***
Всё ещё злясь, когда за ним захлопнулась богато украшенная тяжёлая дверь, Лорд Волдеморт пронёсся по коридору, чуть нервно, но ловко прокручивая волшебную палочку меж длинными пальцами. Вокруг него клубился чёрный туман ядовитой магии, которая шипела подобно горящему озону. Портреты предков семьи Малфоев вздрогнули и спрятались за позолоченными рамами, когда разъедающая тьма просочилась сквозь холсты и чары, что оживляли людей на картинах. Лишь одна тучная вдова с сердито поджатыми губами осмелилась выглянуть из-за рамы. — Некоторым… личностям стоило бы научиться контролировать свой характер! — огрызнулась она, стараясь выглядеть храбро и величественно, хотя в её голосе и проскользнули нотки страха. Тисовая палочка молниеносно взметнулась, и в помещении раздался ужасный треск. Волдеморт даже не остановился и не оглянулся, а от некогда прекрасного нарисованного сада и женщины на картине осталась лишь чёрная дымящаяся дыра. «Мальчишка у меня». Каков ни был бы план Гарри Поттера — он провалился. Возможно, мальчишка слишком привык видеть Тёмного Лорда во снах или в кабинете директора, поэтому забыл, какого это — находится в полной власти Волдеморта без защиты Дамблдора. Тонкие, бледные губы дрогнули в холодной улыбке жестокого удовлетворения, когда он на мгновение погрузился в разум Поттера и почувствовал отголосок его паники, боли и тёмного, замаранного кровью ужаса. Войдя в библиотеку, Тёмный Лорд нервно заметался по ней. Дождь стих, и сквозь красивые, выполненные в французском стиле окна просочился свет зимнего солнца, освещая багровые глаза и задумчивость, перемежающуюся с бешенством на бледном лице. Лорд Волдеморт вспомнил замешательство, сковывающее черты Поттера в Министерстве Магии, когда мальчишка понял, что вдруг оказался совершенно безоружен. Если бы Дамблдор тогда не вмешался, Волдеморт уничтожил бы частицу собственной души. По-правде говоря, случаев, когда Тёмный Лорд мог убить Поттера, — ох, какая ирония — было бесчисленное множество. И было что-то особенное в том моменте, когда мальчишка вдруг прекратил преследовать Беллатрикс, остановив на ней загнанный взгляд, а его хриплый голос застрял в глотке. Это было обычной для него картиной — застывший взгляд существа, попавшего в силки смерти. Вот только Поттер точно так же сегодня смотрел на Волдеморта, лёжа на полу в крови и в окружении осколков стекла. Зелёные глаза, обнажённые без покрывающих их очков, выражали чистый, ничем не замутнённый шок и неверие. Это ещё больше разозлило Волдеморта — мысль о том, что Поттер надеялся на его милосердие после столь грубого оскорбления! Воспоминания об этом вновь кинули его в пучину слепой ярости: Поттер осмелился жалеть его. Магия вихрилась вокруг него в гневном пламени, чёрные одежды вскидывались в воздух с каждым его резким шагом и движением. Наконец, Волдеморт остановился и, одёрнув тёмную мантию, сел на дорогой бархатный диван, пытаясь привести мысли в порядок и успокоиться. В конце концов, для волнения-то и не было особого повода. Он медленно поднял руку и потёр кончиками длинных пальцев острые кости над змеиными ноздрями, где у обычных людей должна была быть переносица. Перед алчным, безжалостным взглядом Волдеморта вновь предстала картина заманчивой реальности, в которой Поттер был у него в плену. Змеиные ноздри задрожали от волнения и возбуждения, когда он убрал руки от своего лица. Разве в ночь своего возрождения Лорд Волдеморт не пообещал научить Поттера послушанию? Тихий, безрадостный смешок прорвал тишину библиотеки, когда… (Зелёные, выпученные глаза и скрипучий голос мелкого эльфа, порождающий хрупкую надежду в разодранной осколками стекла груди) Волдеморт резко взметнулся, почти рванув из библиотеки, его белые ступни едва касались пола, когда он пролетел по воздуху, подобно чёрному дыму. Он не мог аппарировать в пределах усадьбы, но Лорд Волдеморт умел перемещаться так, как не умел ни один смертный волшебник. Последние человеческие черты окончательно исказились, и он ускорился: тень стремительно, яростно и отчаянно понеслась вниз… всё ниже, ниже и ниже по каменному туннелю — по влажным от крови ступеням подвала. Он закричал в дикой, бессильной ярости, выпуская яркую зелёную вспышку с конца своей палочки. Поттер и маггл исчезли. Как мелкая тварь сумела пройти через защиту? Как так получилось, что его, Лорда Волдеморта, снова обвёл вокруг пальца Гарри Поттер? Это было уже слишком. Что-то, очень похожее на мерзкое чувство предательства вспыхнуло в его груди, когда слёзы ярости покатились по бледным щекам, а багровые глаза часто заморгали, будто пытаясь загнать их обратно. Тёмный Лорд не мог вспомнить, что произошло дальше — мир покраснел, обагрился кровью, такой же алой, как и его собственные глаза. Волдеморт не мог сосчитать, сколько проклятий тогда выпустил, сколько раз слышал крики боли всех, кто лишь встречался у него на пути. Усталость накрыла его лишь ближе к рассвету, хотя разум всё ещё метался в ярости и агонии, сумасшествие разъедало его изнутри. Даже присутствие милой Нагини не могло принести ему успокоения… Его тонкие, костлявые конечности сжались под ворохом одеял, но согревающие чары, казалось, совершенно не действовали, нисколько не даря столь желанного тепла. Закрыв глаза, Тёмный Лорд бездумно провёл кончиками пальцев по собственной щеке, скулам, переместился на заднюю часть шеи пока острые ногти не вонзились в тонкую кожу, оставляя кровавые царапины…***
Сон не принёс Гарри умиротворения. Его сны полнились расплывчатым ощущением боли и битым стеклом, жаром чужой ярости, оседающим в его животе. Снова и снова, фигура в тёмном капюшоне с горящими алыми глазами склонялась к его губам для поцелуя, и Гарри ощущал, как дрожат его ноги, не в силах сдвинуться с места; но рука, прикасающаяся к его щеке, принадлежала скелету — дементору, который жаждал высосать его душу через губы, а после — разрезать его опустевшее тело, подобно маггловскому учёному. Треснувшее, грязное зеркало, из которого на него глядело сморщенное, истекающее слизью и гноем лицо мистера Грейнджера, улыбающееся гнилыми чёрными зубами. Змеи выползали из его пустых, кровоточащих глазниц, отвисшей челюсти… «Мой», — шипели они, обвиваясь вокруг шеи застывшего Гарри, сдавливая глотку, перекрывая кислород. — «Мой, мой, мой…» Гарри проснулся, судорожно ловя ртом прохладный воздух, едва сдерживая рвущийся из горла крик. Он сел, болезненно поморщившись и ожидая, что всё ещё находится в ловушке ужасной тюрьмы, воняющей кровью и разложением, по милости сумасшедшего, безжалостного убийцы. Но нет — он находился в больничном крыле, и мягкость знакомых белых простыней и одеял из хлопка отчётливо ощущалась под его голыми ногами и руками. Комнату заливал тусклый лунный свет — видимо, было уже далеко за полночь и Гарри, судя по всему, был один. Медленно и осторожно парень поднял свои руки и поднёс их к лицу, пытаясь определить серьёзность своих травм. Осколки стекла были аккуратно удалены из его плоти, раны, видимо, исцелили с помощью магии, а после на кожу нанесли заживляющую мазь, предотвращающую появление шрамов и рубцов — Гарри вспомнил, как некогда об этом ему рассказывала мадам Помфри, когда он в очередной раз посещал больничное крыло. Парень поднёс руку к своим губам, ощущая на них странное и немного неприятное покалывание — на них тоже нанесли мазь, прохладную и влажную под его пальцами. Гарри покраснел, когда вспомнил о причине, по которой требовалось нанести припарку ещё и на его губы. — Гарри… Наконец-то ты очнулся, — внезапный голос заставил юношу вздрогнуть и резко обернуться в сторону тёмного угла, в котором он заметил размытое движение. Всё-таки он был не один в помещении — более того, рядом оказался человек, которого Гарри сейчас хотел видеть в последнюю очередь. Щёки парня покраснели от чувства вины, и он опустил голову, избегая взгляда Дамблдора, медленно поднявшегося со стула. — Уверен, тебе будет приятно узнать, что миссис Грейнджер была благополучно доставлена в больницу Сэнт Мунго для лечения травм и ранений, — сказал директор, подходя к кровати Гарри. Парень вскинул на него рассеянный, удивлённый взгляд. — Но мистер Грейнджер… — … был возвращён своей семье для надлежащего погребения, — закончил за него Дамблдор. — Миссис Грейнджер… была извлечена из его тела вскоре после того, как ты оказался в моём кабинете этим утром. Это была… непривычная задача для Сэнт Мунго, но целители приложили максимум усилий ради исправления ситуации, — несмотря на мягкий тон директора, Гарри ощущал, как делает очередной кульбит его желудок, а тошнота в который раз подкатывает к горлу. Дамблдор, видимо, понял это, потому что призвал свой стул, сел на него, оказываясь с лицом Гарри на одном уровне, и сменил тему: — Было бы лучше, посоветуйся ты со мной перед тем, как бросаться в прямое противостояние с Волдемортом, Гарри. Тошнота и головокружение сменилось чувством вины, что с удвоенной силой начала прогрызать его внутренности. Глупец, глупец, глупец. Он отвёл взгляд. — Не вы нужны были ему, сэр… Ему нужен был я. — Конечно, ему нужен был ты, — без обиняков произнёс Дамблдор. В его голосе слышалась усталость. — И он не отпустил бы тебя, если бы Добби не подоспел раньше его возвращения. Между ними повисла пауза. Гарри продолжал сверлить взглядом белые одеяла, а Дамблдор продолжал изучать его понуренную фигуру льдистыми голубыми глазами — такими же пронзительными, как алые глаза Волдеморта. В этот момент Гарри даже обрадовался, что на нём не было очков и он не мог более подробно разглядеть эмоции во взгляде директора. — Гарри… сейчас ты должен понимать, почему Лорд Волдеморт не убил тебя сегодня. В сердце Гарри поднялся уже знакомый болезненный гнев. — Да, понимаю. И не благодаря вам. Вздох — как и предполагалось, Дамблдор не заглотнул наживку. — Тогда ты понимаешь, насколько важно удерживать тебя как можно дальше от лап Волдеморта. Хоркрукс Тёмного Лорда, которому он сохраняет жизнь лишь из-за частицы собственной души — не та судьба, которую я хотел для тебя. Ты не должен искать встречи с Волдемортом, Гарри, независимо от обстоятельств или причин, в которые он заставляет тебя верить. — Хоркрукс, — Гарри удивлённо опробовал слово на языке, и ему показалось, что он ощутил лёгкую дрожь тёмной магии внутри себя в ответ. — Значит, вот кто я?.. — Ненадолго, — мягко произнёс Дамблдор, вставая. — Ложись в постель, Гарри. Мисс Грейнджер завтра вернётся в Хогвартс, и мне кажется, что ей потребуется поддержка друзей как никогда ранее, но сейчас тебе нужно отдохнуть. — Спокойной ночи, сэр, — очень тихо прошептал Гарри. Он не смотрел, как уходит Дамблдор. Прошло не менее часа перед тем, как парень, наконец, сумел снова уснуть, раздираемый ненавистью к самому себе и чувством вины. «Хоркрукс», — шёпот в голове вновь и вновь повторял это роковое слово, будто подписывая Гарри смертный приговор.***
