У Чонгука с Чимином в отношениях всё хорошо, прямо-таки отлично. Они вместе уже два года, связи своей ни от кого не скрывают — благо и семьи обоих парней, и друзья отнеслись с пониманием и порадовались за двух влюблённых. Практически сразу после начала отношений они стали жить вместе, так как слишком быстро убедились в искренности и силе своих чувств и не хотели более оставаться порознь. Словом, всё у них по-настоящему прекрасно.
Иногда даже Чонгук задумывался о том, что, должно быть, он ослеплён своим счастьем, и очень скоро Чимин раскроется перед ним с другой, более неприятной и неприглядной стороны. После этого у них начнутся постоянные ссоры и скандалы, проблемы будут нарастать словно бы снежный ком, они потихоньку начнут избегать близости, прикрываться учёбой, работой, посторонними делами, несуществующими головными болями, замалчивая при этом обиды и игнорируя явный разлад в отношениях. И это будет терзать обоих ровно до тех пор, пока одним ранним утром кто-то из них не проснётся с явственным осознанием того, что больше так продолжаться не может. И тогда наступит конец. Их, как кажется со стороны, идеальным отношениям, их собственному, кропотливо отстроенному счастью, которое они уже давно делили на двоих.
Больше всего на свете Чонгук боялся именно этого. Все его прошлые страхи, все сомнения и удушающие переживания просто снимали шляпу, склоняясь в глубоком реверансе, перед страхом однажды потерять Чимина и то, что они сейчас имеют. Но сколько бы парень не мучил себя подобными вредоносными думами, как ни посмотри — предпосылок для них уж точно не находилось. Даже сейчас, спустя два года вместе, Чимин смотрел на него всё таким же тёплым взглядом, который так и кричал об искренней любви и преданности. Даже сейчас, как только у него выбивался выходной, он сразу же набирал такой до щемящего чувства в груди знакомый номер, радостно крича в трубку, что они наконец-то смогут посвятить выходные друг другу. Даже сейчас он мог подарить Чонгуку целую жаркую ночь, любя его медленно, тягуче и невероятно долго.
Но даже несмотря на всё это, Чонгук всё равно боялся. Неуверенность нарастала в нём с каждым поздним звонком Чимина с предупреждением, что ему придётся задержаться на работе, с каждой его профессиональной командировкой или ужином с коллегами. И всё бы ничего, он бы просто хранил эти колющие мысли где-то ну очень глубоко, убеждая себя в том, что это не так, что Чимину нужен только он, и со временем, вполне возможно, избавился бы от них окончательно. И если бы только не один случай, когда он под воздействием простых эмоций и не совсем простых напитков излил душу своему университетскому другу, Ким Тэхёну, который хвастался всем, что являлся якобы настоящим гуру отношений, то всё бы, скорее всего, сложилось именно так.
— Ну, а что у вас с сексом? — допрашивал тогда уже знатно поддатый Тэхён.
— А что с сексом? Хорошо всё! — заплетавшимся языком убеждал его Чон.
— И ты вот всем-всем доволен? — Ким удивлённо изогнул бровь, посмеиваясь себе под нос. — Да не бывает такого! Чем-то да обязательно недоволен будешь!
— Ты просто не понимаешь, Тэ-э, — растягивая последний слог, с умным видом утверждал Чонгук. — Когда ты человека любишь, то любой секс с ним становится идеальным!
— Это всё… Это… Слово забыл, — захихикал Ким. — Патетика, вот! Это всё патетика, Чонгук! А если быть прям открове-е-енно честным? Ну давай, мы всё равно пьяные, сознавайся! — продолжал упрямо допытывать друг. — Ведь все проблемы идут оттуда, понимаешь? Из пос-те-ли! И если ты мне сейчас расскажешь — мы все твои проблемы решим!
Чонгук смотрел тогда на него затуманено, уже явно дурно соображая. Глаза то и дело гуляли по бару, в котором они тогда сидели, сконцентрироваться на чём-то определённом не могли, и внезапно слова Тэхёна показались ему по-настоящему мудрыми. Все проблемы оттуда, из постели. Гениальная мысль! Недаром ведь этого парня считают самим Конфуцием в делах амурных. Чон налил себе ещё рюмку текилы, приказал быть мужественным и смелым — ведь это ради его отношений — и заплетающимся языком начал жаловаться другу на то, что уже около года его беспокоило, но на что он никогда не обращал должного внимания, считая, что на самом деле это не так уж и важно.
— То есть как это не стонет?! — возмущенно прокричал Тэхён, когда Гук наконец окончил делиться своей небольшой, но крепко в нём основавшейся обидой.
На больно уж импульсивного и бурно реагирующего паренька сразу же обернулись посетители, сидящие за ближними столами, раздражённо при этом взглянув на двух уже явно охмелевших ребят. Чон тут же скомкано извинился за своего друга, сразу прося и того быть тише. Они вообще-то в общественном заведении!
