот тер кулачком глаза и сонно посапывал, продолжая дремать на ходу. Алеша и Степочка уже рисовали что-то за столиком в углу — частично на столике, частично на стене. Янко Петрович посматривал на часы, прикидывая, усаживать полдничать детей по расписанию или подождать новеньких.       Громко прошуршали по гравию шины, автомобиль, большой и черный, похожий на крокодила, плавно подкатил к главному входу. Дети с визгом прилипли к окнам. Илюша, увидев выходящего высокого и крепкого мужчину со светло-рыжими волосами, заверещал и ракетой пронесся к выходу. Вовремя подхваченный коварным воспитателем, кудрявый продолжал перебирать ногами в воздухе, работая локтями, как опаздывающая черепашка. Но стоило дверям открыться, Илюша обвис, оторопело моргая. На локте у обожаемого директора сидел незнакомый мальчик. Пронзительно-рыжая шевелюра собиралась такими же, как у Илюши, тугими капризными колечками. Вздернутый носик со свежей царапиной и росчерком зеленки, поджатые пухлые губки. За руку Венцеслава Альбертовича держался еще один ребенок. Светловолосый, всклокоченный, он с опаской косился по углам, словно искал, куда блохой скакнуть и сбежать. Что-то в облике неуловимо напоминало Семена. Цвет волос и цвет глаз совпадали, Сема тоже поначалу дичился и выглядел дворовым, вчера подобранным котом.       — Добрый вечер, — Венцеслав Альбертович улыбнулся сразу всей малышне, отдельно воспитателю.       Инара Львовна на всякий случай отошла. Директора женщина побаивалась, вообще не понимала, каким образом такой человек мог решить открыть детский сад. В страшном кошмаре не приснится. Ему бы колонию для малолетних преступников. На крайний случай — бордель. Но уж никак не приличное заведение для дошколят. Парадоксально, малышня билась без правил за внимание директора. Фаворитом традиционно считался Илюша.       — Знакомьтесь. Это Миша, — Венцель ссадил с рук рыженького. — И Коля. Они теперь будут жить у нас. Пожалуйста, не обижайте их и научите всем нашим правилам. Хорошо?       Дети нестройно закивали. Близнецы на всякий случай взялись за руки и отодвинулись, а Федя заворчал, что теперь не хватит всем добавки. Гошенька с любопытством высунул нос из-за книжки. Костя насупился. Он и так не очень любил Семочку, считая, что Илюше нужен другой друг, а теперь появился еще один, почти такой же. Непорядок. Взрослые вечно доставляют проблем. Алеша без особого интереса к гостям смотрел на Янко Петровича. Любимый воспитатель хмурился.       Новенькие тоже взялись за руки. Мишенька негромко шмыгнул носом и подвинулся ближе к Коле. Илюша потер нос. Посмотрел на директора. Венцель заговорщики подмигнул. Илюша понял — это знак заслужить похвалу — и рванул вперед.       — Привет, — накрутив на палец локон выдал он, глядя в такие же, как и у него, серебристо-серые глаза. — Любишь зеленку?       Мишенька отрицательно гукнул.       — Пойдем в медпункт, сотрем? — и Илюша смело протянул новому знакомцу руку.       Глядя вслед двум марширующим к дверям кудрявым мальчишкам, Янко Петрович мысленно перекрестился. Потому что его прозорливое чутье, вкупе с задницей, вопило о больших проблемах. Теперь умноженных на два. Семен и Николай пристально рассматривали друг друга. Венцеслав Альбертович нейтральным тоном попросил воспитателя после того, как дети будут уложены, зайти в его кабинет.