Маг и волшебник

Жил Николас Фламель в старинном доме. Это у нас, англичан, обычное дело. Я тут задумался над тем, насколько мы, англичане, странные, на фоне остальных, конечно же. Где-то в других странах если дому было триста лет, то он считался образцом архитектуры, культурным наследием и так далее. В Англии если дому шестьсот лет – в нём могут открыть паб или гостиницу, но скорее всего – будут жить люди. И это повсеместно. Та же годрикова впадина – прекрасный образец архитектурного наследия. Большинство домов варьируются от четырнадцатого до шестнадцатого века, мой примерно в том же диапазоне. Сто лет назад те же дома были на тех же местах. Люди так же ходили по тем же улицам, ничего принципиально не поменялось, кроме наличия машин, конечно же. Век шёл за веком… Наверное, англия – это уголок спокойствия и стабильности в постоянно меняющемся мире, и то, что для французов старинный дом – для нас просто старый. Жильё мистера Фламеля было его ровесником, как я понимаю, это большой и красивый дом, очень старый. Дамблдор провёл меня внутрь, я лишь следовал за учителем и поглядывал по сторонам, держа свои мысли при себе. – А, Дамблдор, – раздался очень старческий голос. Вскоре объявился и его колоритный владелец. Это был удивительного вида старик – белый как моль. Альбинос что ли? Да не важно, волосы белые, кожа белёсая, как у альбиноса, глаза тоже какие-то выцветшие, он выглядел так, словно весь выцвел и скорее похож на ходячего скелета. – Доброе утро, Николас, – Дамблдор улыбнулся, – вот, как и обещал, я привёл мистера Поттера. – Гарри Поттер, – голос у мистера фламеля такой же, как он сам – очень старческий и скрипучий, – добро пожаловать, я ждал тебя. – Месье Фламель, – кивнул я. – Да, проходите, мои юные друзья. Чашечку чая? – Прости, Николас, но в другой раз – у меня ещё очень много дел в Хогвартсе, – отказался Дамблдор, – к тому же у тебя наверняка не будет время со мной говорить – Гарри очень любознательный мальчик. – Хорошо, тогда иди, – Николас посмотрел на меня, – Пойдём со мной. Мы прошли в гостиную, судя по всему. Николас с трудом сел в кресло с высокой спинкой и высокими подлокотниками, которые вообще помогали ему сесть. – Вот и отлично. Альбус писал, что ты необычайно одарённый молодой человек, Гарри. Сколько тебе уже лет? – Двенадцать, сэр. Почти тринадцать. – О, уже большой, – скрипнул фламель своими суставами, – ты изучал алхимию? – Да, сэр. Уже два года. – Превосходно. Альбус попросил меня научить тебя кое-чему. Что ты уже изучил? Я загибал мысленно пальцы: – создание солей, формул, камней, немного дошёл до эфиров, но кроме эфира света пока ничего не могу создать. – За два года? – Фламель не поверил, – алхимику нужно лет двадцать учиться, чтобы дойти до стадии стихийных эфиров. Альбус не соврал, ты необычайно одарённый мальчик… * * * Месье Фламель провёл меня в свою алхимическую лабораторию. О, старая добрая лаборатория, образца века эдак семнадцатого – бронзовые инструменты, несколько столов разного размера, вплоть до огромного золотого стола. Как я уже говорил, золото и серебро имеют тёмную и светлую магическую совместимость. Поэтому иногда котлы делают из золота, а некоторые артефакты из серебра… И начались уроки у мистера Фламеля. Он был стар, скрипуч и уже откровенно песком посыпал всё вокруг, но дело своё знал и знал он в алхимии едва ли не больше всех на свете – не было такого вопроса, на который он не мог бы дать развёрнутый ответ. С моего появления в его доме, Николас как-то оживился, стал меньше скрипеть. Хотя выглядел он и так ужасно старым и уставшим от жизни человеком. Под его руководством дело пошло с утроенной скоростью – ведь на любую возникающую у меня трудность, фламель имел минимум десяток советов, как действовать в такой ситуации – в первые же три дня я уверенно освоил создание эфиров, пользуясь его подсказками и наставлениями. И мы перешли к изучению продвинутого алхимического курса – это уже