Детский С.Ад

      Проблемы начались уже на прогулке. Когда один кудрявый лезет на лестницу — это ничего. За ним присмотрит и его верный «рыцарь» Сема, и воспитатель успеет. А вот когда два кудрявых лезут на лесенку с двух сторон — можно и не успеть. Особенно если в этот момент «рыцарь» Сема и «рыцарь» Коля выясняют отношения. Не друг с другом, а соседней старшей группой, зачем-то решившим позадирать мелких именно сегодня. Результат на лицо. На лице. Всех. У Семена и Николая разбито по брови и по губе, порваны футболки и извазюканы шорты. У Мишеньки с Илюшей потери обширнее — обе стертые коленки, локти и пара ссадин на заде и животе. И все бы ничего, если бы в этот момент, помня обещание воспитателя, Степа не проявил чудеса владения совочком и не застрял во все-таки узковатом подкопе под веранду. Алеша, пытавшийся вытащить приятеля, почти его похоронил. Тема где-то стянул петарду, не иначе притащил из дома, и близнецы прятали ее до удобного момента. Громыхнуло знатно, и Янко Петрович, порядком ворчащий под нос последние полчаса, выругался вслух. Дети испуганно присели. Если воспитатель выходил из себя, это грозило стоянием в углу, засыпанием без сказки и лишением прочих прелестей хорошего поведения, вроде конфеты или сладкой булочки на полдник и перед сном.       Гошенька зашикал на Костю и остальных, пытаясь хоть как-то урезонить взбудораженных новенькими, потасовкой и ручными катаклизмами одногруппников. На подмогу была призвана верная нянечка, и дети парным гуськом потянулись в группу. Мыться, переодеваться и играть в относительной безопасности помещения. Янко Петрович, нагруженный пятерыми пострадавшими, вновь отправился в медпункт.       Седовласый врач Роман Александрович только сверкнул острым взглядом через пижонские очочки без оправы и кивнул на кушетку.       — Располагайтесь, молодые люди. Вы, — перст детского эскулапа уперся в два вздернутых носа, один в веснушках, второй в грязи, — вот сюда. Вы, двое, вот туда. А, Степа, ты иди ко мне. Снимай футболку. Янко, вы не могли бы подать мне вот тот саквояж. Спасибо.       Воспитатель едва заметно поморщился, но беспрекословно выполнил просьбу. Быстрее сделают, быстрее можно унести ноги из гостеприимного кабинета. Иногда чересчур.       Врач быстро ощупал подхихикивающего от щекотки первооткрывателя подкопов, замазал и заклеил царапину на локте и отправил мыться. Степочка твердо заверил Янко Петровича, что дойдет сам, и гордо зашагал в группу по коридору полному опасностей, сквозняков и подвигов.       — Ну-с, а с вами мы еще не знакомы, молодой человек, — врач наклонился к рыжему новенькому. — Меня зовут Роман Александрович. А тебя?       — Миша, — мальчик отъерзал по кушетке поближе к свежеиспеченному приятелю, искоса глядя на «доброго дядю».       — И откуда же ты, Мишенька, к нам приехал?       Мальчик насупился и промолчал, только взгляд изменился. Илюша тоже нахмурился за компанию, брыкнув ногой в ботиночке и царапинах. Коля напрягся, сполз с кушетки, куда его усадили, и заковылял к «допрашиваемому».       — Роман Александрович, нам бы в группу, — Янко Петрович подхватил Николая, не дал слезть еще и Семе и вызвал огонь на себя. — Хочу уложить их пораньше, вчера по стенам до полуночи бегали, не угоманивались.       Эскулап попался на очевидную удочку, поправил очки и сладко улыбнулся.       — Конечно, любимого воспитателя не было, а кто же еще справится, кроме вас и директора.       Илюша засопел громче. Директор, в детском понимании, принадлежал только ему, Илюше. Ну, еще можно было с Семеном поделить, но тот не хотел. Наверное, придется делиться с Мишей, но почему-то эта мысль не расстраивала.       Зеленки на сей раз избежать не удалось, как и легкого ревного выступления. Отмытые и частично позеленевшие дети — по двое на руках и пешком — возвратились в группу. Вечер завершился без приключений. Ужин, конфета, умывание и сказка возымели должный эффект. Ровно в девять вся группа сопела в две дырки, иногда подергивая пятками. Янко Петрович тяжко вздохнул, поправляя одеяла — под кроватями Илюши и Мишеньки валялось по носку, а голые пальчики торчали из-под края одеяла и явно мерзли. Даже удивительно, что дети не родственники.       Распрощавшись с нянечкой и жестоко ей позавидовав, Янко Петрович включил видеонаблюдение, надел браслет оповещения, если кому-то из детей приспичит проснуться, и промаршировал на два этажа вверх.       Этаж администрации громко назывался, но на деле здесь располагался кабинет директора и все. Один кабинет во весь этаж. Практически жилая квартира, с мини-кухней, душем, спальней и библиотекой с сейфовыми шкафчиками. Все, чтобы оставаться в аду работы круглосуточно. Янко Петрович бы удавился.       