— Нет, чё, правда? — уже значительно тише, но всё ещё так же эмоционально допрашивал Ким. — Даже, когда кончает?
Брюнет на это лишь вздохнул, расстроено кивая и снова наполняя рюмку янтарной жидкостью. Быстро осушив всё её содержимое до последней капли и даже не скривившись, он печально опустил ни на чём сейчас не фокусирующиеся глаза в пол.
— Нет, ну он это… Как это… Ну хмыкает или мычит, ну или типа того. И это даже только тогда, когда кончает. А во время процесса вообще такой тихий, — грустно бубнил Чон.
Друг смотрел тогда на него, как казалось Гуку, невероятно умным взглядом. Он явно знал, что же делать с этой бедой, как решать проблему и спасать его отношения. Тэхён не распылялся на сочувствующие или заумные речи, которые Чон тогда бы всё равно не понял, не ходил вокруг да около, как это делают многие психологи, обещающие сохранить ваши отношения. Нет, он говорил по существу. Кратко, предельно ясно и разумно.
— В смысле я недостаточно его возбуждаю? — на этот раз на весь бар закричал Чонгук, явно возмущённый окончательным вердиктом Тэхёна.
— Чонгуки, ти-и-ише, мы в общем месте, общественном, то есть.
Темноволосый опять попросил прощения у грозно смотрящих на них людей, на этот раз уже за себя, после чего повернулся к Тэхёну, повторяя то же самое, но уже более тихим голосом.
— Ну, такое бывает, Гуки, не расстраивайся, — с видом знатока заключил Ким.
— Как это не расстраивайся?! Я, значит, недостаточно своего парня возбуждаю, а ты говоришь не расстраиваться!
— Чонгук! — друг ткнул в него указательным пальцем, заставляя тем самым тотчас же на нём сконцентрироваться. — Посмотри на меня! Я обязательно спасу твои отношения! Слышишь?! Я точно что-нибудь придумаю!
На следующий день в университете Тэхён с самого утра возбуждённо подбежал к другу, радостно причитая о том, что ночью к нему пришла просто гениальнейшая идея! Чон, состроив тому кислую физиономию, воспринял сей порыв без особого энтузиазма, сразу же начав разглагольствовать о том, что ему вообще не стоило Киму об этом рассказывать. Тэхён, конечно же, обиженно на это фыркнул, обозвав друга трусливым засранцем и предсказывая, что он ещё как миленький прибежит к нему за советом. Чонгук тогда на эти слова только лишь глаза закатил, считая, что всё-таки он со всем разберётся сам.
Подумаешь, недостаточно он Чимина возбуждает! Подумаешь, Чимин в постели не стонет! Это всё поправимо, думал Чонгук. Главное, что Пак Чимин любит его, всё так же нежно вплетая пальцы в его тёмные длинные локоны и любовно называя «мой Чонгуки».
Но время шло, Чимин всё также не стонал, а Чонгук продолжал накручивать себя сильнее и сильнее. С каждым днём ему всё отчётливее казалось, что их такие прочные некогда отношения стали теперь до безобразия хрупкими. Казалось, они висят на тоненькой слабой ниточке, которая вот-вот и совсем порвётся. Эти мысли настолько изводили его каждый новый день, настолько вгоняли в панику и в стресс, что брюнет и вовсе не заметил, как начал потихоньку меняться, становясь день ото дня всё более нервным, дёрганным и раздражительным, что, конечно же, не укрылось и от Чимина.
— У тебя что-то происходит? — как-то ночью, когда они уже вдвоём лежали в кровати и почти засыпали, встревоженно спросил Пак.
— Что ты имеешь в виду? — равнодушно бросил в ответ Чонгук.
— Ну, ты в последнее время стал очень нервным. Я не мог этого не заметить, — ласково проводя рукой по спине парня, сказал Чимин. — Меня это беспокоит, Чонгук.
— Тебя беспокоит только это? — раздражённо проговорил Чон.
Он и сам тогда понимал, что его ответ был резким, а поведение — глупым и, наверное, даже каким-то детским. Но после тех слов любимого Чонгук почему-то ощутил такой сильный укол, такую яркую и колючую обиду, спешно расползающуюся в нём точно со скоростью света, что взять контроль над эмоциями вдруг предстало невозможным. В ту ночь произошла их самая крупная ссора, зачинщиком которой стал сам Чон.
Стоит признать, Чимин очень долго в тот раз держал оборону. Он пытался возлюбленного успокоить, сыпал на него ласковыми и утешительными словами, просил не говорить всех тех слов, из-за которых Чонгуку потом абсолютно точно будет перед ним стыдно, но младший будто бы с цепи сорвался. Он всё кричал, что ему не нужны все эти лицемерные милые речи, не нужны чиминовы утешения и ласки. Тогда в глазах искренне любящего его человека Чонгук мог увидеть лишь фальшь. И он не хотел больше с этим мириться, величая своего парня «лицемером» и «притворщиком», но ни разу не аргументируя свои яростные обвинения. И только лишь тогда, когда Чимин и сам вышел из себя, явно больше не желая терпеть столько неоправданных обвинений и обидных слов в свой адрес, ссора переросла в мощный скандал, исходом которого они практически друг друга довели.