В доме было слишком жарко: удушливый горячий воздух забивался в лёгкие вместе с пылью, мешая нормально дышать. Высоко над ним было открыто грязное окно, впуская в помещение ночной ветерок и отблески лунного света. Волдеморт почувствовал запах гниения и ломающую боль, что прошибала его ничтожное, хрупкое тело. Огонь в горящем камине постепенно затухал, угольки тлели во мраке комнаты. Столько усилий нужно было прилагать лишь для того, чтобы сдвинуться на какой-то жалкий дюйм. Столько усилий, чтобы просто дышать этим спёртым горячим воздухом, который так беспощадно давил на хрупкую грудную клетку. — Нагини! — взывал он, прорывая густой мрак своим криком. — Хвост! Но никто не приходил. Он попытался выбраться из чёрной ткани, что окутывала его хрупкое тело, кричал до тех пор, пока из пересохшего горла не стал вырываться лишь отвратительный, беспомощный хрип. Его палочка пропала. Если он останется здесь, если никто не сумеет насытить его тело, он вновь обратится в бесплотного духа. И даже это позорное рудиментарное тело было предпочтительней того жалкого неприкаянного осколка души, лишённого всякой силы или разума, кроме всепоглощающей жажды обладания. Где Нагини, где его слуга? Гнетущую тишину прерывало лишь его отчаянное, натужное пыхтение, пока он всё ещё пытался освободится из плена материи. Неужели Хвост устал ухаживать за этим отвратительным детским телом и просто убежал во мрак ночи, как крыса, которой и являлся? Но что насчёт Нагини? Ведь не могла же она бросить его, предать? — Нагини… — тихо прошептал Волдеморт. — Нагини!.. Он упал с кресла, ударяясь об пол и испуская громкий вскрик боли. Но ветхий ковёр и потухший камин куда-то исчезли, заменившись покровом из жухлых листьев. Казалось, будто стены медленно вскипали и разрушались… Словно плющ, до этого покрывавший лишь крышу ветхого дома, каким-то образом проник внутрь и прорвался сквозь облупившиеся обои. Комната искажалась, утопая в листве, такой же старой и прогнившей, как и сам дом. Невидимые существа что-то бормотали в увитой лозой темноте. Хрупкое, искорёженное тело Волдеморта не могло даже ползти. Тонкие, скелетообразные конечности были слишком длинными, лишёнными плоти настоящего ребёнка. Жалкое, истощённое существо медленно выползало из-под тёмных тканей. Он едва мог поднять свои слабые конечности, слишком тяжёлые для крохотного тела. Обнажённый, — тёмно-красная кожа сдирается, горит — Волдеморт слабо полз, пытался двигаться. Хвост упоминал, что здесь осталось ещё немного зелья: всего несколько капель блестящей крови и яда на самом дне стеклянного пузырька. Оно казалось так далеко, на самом верху стола… так далеко. А ему приходилось прилагать массу усилий лишь для того, чтобы проталкивать воздух в свои усталые, хрупкие лёгкие, что ощущались как большие, болезненные шары, которые ему приходилось накачивать. Волдеморт моргнул, — слишком изнурённо — изо всех сил стараясь держать свои алчные глаза открытыми, удержать взгляд на сверкающей склянке наверху. Серебристый блеск заставлял его рот наполнятся слюной, бледные губы отчаянно раскрывались, подобно липкому, только вылупившемуся птенцу. Жажда была невыносимой. Его непослушные пальцы слабо подёргивались в попытке сотворить заклинание без палочки; в попытке поднести желанную жидкость до жаждущего горла, языка. Пузырёк долго удерживался на краю стола, медленно кружась, а после рухнул на землю. Стекло с треском разбилось, и серебро окрасилось в алый, капая с осколков сосуда. Волдеморт алчуще провёл раздвоенным языком по осколкам стекла, желая вкусить хоть каплю вожделенного молока Нагини, но ощущая лишь боль и металлический привкус крови. Существо, освещённое лунным светом, было отвратительным. Его склизкая, хрупкая плоть и плоское, злобное лицо выглядело как ужасная карикатура на человека, неполноценное жалкое существо. Оно беспомощно ныло и хныкало, судорожно облизывая острые осколки до тех пор, пока тонкая плоть языка не рассеклась и не начала кровоточить, окрашивая в алый расколотые отражения недо-подобия-на-человека и коричневые пожухшие листья. А потом Волдеморт услышал это — звук, будто кто-то продирался сквозь деревья. И Тёмный Лорд, ослабленный голодом, лихорадочно попытался отползти, откатиться, — теряя силу с каждой попыткой — под древнее кресло, скрываясь среди жёлтых и коричневых листьев, липнущей к его влажной плоти. Они ведь не могли вернуться. Не сейчас, не тогда, когда он был так близко. Он надеялся: пусть это будут не авроры, — пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет Хвост или Нагини — пусть удача улыбнётся Лорду Волдеморту, пожалуйста, пожалуйста…***
Эта лестница всегда пугала его. Чёрная и прогнившая, она выглядела так, будто могла в любой момент поглотить его. Отпечатки шагов — это зубы; пыль и грязь — липкая слюна. Это было началом знакомого кошмара, который преследовал его с четырнадцати лет. Того, которого он никак не мог контролировать вне зависимости от своих знаний или умений… того, который всегда оканчивался один и тем же: вспышкой зелёного света и чувством абсолютного ужаса. Но сегодня лестница казалась просто тёмной, ветхой и совершенно безвредной лестницей. На этот раз ничто не заставляло ступить его на прогнившие ступени; Гарри с удивлением понял, что не держит в руках привычную трость, а его пальцы — не сморщенные, узловатые пальцы старого маггла, который и был главным действующим лицом этого сна. Нет, пальцы были его собственными. И странное, непреодолимое желание подняться на вершину лестницы тоже было его собственным. И Гарри последовал своему желанию. Однако его первый шаг не приглушил толстый слой пыли: он посмотрел вниз и с отстранением, характерным для снов, обнаружил под ногами покров из жухлых осенних листьев. С каждым шагом они шумно похрустывали под его кроссовками, и чем ближе он подходил к вершине, тем сильнее становился зов. Теперь уже Гарри находился не в мэноре, а в густом лесу, покрытом белым влажным туманом и пеленой серебристого света луны. Лишь один шаг вглубь чащи, и жуткая лестница позади него исчезла. Гарри легко мог заблудиться среди тысячи деревьев, но смутно ощущал некую невидимую силу, управляющую его ногами… нечто взывало к нему, отчаянно манило. И совсем рядом он слышит глухой треск разбившегося стекла (Гарри вздрагивает, когда призрак тёмных воспоминаний иглами прошибает его виски). Тихое, жалобное хныканье смешивалось с треском сухих листьев в глубине леса. Гарри резко подался вперёд. И когда его сознание выделило в глухих звуках плач ребёнка, сердце пустилось вскачь. Вот почему он появился именно здесь, понял он. Кому-то нужна его помощь, и он, Гарри, может помочь. Он напряг зрение, вглядываясь во тьму леса. Тусклый лунный свет мерцал сквозь шевелящиеся ветви огромных деревьев. Он и сам не понял, как вдруг очутился на просторной поляне, лишь услышал, как в тот же момент хныканье прекратилось. В самом центре древесного кольца располагалось массивное кресло, обвитое плющом. Прямо рядом с ним и находился источник привлекшего внимание Гарри звука: осколки разбитой склянки, вылившееся содержимое которой волшебник не мог опознать даже при свете луны. Но разбитая фляга в этот момент мало интересовала Гарри, как и огромное кресло: всё его внимание было сосредоточено на тихих завываниях, доносившихся из-под лиственного трона. — Привет? — ответа не последовало, но Гарри услышал чей-то хриплый, судорожный вздох. В груди сильнее разгорелось волнение, преследующее парня с самого его появления в этом лесу. Юноша игнорирует тревогу и медленно подходит к креслу, слыша шуршание листьев и треск стекла под ногами. Шумное дыхание определённо исходило из-под кресла. К Гарри вдруг приходит осознание, что он боится — чем дальше, тем больше звук походит на хрип умирающего старца, но никак не на дыхание ребёнка. Он медленно выдыхает, пытаясь обуздать собственную тревогу. Он — Гриффиндорец. Кроме того, это… существо, чем или кем бы оно ни было, определённо нуждается в помощи. Гарри медленно опускается на колени около кресла, ложится на живот и вглядывается во тьму… и видит лишь её, тьму и листья, всё равно слыша хриплое дыхание настолько чётко, будто оно раздаётся прямо около его уха. — Эй?.. — вновь зовёт Гарри, едва слыша собственный предательски дрожащий голос. Он изо всех сил пытался придать тону больше нежности, дружелюбия, не казаться излишне угрожающим. Поколебавшись мгновение, Гарри закусывает губу и неуверенно протягивает под кресло руку…***
