Детский С.Ад

      Темнота у подъезда освещалась одним старомодным фонарем. Тот покачивался, всячески нагнетая атмосферу ужастика. Янко Петрович поблагодарил, потому что он сейчас явно кого-то убьет. Несмотря ни на что. Просто придушит.       Дверь даже не заперта. Заходи, кто хочешь, главное — потом хорониться за свой счет. В прихожей горел напольный светильник. Из полукруглого коридора веером расходились четыре двери. Одна приоткрыта.       У окна стоял диван, на нем валялся Слава. Сильно помятый, со следами бурного недосыпа и не менее бурно проведенного дня. А как по-другому, имея в компании…       — Янко Петрович! — содрогнулись стекла от вопля, и навстречу воспитателю с низкого старта рванули сразу две кудрявые мелкорослые особы, едва не свалив попавшуюся по дороге мебель.       «Рыцари» тоже радостно переминались, но, в отличие от своих «принцесс», все-таки держались спокойнее.       Воспитатель опустился на колени, обнимая мальчишек. Те продолжали орать без передыха, выдавая все, что накопилось, и Янко Петрович опасался, что следующие пару дней останется глухим.       — Янко Петрович, — возмущался Илюша, — хорошо, что вы пришли! Слава совсем не умеет читать сказки на ночь. Мы никак не засыпали.       Слава сделал красивый фейспалм и закатил глаза.       — А еще, — подхватил обвинительный приговор Мишенька, — на завтрак была сигда каша, а булочки не давали.       — И нам нельзя было гулять!       — А Слава не умеет играть дома в мяч. Мы разбили две вазы и зеркало.       Миша покаянно хлюпнул носом.       — И Слава не мог нас купать, пришлось самим.       — Он отобрал уточек! — завопил Илюша.       — После того, — не выдержал Лацислав, — как они их решили пускать не в ванне, а по всей комнате!       — Ты оставил их одних в ванне? — вздернув бровь, спросил Янко Петрович.       — Нет, я отвернулся за полотенцем, — огрызнулся секретарь.       — Он вышел на целых три минуты! — наябедничал Миша, а Сема важно кивнул.       — Вы же теперь вернулись, да? — спросил Николаша, сунув руки в карманы штанишек, и с надеждой посмотрел воспитателю в глаза.       — Надеюсь, что да.       Секретарь Венцеля чуть не прослезился, глядя на Янко Петровича, как на внезапно передумавшего покидать юдоль скорби мессию. Частично освободившись от плена, то бишь уговорив мальчишек дать ему встать и перестать орать, пригрозив кашей без варенья утром, воспитатель поднялся. Слава с независимым видом взял с тумбочки бутылку виски, на горлышко которой была надета цветочная гирлянда, а из него самого торчала розовая соломинка с пушистым шариком у основания.       — Твое здоровье, — нагло улыбаясь, отсалютовал секретарь. — Я, признаться, никогда раньше не понимал, что в тебе такого. Теперь снимаю шляпу.       — Трусы еще сними, — вполголоса хмыкнул Янко Петрович, пожимая руки и все-таки обнимая Колю и Сему.       — Легко, — Слава хохотнул. — Скажи когда.       Янко Петрович только отмахнулся.       — А вы теперь с нами опять будете жить? — Сема подковырнул носком ковер.       — Посмотрим, малыш, — как можно нейтральнее ответил воспитатель.       — А Слава сказал, — Илюша притиснул к себе покрепче зайца, — что когда вы вернетесь, он на неделю уйдет в запой и загул. Янко Петрович, а как можно уйти сразу в два разных места?       — Он талантливый, он справится, — опять вздернул бровь воспитатель.       — Я еще и в третью сторону смогу, но не прямо сейчас. Иди, тебя ждут.       Секретарь кивнул на смежную дверь, закрытую наглухо.       — Но вы же с нами не поиграли, — попробовал было возмутиться Мишенька.       — А у нас есть торт со сливками и клубникой, — торжественно возвестил Лацислав, через силу и явное твою-мать-за-что поднимаясь с дивана.       Конкуренцию Янко Петрович так же проиграл. Дети с визгом и воплями унеслись штурмовать холодильник. Слава, пошатнувшись, двинулся следом и подмигнул по дороге. Засранец.              Кабинет был погружен в привычный полумрак. Плотные шторы, торшер у дивана, настольная лампа. Четко упорядоченные бумаги, закрытый лэптоп.       