В ту злосчастную ночь Чимин ушёл, собрав в свой рабочий рюкзак самое необходимое. Стоя на самом пороге, он ещё долго прожигал Чонгука своим острым, точно блестящее лезвие, взглядом, от которого Гуку становилось только хуже.
— Ты всё-таки ничего мне не скажешь? — с явным упрёком холодно спросил тогда Пак напоследок. — Так и будешь молчать?
Чонгук ядовито ухмыльнулся, переведя на Чимина ледяной взор и осматривая самого дорогого в его жизни человека слишком уж презрительно и отстранёно.
— Молчать — это у нас по твоей части, — злостно выплюнул темноволосый.
После этого Чимин ушёл, громко хлопнув после себя дверью и оставив Чона одного в пустой квартире, когда столько раз обещал ему, что никогда не уйдёт, никогда не покинет своего Чонгуки.
Всю ночь и весь следующий день Гук провёл на полу прихожей, утопая в своей нечеловеческой боли, разрывающей его буквально на миллионы мелких осколков. Он так и не сумел сдвинуться с того самого места, откуда собственноручно, можно сказать, и выгнал Чимина. Да, это он позволил ему уйти, он подтолкнул Пака к этой двери, почти что открывая её ему и провозглашая громко «Скатертью дорожка! Можешь не возвращаться!». Он так и не уснул, сидя на грязном холодном полу и орошая его своими солёными горячими слезами. Чонгук буквально кричал, орал на всю их чёртову квартиру от прожигающей его грудь боли, которая с каждой секундой только нарастала, поднималась к его ядовитому гнилому сердцу и разрывала его на шматы. Он отчаянно хватался за грудь, бил себя кулаками по ней, искренне надеясь, что хоть так ему станет легче, что хоть так болеть будет не настолько сильно. Но болеть не переставало. Сколько бы он ни плакал, сколько бы не рвал глотку своими истошными воплями, сколько бы не бил себя по груди и не тянул за футболку, легче не становилось. Чонгук так и продолжал задыхаться, кричать от разрываемых его мук и без остановки проклинать себя за то, что допустил такое.
Он боялся, что их с Чимином отношения висят на тонкой хрупкой ниточке. Что ж, теперь, похоже, эта ниточка и вовсе оборвалась. И оборвал её именно он, собственными руками загубив своё счастье и жестоко оттолкнув свою единственную любовь.
Только на второй день после этого действительно страшного для него происшествия Чонгук вяло поднялся на ноги, но только лишь для того, чтобы всего-то переместиться с пола на кровать в спальне. На кровати лучше не стало. Подушка до сих пор хранила сладкий запах его волос, а холодные простыни служили напоминанием о том, чем ещё четыре дня назад они на них занимались. Чонгук уткнулся носом в наволочку и продолжил несдержанно плакать, не переставая ни на секунду проклинать такого глупого и эгоистичного себя.
Конечно же, Чимин ни в чём не виноват. Чимин всегда, в каждом их недопонимании, в каждой пустяковой ссоре, в каждом конфликте пытался изо всех сил сглаживать углы. Это Чон постоянно разводил драму, истерику и слёзы, пристыжено потом прося прощения у своего возлюбленного, который в эти мгновения нежно принимал его в свои крепкие объятия, шептал на ухо успокаивающие слова и ласково зарывался рукой ему в волосы, массируя кожу головы, что всякий раз Чонгука расслабляло. Больше этого не будет. Ничего из этого не будет. Ни его тёплых крепких объятий, ни его нежных касаний и поглаживаний, ни его любовных и утешающих слов, ни его жарких поцелуев и прикосновений. Не будет его любви.
С этими мыслями наступает третий день. Чонгук всё также валяется в постели безвольной куклой, наверное, лишь часа три или четыре проспав за эти прошедшие почти трое суток. Он не ел, не ходил в туалет или в душ, не поднимался, не дотрагивался до своего смартфона, который наверняка уже взорвался от звонков и сообщений беспокоящегося Тэхёна, ведь друг так и не появился в университете, даже никого не предупредив. Кажется, ещё совсем чуть-чуть и он точно растворится в этой кровати, срастаясь с ней и медленно покрываясь плесенью. Всё это было для него не важно. Больше не важно. Без Чимина всё кругом словно бы потеряло краски, запахи, эмоции. Без Чимина даже воздух казался ему каким-то затхлым, будто бы и вовсе ядовитым и удушающим. Без Чимина он и сам задыхался, каждый день ступая на один шаг ближе к бескрайней и тёмной бездне.
