Легенда о молчаливой русалке

      Время мчалось. Так быстро, что я почти за ним не поспевал.       Человеческая жизнь ничтожно мала. И все бы сочли меня дураком, если бы узнали, что я променял бессмертие на один век.       Но он стоит всех морских богатств и бессмертия, а его счастье — моё самое ценное сокровище.       С тех пор прошло чуть больше пятидесяти лет. С момента, когда в последний раз по коже стекали капли русалочьей крови. Истории прошлого действительно стали легендами, живущими в устах жителей и гостей этого острова, а наше настоящее продолжало быть спокойным и счастливым.       Вэй Ин постарел. На лице появились морщинки, а кожа стала более сухой. Цвет глаз со временем становился светлее: словно морской ветер разгонял юношеские грозовые тучи, открывая спокойное серо-голубое вечернее небо. Из глаз не исчез его особенный ребяческий блеск, улыбка была всё такой же эмоциональной и выражая всё: от довольной хитрости до всепоглощающего обожания. Смех лишь с возрастом стал чуть тише, да походка — медленнее.       Из-за того, что я боле не бессмертен, я постарел тоже.       Мы постарели вместе.       Мечта Вэй Ина исполнилась: он стал прекрасным мастером музыкальных инструментов. Иногда, когда я слушал его случайно придуманные мелодии во время проверки нового творения, я не верил, что когда-то он просил дать ему уроки. Тогда, чуть больше пятидесяти лет назад, когда его прекрасные глаза закрывала чёрная лента, когда он во всю старался привлечь к себе внимание.       Привлёк. Приковал к себе каждый мой взгляд, каждую мою мысль. И моё сердце навечно осталось в его тёплых заботливых руках.       Наш дом со временем становился лишь уютнее. В нём появлялись вещи, ценность которых понимали только мы. В просторной главной комнате, на низком столике около большого окна, появился гуцинь. Очень похожий на тот, что я оставил в Морских Глубинах, но только в нижнем левом углу со всей присущей Вэй Ину аккуратностью было вырезано «С годовщиной».       На небольшой подставке рядом лежала первая чёрная флейта Вэй Ина, на которую я в тот день привязал красную кисточку.       В нашем доме всегда была музыка.       Иногда с её помощью мне удавалось сказать куда больше, чем я мог. Вэй Ин всегда слушал и всегда понимал, ласково смотрел и мягко улыбался, по завершению сжимал руку и переплетал пальцы.       Целовал.       Целовал с таким напором чувств, что в голове становилось пусто. Наших поцелуев было так много, что я забывался в них. И все они были разными, и каждый он делал особенным. Так гулко билось сердце в моей груди всегда, когда его губы прижимались к моим; так сильно сдавливало волнующей судорогой мои лёгкие, когда он целовал мои пальцы после игры на гуцине. Я терял воздух.       Я дышал только им.       И теперь я понимал взгляды своего отца, когда он смотрел на маму… когда она смотрела на него. И сейчас, вспоминая его слова о самом важном в мире чувстве, я осознавал их значимость.       Я любил.       Я любил Вэй Ина.       Я любил просыпаться с ним, любил держать его за руку, любил обнимать его, готовить для него еду. Я любил наш дом, я полюбил наш утёс, на котором несколько лет назад появилась лавочка. Я любил его улыбку, смех, глаза, музыку, шалости и всё другое, что было с ним связано.       Я любил его душу.       И с тех пор, как во мне появилось это чувство, я ни разу не пожалел ни об одном из своих решений. Ничего не случается просто так. Наверное, я должен был родиться русалом и тысячу лет прожить в одиночестве, чтобы встретить его. И я не жалею даже об этом.       И я не жалею о том, что стал человеком.       