Это был голос Поттера. Волдеморт мог разглядеть его ужасную, маггловскую обувь сквозь покров листьев. Он свернулся в клубок, слыша собственное тяжёлое дыхание. Тёмный Лорд не хотел, чтобы Поттер видел его таким. Он вообще не хотел, чтобы кто-то из его врагов видел это жалкое, ничтожное тело. Вот только сил для ярости уже не было, с ним остался один лишь изнурительный, отвратительный стыд. — Эй?.. Но сейчас он мог чувствовать это: его безгубый рот раскрылся в страхе, всепоглощающем ужасе. Давай же. Подойди ближе. Зрение Волдеморта размылось, листья сливались в тёмную, переменчивую мглу, которая подобно кровавой дымке окутывала его жалкое, уродливое тело. Лес приближался, его побеги и шелест листьев становился всё ближе, готовый вырвать его душу даже из этой немощной оболочки. И Волдеморт принял решение. Движимый ужасом от возвращения к тому кошмарному, бесформенному существованию, он потянулся к знакомому теплу, которое, он знал, отгонит ужасы тёмного леса. Его тонкая ладонь с неестественно длинными пальцами казалась слишком тяжёлой даже для того, чтобы просто поднять её. Его хрупкие кости разрывала агония, когда он с усилием протянул изувеченную конечность Поттеру, которая на фоне влажных листьев казалась тонкой неуместной чертой.***
Нечто холодное и нежное дотронулось до его кожи, нечто… дрожащее касалось кончиков его пальцев. Сердце подскочило к горлу, Гарри подавил порыв отшатнуться, когда его пальцы заскользили по тонкой хрупкой руке, вдвое меньше его собственной, по узкому запястью и липкой коже. Существо явно тянулось к нему, дрожа на лиственном покрове; маленькая скелетообразная рука жалко вытянулась из-под кресла. В голову Гарри прокралась мимолётная, пугающая мысль о том, что это какое-то порождение дементора — у кого же ещё из магических созданий такие тонкие костяные пальцы? — но в том, как беспомощно дрожала рука этого создания не было ничего опасного или пугающего. Казалось, будто существо прикладывает все свои силы лишь на то, чтобы продвинуть конечность на несколько ничтожных дюймов. В конце концов, шелестящие деревья приняли решение вместо него. Гарри не мог покинуть это создание в одиночестве здесь, в лесу. Оно ведь было таким беззащитным, нуждающимся в его помощи. Сглотнув, парень просунул под кресло уже обе свои руки, бережно ухватил маленькое тельце и медленно вытащил его, вставая на колени. … И чуть не выронил его в последовавшем всплеске отвращения. Существо явно сильно походило на ребёнка, — его тело было достаточно маленьким, чтобы сойти за детское — но его лицо… о, его лицо… Гарри смотрел на него со смесью ужаса и очарования, держа на расстоянии вытянутой руки, но очень бережно — рёбра существа практически просвечивали сквозь тонкую кожу, и были настолько хрупкими, что парню казалось, усиль он хватку, и они треснут под его руками. Оно было одновременно и слишком старым, и слишком молодым, и древним, уродливым, но каким-то образом беспомощным… Его кожа была раздражённой и влажной под налипшими на неё влажными листьями, его конечности были слишком длинными и тонкими для маленькой, выпуклой грудной клетки. Гарри с лёгкостью мог обхватить пальцами его торс, настолько тот был маленьким. — Ты ранен, — произнёс Гарри, ощущая, как сердце внезапно сжимается в груди. Он видел кровь, текущую изо рта создания, кровь, размазанную по его щекам. Отвращение сменилось жалостью; ему нечего было бояться. На самом деле, никогда в жизни он ещё не встречал существа более жалкого. — Что с тобой случилось? — нахмурившись, Гарри присел на колени, притягивая истощённое, рудиментарное тело ближе к себе. Оно практически ничего не весило, и парень нахмурился ещё больше, когда аккуратно начал вытирать от крови рот существа рукавом свободной руки. — Сейчас всё в порядке, — утешительно пошептал он. Его сердце жалостливо сжималось с каждым мучительным хрипом, вырывающимся из горла бедняги. — И надо бы что-то сделать с твоим дыханием… Гарри почти не осознавал, что говорил и как утешал существо, очищая его щёки и рот от крови, успокаивающе поглаживая линию его челюсти большим пальцем. В конце концов, кем или чем бы оно ни было, Гарри видел перед собой лишь ребёнка — и ребёнок не отвечал.***
Несмотря на убеждения многих ведьм и волшебников, Лорд Волдеморт был знаком с отвратительным понятием «позорное унижение». В детстве его часто отхаживали розгами по щиколоткам — в назидание за плохое поведение, как реальное, так и воображаемое. В Хогвартсе он не редко попадал в разнообразные нелепые ситуации по вине навязчивых и глупых девушек, как со Слизерина, так и с других факультетов. Апогеем этого театра абсурда, помнится, стал весьма неприятный инцидент с Августой Лонгботтом и заколдованным ниффлером. Также, ему приходилось молча улыбаться и терпеть грязные поползновения этой престарелой ведьмы — Хепзибы Смит. Однажды из чистого любопытства Волдеморт потревожил гробницу в Гизе и в расплату за святотатство страдал от крайне унизительного проклятья — на две недели превратился в верблюда, а после ещё две недели отучивался плеваться в людей, к которым испытывал неприязнь. Он часто экспериментировал над собой и другими и, да, эксперименты иногда не удавались. Такова была цена за погружение в глубины самой древней магии. Он годами скрывался в жалких телах мельчайших созданий, животных… и месяцами — под тюрбаном, провонявшем чесноком. И именно Питер Петтигрю, среди всех возможных вариантов, поил его ядом змеи и кровью единорога. Вот только это было чем-то новым. Его убаюкивал на руках Гарри Поттер. Наивный мальчишка, которого Лорд Волдеморт пытался убить, сейчас утешал Тёмного Лорда так, будто тот был неразумным младенцем. Хотя, сбитый с толку, с раскрытым в шоке ртом, тот наверняка и выглядел, как ребёнок. Вот только в успокаивающем, покровительственном шёпоте слышалось нечто… Волдеморт не мог подобрать верные слова. Крошечная, предательская его часть хотела навсегда остаться в объятиях мальчика — таких успокаивающих, тёплых, совершенно отличных от прикосновений мерзких, вечно влажных рук Хвоста. Он хотел сказать хоть что-то, но не знал, что — эмоции внутри него смешались. — Поттер… — тихо прохрипел он, ощущая, как кровь всё ещё пузыриться на раненом языке, заливаясь в горло. Он с великим усилием, наконец, медленно открыл глаза, — сомкнутые истощением, кровью и ихором — алые глаза с вертикальными зрачками, глядящие на Поттера с унизительной, беспомощной надеждой.***
Поток бессмысленных утешений резко прервался, в горле внезапно пересохло. Это существо, этот младенец только что позвал Гарри — и его шипение было ужасно знакомым. Его пальцы инстинктивно чуть сильнее сжали челюсть создания, когда оно медленно открыло свои глаза — алые, как и кровь, размазанная по бледной, полупрозрачной щеке… как и взгляд человека, который мучил его всего несколько часов назад. — Ты… ты… — Гарри не мог найти подходящих слов. Его щёки горели в новом приливе отвращения. Ведь он только что… только что шептал этому слова утешения. Глаза юноши расширились, но он не мог отвести их, пленённый этим открытым, детским взглядом. И его страх рассеялся, как только существо — Волдеморт — сделал ещё один тяжёлый, хриплый вдох. Сейчас Волдеморт был всего лишь маленьким и беззащитным созданием. Он не мог навредить Гарри здесь. И он, Гарри, вдруг понял, что сам не хочет вредить этому слабому, хрупкому существу, даже если имеет сейчас такую возможность. По-видимому, это было тем, что Гарри не передалось через их неестественную связь: убийство младенцев, несомненно, было не в его стиле. Гарри спокойно продолжил вытирать кровь, с новой силой полившуюся из уголка тонких губ. — И кого сейчас нужно жалеть, хм? — раздражённо пробормотал Гарри. — Ты должен быть рад, что лестница исчезла, и я не могу спустить тебя с неё, — несмотря на содержание, в словах не было яда или настоящей злобы. Напротив, его губы изогнулись в слабой улыбке, а пальцы осторожно погладили челюсть ребёнка — Волдеморта — в притворстве стирая более несуществующую кровь. Гарри решил, что больше предпочитает видеть Волдеморта таким: жутким существом в его руках, но не пытающимся убить его или пытать. «Или поцеловать», — добавил мерзкий, тонкий голосок в его голове, вновь посылая прилив жара к щекам. — Не думаю, что ты горишь желанием рассказать, как оказался в таком положении, — произнёс Гарри, перенаправляя собственные мысли в иное русло. Парень уселся поудобнее, прижимая маленькое тело к своей груди — оно было просто невыносимо холодным.***
— Разве ты не помнишь?.. — тихо прошипел он. Парселтанг не требовал стольких усилий для произношения, как обычная речь. Его алые глаза сузились, но Волдеморт не хотел шевелиться, даже если бы мог. Он не понимал, что Поттер имел ввиду, говоря о лестнице. Голову Лорда сейчас занимала лишь одна мысль: почти за семь десятилетий жизни, его впервые кто-то обнимал вот так. Он никогда не думал, что нечто подобное может быть столь желанным. Магия вместе с ним ластилась к груди Поттера, и постепенно дышать становилось всё легче. Он впитывал это ощущение, — чем бы оно ни было — это тёплое, будоражащее чувство идеальной близости, которое будто просачивалось из вязанного джемпера мальчишки и проникало прямо в душу. — Ты уже видел меня… — он шумно выдохнул, не желая напоминать даже самому себе, — таким…***