Поэтому когда поздно вечером, под конец третьего дня в прихожей раздался шум, он даже ничего и не услышал, так и валяясь в кровати и безэмоционально прожигая потухшим взглядом зелёную стенку, которая теперь стала для него серой. Но внезапно он едва ощутил знакомый цитрусовый аромат с лёгкими сандаловыми нотками. Дыхание сразу же сбилось, сердце мгновенно заработало в своём привычном ритме, и он постарался изо всех сил оттолкнуться руками от поверхности кровати, но сил этих в нём не оказалось. А этого и не потребовалось. Потому что уже буквально в следующую секунду на пороге спальни стоял Чимин, точно бы замерев на месте и взволнованно уставившись на Чонгука.
Спустя, наверное, каких-то жалких несколько секунд Пак сорвался с места, упав возле кровати на колени и обеими руками схватив холодную ладонь Чонгука. Он уткнулся лбом в его ладошку, начав тихо, еле-еле слышно плакать. От подобного зрелища и сам Чон не сумел сдержать горьких слёз, которых после этих дней вообще не должно было в нём остаться. Он плакал так же бесшумно, как и Чимин, ощущая такой сильный и покрывающий мощнейшим жаром стыд, что это ему хотелось упасть перед Паком на колени и отчаянно молить о прощении.
Когда, казалось бы, старший выдавил буквально каждую слезинку из себя, он растерянно взглянул на Чонгука, целуя при этом его руку, которую всё ещё продолжал держать и которая теперь была полностью мокрой от его слёз. И из этого взгляда можно было узнать гораздо больше, чем из любого сообщения, разговора или же монолога. Чимин просто смотрел на него, пока время стремительно убегало, а в окно не стала светить яркая луна, играя светом на их бледных осунувшихся за эти дни лицах.
— Прости, — тихо прохрипел Чонгук. — Прости меня. Прости, прости, прости…
Младший, словно бы в бреду, повторял свои извинения, преданными глазами взирая на любимого и читая такую же преданность и в его глазах. Чимин принимал чужие извинения, свои в ответ провозглашая самым любящим в этом мире взглядом.
Они так и уснули той ночью. А с первыми лучами восходящего солнца Чимин проснулся от ноющей боли в коленях, на которых так и продолжал стоять. Ладонь Чонгука до сих пор лежала в его руках, а сам Чон мирно посапывал на подушке. Волосы его отливали жирным блеском, глаза были до ужасного опухшими, под ними жутко расцветали синяки от недосыпа, а щёки заметно впали. Чимин прилёг наконец на кровать с ним рядом, ласково проводя ладонью по самому прекрасному в этом мире лицу. Даже сейчас, со всеми этими изъянами он считал это лицо самым красивым на свете. Он готов был зацеловать каждый миллиметр его кожи, каждую клеточку тела, готов был прямо сейчас разбудить Чонгука и извиниться перед ним за то, что поддался гневу, за то, что ушёл, за то, что допустил всё это. А потом как следует, так, как может только он, нежно и страстно отлюбить своего драгоценного мальчика.
Погрузившись с головой во все эти мысли, Пак пропускает тот момент, когда глаза на любимом лице лениво распахиваются. Чонгук смотрит на него, пытаясь осознать своё счастье. Оно здесь, лежит рядом и всё ещё крепко держит за руку, большим пальцем мягко проводя по коже.
Чонгук его не потерял. И теперь, после всех тех мук адовых, через которые он прошёл за эти три дня, ни за что не потеряет.
Старший посылает любимому трогательную улыбку, от которой у Чонгука сразу же щемит в груди и, кажется, даже давление подскакивает. Чимин подносит его руку к губам и ласково целует её, после чего прижимает к своей щеке, с легко читаемым обожанием заглядывая парню в глаза.
— Прости меня, пожалуйста, Чонгуки, — шёпотом начинает говорить Пак. — Я не должен был оставлять тебя той ночью, не должен был поддаваться гневу и идти на поводу у всех тех эмоций. Надо было просто закрыться в другой комнате, поспать на диване или, не знаю, погулять, проветрить голову и вернуться, а не поступать так необдуманно и импульсивно. Господи, я такой кретин.
Теперь стыд пробирается и к его сердцу. Чимин чувствует это слишком отчётливо, слишком явно. В груди болит настолько, что хочется прямо сейчас вырвать своё слабое влюблённое сердце и навсегда отдать его Чонгуку, тем самым подтверждая свою любовь и избавляясь от страданий. Но всё, что он может, это только оправдываться, просить прощения и в который раз повторять этому парню, как сильно, как же, чёрт возьми, он невозможно сильно его любит.
