cry baby

— Роджер, ну хватит уже! — я почти выкрикнул это, отбирая у Роджера чашку с нетронутым чаем и громко стукнув ей о поверхность стола. Тейлор вздрогнул и разнылся ещё больше, обхватив себя руками за предплечья и тряся спутавшимися волосами. Таким я его видел впервые. Я, конечно, знал, что он крайне эмоциональный, но никогда бы не предположил, что Родж может час подряд беззастенчиво рыдать, всхлипывая и подвывая. Самое ужасное, что я совершенно не мог его успокоить. Горячий ромашковый чай, домашнее сладкое вино, сигареты, пузырёк с валерьянкой — мною был испытан весь арсенал имеющихся в моём распоряжении подходящих средств. Без толку. Смешно, что повод-то был пустяковый. Какие-то ночные искатели приключений зажали Роджера в углу за баром, с явными намерениями познакомиться поближе. Но им это не удалось, потому что я шёл почти следом за Тейлором и в ту же секунду, как понял, что ему угрожает опасность, громко окрикнул нападавших. Те, видимо, были не совсем отморозками: быстренько убрались восвояси, даже не став комментировать происходящее. Роджер же, до этого высоким голосом выкрикивавший различные нецензурные угрозы в сторону своих обидчиков, вдруг сполз по стене и закрыл лицо руками. Я испуганно бросился к нему, решив, что не доглядел — и ублюдки успели его порезать. Но, на моё счастье, он был в полном порядке. Физически. Потому что о моральном состоянии разрыдавшегося прямо передо мной Роджера мне было сложно судить. — Родж? Роджи? Да что с тобой? Я пытался отвести от его лица трясущиеся руки, но он упорно закрывался от меня ладонями, тихонько поскуливая и вздрагивая плечами. Стоило больших усилий оторвать его от стены и заставить взглянуть на меня. Голубые глаза казались совершенно огромными из-за дрожавших в них слёз. Длинные ресницы мокро свалялись, а тонкие губы малиново припухли. Несмотря на весь свой разнесчастный вид, Роджер выглядел крайне соблазнительно, но я мигом прогнал от себя эти мысли. Чуть приобнял его и повёл вверх по улице, решив, что ему лучше отсидеться у меня до тех пор, пока не закончится истерика. По дороге я пытался выяснить у него причину столь внезапных слёз, но Тейлор только хлюпал носом, тёр глаза и прерывисто вздыхал, отворачиваясь. В конце концов, я оставил эти попытки. Дома я усадил его на диван, накинул плед на трясущиеся плечи и прибегнул к самому действенному (на тот момент) способу: сунул в кривящиеся от плача губы сигарету, поднёс зажигалку, но Роджер отмахнулся, как будто я лез к нему с горькими пилюлями. Ладно. Тогда второе: красное вино, соблазнительно, даже для меня, плещущееся в бокале, тоже его не привлекло. Всхлипы становились всё чаще, а крупные, солёные даже на вид слёзы всё так же скатывались по раскрасневшимся щекам. Роджер вытирал лицо тыльной стороной ладони и таращился прямо перед собой, словно решительно меня не замечая. Покопавшись в аптечке, я нашёл валерьяновые капли, щедро налил их в стакан с тёплой подслащённой водой, и чуть ли не силой заставил Тейлора это выпить. Он дёрнулся так, что остро пахнущая травами жидкость расплескалась на его футболку: этот вариант тоже пришлось отмести. Когда я вернулся из кухни с огромной чашкой свежезаваренного чая, Роджер сидел, уронив голову на руки, и чуть ли не задыхался от плача. Это уже стало пугать. Оставался самый последний способ. Истерику хорошо лечит пощёчина. Но мне было очень тяжело заставить себя его ударить. Раньше я никогда не позволял себе подобного. Даже на репетициях, когда Роджер выводил меня, распаляясь настолько, что начинал замахиваться в мою сторону первым, что под руку попадётся. Всегда находились слова, способные его успокоить. Но, видимо, не сегодня. — Роджер! Никакой реакции. — Посмотри на меня, пожалуйста. Скулёж и громкий всхлип. — Ладно. Тогда прости заранее. Я размахнулся, едва не зажмурившись, и тишину комнаты разорвал громкий хлопок. Ладонь будто огнём ожгло. Представляю, как это ощущалось на нежной коже лица, в которое я заглянул с надеждой, что всё-таки сумел