Янко Петрович прошел по ковру, двумя пальцами вытащил телефон и швырнул его на столешницу, сбив сразу и чашку, и стопку документов.       — Не смей, — процитировал он смс. — Что именно?       — Уходить, сомневаться, — Венцеслав Альбертович откинулся на спинку удобного кресла.       — Знаете что, господин директор, я немного подустал. Слепо верить. Мне нужна причина. Так почему я должен не сметь? Мне тут предлагали выгодную партию и перспективы.       Венцель осклабился.       — Слишком мелкие для тебя перспективы, про партию совсем молчу. Что этот мальчик умеет-то?       Воспитатель вздохнул.       — Ты настолько во мне не сомневался?       — Разумеется. В некоторых партиях фигура разыгрывается вслепую, но это не значит, что фигура от этого становится менее значимой или неважной, — директор взмахом руки очистил пространство перед собой. — Иди сюда.       — Извините, ваша фигура так не ходит, — вернул усмешку Янко Петрович, борясь с желанием показать еще и средний палец — провокация, за которою одними укусами и банальным натягиванием не отделаться.       — Но она все еще моя фигура, — лукаво сощурился директор.       У воспитателя предательски дернулась щека. Он открыл рот и дальше уже плохо помнил, что говорил и какими словами поносил директора. Янко Петрович самозабвенно орал, сбрасывая факты, как дети игрушки — в одну кучу, абы как, лишь бы побольше. В ход пошло все: от садика с его нагрузкой до «материнства». От подставы с убийством самого директора до попытки подложить под него Ивана, как банальную проверку на вшивость. Еще одна подстава с аукционом и привлечение команды спасения в лице старшего брата — и как отыскал только. Венцель молчал и не улыбался. Синие глаза набирали тень.       Выдохся воспитатель минут через двадцать, горло подвело. Хрипанув, Янко Петрович закашлялся и отвлекся. Зря. Надо было хотя бы предусмотрительно прикрыться диваном. Директор атаковал моментально. С его-то габаритами. Не успев сориентироваться, Янко Петрович оказался вдавлен танком в тот самый диван, руки — заломлены за голову, а между ног обустроилось жесткое колено.       — Полегчало? — участливо спросил директор.       — Нет, — рыкнул в ответ воспитатель и заткнулся.       Исключительно механически. Ругаться с занятым ртом не получалось. В отместку он укусил вероломного любовника за губу и получил то же самое. Впервые за все время знакомства они сцепись почти на равных — потому что Янко Петрович позволил себе окончательно забить на инстинкт самосохранения, а Венцель, напротив, все же сдерживался, помня о разнице в габаритах и о том… что у воспитателя есть все основания быть злым и обиженным.              От грохота Мишенька подавился тортом, а Илюша вылил на себя полный стакан сока. «Рыцари» синхронно пригнули головы, покосившись на слегка опешившего Славу.       — Ничего себе, — прошептал секретарь и тут же обернулся к детям. — Что застыли? Думаете, вы роняете что-то тише?       — Нам можно, — тут же вякнул, толком не прожевав кусок, Илюша. — Мы маленькие.       Лацислав открыл рот возразить и закрыл его. С этими лучше не спорить. А некоторым стоило бы поакуратнее выяснять отношения. Секретарь поежился. Его не отпускала тревога, что Янко Петрович, как бы ни был привязан, сколько бы ни прощал закидоны директора в прошлом, в этот раз может его послать и уйти, гордо хлопнув дверью. За директора Слава не опасался — эта тварь могла пережить все, включая ядерную войну (скорее всего им же развязанную) и нашествие пришельцев (вероятно, по его личному приглашению). Кого секретарю было искренне жаль, в случае, если воспитатель взбрыкнет, так это себя — еще немного с маленькими монстрами на шее, и он повесится на собственном галстуке.              — У меня осталась пара вопросов, — когда пришел в себя достаточно, чтоб начал ворочаться язык, сказал Янко Петрович.       Остальное, что ниже подбородка, лежало в отключке, только мелко и нервно подрагивало. Что там про секс после ссоры? Вы так попробуйте.       