За окном сонно ухали какие-то птицы, что им не спится, скрипели и волновались листвой деревья. Классический пейзаж. Темноватый коридор и приоткрытая дверь, полоска света на беленых дубовых досках пола. Янко Петрович помедлил, прислушиваясь.       Завтра наступала долгожданная пятница, на выходные детей забирали. Хорошо, что уже май. Интернат интернатом, но на лето подопечные разъезжались. Вереница закрытых тонированных машин, строгие костюмы. Родители не посещали детский садик. Гувернеры, охранники и няни разбирали детишек и увозили «общаться с родственниками». Янко Петрович кривил губы вслед. Но после наступала долгожданная двухмесячная свобода. Изредка прерываемый закупками и комиссиями отпуск. Осталось пережить еще день, отдохнуть и без отгулов доползти до середины июня.       Слегка воспрянув духом, воспитатель без стука вошел в кабинет. Венцеслав Альбертович, скинув пиджак и закатав рукава рубахи до локтей, корпел над документами. Содержимое бумаг и лэптопа держалось под кодами и секретом, а у Инары Львовны случился бы сердечный приступ, загляни она хоть краем глаза в то, с чем работал директор детского садика.       Голову от бумаг он не поднял, лишь улыбнулся. Янко Петрович подтащил кресло к столу, забрался с ногами и скептически поджал губы.       — Что ты принес, мой повелитель, в дом такого, что это требует дополнительного контракта с охранной фирмой? — сладко пропел воспитатель.       Перьевая ручка у директора дрогнула, посадив маленькую и очень симпатичную кляксу. От этого не менее лишнюю на контракте. Венцель с укоризной покосился на довольно скалящегося воспитателя.       — Двух новеньких мальчиков, милый. Согласись, они прелесть.       — Я оценил. А также оценили две тарелки, куриная нога, Инара Львовна и Роман Александрович. Площадка, как ни странно, не пострадала. А то мне иногда кажется, что эти маленькие бульдозеры ее снесут и сровняют с землей.       — Это и без новеньких наши справятся, — директор запустил на печать замену испоганенному листу, аккуратно поставил подпись, подул и бросил контракт в закрытую папку.       Кресло с мягким шорохом отъехало от стола, на край водрузились ноги директора в начищенных строгих ботинках. Мужчина откинулся на спинку, заложив руки за голову и сразу стал похож на образ из кошмаров нянечки. Сутенер высшего пошиба или владелец игорного дома с дополнительными возможностями. Сытый большой хищник. Янко Петрович оценил зрелище, фыркнул и, небрежно толкнув приоткрытое окно, достал трубку. Сладковатый запах хорошего табака смешался с парфюмом директора и ночным ветром.       — У меня к тебе предложение, милый, — Венцеслав Альбертович дождался, пока воспитатель затянется, щурясь сквозь дым, как кот.       — Руки и сердца? — хмыкнул, выдыхая, Янко Петрович.       — Практически. Четырех рук и двух сердец.       — Объяснись, пожалуйста.       — Двое маленьких проказников, которые сегодня поступили на баланс детского садика — сироты. Один — на самом деле круглая сирота и беспризорник, второй — волей случая и обстоятельств стал таковым при живых родителях.       — Чудесно, мы стали благотворительной организацией помимо всего остального?       — Почти, — директор тонко улыбнулся, и Янко Петрович с досадой вздохнул.       Еще до очного знакомства, когда ему только предложили рассмотреть вакансию одного очень-очень уважаемого человека, он, рассмотрев для начала послужной список, категорически отказался. С такими людьми иметь дело — себе дороже. Можно лишиться всего, а главное задорно, с шутками, огнестрелом в неудобном месте и, возможно, тоже весьма неудобно застрявшими в разных частях тела острыми предметами. Но судьба распорядилась иначе. И личное знакомство состоялось. Без предложения о работе. Янко Петрович просто не знал, с кем общается. Пока не стало поздно. Венцель уверенно провел свою партию, появившись в очень знаковый момент, когда Янко Петровичу выбирать было откровенно не из чего. Острые предметы уже торчали, а сам он был не в форме, чтобы сопротивляться. Но воспитателем в детский садик? Смирение до сих пор не приходило. Заявления Янко Петрович писал с завидной регулярностью, но пока директору удавалось его переубедить.       Интуиция и задница подсказывали, что ничего хорошего сейчас Венцель не скажет, а воспитатель все равно согласится расхлебывать. Хотя бы временно.       — Ты когда-нибудь о детях думал?       — Двадцать четыре на семь на дежурстве думаю, еще пару часов, пока отмываюсь после обеда или ужина.       — О своих.       — Это к чему ты клонишь?       — Николай оказался не в том месте, не в то время. Поэтому его охраняют. Но мальчику нужен усыновитель. А Михаил попал под раздачу случайно, но категорически отказывается разлучаться с приятелем. Семья согласилась на официального опекуна.       