Отрезок крепкой верёвки, крепко обматывающий его запястья; кляп, едва не задушивший его; пустые глаза Седрика, отражающие мёртвый лунный свет. Тело охватил тремор. — Я стараюсь не вспоминать об этом, — произнёс Гарри со слабой улыбкой, избегая взгляда Волдеморта, столь неуместного на этом крошечном, беззащитном лице. — Это… не самое счастливое моё воспоминание. Хотя, в тот раз мне удалось от тебя сбежать — думаю, это что-то да значит. Видимо, Волдеморту действительно было очень трудно дышать в этом теле, ничтожном и маленьком. Гарри никогда раньше не держал в руках ребёнка — тётя Петунья всегда удостоверялась в том, чтобы он был как можно дальше, когда к ней приходили подруги с маленькими детьми. Но сейчас он думал, что в этот момент подобный опыт не слишком бы помог ему. Конечности этого существа были тонкими и слишком длинными для младенца, но они были настолько хрупкими, что Гарри при желании мог бы разорвать их на две части. И именно потому его прикосновения хоть и были неуклюжими, но очень осторожными. Он аккуратно прижимал крохотное тело к груди, его ладонь мягко касалась холодной, липкой кожи на лице Волдеморта. — Хвост действительно всё то время заботился о тебе? — кровь уже прекратила течь изо рта, но Гарри так и не оторвал руки от лица существа, очарованный тем, как оно цепляется за него, как за него цепляется Лорд Волдеморт. — Я удивлён, что ты смог продержаться так долго. Помнится, Хвост даже о себе не мог как следует позаботиться.***
Смех, неожиданный даже для самого Волдеморта, вырвался из его горла. Хриплый и надтреснутый; момент холодного, тёмного веселья окончился страшным кашлем и новым потоком крови. — Ах, Гарри… даже это рудиментарное тело способно использовать палочку. Незаменимый инструмент при работе с непроходимыми глупцами. Осознание приходило медленно, — с минутами, в течении которых тяжёлая голова Тёмного Лорда уютно покоилась на тёплой груди Поттера — что Волдеморт не хотел просыпаться. Ему нравился этот непринуждённый разговор. Будто бы Поттер действительно знал его со школьных времён, и разговаривал не так, как его школьные приспешники. Сама мысль о том, что Поттера и дорогой Нагини нет рядом с ним, была отвратительной. Он хотел проснуться в плену их тел, в окружении своих сокровищ, своих сосудов бессмертия. В его мыслях не было и следа вины. Он не сожалел о своём жестоком обращении с мальчишкой — тот заслужил это. Но всё же это было ошибкой. Волдеморт отнёсся к этой… связи… совершенно неправильно. Ему нужно было пленить Поттера, но в ином смысле. Нужно было добиться его, ухаживать. И хоть его последователи всё ещё раболепно твердили о его неземной харизме, правда была в том, что Волдеморт действительно утратил львиную долю своего очарования за годы снедающего одиночества. Лица, слова… всё это утонуло в том мучительном, одиноком, паразитическом существовании. Люди стали восприниматься им не так, как раньше… Они стали добычей. Конечно, до того, как он научился Легиллименции, имитировать эмоции других было тяжело, но вот сейчас у него не было времени и терпения для столь тонких игр: для притворства кем-то, кем он не являлся. Волдеморт наслаждался запахом ужаса, бессильной злостью в умах и телах врагов. Он купался в людском страхе, от которого даже Дамблдор не был застрахован, посылал могущественных ведьм и волшебников на опасные задания, слушая загнанный стук их сердец. «Давно уже прошли те времена, когда ты мог просто обменять улыбку на то, что ты хочешь». Воспоминании об упрёке в голосе мальчишки эхом разнеслось в голове. Возможно, это было из-за рук, удерживающих его тело или же из-за уникальной природы сновидений, которая воплощала истинные чувства в слова, перемежающиеся судорожным дыханием. — Я допустил… ошибку. Я допустил много ошибок в том, что касается тебя, Гарри. Неосторожных, глупых ошибок… Я… это сложно… Я не всегда бываю… — «адекватен», — хотел сказать он, но слова застряли в горле. Тайна, которую он хотел скрыть даже от самого себя, похоронив под грузом всех своих планов и замыслов. Я не безумен. Как он мог произнести это? — Мой разум, он… — он не мог произнести вслух. Он знал, что его Пожиратели Смерти шептались об этом. Вот только, как они могли понять? Те, что никогда не страдали так, как страдал Лорд Волдеморт. Те, что никогда не должны были сражаться каждое мгновение за собственное сознание, утопающее в холодной, всепоглощающей ярости. Те, что никогда не были лишены того, что всегда знали: прикосновений, запахов, голоса; одержимые одним лишь желанием ощущать, как гибкое тело скользит по траве, как мощные челюсти смыкаются на мягкой плоти добычи… Те, что не познали, каково это: когда собственный разум смешивается с низшим сознанием животного, и в мыслях остаётся лишь ярость и голод. Слабое тело задрожало в объятиях Поттера.***
Гарри понятия не имел, что должен делать. Лорд Волдеморт, — великий, напыщенный, безупречный Лорд Волдеморт — только что признавался в собственной допущенной ошибке, и более того — чуть ли не извинился за неё. Это явление было столь нереальным, что Гарри почти испугался: быть может, Тёмный Лорд просто лжёт, чтобы создать для него, Гарри, мнимую иллюзию безопасности, а после просто захлопнуть ловушку? Но потом уродливый, немощный ребёнок, — слишком худой, слишком слабый, слишком хрупкий — начал мелко дрожать в его руках, и подозрения медленно отпустили сердце Гарри. Лорд Волдеморт использовал пытки и запугивания для достижения своих целей, и жалость явно не входила в его арсенал. Он никогда добровольно бы не предстал перед своим врагом в подобном жалком воплощении. Слишком жалком. Было так сложно провести параллель между великим Лордом Волдемортом и этим дрожащим, маленьким существом. Оно выглядело испуганным, на его плоском, уродливом лице читался страх и тревога, и Гарри внезапно ощутил необъяснимую потребность защитить, которая испугала его самого. И даже если Волдеморт лгал, — хотя, он никогда не говорил ничего подобного за пределами сна — Гарри задохнулся от внезапно осознания того, как хотел бы, чтобы все слова оказались правдой. — Не надо, — тихо прошептал Гарри, прижимая ребёнка — Волдеморта — ещё ближе, укладывая его голову на собственное плечо, у изгиба шеи. — Не напрягайся понапрасну: ты ведь в действительности так не думаешь. И ты забудешь об этом чувстве уже завтра с утра, поверь мне. Осознание этого факта причиняло почти физическую боль.***
— Я… — Волдеморт аккуратно пошевелил руками, утыкаясь лицом в джемпер мальчишки, его голос был приглушён мягкой тканью. — Я всё ещё буду сожалеть об этом… худшие ошибки измеряются не действиями… но последствиями… — внутри Волдеморта разливалась такая лёгкость, навеянная уютом и тёплом объятий Поттера, и подобрать верные слова было столь легко. Так сколько же он мог достичь, если бы разум всегда был таким ясным? — Последствиями… — тихо повторил Поттер. Слабая улыбка скривила уголок его губ, но он продолжал всё так же нежно поглаживать голову Волдеморта. — Разве имеют значение обычные законы причины и следствия для Тёмного Лорда? Я думал, что для тебя решением проблем по жизни является Avada Kedavra. — Разумеется… предпочтительнее иметь… окончательное решение. Вот только не всегда всё решается так просто. И иногда эта лёгкость… дурманящего знания, что ты можешь раздавить любого, кого лишь пожелаешь… абсолютно кого угодно… делает человека слепым к вещам, которые он не желает видеть… пока не стало слишком поздно, — Волдеморт попытался поднять руку. С огромным трудом он положил ладонь на второе плечо Поттера, едва ощутимо касаясь кончиками длинных пальцев обнажённой кожи у основания шеи мальчика. — И нрав Лорда Волдеморта нисколько ему не помогает… — его горькая улыбка отразила улыбку Поттера, как и тяжёлый, немного влажный взгляд.***
Сейчас в образе этого существа было легче уловить некоторые черты Лорда Волдеморта. Гарри ощущал прикосновения холодных пальцев к своей коже, ощущал на своём плече невесомость маленькой паучьей руки — миниатюрной копии той, что скользила вниз по линии его челюсти ещё с утра. Парень задрожал, но его пальцы продолжали всё так же спокойно гладить голову Тёмного Лорда. Внезапно, он с удивлением — и тревогой — осознал, что от подобных мыслей его желание успокоить и обнимать это существо не ослабло. — Всегда есть иной путь, — мягко произнёс Гарри. — Признаюсь, мой характер тоже не… идеален, но я никогда не сталкивался с таким сильным желанием… раздавить кого-то. Хотя, однажды я устроил знатный разгром в кабинете Дамблдора, — с ноткой вины в голосе добавил он. — После того случая Гермиона посоветовала мне считать до десяти, если я вновь захочу что-то натворить в порыве злости. Иногда это даже срабатывает… — Считать до десяти… — маленькое лицо Волдеморта задумчиво нахмурилось. — И какой в этом смысл? — он выглядел так, будто ранее не слышал ничего более нелепого, и Гарри не сумел сдержать смешок. — Ну, Гермиона говорит, что это поможет мне успокоится, прежде чем я натворю что-нибудь, о чём потом буду сожалеть, — пояснил он, изредка вздрагивая под прохладными прикосновениями к своей шее. — Но это только если досчитать до десяти. Обычно я не дохожу и до пяти, если вообще вспоминаю о счёте, — он улыбнулся, бегло проводя пальцем по крошечному уху. — Ты должен попробовать как-нибудь… Волдеморт колебался, но всё же заговорил: — Я часто чувствую это… это… эту тяжесть всепожирающей ярости, будто перед глазами всё покрывает кровавый туман, сквозь который я ничего не могу увидеть. Я знаю, что являюсь самым могущественным волшебником наших времён, но иногда повторяю это про себя лишь для того, чтобы преодолеть эту… пелену… которая застилает мой разум. — Знаю, — прошептал Гарри. — Я ощущаю это всякий раз, когда это происходит — через свой шрам, — он запнулся на мгновение, подставляя лицо лёгкому дыханию ветра, прошедшему по поляне, и улыбнулся. — Может, я сосчитаю до десяти вместо тебя в следующий раз, когда это снова случится? Или же я могу поделиться с тобой своими счастливыми воспоминаниями, так что вместо всего прочего ты будешь злиться на меня. — Я… Я наслаждаюсь твоим счастьем. Сам я редко испытываю подобные эмоции. Ну, это было неожиданно. Так же неожиданно, как желание обнаружить Тёмного Лорда в собственной кровати — Грейнджеры, Гарри! Он пытал тебя, Гарри! — и покрывать поцелуями каждый дюйм бледного, угловатого лица до тех пор, пока последние следы хмурого выражения не сотрутся под губами навсегда. — Ну, возможно, если бы ты всегда не был так зол… — дразняще произнёс Гарри с озорной улыбкой на лице. — Быть счастливым не так уж тяжело, если ты не занят тем, что делаешь всех окружающих несчастными. Понимаешь? — он нежно провёл двумя пальцами по маленькому лицу, заглянул в алые глаза. — Сейчас я счастлив — а ты разве нет?***