На ковре валялось все, что раньше стояло и лежало на столе. Посредине громоздился сиротливым домиком ноутбук. Лампа скособочилась странной буквой зю, линуя комнату, как тетрадку.       Венцель устроил Янко на себе и прикрыл глаза.       — Спрашивай, — устало и сыто позволил он.       — Я настолько предсказуем? И почему ты сразу всего не рассказал?       Венцель молчал и путал кудри. Янко Петрович уже всерьез забеспокоился, что придется бриться налысо и детям отдать бывшую прическу в качестве мочалки. Ухмыльнувшись неуместной от усталости мысли, он подождал еще немного.       — Многоходовка была слишком сложной. Я не успевал тебя посвятить в детали, не успевал просчитать. Оставалось только надеяться, что ты достаточно хорошо знаешь меня и даже прекрасные невинные глаза Ивана Дмитриевича не собьют тебя с толку.       — Что я буду должен за эту ночь откровений? — уже совсем по-прежнему хмыкнул Янко Петрович.       — Посмотрим, — директор вдумчиво погладил его по боку, пробежался пальцами по бедру и скользнул по тому, что ниже живота тоже находилось практически в обмороке. — Виктор сильно путал мне карты. Пришлось пойти на риск. Это единственное, чего я по-настоящему опасался.       — Что твой брат все узнает?       Венцеслав Альбертович ухватил воспитателя за подбородок и заставил на себя посмотреть. Янко Петрович честно посмотрел, пожелал себе мысленно удачи и вздохнул.       — Что он тебя убьет. Но ты молодец, вовремя его приструнил.       — То есть камеры по всему дому?       Директор только многозначительно повел бровью и склонился к и без того истерзанной зубами шее воспитателя.       Через час Янко Петрович пришел к выводу, что ковер недостаточно мягкий и на коленях останутся ссадины.       — Что будет дальше? — собрав оставшуюся волю или что там осталось в кулак, воспитатель попытался прояснить собственное будущее за пределами этой комнаты. Директор многозначительно толкнулся, поддержав его под живот.       — Это понятно, — охнул Янко Петрович, но постарался не сбиться с мысли.       — Все по-прежнему, — Венцель укусил его за ухо и говорил грудным шепотом, отдававшимся мурашками во всем теле. — Я же говорил, что мое — останется моим. Наш контракт в силе, особо активные выскочки поплатились. Виктор тоже на долгое время уймет пыл и будет зализывать раны. Его слишком сильно потрепало.       — Особенно гордость, — хмыкнул воспитатель, подстраиваясь под плавные медленные движения; они мозг не выбивали, но говорить становилось сложнее, осмысленными фразами так точно.       — Гордость — это у нас семейное, — фыркнул директор, входя глубже. — Но он так и не научился просчитывать варианты. Прет напролом.       — А… дети…       — Дети останутся с нами, с садиком подумаем позже. Если захочешь — группы вернутся. Правда, придется сменить здание.       — Главное, — Янко Петрович выгнул спину, опустившись на локти, — не менять педагогический состав.       Венцель усмехнулся:       — Ты слишком много говоришь сейчас. Но для будущего директора — в самый раз.              Когда под утро Венцель соизволил выпустить Янко Петровича до кухни попить водички и предложил перебазироваться в спальню, воспитатель мог только согласно мычать. В большой комнате игрушки, мягкие и не очень, валялись по всей поверхности. Дети мирно сопели из-за приоткрытой двери, видимо, их собственной спальни.       Слава, успевший вылакать всю бутылку, не менее мирно почивал на диване, прикрывшись куцым пледиком. На груди покоился альбомный лист с корявой надписью розовым фломастером «Не выбрасывай меня, я хороший и пригожусь». На голове, подобрав хвост и недовольно сощурившись на воспитателя, лежал Кайс.       Янко Петрович выглушил три стакана воды и уставился на себя в отражении темного окна. Помятый, поцарапанный и покусанный… Кот прошелся к холодильнику. Слава сладко вхрапнул. Стоящая на столе радио-няня транслировала ровное детское сопение. На автопилоте сунутый в незастегнутые штаны телефон вздрогнул.       «Зайди ко мне».       Воспитатель негромко рассмеялся и прихватил с собой бутылку.