Воспитатель выразительно провел пальцем по горлу.       — Ты решил сунуть голову в петлю и стать отцом два раза.       — Мы решили, — Венцель снова ухмыльнулся. — Один я не настолько надежен, а вот если вступлю в гражданский брак, то никаких проблем с документами не возникнет. Формальности будут соблюдены, а мальчики получат полный протекторат.       Лоб воспитателя пересекла морщина, он демонстративно развел руки.       — Ну хорошо, а я здесь причем?       Директор открыл еще одну папку и подвинул по столу пару листков бумаги. Янко Петрович глянул.       — Нет! — воспитатель подавился дымом, закашлялся, разгоняя самим же наведенный морок.       В контракте, черным по белому, ехидный рядок букв сообщал, в каких пропорциях распределяются обязанности — в том числе супружеские — между неким Венцеславом Альбертовичем К. такого-то года рождения и Янко Петровичем Ц. такого-то года издания. Пункты перечисляли наследование, уход и даже финансовую премию, полагающуюся ежемесячно воспитателю. Приличная, кстати, сумма. Янко Петрович зачитался. Венцель принимал его на полный пансион. Перевернув листок, воспитатель хмыкнул. Вторая часть брачного договора сообщала обязанности «жены».       — Очень смешно, — прокомментировал Янко Петрович, брезгливо отодвигая от себя контракт. — Странно, что не внесен пункт «уйти только вперед ногами» и штрафы за измену.       — А ты собираешься мне изменять? — густая рыжеватая бровь директора изогнулась, в глазах мелькнуло то непонятное и жутковатое выражение, от которого у нормальных людей начинало подсасывать под ложечкой.       У воспитателя свербело в ином месте.       — Я собираюсь тебе не давать, чтобы не подсовывал всякие глупые авантюры. Директору детского сада должно досье иметь приличное, репутацию безупречную и быть женатым на какой-нибудь прекрасной фемине, образцовой матери.       — Какой-какой матери? — съязвил Венцель. — Это не обсуждается. Я про фемину. Репутация у меня правильная, досье полное и пухлое.       — Нет, — перебил Янко Петрович. — Я не настолько низко пал.       — Я не продаю тебя в рабство или бордель, — негромко и серьезно вдруг сказал директор. — Подумай.       — Умеешь ты испортить настроение.       Воспитатель с досадой выбил трубку, мстительно уронив пару крупинок табака мимо пепельницы. Отряхнул брюки и поднялся. Директор наблюдал, исподлобья сканируя взглядом. Янко Петрович покосился, нервно передернул плечами, сделал шаг назад. Завершив пассаж стратегических ошибок. Не надо было вообще делать резких движений, потому что в следующее мгновение он оказался прижат животом к столу, правая рука заломлена за спину, а сверху всю композицию крепко придавило крупное и тяжелое тело директора.       — Я тебя не отпускал, — зарокотало в ухо, а в позвоночник отдалось вибрацией; о том, что упиралось в тыл и твердело, давив все сильнее, Янко Петрович предпочитал сейчас не думать.       Воспитатель попытался брыкнуться проформы ради, но только сильнее впечатался в директора.       — Не хочешь контракт, — ухо чувствительно прикусили, — закрепим помолвку как раньше было принято. Ты, конечно, не юная девственница, но разве это что-то меняет?       — А право выбора? — с усмешкой спросил Янко Петрович, прогибаясь.       Венцель ответил негромким рыком. Ну и пусть, контракт он все равно не подпишет, а без этого все происходящее всего лишь игра. Сладкая, острая и пряная игра на грани, по которой они всегда ходили. Хотя бы потому, что это чертов детский садик и внизу на двух этажах сопят десятка четыре мелких воспитанников. А каждый вызов на ковер для воспитателя заканчивался именно так. Не обязательно на столе, могло быть и именно что на ковре. Или на окне. В любом пригодном месте.       Ладонь директора по-хозяйски ухватилась за пах, сжимая. Следом втиснулось между ног колено. Янко Петрович выдохнул. Сегодня Венцель стонов из него не выбьет.              Часа через два, слегка одуревший, Янко Петрович сполз на этаж своей группы, завернулся в плед, устроившись в кресле-качалке, и уставился в темноту за окном. Мерно покачивались шторы, мерно сопели дети в спальне. Физическое удовлетворение путало настроение неудовлетворенности моральной. Директор просто-напросто отказался слышать его отказ. Но это мы еще посмотрим, кто кого переспорит.       У садика достаточно хорошая защита, и сам Протекторат не из последних людей собран. Маленьких свидетелей большого мокрого дела защитят даже без усыновителей. Но тут воспитатель вспомнил, что скоро май. Отпуск и…       — Твою мать, какая ж ты сволочь! — с восхищением прошептал Янко Петрович и попытался заставить себя подремать.