Взрослея, Вэй Ин становился лишь очаровательнее. Даже в появившихся морщинках на его лице отражалось всё его задорное и весёлое прошлое. Его волосы всё ещё были такими же длинными и густыми, но в тёмных прядях появились серебряные нити.       Я связан с Вэй Ином. Красных нитей между нами стало в разы больше. Я чувствовал его пробуждение, во мне откликались его эмоции, я по глазам читал почти все его мысли. Возможно, это из-за обряда и оставшейся во мне духовной силы, но Вэй Ин звонко смеялся, впервые услышав это от меня, а после сказал лишь одно:       «Любовь, наверное, и не на такое способна, Лань Чжань!»       И в который раз вызвал у меня улыбку.       Рядом с ним я научился улыбаться.       И сколько бы раз он не говорил «ты прекрасен», я вторил ему, желая вложить в эти слова куда больше чувств, потому что он был намного лучше.       Он научил меня верить…       …в людей, в семейные крепкие узы, в безграничное счастье, в красоту мелочей, в ценность каждого дня и каждого момента, в правдивость слов, в надёжность обещаний…       … в любовь.       Запястья Вэй Ина тонкие, а на кистях ярко выраженные суставы. Мозолистая из-за ручной работы над музыкальными инструментами кожа на ладонях была слегка шершавой, но держать его руку в своей руке было всё ещё приятно. Тонкий золотой обруч уже почти соскальзывал с пальца, поэтому я, продев через него цепочку, повесил его ему на шею и ощутил всё такое же разрывающее и неугомонное счастье в своей груди из-за появившейся на его лице нежной улыбки.       Спустя мгновение он поцеловал такое же кольцо на моём пальце, вкладывая в поцелуй, казалось, великую благодарность, а после прижался лбом к тыльной стороне моей ладони, сгибая спину и пряча лицо.       А мне осталось лишь медленно вскинуть свою вторую руку, чтобы после провести по бело-серебряной голове, на которой осталось лишь несколько прядей тёмных волос.       Наше «чуть больше пятидесяти лет» превратилось в «чуть больше шестидесяти». Время без остановок неслось вперёд, а люди, как оказалось, такие хрупкие создания.       Вэй Ин не произносил этого вслух, но я чувствовал. Знал, что с ним что-то не так. Видел, что в нём что-то меняется. Делал чай с целебными травами, передавал ночами в его тело ничтожные остатки духовной силы и был рядом всё время. Это всё, что я мог делать. Время неумолимо забирало его у меня.       Вэй Ин, кажется, понимал это не хуже меня.       Он всё реже задерживался в своей мастерской, посещая её лишь для того, чтобы стряхнуть пыль с залежавшихся инструментов. Он всё чаще вспоминал о прошлом, сидя на деревянной лавочке рядом с раскидистой магнолией, и сжимал мою руку чуть крепче, когда солнце, совершив ещё один полный перекат по просторному небу, тонуло в линии морского горизонта.       А следующим утром, проснувшись с его первыми лучами, взгляд светло-серых глаз уже блуждал по моему лицу. В нём я неожиданно заметил озорной блеск, а его губы изогнулись в лёгкой доброй усмешке. Он тихо посмеялся, увидев недоумение на моём лице, а потом весёлым шёпотом проговорил «Лань Чжань, я хочу сменить прическу. Отрежь мне волосы!»       И сердце в моей груди почему-то от этих слов радостно застучало.       Вэй Ин сидел всё на той же лавочке, а я стоял за его спиной. Пальцы уверенно подхватили пряди после его задорного «не жалей!», а ножницы их уверенно отрезали. Серебряные нити мягко скользили между моими пальцами, падая на землю, а лепестки, срываясь с бутонов цветущей магнолии, медленно порхали в воздухе, плавно оседая.       