— Да-а, — первое слово, сказанное на английской, всё равно слышалось так, будто произнесли его на парселтанге. — Приди, Гарри… приди ко мне и будь моим… И внезапно его ладони начали расширяться, пальцы ещё больше удлинились, налились цепкой силой; кости захрустели, вытягиваясь вместе с мышцами, такими же сухими, истощёнными. Волдеморт судорожно выдохнул, наслаждаясь свободным дыханием и внезапной силой; всё ещё прижимался бледной, нежной щекой к алому джемперу Поттера, совершенно не заботясь о своей наготе, восхищаясь и наслаждаясь теплом своего ключа к свободе — мальчика, сидящего под ним. Тёмный Лорд совершенно не собирался вставать с колен Поттера — напротив, он судорожно прижимался к нему и в нуждающемся порыве притягивал парня ближе, ближе, будто желая слиться с ним в единое целое. Алые глаза сияли лихорадочным огнём желания.***
Гарри испуганно вскрикнул, когда маленькое тельце начало быстро расти и расширяться, костлявые конечности почти болезненно цеплялись за него. А потом Гарри увидел перед собой всё те же алые глаза, только сейчас, на лице Лорда Волдеморта, они казались куда более пугающими. Одно дело — успокаивать и прижимать к себе Волдеморта в уродливом, детском теле, и совсем другое — быть прижатым к креслу обнажённым телом взрослого Тёмного Лорда. Обнажённым. Это тоже было не маловажной деталью. Волдеморт был совершенно нагим, с ног до головы, и, судя по тому, как дёргал джемпер Гарри, хотел бы, чтобы и на нём одежда испарилась. — Я… — Гарри запнулся, глядя на Лорда широкими от шока глазами. Его ладонь всё ещё покоилась на затылке Волдеморта, который он только что так нежно и трепетно поглаживал. Покраснев, парень вжался собственным затылком в спинку кресла, будто желая провалиться сквозь него, не признавая, что оказался в ловушке. — Ты… ты только что… я только что… как?..***
— Мы спим, Гарри… — Волдеморт ухмыльнулся, впитывая удивление, отпечатывающееся в глазах мальчика, всё ещё не заботясь о своей наготе. Перед ним была часть его самого — так к чему страх или скромность? Волдеморт находился с Поттером наедине, и в этот раз даже без влияния безумия, которое преследовало его во время бодрствования. Гарри, Гарри, Гар-ри… ему нравилось звучание двух согласных в имени Поттера, он перекатывал сладкое «р-р» на языке, пока тихо произносил имя, пробуя на вкус. Бледные губы трепетали около лица мальчика, когда длинные, паучьи пальцы зарылись в чёрные, взъерошенные волосы.***
Гарри вздрогнул, когда чужие пальцы помассировали его голову, путаясь в волосах. Его ресницы затрепетали, он всё ещё не забывал о наготе Волдеморта, но не мог оторвать взгляда от его лица. — Спим… — с придыханием повторил Гарри, слыша, как собственный голос задрожал, когда Тёмный Лорд поёрзал, удобнее устраиваясь на его коленях. — Тогда значит ли это, — коварный язык скользнул по его скуле, и Гарри пришлось прикрыть заслезившиеся глаза, чтобы успокоить дыхание, — что всё, что произойдёт, не имеет значения? «Возможно, он снова поцелует тебя», — предположил предательский голосок в глубине сознания, и Гарри широко распахнул глаза, ощущая, как во рту внезапно пересохло. Он убеждал себя, что сердце вырывается из груди от страха, и вовсе не от предвкушения. Сама мысль о поцелуе с Волдемортом была иррациональна, отвратительна. Но магия их душ, соединённых столь сокровенной связью, порождала прекрасные, неземные физические ощущения — разве это было не приятно? Гарри вспомнил о пламени, пожирающем его тело, о сладком головокружении и дурманящем чувстве завершённости, целостности — и в глазах потемнело. И Волдеморт был здесь, прижимал его, Гарри, своим обнажённым (О, Мерлин, совершенно нагим) телом к креслу, и его бледные, бескровные губы были так близко к губам парня, будто только и желали сорвать с них ещё один поцелуй. Возможно… Возможно, Гарри может позволить ему сделать это, раз уж всё вокруг — лишь сон.***
— Это значит, дорогой Гарри, что мы находимся здесь совершенно одни с неограниченными возможностями… — плоское лицо находилось всего в нескольких дюймах от лица Поттера, а длинные пальцы касались и поглаживали: волосы, брови, губы, уши и шею — каждый участок открытой кожи, к которому только могли прикоснуться. — В этом лесу нет ни навязчивых директоров, ни Пожирателей Смерти. Лишь ты и я. А зачем нам бояться друг друга, совершенно безоружных и не желающих сражаться? — узкие ноздри Волдеморта затрепетали, когда он обхватил Поттера своими конечностями, будто змей, кольцами обвивающийся вокруг жертвы.***
Гарри распадался на осколки под пальцами на своём лице, под нежными, мягкими прикосновениями, заставляющими его дрожать. Кожа Тёмного Лорда приобретала молочно-голубой оттенок там, где её касался лунный свет, кошачьи глаза сверкали, приобретая в таком освещении багрово-пурпурный оттенок. «Только один поцелуй», — сказал про себя Гарри — лишь один, и он сможет утолить эту мучительную, непонятную одержимость невозможным, запретным. Лучше сделать это здесь, в этом причудливом сновидении, где Волдеморт разговаривал с ним спокойно, почти добродушно, и не имел при себе палочки, с помощью которой мог бы пытать юношу, чем в реальном мире, где один неверный шаг мог привести в подвал Тёмного Лорда, где он был обречён просидеть во тьме с больным экспериментом психопата до конца жизни. Но иллюзия выбора и была таковой — всего лишь иллюзией. Даже если бы Гарри смог убедить себя в обратном, он всё равно не мог уйти, не мог оттолкнуть от себя Волдеморта. Особенно если это означало, что ему самому придётся дотронуться к коже Лорда — холодной, обнажённой плоти, контакт с которой вызывал лёгкие электрические импульсы в самое сердце Гарри. Это было пугающе, и не важно, что именно шептали ему губы Тёмного Лорда, находясь всего в нескольких дюймах от губ Гарри. Волдеморту нужно было всего лишь прошептать его имя, — просто имя, которое он слышал каждый день сотни раз, произносимое сотнями других людей — но почему-то, сорванный именно с этих губ, звук его имени вызывал дрожь во всём теле. Алчные глаза хищника не отрывались от лица Гарри, когда раздвоенный язык невесомо, почти неощутимо коснулся его верхней губы. И Гарри пропал. Он судорожно выдохнул, — последние крохи протеста затерялись в глубине души — и разомкнул губы, будто приглашая Лорда Волдеморта к продолжению. Он коснулся половинок раздвоенного языка Тёмного Лорда своим собственным, очень осторожно и робко; всё его тело обратилось в натянутую струну, лёгкие свело спазмом, весь мир сузился к одному лишь месту — где их губы встретились в прохладном, полуночном воздухе.***
Волдеморт провёл по языку Поттера своим собственным в неспешном, пробном удовольствии. Он медленно ласкал язык и губы мальчика, наслаждаясь его покорностью. Их тела сплетались в единое целое, и Тёмный Лорд осторожно соскользнул с кресла, утаскивая Поттера за собой на покров жёлтых шуршащих листьев, что приняли их в свои объятия. Парселтанг мягко дребезжал в воздухе, под кожей. Волдеморт потерялся в запахе Поттера, — запахе пота, мускуса и Хогвартского мыла — покрывал его тело своим, наслаждаясь их сокровенной связью, дразнил чужие-не чужие губы, даря удовольствие и, при возможности, лёгкую боль. Короткая передышка, пауза, и вновь нырнуть в омут с головой, растворяясь в нём так же, как и в мучительном протесте, который он ощущал, совсем недавно собственнически вжимая своё тело в тело мальчика.***
Этот поцелуй (и Гарри всё ещё сомневался в уместности такого названия) совершенно отличался от того, который случился лишь утром. На этот раз Волдеморт не заявлял на него свои права, напротив — раздвоенный язык мимолётно касался рта Гарри, достаточно долго, чтобы заставлять парня извиваться на земле и вздрагивать, но недостаточно, чтобы насытить. Лишь иногда зубы Волдеморта смыкались на губах Гарри, и то лишь дразня, намекая на эфемерное продолжение, но тут же отстраняясь, оставляя на губах парня лишь холод, да лёгкое покалывание электрических зарядов. Даже когда Тёмный Лорд опустил Гарри на землю, вжимая в неё своим обнажённым телом, даже тогда его поцелуи не стали более требовательными, на сколько рассчитывал и наполовину надеялся парень. Мягкие прикосновения горячего языка и следующие за этим лёгкие покусывания нижней губы, что возносили Гарри на пик удовольствия, пока он не понял, что лежит, абсолютно беспомощно возбуждённый под телом Тёмного Лорда. Стало трудно дышать, голова закружилась от желания — желания — чего-то. Чего-то более требовательного, более близкого… чего-то большего. Он опустил ладонь на затылок Волдеморта, пытаясь притянуть его ближе, углубить эти короткие, жалкие недо-поцелуи, которых катастрофически не хватало для разжигания бушующего пламени в его часто вздымающейся груди. Его предыдущие мысли всего лишь об одном поцелуе были благополучно забыты — да и как его могло удовлетворить подобное? Его пока даже не поцеловали нормально! — Ты… ты делаешь это специально, — почти осуждающе выдохнул Гарри, когда Волдеморт в очередной раз отстранился, выглядя при этом до безобразия бессовестно-хитро. Гарри едва ли не скулил, извиваясь под весом чужого тела. Он пытался сделать обвиняющий вид, но это было слишком трудно, когда внутри него лишь крепло чувство неудовлетворённости и крайней