успокоить эту истерику. Но стало только хуже. Тейлор уставился на меня широко распахнутыми заплаканными глазами, ухватился за пострадавшую щёку и зарыдал уже совершенно по-девчоночьи, громко и взахлёб. — Блять! Я опустился перед ним на корточки, схватившись руками за острые плечи, и хорошенько тряхнул: — Да что с тобой происходит, а? Мокрое от слёз лицо не выражало никаких эмоций, кроме детского испуга и великой обиды. Не знаю, чем был продиктован мой порыв, но в тот момент я настолько отчаялся в своих попытках привести Роджера в нормальное состояние, что уже и сам соображал довольно плохо. Я вдруг переместил ладони с его плеч на влажные скулы и начал целовать, куда придётся, почти что слизывая языком солёные дорожки. Это невероятно заводило. Мне всегда казалось, что улыбающийся Роджер — это самое прекрасное на свете. Но сейчас выходило иначе. Я сцеловывал накатывающие слёзы, пока Тейлор нервно дёргался в моих руках, и наконец прижался к его припухшим губам, ощущая, как внутри растёт что-то горячее и глухо-тёмное. Пугающее и одновременно обещающее какое-то неизведанное ранее удовольствие. Сил на адекватные действия оставалось всё меньше. К тому же Роджер не делал совершенно никаких попыток отстраниться от моих непозволительных ласк. Но и ответной реакции не было. Он безвольно прогибался под моим напором и всё так же прерывисто вздыхал, шмыгая носом каждый раз, когда я прерывал поцелуй, чтобы немного отдышаться. Возбуждение было слишком сильным, чтобы осмысливать происходящее и останавливаться. Я подмял Роджера под себя, укладывая спиной на диван, сдирая неуместный сейчас плед и мокрую футболку с запахом валерианки. Роджер раскинулся под мной, хныча и подёргиваясь, а я немного одуревал от смеси искренней жалости и неприкрытого желания снова ударить это слишком красивое зарёванное лицо. В какой-то момент он всё-таки попытался вывернуться, кажется, когда я начал расстёгивать молнию на его джинсах, но я мягко убрал его руки, поднимая их за его голову и удерживая там. Худая грудь часто вздымалась от сдерживаемых рыданий, светлые волосы налипали на мокрое лицо, в покрасневших от слёз глазах плескалось недоумение пополам со страхом. — Твою мать! — я окончательно отпустил себя, сдирая с Роджера джинсы и разводя в стороны его ноги. От моего внимания не уклонилось то, что его член почти встал, и это вызвало новую волну удушающего желания. Даже в глазах потемнело. Я старался не быть слишком грубым, но это неимоверно тяжело давалось, особенно когда я (наверняка, больно) куснул его за нижнюю губу, и Роджер разревелся с новой силой, крупно вздрагивая всем телом. Это стало последней каплей. Плюнув на руку и проведя скользкой ладонью между испуганно сжавшихся ягодиц, я медленно надавил пальцами на узкий вход, забыв про осторожность. Роджер захлопал ресницами и попытался свести ноги вместе, но я предусмотрительно всунул между ними колено. Раздеться самому терпения уже не хватало, поэтому я просто расстегнул брюки, освобождая нывший от возбуждения член, скользкий от смазки и твёрдый до того, что я сам удивился. Желание заставляло торопиться, но я всё-таки пару раз двинул пальцами внутри Тейлора, вызывая возмущённое поскуливание. Мне даже захотелось, чтобы он начал сопротивляться, потому что его слабые попытки вырваться заводили, обещая удовольствие, граничащее с безумием. Прежде, чем убрать пальцы и толкнуться в него своим членом, я наклонился и снова поцеловал солёные мягкие губы, проникая языком в горячий скользкий рот, как будто пытался этим отвлечь Роджера от неминуемой боли. Ощущения были просто космическими. То ли от тесноты внутри, то ли от осознания самой ситуации, которое вспышками доходило до моего изрядно поплывшего разума. В отличие от самого Роджера, я никогда не баловался наркотиками, но теперь был готов поклясться, что подобного кайфа не могло дать ни одно из потребляемых им веществ. Кожа стала предельно чувствительной к любому касанию. Я не вошёл даже на половину, но уже готов был кончить, не