Я оставил ему длину чуть ниже плеч. Ровная линия волос выглядела непривычно, поэтому, подхватив по прядке у висков, я свёл их сзади, перевязывая любимой красной лентой. — Лань Чжань, я чувствую себя так легко, — тихо проговорил Вэй Ин, когда я сел рядом с ним, отложив ножницы в сторону, и позволив ему в привычном жесте переплести наши пальцы.       И, кажется, в этот момент я снова его полюбил. До боли в груди, до покалывания на кончиках пальцев, до вакуума в мыслях. И чувствуя слёзы в глазах, я впервые подумал, что время — самое жестокое, что может только существовать. — Я люблю тебя, Лань Чжань, — сказал он тихо, стирая солёную дорожку с щеки.       А я лишь вторил ему, крепче сжимая руку.       Вэй Ин, я люблю тебя.       Мы пролежали на кровати почти целый день, когда «чуть больше шестидесяти» превратилось в «чуть больше семидесяти». Мы были повёрнуты друг к другу лицом, а наши пальцы переплелись друг с другом между нашими телами. Вэй Ин медленно моргал, и каждый взмах ресниц я сохранял в своём сознании. Мы молчали, не руша волшебство момента. Я тонул в сером тумане его глаз, любовался короткой ласковой улыбкой.       Его вторая рука медленно пропускала сквозь пальцы мои длинные волосы. Они тоже уже давно потеряли свой цвет, но Вэй Ин всё ещё прикасался к ним заботливо и аккуратно.       Солнце медленно склонялось к закату, и наша спальня была вся в ярко-оранжевых лучах. — Лань Чжань, — едва различимый голос. — Мм? — Если я уйду, ты же не останешься один?       Сердце глухо ударилось о рёбра. Понимание происходящего морозом прошлось по всему телу. Глаза защипало, а в горле встал непроглатываемый ком. Я сжал его руку крепче, пытаясь отыскать в себе хоть каплю духовных сил… но не нашёл.       Я придвинулся к нему ближе, касаясь своим лбом его и уместив свою вторую руку между его лопаток. Слёзы сами покатились из глаз, мне даже не пришлось их смаргивать. Я лишь старался не зажмуриваться, чтобы не пропустить ни одного мгновения, проведённого рядом с ним. — Не останусь, Вэй Ин… не останусь…       Тихо, рвано и хрипло из-за океана эмоций в моей душе.       Улыбка Вэй Ина стала ещё мягче, а взгляд — ласковым, добрым и любящим. — Я рад, — искренне ответил он. — Прости, Лань Чжань, это длилось не тысячу лет… Всего лишь семьдесят с небольшим… — Я счастлив, — перебил я его извинения.       Его глаза чуть расширились, казалось, в удивлении. А я не понимал, как можно удивиться очевидной вещи, но всё равно продолжил: — Я не жалею, что стал человеком. Я счастлив, что прожил с тобой всю жизнь, Вэй Ин. Я счастлив любить тебя.       В уголках его глаз скопились хрустальные слёзы, а после потекли по щекам, скатываясь вниз, впитываясь в мягкую ткань подушки. — Тогда я тоже не буду сожалеть, Лань Чжань.       Я оставляю поцелуй на его лбу. — Найди меня… — продолжил Вэй Ин, а в тускнеющих глазах всё ещё искрилась ребяческая влюблённость. — Найди меня, Лань Чжань, в следующей жизни. Кем бы ни был ты… кем бы ни был я… найди меня… влюбись в меня… целуй меня и обнимай. И каждые следующие жизни, Лань Чжань, ищи меня. И я буду искать тебя, ведь не могу без тебя. Я так люблю тебя… — Обещаю, Вэй Ин, я всегда буду с тобой.       Счастливая улыбка замерла на его беломраморном лице, а веки медленно опустились, отсчитывая последний взмах ресниц.       Мои пальцы задрожали. Я почувствовал, как сердце в груди болезненно сжалось, но улыбка до последнего не покидала моего лица. Я лишь ещё немного ближе придвинулся к нему, снова соприкасаясь лбами. Чувствуя, как замедляется сердцебиение, я прошептал ему, плавно закрыв глаза: — Спасибо за эту прекрасную жизнь, Вэй Ин… Спасибо за твою… любовь…