потребности, а вина забивалась всё в более дальние уголки сознания. «Всего лишь сон», — убеждал он себя, изо всех сил пытаясь хотя бы не двигаться. — «Всего лишь один поцелуй». Уголки бескровного рта Волдеморта дёрнулись в лукавой улыбке, алые глаза приняли выражение искреннего непонимания и просто ангельской невинности. — Неужели? — его голос был полон ноток ложного удивления, когда порочный язык и пальцы продолжали беспощадно медленно дразнить вздрагивающее тело, играть на чувствах и ощущениях. Волдеморт отстранился, сбрасывая с себя руки Гарри и небрежно оперевшись костлявыми локтями на часто вздымающуюся грудь парня. Алые глаза пытали весельем и лукавыми смешинками, будто драгоценные камни, вдыхающие в молочно-белые, застывшие черты жизнь. Да, сейчас лицо Волдеморта выглядело как никогда живым. Тёмный Лорд игриво, дразняще провёл длинным ногтем по щеке парня. — Что же ты хочешь, чтобы Лорд Волдеморт сделал для тебя, Гарри? Пожалуйста, просвети меня, — смысл произнесённых слов совершенно не вязался с почти по-деловому бесстрастным тоном. Румянец ещё ярче вспыхнул на щеках Гарри, когда он подумал о том, сколькими вариантами мог ответить на заданный вопрос. До этого его романтический опыт составлял лишь тот ужасно неловкий поцелуй с Чжоу Чанг на кануне рождественских каникул… Ну и несколько тёмных ночей, которые он провёл за пологом собственной кровати, мысленно представляя руки и тела — воображаемые, порочные прикосновения, избавляющие его от тянущей, горячей боли внизу живота, чтобы он, наконец, смог нормально уснуть… Никогда ещё в своих безумных фантазиях он не заходил слишком далеко, но сейчас, когда обнажённое тело Волдеморта покрывало его, когда тонкие пальцы в сладких обещаниях удовольствия блуждали по его коже, все мысли Гарри занимал лишь один вариант ответа на заданный вопрос. — Я… — его голос звучал до безобразия тихо и хрипло, так, как не звучал ещё никогда прежде. — Я хочу… — его губы вновь и вновь размыкались, но он не мог выдавить из себя желанные слова. Унижение и возбуждение боролись внутри него, заставляли его сгорать в желании получить панацею от собственного пылающего безумия. — Я хочу, чтобы ты прекратил дразниться, — он крепко зажмурился, когда ощутил, как стыд и унижение берут верх над сознанием. Его голос дрожал вместе с телом, доведённым до исступлённой дрожи этими ужасными, коварными прикосновениями, рассеивающими его сознание по пространству тёмного леса. Он будет ненавидеть себя, когда проснётся, он знал это, понимал, но… это ведь только сон, только один поцелуй. — Я — пожалуйста — я хочу всего, а не только эти… крохи… Я хочу большего. Длинные ногти, что до этого момента нежно поглаживали его щёку, внезапно напряглись и почти болезненно впились в кожу, удерживая его на месте, указательный палец второй паучьей руки — начиная с горловины — тягуче медленно прорезал джемпер и рубашку под ним не хуже режущего заклятия. — Большего, говоришь? — дыхание Волдеморта вместе с порывом ветра защекотало обнажённую кожу Гарри. Его голос шелестел в унисон с листьями, окружающими их тела. Глаза Тёмного Лорда алчно, опасно блестели дьявольским огнём. Дрожь невысказанного, пугающего обещания прошибало пространство меж их замершими телами. Тёмный, змеиный язык обольстительно скользнул меж бескровными губами, а белые, длинные когти всё ещё крепко прижимали Гарри к земле. Тело Волдеморта, больше похожее на живой скелет, двигалось с поразительной, неожиданной грацией, тёмные зрачки практически полностью затопили собой алую радужку… А потом он начал двигаться. Гарри ощущал одновременно и страх, и волнение. Каждое движение Волдеморта отдавало чем-то потусторонним, звериным, далёким от человеческого. Это должно было напугать Гарри; вид существа, медленно пожирающего губами каждый участок его кожи и губ в лунном свете, должен был привести его в ужас. Но какая-то часть его сознания затрепетала при нападении на его тело. Это чувство очень напоминало то, что он ощущал, когда впервые заговорил на парселтанге — оно ощущалось так же естественно. Тело и сознание реагировало на каждое движение по-змеиному гибкого тела Волдеморта. Ногти и зубы оставляли яркие следы на коже Гарри, почти белой в отблесках лунного света, с его губ срывалось шипение и приглушённые стоны, лоскуты разорванной верхней одежды иногда шевелил своими порывами ветер. Он выгнулся, погружаясь в безумие от каждого прикосновения обнажённой кожи к коже, ему казалось, будто жар его собственного тела способен поджечь листья, окружающие их. Юноша чувствовал себя таким уязвимым, — грудь обнажена, запястья в плену чужих рук — но даже этого было не достаточно. Ему нужно было больше — больше кожи, больше прикосновений, больше наготы — ему нужно было подчиниться — ему нужно… Ослепляющий белый свет разрезал ночную тьму, и Гарри резко открыл глаза, вскакивая на больничной койке, имя Тёмного Лорда сорвалось с его губ в бешеном, отчаянном шипении. Около его лица маячила палочка, лицо мадам Помфри выглядело испуганным в бледном свете наколдованного Lumos. Гарри потребовалось несколько минут, чтобы осознать, где он находится. Сердце вырывалось из груди, потное тело сотрясал тремор. Волдеморта нигде не было, и пространство над телом Гарри никогда ещё не ощущалось таким пустым.***
Волдеморт снова и снова проводил длинным языком по коже Поттера, впитывая его желание и удовольствие; смыкал зубы на напряжённых мышцах, удерживая мальчишку на грани наслаждения и страха; запер его тело в ловушке своих рук и своей одержимости. Внутри него разгоралась причудливая мешанина из неземной потребности и желания, сопровождающаяся грязным, повелительным шипением Волдеморта, тонущего в лихорадочных ощущениях. Удовольствие становилось глубже и больше: оно, будто болезнь распространялось по телу Волдеморта, проникало в его чувства. Ни один дюйм борющегося, выгибающегося под ним тела не должен был остаться нетронутым, не присвоенным. И не было более ничего — они стали электрическими импульсами, прошибающими тела друг друга, стали частями уробороса, кусающего себя за собственный хвост, поклоняющегося ему. А затем всё исчезло: половина одного целого пропала из сновидения и всё обратилось в холодное отражение. Даже сами листья превратились в осколки стекла, отражая образ Волдеморта подобно тысяче битых зеркал, затягивающих его в бездну… (потребности, потребности, потребности) Тихое дыхание Нагини утонуло в сокрушающей, отчаянной ярости и опустошающей боли одиночества, такого же сжигающего, как и в тот день, когда Том Риддл стоял в гостиной дома Риддлов, сжимал в подрагивающих пальцах холодное фамильное кольцо и смотрел в мёртвые, остекленевшие глаза своего отца.***
К его губам прижималась кружка, по горлу струилась прохладная жидкость. Пока мадам Помфри измеряла его температуру, со всех сторон доносились вопросы: — Кто-то пострадал? — На кого-то напали? — Ваш шрам, мистер Поттер — он болит? — Нет, нет… Это был лишь… лишь обычный кошмар, клянусь. Если что-то и было унизительнее, чем проснуться посреди больничного крыла в таком состоянии, — от влажного сна с участием не кого-нибудь, а Лорда Волдеморта — так это последовавший допрос, касающийся именно этого сна. — Но, серьёзно, мистер Поттер, вас подбрасывало так, будто кто-то применял к вам Непростительное! — крайне взволнованно воскликнула мадам Помфри. — Профессор МакГонагалл слышала ваши крики на другом конце коридора! — Это так, — согласилась профессор МакГонагалл, переводя на Гарри взгляд, в котором в равной степени плескалось беспокойство и подозрение. — Это был не обычный кошмар. — Это был просто сон, — пробормотал Гарри, подтягивая колени к груди, со стыдом осознавая, что его порочные восклицания из сна проникли и в реальность. Он уставился на белые, смятые простыни, на которых наверняка исступлённо извивался так же, как и по жёлтым листьям в том лесу. — Он не имеет ничего общего с… с… Впервые в жизни он не находил в себе сил произнести это имя. Гарри не мог позволить ему соскользнуть с губ точно так же, как несколькими мгновениями раньше, когда Волдеморт был… был. Нет, он не мог заставить себя вымолвить столь много, даже в безопасном звучании парселтанга. Унижение было слишком сильным. — С мальчиком явно что-то не в порядке, Поппи, — произнёс профессор Флитвик. — Может, нам следует позвать Альбуса и… — Нет, это даже не обсуждается! — голос мадам Помфри звучал так требовательно и пронзительно, что МакГонагалл и Флитвик отшатнулись в изумлении, и даже Гарри испуганно вздрогнул. — Альбус скрывался в моём лазарете весь вечер, желая поговорить с Поттером, хотя прекрасно знал, что мальчику больше всего нужен покой! Итак, мистер Поттер, — она взглянула на Гарри, и тот сильнее вжался в мягкие подушки, — вы утверждаете, что это был просто обычный сон? (губы и пальцы Волдеморта, мучительно-медленно скользящие по дрожащему телу Гарри) — Да, мадам Помфри. — Вообще никакой связи с Вы-Знаете-Кем? (хрупкое, беспомощное тело Волдеморта в его руках — такое уязвимое) — Нет, мадам Помфри. — Прекрасно! — она вновь провернулась к профессорам: Флитвик выглядел крайне уязвлённым, усы над его губой дрожали, а губы МакГонагалл сжались в тонкую линию. — Всё, что по этому поводу может сказать директор, в состоянии подождать до утра. А теперь попрошу вас покинуть палату и позволить мне заняться пациентом! Гарри ещё никогда не был так благодарен бескомпромиссности мадам Помфри, когда дело касалось её пациентов, и ощутил ещё более сильную благодарность, когда она выставила профессоров за дверь. Она напоила его ещё одним зельем, вновь намазала его губы исцеляющей мазью (не обращая внимания или вежливо игнорируя стыдливый румянец, выступивший в этот момент на щеках Гарри), погасила свет около его кровати и оставила его в прекрасном, желанном одиночестве. Он с облегчением откинулся на подушки, когда мадам Помфри, наконец, скрылась в своём кабинете; Гарри даже представить себе не мог, что бы говорил, если бы к нему сейчас всё же наведался обеспокоенный его состоянием директор. О чём он думал? Гарри закрыл лицо руками, вздрогнув, когда пальцы случайно скользнули по воспалённой, заживающей коже на губах — румянец ярко горел на его щеках, скрытый безопасным покровом темноты. Действительно, только сон: если тянущую боль возбуждения в нижней части его тела ещё можно было как-то объяснить, то наслаждение Гарри от физической близости Волдеморта явно выходило за пределы покрытого листвой пейзажа его подсознания. Да во имя Мерлина, он позволил Волдеморту поцеловать себя в реальности, залитой дневным светом, не ранее, чем несколько часов назад! Тишина оборачивалась вокруг него, подобно тёплому одеялу, ползла вверх по его телу, полнясь нежным, приглашающим шипением Волдеморта. Вот только то, за что Гарри сейчас ненавидел себя больше всего, — исключая своё отвратительное поведение и предательство собственного тела, отзывающегося на чужие ласки — это то, насколько холодно и одиноко ему сейчас было под одеялом, насколько сильно в нём загоралась предательская надежда, что Тёмный Лорд всё ещё ожидает его возвращения в их лесу.***