— Я… Чёрт, не знаю даже, как сказать правильнее. Впервые не могу найти нужных слов перед тобой, — пристыженно сознаётся Чимин. — Я знаю, что это вообще ни разу не оправдание, знаю, что не имею права даже произносить всего этого, но… Меня тогда захлестнула такая сильная обида, такая сильная, Чонгук. Мне было так больно и обидно от твоего равнодушия в последние недели, от твоих слов, которые ты наверняка говорил мне тогда сгоряча, на эмоциях. Но ещё глубже меня задело то, что я явно понимал, что тебя гложет что-то в последнее время, не даёт покоя, а ты не рассказываешь, продолжая копить весь этот негатив в себе. Я начал думать, что ты больше не доверяешь мне, что ты отдаляешься. Я так старался себя контролировать, напоминал себе, что это просто мой эмоциональный и вспыльчивый Чонгуки, который уже завтра побежит в истерике извиняться передо мной, и всё будет хорошо. Но ты продолжал говорить такие слова, которые никогда прежде мне не говорил. И я… Я не должен был поддаваться всем тем эмоциям, я понимаю это. Пожалуйста, Чонгук, прости меня.
Когда Чимин открывает глаза и смотрит на младшего, то сразу же узнаёт
своего Чонгуки. Тот лежит перед ним и беззвучно плачет, тихонечко всхлипывая себе под нос и верным взглядом смотря на любимого.
Как же безмерно он по нему скучал.
— Ну-у, Чонгуки-и, — ласково тянет Чимин, сразу же утирая пальцами его солёные горячие слёзы. — Ну ты чего, эй. Не плачь, не надо.
Старший двигается ближе, заключая парня в свои тёплые объятия, позволяя ему, прямо как Чон и любит, зарыться мокрым от соплей и слёз носом себе в шею. Они лежат так довольно долго, и всё это время Чимин нежно массирует ему кожу головы, второй рукой легонько поглаживая вздымающуюся спину. И только лишь когда Чон мало-помалу успокаивается, он неуверенно поднимает голову, мокрыми глазами смотря на своего парня, пытаясь все свои чувства выразить в этом взгляде.
— Ты не должен был извиняться, — всё ещё немного всхлипывая, неразборчиво шепчет Гук. — Это я повёл себя как грязный осёл.
— Осла можно поставить под вопрос, но вот с грязным я спорить уж точно не буду, — весело отзывается Пак, мягко щёлкая Чона по носу. — Сейчас мы что-то поедим на скорую руку, потому что, вижу, слишком уж ты слаб, а потом я как минимум час из душа тебя не выпущу.
Темноволосый с этого заливисто смеётся, смеётся искренне, радостно,
счастливо. Чимин всегда умел разряжать любые, не совсем приятные атмосферы. Чимин всегда знал, как вызвать в нём искреннюю улыбку и смех. Чимин всегда думал о нём и о его спокойствии, его настроении, его здоровье и его комфорте.
Как же безмерно он по нему скучал.
Пускай Чонгук не перестал загоняться из-за молчаливости любимого в постели, но теперь он хоть усвоил очень важный урок, который точно запомнит на всю оставшуюся жизнь. А ещё он понял, что, видимо, был не прав не только с Чимином, но и ещё кое с кем. Кажется, ему придётся извиняться ещё перед одним человеком. Ведь, даже несмотря на то, что у них с Паком всё хорошо, что только доказывают их страстные два раза подряд сегодня вечером, Чимин всё ещё не стонет, а Чонгука всё ещё это волнует. И только один человек сможет решить эту проблему.
На следующий день утром он первым же делом ищет Тэхёна. Пар в этот день у них общих не предполагается, поэтому он усердно караулит друга у нужной аудитории, не боясь ради такого даже на свою лекцию опоздать. И когда та самая русая макушка появляется в поле зрения, его лицо моментально озаряется яркой улыбкой.
— Ты настоящий засранец, Чон Чонгук! — злобно шипит на него Ким, скрестив на груди руки. — Значит, игнорил меня все четыре дня, не предупредил даже, что не придёшь в универ, а теперь добренького строишь. Поди прочь!
Ким Тэхён, конечно, человек вспыльчивый, тонко чувствующий и ранимый. Но ещё и он весьма отходчивый. Он не может долго дуться на тех, кто ему дорог. А с Чонгуком они, между прочим, довольно-таки близкие друзья. Они даже как-то раз, когда Чон ещё был одинок, ветрен и легкомыслен, вместе дрочили на порнушку, которую случайно нашли на компьютере Сокджина, старшего брата Тэ. А такое, да будет всем известно, просто так не забывается. Они очень друг другу близки. Так что Тэхён быстро оттает, Чон даже и не сомневается.
И в самом деле. Его даже на пару дней не хватает. Потому что уже к следующему утру Тэхён, как ни в чём не бывало, отправляет своему другу в их чат какой-то несмешной странноватый прикол, которые он так любил, постоянно делясь ими с Чоном. Гук отправляет в ответ пять смеющихся смайликов, чтобы наверняка, и будто бы невзначай спрашивает Кима, во сколько тот сегодня освобождается и не хочет ли он выпить после пар кофе.
«Но только за твой счёт, засранец!» — немного поломавшись, соглашается наконец русоволосый.
