Время

Ветер бил в уши так, что даже шум машин, гудящих внизу улицы, был едва различим. Солнце уже давно село, и царивший вокруг полумрак навевал мысли об ужастиках, где гнилые мертвецы выползают из своих гробниц, чтобы полакомиться мозгами вкусных людей. Кенни сидел на самом краю крыши, свесив ноги в пустоту. Он качал ими в разные стороны, подаваясь корпусом то вперёд, то назад, словно воображая невидимые качели. Каждое такое движение на миллиметр приближало его к пропасти. Самоубийство? Такая смерть была у него на счету. Тогда тоже была огромная высота, даже выше, чем эта: он залез на Эмпайр-Стейт-билдинг, самое известное здание во всем Нью-Йорке. Дождь тогда хлестал нещадно, бил его по щекам, но он не чувствовал этого. Все, что было у него в голове, — это темные силуэты крохотных людей, прыгающих из стеклянных офисов Башен Близнецов 11 сентября 2001 года. Он слышал женские крики, мужские стоны боли, чувствовал запах горелого пластика. Очень много горелого пластика. Вряд ли кто мог подумать, что Кеннет такой впечатлительный, но тогда разделить участь этих людей казалось единственной верной мыслью. Там было высоко — чертовски высоко, едва ли вам доводилось побывать на крыше такого здания, стоя на бетонном карнизе — и с этой высоты особенно хорошо было видно асфальт, покрывающийся чёрными круглыми пятнами. Капли дождя. Капли крови. Капли тел людей. Все вокруг было пепельно-угольным, словно кто-то схватил золотое яблоко за хрупкую веточку и засунул в раскалённую дотла печь. Яблоко скукожилось, превратилось в кашицу, сгорело, превратилось в темно-темно-коричневый комок биомусора. Стало прохладней — Маккормик застегнул парку потуже, обнимая себя руками. Время текло незаметно; оно вообще потеряло свой смысл, ведь теперь только Кенни решал, когда ему остановиться. Ещё один шаг к бездне, маленький шажок, способный оборвать слаженную работу систем органов. Теперь он слышал крики студенток, проходящих практику в главном офисе. Море слез, удушающий запах гари — о нем когда-то рассказывали на уроке химии и предупреждали о его смертельной опасности — и топот. Топот тысячи ног, не способных найти выхода. Особенно тяжелая капля дождя ударила по железной двери, и Кенни вздрогнул, почувствовав озноб. Ещё одна капля ударила его по руке, другая упала на загривок, и он дернулся, пытаясь ее смахнуть. Скользкая подошва кед неловко проехалась по острому краю, оставляя грязный чёрный след на бетоне, и Кеннет едва не упал, успев зацепиться одной лишь рукой. «Нет», — подумал он. — «Все же, никому не дозволено контролировать время. Время дало мне иллюзию выбора, время же его и отняло. А если все же нет времени, то почему я все ещё слышу те крики, крики, оставшиеся в далеком прошлом забытого теракта?» Пальцы не выдержали разом. Он расслабил их, ощутив резкую боль в суставах, и полетел. Сверху неслись капли дождя, догоняя его полет, прокатываясь по щекам и носу. Вдали послышался страшный удар и хруст. Но Кенни все летел и летел, чувствуя под спиной тысячи иголочек и разгоравшееся пламя. Он хотел сыграть со временем, но время сыграло с ним. Время сыграло и с теми людьми, думающими, что тогда у них было его даже слишком много. Кенни закрыл глаза. Маккормик резко замотал головой, отбрасывая сковывающие душу воспоминания. Он сидел на краю крыши — слишком низко, чтобы разбиться насмерть, но с некоторых пор высота стала казаться ему одинаково опасной. Сердце стучало где-то в горле, и мир расплывался, не способный собраться в единую точку. Тик-так. Тик-так. Его наручные часы, подаренные Кайлом, ужасно громко тикали. Тик-так. Тик-так. Вчера они с Баттерсом встретились в столовой, и Стотч, энергично вертясь во все стороны, достал из рюкзака книжку в глянцевой обложке. Огромная красная рука. Пляшущие в разные стороны буквы. «ЖУТКО ГРОМКО и ЗАПРЕДЕЛЬНО БЛИЗКО», — прочёл Кеннет. — Что это, Баттерс? — Я нашёл ее в школьной библиотеке, пылилась в дальнем углу. Что-то... Что-то заставило меня схватить книгу с полки и примчаться к тебе. Маккормик нервно хмыкнул, разворачивая ее к себе. Крепко схватил рукой переплёт и зашелестел страницами, пролистывая сотни за считанные секунды. Белые листы бумаги вспыхивали слепящими искрами, пока парень не остановился. Чёрный силуэт, летящий в пустоту. Просто рисунок какого-то художника. Чёрный силуэт человека, летящего с высокого здания. У чёрного силуэта нет лица и нет пола. Чёрный силуэт — просто человек, без имени, без паспорта, без души. Этим чёрным человеком мог бы быть он. Кенни засмеялся, его жутко прокуренный голос хрипел, свистел и стонал, напоминая проклятья дьявола. — Кенни, у тебя кровь идёт, — Баттерс был напуган. Чересчур слегка, но недостаточно слишком. Кеннет увидел, как на страницу с чёрным человеком капнула капля кровавой слюны. Его брекеты сползли, расцарапав все нёбо и дёсны. Кровавая улыбка напугала Тестабургер, и она прижалась к подружкам, агрессивно начав шептать. Маккормик смеялся изо всех силы, выбивая воздух из лёгких, и кровь из его рта душила, разлеталась во все стороны, замарала белую рубашку Баттерса. На краю крыши было холодно, и ужасный ветер лишал слуха. Но не мог заглушить крики тысяч людей, летящих с горящего здания, звучавших у Кенни в голове. Он поднял голову. Старый уборщик кричал ему немедленно спускаться с крыши. А, может, он советовал ему убиться поскорее. — Без проблем, — прошептал Кеннет, свешиваясь с карниза на руках. Кровь била в уши, забирая даже шум поганого ветра. Но не тик-так. Тик-так. И крик чёрного силуэта.