У Волдеморта было слишком много дел, когда дни становились короче, а ночи — длиннее. Основную мощь ему ещё только предстояло собрать. Великаны, проблемные слуги даже в лучшие времена, становились нетерпеливыми. Эти чудища не имели ни малейшего понятия о стратегии, а умения Макнейра держать их в узде Волдеморта нисколько не впечатляли. К сожалению, именно из-за прошлогодних чересчур настойчивых усилий Дамблдора, ему пришлось переманить их на свою сторону раньше планируемого. Вервольфы Грейбека, в лучшем случае, были не слишком надёжными сторонниками, но они хотя бы смутно понимали, какую игру ведёт Тёмный Лорд, ожидая так долго. Ожидая смерти Альбуса Дамблдора. Он всё ещё не отменил задание мальчишки-Малфоя, даже учитывая то, что оно стало менее востребованным, чем ранее. Если Драко Малфою, по счастливой случайности, всё же удастся убить директора до того, как того пожрёт проклятие — хорошо, если же нет, то Волдеморт ничего не потеряет, но Малфои всё же будут унижены в наказание за все прошлые провалы. Длинные, бледные пальцы лениво скользнули в карман мантии и выудили из него покорную остролистовую палочку. Владелец совершенно не заботился о ней. Волдеморт даже сомневался, что она хоть раз полировалась. Её густо покрывали отпечатки пальцев, местами лак стёрся и потрескался… По сравнению с куда более древней тисовой палочкой Волдеморта, которая оставалась нетронутой на протяжении многих лет, потёртая, неухоженная палочка Поттера выглядела куда старше. Тёмный Лорд медленно провертел её между длинными пальцами, ощущая к ней то же презрение и притяжение, что и к её хозяину. Казалось, что даже она едва ощутимо дрожала под его прикосновениями, тоскуя по своему ребёнку. Как же легко он мог бы сломать её. Волдеморт аккуратно положил её на стопку книг с заклинаниями и несколько законопроектов, которые намеревался принять в следующем году, когда Министерство падёт, и призвал знакомые сломанные очки. Пустые, алые глаза разглядывали их безо всякого выражения, голову заняли размышления. Мысли мальчишки всё ещё были для Волдеморта открытой книгой, но сейчас Тёмный Лорд решил оставить его в покое: подарить Поттеру иллюзию уверенности в собственных силах… или, возможно, просто спрятать от него своё присутствие. Кроме того, Волдеморту стоило быть осторожным, пока мальчишка оставался в больничном крыле под наблюдением. Длинный ноготь бегло погладил проволочную дужку, и Лорд Волдеморт отложил очки в сторону, берясь за перо, да задумчиво глядя на снег, кружащийся во тьме ночи за окном.***
Последствия несдержанности Гарри стали ещё страшнее на следующее утро. Он вспомнил, что потерял свои очки и волшебную палочку во время столкновения с Волдемортом в реальности. С ворчанием, но Филч всё же отдал Гарри одну из конфискованных палочек, но с её помощью парень так и не смог пока сотворить ни одного заклинания: только он открывал рот, чтобы произнести слова, строптивая деревяшка начинала вибрировать в его руках, выкрикивать вульгарные оскорбления в адрес цели и мерзко хихикать, и лишь когда она замолкала достаточно надолго, он, наконец, мог сотворить хотя бы одно заклятие. Точно так же, Снейп дал Гарри зелье… с весьма похожим на ситуацию с палочкой «но»… Зелье умеренно улучшало его зрение, которое без очков было вовсе никудышным, но Снейп подчеркнул, что оно помогает лишь видеть на дальние расстояния, и нисколько не способно вылечить недуг, переданный Гарри от отца. И это ещё не всё — он мог видеть классную доску на занятиях, мог видеть что-то на дальних расстояниях, но лишь до тех пор, пока молчал и вообще вёл себя крайне тихо. И судя по паскудной ухмылке, искажающей губы Снейп, пока он пояснял всё это, Гарри сделал вывод, что данный «побочный эффект» был добавлен в зелье специально для него. При этом на расстоянии вытянутой руки Гарри всё так же видел всё размыто и крайне плохо. А ещё была Гермиона. Её красные, опухшие от слёз глаза снова и снова служили напоминанием об отвратительных опытах, которые Волдеморт проводил над её родителями. Гарри снедала вина каждый раз, когда он видел её, и ему становилось лишь хуже от осознания того, что, видимо, Гермиона так же думала о возможных ужасах, которые Гарри пережил, находясь в плену у Волдеморта. Об ужасах, которые он прокручивал в своей голове днями напролёт, не ощущая должного страха или ненависти. Как он мог жалеть Лорда Волдеморта, убийцу матерей, отцов и младенцев? Хуже того, как он мог сопереживать ему? Он провёл последние несколько ночей, засыпая с тайной надеждой на то, что Волдеморт снова посетит его сон — в любом своём воплощении — только для того, чтобы проснуться на следующее утро в полном одиночестве, ощущая жгучую ненависть к себе. Гарри никогда в жизни ещё не чувствовал себя хуже. И вот так, наполовину слепым, безоружным и совершенно несчастным Гарри появился на завтраке спустя несколько дней. Гермиона выглядела намного лучше сегодня, но Гарри хранил мрачное молчание, ну, а Рон, как всегда, доблестно пытался заставить их улыбаться. — Знаешь, Гарри, может, эта палочка не так уж и плоха, — произнёс Рон, наливая себе апельсиновый сок. — Ты должен сегодня вызваться на Защите от Тёмных Искусств: может, хоть её комментарии убедят Снейпа, наконец, помыть голову. — Гарри не сделает ничего подобного, — жёстко припечатала Гермиона, и сейчас она выглядела куда более похожей на саму себя. — Он и так уже потерял более шестидесяти очков на уроках Снейпа на прошлой неделе, или ты забыл? Рон нахмурился. — Но ведь Снейп не может винить Гарри за его палочку! И потом, когда вообще он в последний раз принимал ванну? Он ведь должен понимать, что иметь столько жира на голове никак не способствует хорошему здоровью, — театрально-менторским тоном окончил он. Гарри вяло поковырялся в своём недоеденном омлете. Знакомые ссоры и такие вот непринуждённые разговоры были почти облегчением, но сам он не имел никакого желания участвовать в дискуссии. Он задавался вопросом, были ли эти зелёные пятна на яйцах перцем или петрушкой, но отходить на пять футов, чтобы просто проверить, совершенно не хотелось. И, видимо, он этого никогда бы не узнал. Над головой разнёсся громкий писк почтовой совы, — обычный звук во время завтрака, поэтому Гарри даже не поднял взгляда — а после прямо перед ним упал небольшой свёрток, посылая в полёт его тарелку и омлет с перцем-или-петрушкой. — Смотри, почта! — воскликнул Рон с излишним восторгом. Гарри смахнул кусочек омлета с его лица. — Ты ждал подарка от кого-то? Гарри с опаской покосился на посылку. Она была завёрнута в серебристую бумагу со сверкающими листьями, обвязанная широкой алой лентой с вычурным, большим бантом сверху. Парень подтолкнул её через стол в сторону Рона. — Ещё один псих, не обращайте внимания, — он поморщился: скорее всего, это вновь кто-то из его новоявленных поклонников, что объявился после того, как в Пророке, наконец, напечатали статью о возвращении Волдеморта. — Можешь забрать себе, Рон, я не против. Гермиона похлопала его по руке и одобрительно кивнула. — Можно просто сжечь это — от этих анонимных писем ничего хорошего ждать не приходится. — Ага, за исключением всех тех мётел, которые приходили по почте, да? — произнёс Рон, закатив глаза, — по-крайней мере, как показалось Гарри, учитывая то, что он не мог разглядеть его лицо как следует с такого расстояния — и потянул за ленту. — Смотрите, здесь тоже письмо! — Ну конечно, как же без этого, — мрачно пробормотал Гарри. На самом деле, он сейчас жалел, что его омлет отправился в безвременный полёт, но спустя мгновение решил, что не так уж и сильно хотел оканчивать завтрак. Вообще-то он собирался уже уходить, когда Рон вдруг разразился громким смехом, расплескивая апельсиновый сок по столу. Рону потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться достаточно, чтобы разговаривать, в течении которых Гермиона неодобрительно поджимала губы, а Гарри размышлял над тем, стоит ли ему забрать посылку прежде, чем разразится очередной спор. Он скучал по их пикировкам, но не настолько. — Оу… о, чёрт, — прохрипел Рон в перерывах между новыми приступами смеха. — Ох, тот, кто это писал явно сильно головой ударился. Гарри, ты должен прочесть это. Гарри опёрся лбом о ребро ладони. Голова раскалывалась. Он предполагал, что это ещё один побочный эффект зелья, которое дал ему Снейп. Рон встал и театрально откашлялся. — Дорогой Гарри