Правда…
Когда Макс узнает что Билли не назначал свиданий на сегодня, и остаётся дома, настроение камнем летит обратно, на самое дно. Когда Билли узнаёт, что все дружки Макс сегодня заняты, и она остается дома, злость шкалит до небес. И они оба уже слишком не в себе, чтобы провести этот вечер спокойно. Хотя, когда «Билли», «Макс» и «Спокойно» пересекались?***
Кисти рук онемели. Макс зажала их ногами, сидя на краю кровати, с неживым лицом уставившись в несуществующую точку. Воздух циркулировал в лёгких так шумно, что заглушал басы Билли в её голове, но когда музыка ударила с новой силой, Макс нервно зарычала и вложила раздражение в каждый шаг по пути в его комнату. В ней было темнее, чем в коридоре, плотные шторы сомкнуты. Чёрные рваные клочья вещей еле прорисовывались, глаза медленно привыкали ко мраку. Брат обнаружил её первой. — Чего припёрлась? — процедил он сквозь зубы. Макс слышала, как он медленно ходит вокруг неё. — Про музыку не заикайся даже. Билли был немногословен, чтобы добавлять о том, что дни, когда родители выбираются из дома на такое долгое время, можно считать святым, и упускать их нельзя. Магнитофон опять заиграл. — Выруби! — закричала Макс что есть мочи, предполагая, что это тот спусковой крючок, чтобы вылить усталость во злость. — Пошла! Вон! — не уступил в крике братец. Под сумасшедшую музыку Макс двинулась к предполагаемому местоположению источника звука. Она успела отдернуть шторы, и залить комнату лунным светом, но Билли вновь среагировал раньше. Он обхватил её и швырнул к двери. — Вали в свой клоповник! Бум. Они орали друг на друга минуты три, пока у Макс из глаз не брызнули горячие слезы, и она начала колотить брата по накаченным плечам. Боялась? Жутко. Но отчаяние сильнее. Её так всё достало. Её так все достали. Билли возвышается горой, от которой не знаешь, чего ожидать, и от этого бросает в ужас. Он ненормален. Он терпеть её не может. Монстр, и старший, по документам, брат, порывистым движением хватает её кулаки, и уже аккуратно ведёт их к её плечам, скрещивая руки. Эти секунды, пока он крепко держал её кисти, и она была неподвижна по его воле, растянулись в вечность. Только её лицо, как белый диск луны, продавалось вперёд, будто желая вынырнуть из этой комнаты, пропитанной злостью. Если бы Макс ощущала силу собственного, изощренно-казнящего взгляда! Как умеет только она. Два бездонных колодца слёз искрились в широко распахнутых глазах. Все на лице застыло, кроме них. Словно она пыталась показать через зеркала души абсолют своего мягко бьющегося сердца, не того, что гоняет кровь, а её неокрепшего, девичьего, душевного сердца, которое, о! Было распахнуто для всего прекрасного, что есть в жизни. Словно она пыталась достучаться до мира. Монстр выключает магнитофон и отходит к окну. Монстр кажется Макс бесконечно усталым. И все это слишком быстро, чтобы она успела среагировать. Билли дышит полной грудью, очень шумно. Как она минутами ранее. Билли слегка дёргает головой, наверное хочет подсмотреть, тут Макс, или уже ушла. — Вали, наконец. Вали, вали, вали, Макс! Но она стоит, не в силах сделать шага в любую сторону. Совершенно пустая, но поймавшая огонёк надежды, что не одна. И Мэйфилд теперь его не упустит, даже если он окажется ложным. — Ты упрямая, знаешь это? — Билли встаёт в пол оборота и слегка улыбается. Руки в карманах джинс, плечи сутулы, даже живот округлился. Кто это? Макс как напуганная кошка, с лохматыми волосами и удивлением на лице. Ей кажется это сном. Билли ей улыбался. От резких скачков обстановки кружится голова. — Идём. — Как-то по-родному говорит он, но с толикой безразличия, и проходит мимо, задевая рукой. Он идет как медведь, совершенно расслабленно. Садится на ступеньки крыльца и протягивает сигарету не-родной-сестре. Она садится рядом и дрожит от холода в одной футболке и спальных шортах. — Дура дурой, захватила бы чего. — Хоть в себя приду. Кэмэл падает из её шадких пальцев, Билли матерится и уходит куда-то. Возвращается со своей огромной зимней курткой. Макс в ней как нелепый шарик, но ей плевать. Куриться на крыльце их общего дома хорошо, когда горло обоих дерёт от недавнего крика, на улице дикий минус, и они друг друга, вообще, ненавидят. Макс улыбается, пока Билли не видит. Всё-таки она не одна. Конечно, о первой любви с таким братом не поговоришь, но опору само существование такого человека даёт значимую. В случае его она, конечно, шаткая, но есть. И Макс улыбается, выпускает через зубы дым, смотря на его загривок. Когда они заходят в дом, наваждение спадает. И Билли выпрямляет спину, шагая своей гордой походкой. Макс немного страшно, до волнения в чреве живота, что сейчас опять ударят. — Значит, идешь спать. Реже маячь у меня перед глазами. Завтра вообще не попадайся. Иначе не представляешь, во что это выльется. Он хлопнул дверью, и все, что осталось у Макс в памяти, это его озлобленное лицо. Изощренная казнь взглядом, как умеет только он. Мэйфилд уткнулась носом в воротник его куртки, а когда вспомнила, чья вещь на ней, сбросила словно ядовитую змею. Сил ни на что не осталось, и последовав совету старшего братика, она уснула без задних мыслей. Утром Макс долго не решалась встать с кровати. Её буквально трясло от возможности пересечься с Билли. Она не глухая и не глупая, а Харгроувы словами не бросаются. Поэтому девочка ждала, чтобы он позавтракал и вышел из дома. Плевать, что опоздает. Нил уже был на работе, мама еще спала. Макс одиноко делала себе бутерброды с арахисовой пастой и нервно грызла ногти. Ей грустно, и она не представляла, как проведёт с таким настроением целый день в школе. Брови полетели вверх, когда она услышала хлопок входной двери. Нет, нет, нет! Они пересекаются в коридоре, когда Макс трусливо ищет укрытие, а Билли возвращается за забытой зажигалкой. От него несёт одеколоном и привычным пафосом. — Ты глухая и глупая, знаешь это, сестрёнка?Он почему-то улыбается.