Чонгук улыбается во все свои белоснежные тридцать два, ликует, взводя руки к небу, и с нетерпением ожидает окончания пар. Сегодня он наконец ещё на один шаг приблизится к тому, что в своей голове рисует «идеальными отношениями».
В кафе, куда друзья отправились после пар, шумно, многолюдно, так как сейчас обеденное время, и это только лишний раз заставляет Чонгука нервничать и озабоченно оборачиваться по сторонам — ведь обсуждать он собрался далеко не погоду за окном. Тэхён, кроме кофе, поимел наглость заказать себе ещё и целый поднос еды. И блаженно пережёвывая свой двойной бургер, который этот засранец вот сто процентов весь не доест, он аж мычит от удовольствия и, в отличие от Чонгука, внимания ни на что не обращает.
— Вкусно? — раздражённо интересуется темноволосый, пока Ким, в которого уже явно не лезет, сидит молчаливо и, словно назло, лениво поедает картошку фри, окуная её в сырный соус.
Друг в ответ хитро зыркает на него глазами, отодвигает наконец свой поднос с недоеденным бургером и картошкой, ярко при этом улыбаясь и театрально благодаря Чона за еду.
— Вот уж не за что, вымогатель.
— Вымогатель? — негодует Ким. — Да после того наглого игнора ты должен был мне предложить как минимум целый вечер в том крутом баре, где мы были в прошлый раз, а ты предложил всего лишь какой-то кофе.
— Ага, и поэтому ты заказал себе целый шведский стол. Кто тут из нас ещё наглый?
— Боже, и как я только не подавился? Какой же ты мелочный, Чонгук-а. Бедный твой Чимин.
Чонгук действительно не знал, как бы поделикатнее подойти к теме. Всё то время, что болтливый рот Тэхёна был занят хоть каким-то для него полезным делом, хоть и фастфуд, который он поглощал, особо полезным не назовёшь, Гук раздумывал, как вновь начать разговор, на котором он же сам поставил точку пару месяцев назад. Но тут сам Ким вдруг упомянул о Чимине, пусть и не совсем в приятном для брюнета ключе, но всё же. За возможности в этой жизни стоит хвататься, да поскорее.
— Кстати, о Чимине.
И тут Тэхён даже от своего кофе отвлёкся, заинтересованно взглянув на младшего и сразу же меняясь в лице. Русоволосый знал, что раз Чон упомянул Чимина, значит, ему нужен какой-то совет касательно их отношений, потому что просто так Гук распыляться о своей личной жизни не любил — не в его характере это было. Тэхён сразу же приподнимает подбородок, выпрямляется всем телом и смотрит на друга как сомелье на новый сорт вина — вдумчиво, проникновенно, со знанием дела.
Брюнет от подобного шоу сразу хмыкает, яростно глуша в себе желание закатить глаза. Да уж, лучше бы он и вправду повёл Кима в бар. На пьяную голову ему не только было бы проще обо всём рассказать и попросить совета, но и выдерживать поведение Тэхёна. А ведёт тот себя словно нахохлившийся петушок, когда начинает раскидываться знаниями и советами по поводу чужих отношений. Чонгук всё думал, что же он никак свои не заведёт, раз величает себя чуть ли не не самим Амуром.
Больно прикусив язык, чтобы не послать свою безумную идею к чёрту, Чонгук быстро и сумбурно излагает другу всю суть, не забыв при этом извиниться за тот раз, когда он сказал, что никакие советы ему не нужны. Думал, что сумеет разобраться со всем самостоятельно, а в итоге всё вышло боком, притом только же одному ему. Тэ утешительно гладит его по плечу, но смотрит, зараза, с таким превосходством во взгляде и, видимо, еле сдерживается от такой обожаемой им фразы «А я же говорил!». Но когда Чонгук всё же умолкает, опуская глаза в пол и вздохнув с облегчением, Ким наконец снисходительно улыбается, смотрит по-настоящему тепло и сочувствующе. Он, правда, сожалеет, что его лучший друг столкнулся с такой бедой в своих отношениях. Но это ничего страшного, потому что Ким Тэхён абсолютно точно знает, как её разрешить.
В отличие от Чона, Ким не распыляется на лишние эпитеты и предисловия: он говорит кратко и по делу. Потому что причина и суть сей проблемы им обоим ясна. Но когда Чонгук слышит, что именно советует ему друг, он резко поднимает голову и смотрит на Тэхёна настолько шокировано, будто бы тот только что приставил пистолет к его виску.
— Что?! — не веря своим ушам, поражённо произносит Чонгук.
— А что такого? — спокойно отвечает ему вопросом на вопрос Ким, словно бы то, что он сейчас сказал — обычное дело. — Ты так реагируешь, как будто я тебе посоветовал изменить ему или вообще чего похуже. Что в этом такого?
Чонгук молчит и продолжает смотреть неверящим взглядом в янтарные глаза Кима, которые сейчас, как ему казалось, точно блестели безумным огоньком.