Поттер, — зачитал он нарочито высоким, девичьим голосом. Люди вокруг них немного затихли, некоторые заинтересованно повернули головы, прислушиваясь. — Я постоянно желаю увидеть вас рядом с собой. Вы занимаете все мои мысли, и некоторые говорят, что моя — эм — моя озабоченность вами граничит с одержимостью. Оу, вау, наверное, тебе всё же стоит послушать этих «некоторых», старая кашёлка! — добавил от себя Рон и вновь разразился смехом. Тем временем, Гарри ощущал себя так, будто его желудок вывернули наизнанку. Внутренности оледенели, слепые глаза были широко распахнуты и его сердце, казалось, было готово вот-вот выпрыгнуть из груди. Сейчас он был очень рад, что Гермиона неотрывно глядела на Рона и не могла заметить выражения лица Гарри. «Не может быть», — судорожно подумал он, ненавидя себя за то слабое пламя надежды, разгорающееся в груди. — «Он ведь не мог…» — Слушай, Гарри: она пишет, что ты дополняешь её, — вновь передразнил Рон, глупо хихикая. — Ох, прелесть — слушай — она хочет, чтобы ты проник в её душу. — Откуда ты знаешь, что это женщина? — усмехнулась Гермиона, скрещивая руки на груди. — Да ты погляди на этот почерк! — воскликнул Рон, протягивая письмо им. — Я не могу представить ни одного парня, который мог бы писать так! Только посмотрите на все эти петельки и завитушки — да ей, похоже, лет сто, не меньше. Престарелая, извращённая карга, — он повернул письмо и присвистнул: — Ты — совершенство. О, да, похоже, твои фирменные очки, Гарри, влияют на старых ведьм, подобно амортенции. Лаванда Браун, слушающая их разговор с самого начала, хихикнула громче обычного. Рон поднял голову и улыбнулся. Видимо, это стало последней каплей для Гермионы, которая так разозлилась, что даже не обратила внимания на лицо Гарри, принявшее цвет спелого помидора. Она вскочила из-за стола и резко обернулась к Рону: — Рон, где твои глаза?! У Гарри больше нет очков! — яростно прошипела она. — Как ты можешь быть таким бесчувственным? — Гермиона, — сконфуженно произнёс Рон, кидая на друга быстрый взгляд, желая убедиться, действительно ли его обидела шутка. Гарри, однако, был слишком занят, разрываясь между желанием провалиться сквозь землю и порывом вырвать из пальцев Рона треклятое письмо и перечитывать его сотни раз. Так что сейчас он был не в состоянии выдавить из себя даже подобие слов поддержки. — Я не… Я только хотел… Но Гермиона уже развернулась на каблуках, остановилась на несколько мгновений около Лаванды, — смех которой оборвался настолько внезапно, будто на неё наложили Silencio — кинула на неё злобный взгляд и выскочила из зала. Рон побежал вслед за ней. На несколько долгих мгновений в помещении повисла ошеломлённая тишина, но постепенно студенты вновь завели разговор. Посылка и письмо Гарри были благополучно забыты под влиянием эффектного ухода Гермионы. В конце концов, посылка для Гарри Поттера не была необычным открытием. Хотя, посылка для Гарри Поттера от Лорда Волдеморта — совсем другое дело, но… это уже другая история. Гарри схватил пакет с письмом и как можно быстрее направился к Гриффиндорской башне, стараясь не сорваться на бег. У него оставалось только полчаса до Трансфигурации, так что следовало поспешить. Проходя по длинным коридорам замка, он несколько раз проводил пальцами по прохладной обёртке, борясь с желанием сорвать её прямо здесь и сейчас. Хоть он и знал, кто прислал ему посылку, он воспринимал её содержимое, как нечто священное… «Или опасное», — напомнил он себе. — «Определённо опасное». Дверь в спальню тихо закрылась позади него, и Гарри чуть ли не побежал к своей кровати. Он сел на самый её краешек и бережно положил подарок на подушку. Попытался отодвинуть жгучее любопытство в глубины сознания, чтобы сначала прочесть письмо целиком (и без комментариев Рона, если уж на то пошло). Его пальцы подрагивали, когда он развернул письмо, почти со злостью замечая несколько капель апельсинового сока, что разбрызгал Рон. Дорогой Гарри Поттер, Я постоянно желаю увидеть вас рядом с собой. Вы занимаете все мои мысли, и некоторые говорят, что моя озабоченность вами граничит с одержимостью. Я свободно признаю, что в прошлом году, когда «Ежедневный Пророк» печатал о вас те вопиющие статьи, я хотел убить вас. Но мир изменился, и я понял, что лишь вы в силах спасти меня. Вы — совершенство. Вы дополняете меня. Я понимаю, что по-настоящему мы узнаём друг друга лишь в моей голове, но надеюсь, что когда-нибудь это изменится. Не важно, что остальные считают меня сумасшедшим — суть в том, что лишь вы способны действительно увидеть истину в моих словах. Исследуя своё подсознание, как и вы, я подумал, что будет к месту отправить вам эту книгу по Онейромантической магии, которая поможет вам проникнуть в мою душу. С уважением, Поклонник. Его пальцы с необъяснимым трепетом обвели изящную подпись, губы раскрылись в удивлении. В животе ощущалась странная невесомость, когда его глаза снова и снова скользили по витиеватым строчкам (восторг, смущение и чувство вины, вины, вины). Сопротивляясь желанию в очередной раз перечитать письмо, он положил посылку себе на колени и аккуратно развернул серебристо-алую, — конечно, он использовал столь нелепую расцветку обёртки, чтобы она спокойна прошла через контроль Филча — упаковку, чтобы выяснить, чем является то Онейро-что-то-там. Он нетерпеливо разорвал обёртку и вытянул перед собой руки с книгой, пытаясь сидеть неподвижно, чтобы разобрать название. Однако, когда слова прояснились перед глазами, всё, что Гарри мог сделать — застыть недвижимым изваянием и неотрывно смотреть. «Рыцарь Снов» — гласило тонкое, золотистое название на обложке. Он медленно открыл книгу, ощутив странную, восхитительную дрожь, прошедшую по телу, когда взгляд наткнулся на инициалы, написанные тем же изящным, витиеватым почерком:Т.М.Риддл
Сердце чуть ли не разрывало грудную клетку, во рту пересохло, когда Гарри бережно перевернул страницу, чувствуя то же исступлённое волнение, как и в первый раз, когда открыл учебник по зельеварению Принца-полукровки. Сердце особенно звучно ударилось о рёбра, когда нечто выскользнуло из книги и с глухим стуком упало на пол. — Ох… — неверяще выдохнул Гарри. Он неуверенно поднялся с кровати и поднял их, поднося к дневному свету, льющемуся из окна. Захваченный неопределённой мешаниной из эмоций, Гарри надел очки на нос: совершенно чистые, отполированные и полностью восстановленные, вплоть до мельчайшей детали.***
Лорд Волдеморт всегда был слишком дотошным. Именно это стремление к совершенству помогло ему в своё время повлиять на разум Морфина Гонта и эльфа старой ведьмы. И, конечно же, убедить Гарри Поттера явиться в Министерство Магии несколько месяцев назад. Даже Северус, чьи навыки владения искусством Легиллименции были довольно значительными, обладал лишь базовым понятием того, на что действительно способно это умение: он видел только оболочку истины, сырое разграничение на ложь и правду. И хоть Северус мог похвастаться крайней точностью в своём владении Легиллименцией, для истинного мастера так же было важно богатое воображение, коим Снейп похвастаться не мог. Используемый действительно мастером магии разума, Омут Памяти был столь же универсальным, как и любой котёл. Не имея собственных воспоминаний для своей цели, Волдеморт взял подходящий эпизод из памяти Нарциссы Малфой. Тёмный Лорд мягко окунул кончики своих паучьих пальцев в перламутровый дым Омута. Всё готово. Тисовая палочка постучала по краю причудливого резного бассейна, прежде чем выловить сверкающую нить из клубящегося тумана и поднести её к виску. Бледные, полупрозрачные веки затрепетали, когда воспоминания просочились в сознание Волдеморта, не принадлежащие уже ни миссис Малфой, ни ему самому, являющиеся скорее хаотичным смешением чужой-не чужой памяти. Алые глаза плотно закрылись, когда бледные губы Тёмного Лорда разомкнулись в отвращении, а змеиные ноздри расширились от внезапно накатившей тошноты. Виски разрывало от боли, когда в голове смешивались искажённые воспоминания, отвратительно чуждые. Волдеморт согнулся пополам и завыл в агонии, ощущая, как внутренности разрывает от переполнивших его незнакомых эмоций. Белая рука слепо нащупала край кровати. Чёрный шёлк мягко зашелестел, когда он коснулся его, не видя перед глазами ничего, кроме пульсирующих разноцветных кругов. Длинные, скелетные пальцы судорожно пытались нащупать прохладные кольца огромной, родной змеи, спящей на широкой постели. — Нагини, — сверкнули жёлтые глаза, и она скользнула ближе, успокаивающе обвиваясь вокруг тела своего дрожащего хозяина. Волдеморт потянулся к тёмной бутылке рядом к кроватью, откупорил её непослушными пальцами и сделал большой глоток Усыпляющего зелья. — Охраняй меня, пока я сплю, дорогая, — из последних сил прошипел он до того, как микстура подействовала и все чувства притупились. Лорд Волдеморт потихоньку успокоился, его широко распахнутые алые глаза невидяще уставились в потолок. Он покорял слабые отголоски чувств Нарциссы Малфой, сливая их с образом некогда красивого молодого человека с обесцвеченными, наполовину искажёнными чертами лица, налитыми кровью глазами, чьи блестящие, чернильно-чёрные волосы лишь начинали выпадать. Требовалась абсолютная концентрация, чтобы поддерживать эту иллюзию, когда он сам терял себя, проваливаясь в… (головокружительное погружение в бездонный сон, полный тьмы и страданий, будто навеянный присутствием Летифолда; дыхание смерти, ужасающее и абсолютное и… нет, нет, нет…) … видения искажённых воспоминаний Нарциссы, её эмоции, окружающие его, глубокие и плотные, будто тошнотворный запах резких духов, заполнивший спёртый воздух; в чужеродное любовное волнение, которое Лорд Волдеморт украл, чтобы использовать, как своё собственное.