более сложные вещи, чем простые стихийные вещества – мистер Фламель продемонстрировал мне удивительные образцы собственной работы, вещества с изменёнными магическими и физическими свойствами… * * * – Сэр, – я насыпал в огромный серебряный стол исходники. Фламель сидел в кресле и казалось бы, гипнотизировал взглядом табурет около стола. Я здесь уже целый долгий месяц, и должен признать, ученичество алхимии у Дамблдора было лишь прелюдией к главному – ученичеству у великого алхимика. Николас Фламель не был столь талантлив, как я, в магии, но его теоретические знания настолько обширны и разносторонни, что вышли за рамки обычного мастера – он ходячая библиотека, в которой есть всё. А ещё, и что главное, всё это он понимал и знал. Тогда как у Дамблдора мне приходилось руководствоваться лишь теорией, а всё остальное узнавать на практике, методом проб и ошибок, Фламель сразу говорил мне результат и выводы, и всё это развёрнуто. – Да, мальчик мой? – этот покровительственный тон и это обращение… Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Дамблдор-великий-светлый-чудаковатый-дедушка – это косплей Николаса Фламеля. И надо сказать, очень удачный. Но вот только в устах Фламеля это звучит более гармонично – он как бы это сказать, стар, настолько, что может обращаться «мальчик мой» и к Дамблдору. – Сэр, – я не отрывался от стола, – вы же живёте уже больше пятисот лет, верно? – Да, мальчик мой, я очень, очень стар. – Всё в мире относительно, сэр. Я просто хотел у вас спросить, а с чего началось противостояние чистокровных волшебников и нечистокровных? – Разве ты не знаешь? – Николас слегка улыбнулся. – Ну… я в курсе, что оно было испокон веков. Чистокровные предвзято относились к маглорождённым, но мне не совсем понятно, почему эта проблема не была решена раньше? Естественным путём. – Понятно, – фламель едва заметно кивнул, – ты учитываешь, что пятьсот лет назад в мире жило меньше маглов? – Да, сэр. – В нулевом году нашей эры жило около трёхсот миллионов человек. Это много… но это на весь мир, Гарри. И численность населения начала увеличиваться только спустя тысячелетие, с тысячного по тысяча восьмисотый года население увеличилось до миллиарда. С восьмисотого до наших дней – увеличилось до пяти миллиардов, Гарри. – Я не совсем понимаю, сэр… – Маглорождёные, Гарри, их количество напрямую связано с населением земли. Когда я был юн, маглорождёные были белыми воронами, большую часть волшебного общества составляли потомственные волшебники, ведь в их семье шанс рождения ребёнка с магией процентов девяносто пять. Они были редкостью, примерно один на сотню. Я попытался представить такую картину. – Волшебники относились к маглорождённым по разному. Некоторые считали, что их не стоит учить магии вовсе. Не надо думать, что это такое уж радикальное мнение – вспомни, что волшебный мир практически полностью состоял из потомственных волшебников. Речь шла о одном проценте. К тому же они несли с собой риск – маглорождёные волшебники иногда информировали церковь и та устраивала охоту на ведьм. – И тогда не было никакого противостояния? – Кого и с кем, Гарри? Девяносто девяти волшебников с одним единственным маглорождённым? – Фламель улыбнулся, – нет, речь шла про ненадёжность волшебника, который имеет много связей с миром маглов. Это было как… – он задумался, – как непроверенная и неизвестная алхимическая формула. Мы не знали, сработает ли она, или приведёт к взрыву или даже создаст яд и отравит алхимика… Неизвестность. Непредсказуемость. Я внимательно слушал Фламеля, а он оседлал мысль и продолжил своим менторским скрипучим голосом: – На рубеже семнадцатого века стало понятно, что население маглов стремительно начало расти, уже был не один, как в древности, а три маглорождённых на сотню волшебников. Они перестали быть такой уж редкостью, скорее просто примечательностью. Тогда же был принят статут секретности, потому что маглы пугали волшебников. Своим