Нет, это же просто глупость, заключает Чон и даже начинает жалеть, что обратился к Тэхёну и снова поднял с ним эту тему. Лучше бы он к психологу пошёл или к кому там надо ходить в таких случаях? Но это… Нет, он не настолько отчаявшийся и поехавший, чтобы делать такое.
— Я не буду этого делать, — отрезает Чон.
— Ну, как знаешь, приятель, дело твоё, — равнодушно пожимая плечами, говорит русоволосый. — Только потом, спустя ещё пару месяцев, не ной мне, что Чимин уделяет тебе меньше времени и чаще пропадает хрен пойми где. А, уж поверь мне, всё так и будет, если ты не начнёшь действовать прямо сейчас. Ведь всё начинается именно с этого: сначала он не стонет, потом он придумывает отговорки, чтобы не трахаться, потом начинает чаще задерживаться на работе допоздна, а потом то и гляди — собирает вещи и без всяких объяснений спокойно уходит от тебя.
— Ты сериалов насмотрелся, что ли?
— Сериалов у нас тут насмотрелся только ты. Потому что я, в отличие от некоторых, не идеализирую отношения, какими бы сладкими они ни были, — с этими словами Ким двигается ближе, снова закидывая руку на плечо друга и наклоняясь к его уху. — Чонгуки, ты ещё так молод и наивен. Понимаешь, всё в этом мире когда-нибудь начинает работать хуже и ломаться, в том числе и чья-либо страсть. И если мы хотим, чтобы механизмы снова работали как новенькие, их надо подзаряжать, покупать им новые детальки и так далее. Понимаешь меня?
Да не особо. Но теперь он хотя бы начинает задумываться, что в словах Тэхёна может быть какой-то смысл. Но даже если и так, как он может решиться на такой смелый и, без всякого преувеличения, безумный шаг? Да и тем более, а вдруг Чимина это только разозлит?
— Я уверяю тебя, что Чимин будет в восторге, — словно читая чужие мысли, продолжает убеждать его Тэхён. — Это точно вознесёт ваши отношения на новый уровень!
Чонгук смотрит на друга с сомнением и страхом, а тот явно понимает, что темноволосый уже почти на грани, стоит только совсем немного подтолкнуть его. Что, собственно, и делает Ким, никак не унимаясь и кидаясь в Чона пафосными речами о том, какими страстными станут их ночи, если Гук только его послушает. И Чонгуку это решение даётся очень, прямо-таки очень непросто, но всё же оно даётся. Тэхён по-детски хлопает в ладоши, обещает, что ни он, ни Чимин не пожалеют об этом, и приговаривает, что брюнет ещё не один раз будет благодарить его за этот мудрый и гениальный совет.
Ну что ж, посмотрим, скептично думает Чонгук, но перед их уходом из кафе всё-таки принимает небольшую записку из рук друга, на которой тот криво черкнул нужный номер и имя владельца заветных цифр.
Чон решает с проблемой не затягивать. Но всё же он сразу не звонит по предложенному Тэхёном номеру. Всю ночь парень проводит в терзающих его раздумьях и на следующий день в университете сразу же выискивает своего друга, торжественно провозглашая, что он пойдёт на это, и спрашивает у Кима необходимый ему адрес.
В тот же день Чонгук направляется по тому самому адресу, собрав в кулаки всю свою смелость и решимость. Он хорошо кушает, хотя потом даже жалеет, так как боится блевануть от страха в итоге, принимает сразу два обезболивающих и, сказав себе много-много раз, что это ради их с Чимином отношений, молится перед небольшим, каким-то даже отпугивающим одним своим видом серым зданием, больше напоминающим какой-то наркопритон или место, где вершится что-то явно нелегальное, после чего храбро заходит внутрь.
У стойки регистрации стоит невысокий худощавый паренёк с высветленными волосами и, судя по описаниям Тэхёна, это именно тот, кто нужен Чонгуку. Чон медленно подходит, нервно прокашливаясь, улыбается как-то больно уж натянуто и вежливо здоровается с парнем.
— Вы — Мин Юнги? — неуверенно интересуется Гук.
Светловолосый встаёт, сразу окидывая Чона оценивающим взглядом, и, даже не поздоровавшись (вот ведь невоспитанный), подтверждает свою личность.
— Я от Ким Тэхёна, — почему-то смущаясь вдруг, говорит Чон.
— Твою мать, — сразу ругается Юн, усаживаясь обратно на своё место и закатывая глаза так, что зрачков практически становится не видно. — Опять он подослал ко мне своего лакея, — со вздохом раздражённо произносит Мин, после чего сразу переводит взгляд на парнишку, смотря презрительно и даже немного озлобленно. — Мальчик, передай Тэхёну, чтобы он кончал бегать за мной. Я ему говорил уже тысячи раз и решения своего не поменяю: я к тому дерьму возвращаться не собираюсь! Точка!