в силах долго терпеть неизведанное ранее удовольствие. — Прости. Я толкнулся глубоко и резко, выбивая из Тейлора отчаянный вскрик, тут же сменившийся всхлипыванием. Надо было бы растянуть наслаждение, но я уже не мог остановиться, цепляясь руками за его бёдра и всё быстрее двигаясь, выдыхая в такт его завываниям. — Хорошо, мне так хорошо с тобой, Роджи. Да! Вот так! Я бормотал что-то бессвязное, почти машинально, полностью сосредоточившись на умопомрачительных ощущениях. Оргазм был бесконечным. Словно растянулся на несколько часов вместо обычного десятка секунд. Я чувствовал, как мой член пульсирует внутри Роджера, изливаясь спермой, которой было непривычно много. Это был предел физического наслаждения, когда-либо испытанного мной. Лучше точно ничего не случалось. Спустя какое-то время я пришёл в себя, обнаружив, что совершенно придавил несчастного Тейлора, который еле слышно дышал, сопя носом и безвольно двигая руками в попытке выбраться. Разум начал проясняться, и на меня накатило дикое чувство вины, едва не перекрыв только что полученное острое удовольствие. — Родж? Никакого ответа. Но плакать он прекратил, просто лежал, всё так же отрешённо пялясь в потолок. И мне стало ужасно стыдно за грубость и боль, которую ему доставил. Мне захотелось извиниться и попытаться объяснить, но что-то тёмное, зародившееся во мне ещё в начале, вновь взяло верх. Я принялся целовать его грудь, ощущая торопливое биение сердца под горячей влажной кожей, спускаясь всё ниже, вновь перестав соображать. Что же собственно происходит? Почти опавший член Тейлора легко поместился в мой рот, и я принялся медленно двигать губами по всей длине, обводя языком головку и задерживаясь на уздечке, представляя, как именно мне бы самому понравилось. Эти ласки возымели действие. Я почувствовал, как его член твердеет, и ускорил движения. В какой-то момент Роджер перестал быть безучастным, толкнулся мне навстречу, зарылся пальцами в мои волосы и длинно простонал осипшим от плача голосом. Это стало для меня зелёным светом. Я обхватил его член пальцами, не переставая ласкать ртом, грубовато, но аккуратно сжимая, и чувствуя, как он подёргивается под моими ласками. Я даже позволил ему кончить мне в рот, вновь чуть не теряя сознание, но теперь уже от его рваных стонов и того, как он едва слышно выдохнул моё имя. — Брай… Вот на этом внутренняя тьма, подарившая мне силы, внезапно иссякла. Я уложил голову ему на живот, прикрывая глаза и тяжело дыша. Хотелось замереть так на тысячу лет или больше. Возможно, так оно и случилось, потому что, когда Роджер подо мной зашевелился, утыкаясь мне в скулу острой тазовой косточкой, я чувствовал себя так, будто прошёл уже не один десяток человеческих жизней. Кое-как разлепил глаза и приподнялся на руках, чтобы придвинуться поближе к его лицу. Всё-таки извинения не помешают. — Роджер. Я не знал, с чего начать, но он вдруг обвил мою шею тонкими руками и прижался так, словно хотел спрятаться в моих объятиях. Я понял, что от меня слова больше не потребуются. Роджер сейчас сам всё расскажет. И он рассказал. — Брай. Я пиздец как боюсь боли. И драться. Я знаю, ты думаешь, что мне только повод дай. А на самом деле, я никогда ни с кем не бился по-настоящему, и сегодня чуть не двинулся от страха, когда эти утырки ко мне полезли. Если бы не ты… Ни слова про то, что я фактически взял его силой. Удивительный человек. — Обращайся, — я не сдержал улыбки, утыкаясь лицом в разметавшиеся по простыне волосы. — И мне понравилось. — Что? — Что? Мы одновременно уставились друг на друга и так же одновременно расхохотались. Осталось только найти тех троих и поблагодарить за самое лучшее приобретение в моей жизни. Не иначе, это были эльфы Санты или сразу три Джинна из волшебной лампы. Надо будет позже поделиться этими мыслями с Роджером, который сейчас счастливо улыбался, и лез с объятиями, и вдруг приподнялся на локтях, серьёзно уставясь мне в глаза. — А есть курить? Отлично. Кажется, мне всё-таки удалось вернуть его к жизни.