постоянным ростом. Наше общество сохраняло относительную стабильность, но и оно начало увеличиваться, благодаря притоку новых людей. – Консервативные волшебники не хотели иметь дела с маглорождёнными? – Да, Гарри. Именно так. Люди боятся нового, а особенно, если это новое посягает на их территорию. Роль чистокровных волшебников в мире начала уменьшаться. Но только в двадцатом веке маглорождёные стали представлять из себя какую бы то ни было силу, до тех пор это была малочисленная группа. Меньшинство. В семнадцатом веке всё было совсем не так, ты был уверен, что если встретил волшебника – то он именно волшебник, а не чужак, пришедший из маглов, со своими магловскими привычками. – Получается, противостояния не было до двадцатого века? – Противостояние было. Одни волшебники были на стороне маглорождённых, другие – против них. Одни считали, что это вливание новой крови, другие – что их кровь грязная. Наивны, и те и другие, – фламель улыбнулся едва заметно, – в конце концов всё вылилось в то, что есть сейчас. – Но ведь маглорождёные тоже имеют детей… – Да, Гарри. Поэтому волшебный мир не умер ещё в восемнадцатом веке. Может быть тебе он покажется крохотным, Гарри, на фоне магловского, но тогда наш мир был размером с маленький городок. И по территории, и по населению. Маленький городок, где все друг друга знают. Сейчас волшебный мир растёт так же быстро, как магловский – население волшебной Англии уже размером с город, а весь волшебный мир всей земли уже размером с целую небольшую страну, вроде Бельгии или Швейцарии. – Так сколько же в мире волшебников? – Много, Гарри. Более точную информацию лучше узнать в министерстве, я не был там уже сто лет… или сто пять, кажется, запамятовал… ты наполнил ингридиенты своей магией? Отлично, слушай… * * * * Возвращение в родной дом было для меня не слишком радостным – я не хотел расставаться с Николасом Фламелем, ведь обучение у него при моих темпах и способностях, было в разы быстрее, чем раньше. За первую неделю пролетели эфирную тематику и главное – я научился создавать эссенции. Эссенция – это удивительное вещество, вершина алхимического искусства. Эссенция – это извлечённая суть вещества, настолько мощная магически, что имела невероятную ценность. Алхимическая эссенция была сконцентрированной формой чего бы то ни было, она сияла магически и от одного её вида у фламеля глаза заблестели. Эссенции очень чисты, это абсолютно чистая форма алхимии. Я извлекал их и создавал свои – эссенция напоминала густой эфир, или густую, вязкую плазму, она легко впитывалась в любой материал, улучшая его многократно алхимическим преобразованием. Поэтому хранение эссенций было очень сложным делом. А их создание – невероятно сложным, лишь потратив два месяца круглосуточного труда, я сумел создать первую эссенцию – света. Сила этого вещества казалась безграничной, с его помощью можно было сотворить невероятно могущественные чары или артефакты, способные на удивительные вещи. Более того, для алхимических преобразований можно вместо вещества использовать эссенцию этого вещества – и это будет в сто раз сложнее и в тысячу раз эффективнее. Но ладно, довольно пространных мыслей – эссенция на практике действовала эффективно, она могла придавать очень яркие свойства веществам, металлам и так далее. Это волшебство в чистом виде, соединённое с материальным предметом, оно давало ему огромную волшебную силу. Направление этой силы – уже дело чар, но сама по себе эссенция железа может превратить старый стальной ржавый меч в сияющий волшебством легендарный клинок. Эссенции не содержат какой-либо алхимической формулы, но они – воплощение магии в чистом виде, они многократно усиливают любые алхимические формулы и могут наделять их особыми свойствами. К примеру, я применил эссенцию света вместе со своим антимагическим скотчем – и при активации он практически заглушил магию в радиусе двадцати метров, настолько сильно, что даже мне стоило больших трудов колдовать. Это обычный кусочек скотча, блокирующего магию – его свойства усилились настолько, что… Теперь понятно, почему алхимики – это особая каста. Если соли, которые может создавать новичок, фиксируют и чуть-чуть усиливают магию, то такие вещи, как камни, эфиры и эссенции… Плюс есть цеховая солидарность – если волшебники нападут на одного алхимика, то надо отвечать. Иначе они оборзеют и поймут, что им никто не указ и полезут дальше, начнут притеснять. Алхимики реально опасные, использование алхимических ингридентов для своей защиты делает их самой неприступной кастой из всего волшебного мира. А для занятий алхимией, нужно обладать исключительным талантом, что означает – быть талантливым магом, способным не только в лаборатории сидеть, но и магией огреть любого недоброжелателя. Чем сложнее алхимический продукт, тем больше его стоимость. На каждом уровне – уровне порошков, эликсиров, камней, эфиров, эссенций, есть свои продукты, которые соответствуют этому уровню алхимии. К примеру, создать летучий порох может каждый, кто освоил создание стихийных камней, создать волшебную краску может любой, кто освоил создание стихийных солей. И так далее – максимум, на который был способен Николас Фламель – это создание эссенций. Мне больше не придётся создавать из ничего золото – стоимость эссенций была не то чтобы заоблачной… Астрономической. Потому что всего около десяти алхимиков в мире могли их создавать, точно неизвестно, сколько, но около десяти человек. И я в их числе. Я уже думал, как можно с помощью эссенций усилить защиту собственного дома – было несколько идей. На мой дом были наложены заклинания, и помимо них, была и алхимическая составляющая. К примеру, краска, которой был выкрашен дом изнутри, могла обратиться в летучий газ, проникающий через защитные чары и усыпляющий врага. Лак на паркете мог стать настолько клейким веществом, что никакой магией не отклеиться, если враг вломится, то попадёт как муха в ловушку. Разложенные по дому камни перенаправляли все заклинания поиска, которыми пытались бы найти находящегося в доме человека – они перенаправляли бы ищущего туда, куда я забросил камни, соединённые с камнями в доме – на необитаемый остров не хотите ли? Возвращался я домой с чувством полнейшего морального удовлетворения – я изучил такие тёмные уголки алхимии, что теперь впору задирать нос… Но конечно же это образно – научиться писать и стать писателем – две большие разницы! Дома меня встречала моя несравненная, любимейшая жена. Ну, Луна, девочка была в костюме сыра. Почему сыра? Принт такой на платье, и само платье в дырочку, что выглядело одновременно забавно и эротично. – Луна! Смотрю, сегодня ты масдама? – Это чедр, – Луна бросилась ко мне обниматься, – правда красиво? – В этом ты похожа на вкусный кусочек сыра. Можно мне немного? – я потянулся и поцеловал её. Всё-таки долго я занимался алхимией, а Луна в этом выглядит слишком эротично. Ну ладно, по сравнению с нарядами магловских девушек это ещё скромно, но вот эти открытые участки на талии и животе сводят с ума. Так что минут через пять нас прервало покашливание, сам я оторваться был не в силах. – Папа, – Луна как-то резко застеснялась. – Превосходно! – Лавгуд улыбнулся, – у меня много дел и выпуск нужно готовить к печати, так что прошу простить… – Мистер Лавгуд, я как раз хотел поговорить с вами о вашем журнале… – Заходите ко мне вечером, – он аппарировал. Луна была красная как рак, всё-таки нас застали. И похоже, она очень стеснялась. Меня это развеселило и подхватив её на руки, я покружил свой сырок по залу: – Сегодня такой прекрасный день, Луна! Я наконец-то познакомился с мистером Фламелем и очень, очень многому у него научился. – Я рада, – она была поставлена на пол, но всё ещё кружилась, схватившись за стенку, – оу, Гарри, ты какой-то голодный. – Хочу сыра! – хохотнул я. – Оу, ну если хочется, можешь взять кусочек… И я последовал её совету…