Чего? Между этим крутым парнем и Тэхёном что-то было? Ого! Чонгук, признаться честно, в шоке. Он даже не сразу соображает, что стоит, широко разинув рот и вытаращив глаза на Мина. Но как только осознание происходящего наконец до него доходит, Гук спешит разуверить Юнги и сразу же излагает суть дела, густо при этом краснея и даже проглатывая слова от того, насколько быстро и нервно он говорит.
Мин Юнги с паренька посмеивается, руки на груди складывает и смотрит теперь чересчур снисходительно и даже как-то… С умилением?
— Ну всё, парень, давай, тормози и поди-ка воды из кулера выпей, а ни то закипишь сейчас, — весело говорит Юн, так и продолжая усмехаться.
Что это вообще за взгляд и тон такой? Этот Юнги что, не воспринимает его всерьёз? Чонгука, конечно, это немного задевает, но к кулеру он всё равно подходит, споткнувшись по пути о свои едва подрагивающие ноги, из-за чего этот Мин Юнги смеётся ещё громче. Вот ведь высокомерный гад! И Тэхён действительно за ним бегал?
— Ответь лучше мне вот на какой вопрос, парень, — мягко начинает светловолосый. — Тебе хоть двадцать один есть?
Да он точно издевается! Гук быстро допивает всё содержимое пластикового стаканчика и резко разворачивается.
— Мне вообще-то уже двадцать два! — грубо выплёвывает Чон.
Но Юнги, кажется, и с этого забавляется, продолжая улыбаться ему всё так же и даже тихонько посмеиваться про себя.
— Это, конечно, очень хорошо, но документы я у тебя всё равно вынужден попросить. Классическая операция, понимаешь.
Чонгук на эту реплику только закатывает глаза, подходит опять к стойке регистрации и достаёт из рюкзака свою айди-карту, передавая её Юнги. Тот внимательно всматривается в дату, и его лицо тут же вытягивается, пока он пальцами отбивает по поверхности стола какой-то ритм.
— Ну что, убедились? — с гордостью проговаривает Чон, взирая теперь на Мина с лёгким превосходством.
Да уж действительно, нашёл чем гордиться.
— Окей, Чон Чонгук, — читая его инициалы с документа, говорит Юнги. — В принципе, у меня есть свободные полчаса до следующего клиента, поэтому, если то, чего ты хочешь, выполнить не сложно, я могу принять тебя и сейчас. Думаю, на что-то маленькое и скромное нам с тобой времени хватит, — бодро говорит Мин, подмигивая парню. — Что ты хочешь, Чонгук?
Вот теперь уж точно не спасовать. Чонгук нервно сглатывает и сразу же чувствует, как противная дрожь и липкий расползающийся в нём страх вновь завладевают его телом. От той призрачной уверенности и смелости, которая была в нём лишь несколько секунд назад, не осталось и следа. Но тем не менее он не может отступать. Он в который раз напоминает себе, что это ради Чимина, ради их отношений и горячих ночей. Он представляет удивлённое и радостное лицо возлюбленного, представляет, насколько сладкими и возбуждающими могут быть его стоны, и с этими мыслями и фантазиями уверенно берёт в руку ручку и небольшой листик со стойки регистрации, усердно выводя на нём своё сокровенное желание.
***
Чонгук заведёно расхаживает по дому в одном только халате. Он тонкий, атласный, лазурно-голубого цвета, любимого цвета Чимина, между прочим, но чёрт возьми, он безумно неудобный, не говоря уже о том, что если в нём присесть, то можно на раз-два натереть себе кожу. Чон бы вообще его давно выбросил к хренам собачьим, если бы это не был подарок Чимина. Пак подарил ему этот халатик на их первую годовщину отношений. Он тогда нежно шептал ему на ушко, как соблазнительно и сексуально Чонгук будет смотреться в нём. И у старшего действительно загорались глаза, когда он видел своего возлюбленного в этом дьявольском халате. А Чонгук любил, когда у Чимина загорались глаза, да и не только они. Поэтому он его и оставил, надевая только лишь в особенные дни и случаи.
Сегодня как раз таки именно такой особенный случай! Поэтому Чонгук нервно щеголяет в этом ненавистном ему одеянии по дому, ожидая своего любимого с работы и уже предвкушая его реакцию и их горячий, а главное, громкий секс.
Если честно, Чону даже немного боязно, что Чимину может не понравиться его решение, что он посчитает Гука из-за этого глупым и импульсивным, и, вместо горячего и громкого секса, у них будет горячий и громкий скандал. Но парень вспоминает все слова и наставления Тэхёна, вспоминает даже, что говорил ему Мин Юнги, уверяя своего клиента, что мужчинам такое нравится, и все те чужие слова и советы понемногу его успокаивают.
Однако же успокаивают они его ровно до того момента, пока Чонгук не слышит, как из прихожей доносятся знакомые звуки. Чимин, только войдя в квартиру, сразу же кричит ему такое привычное «Гуки, я дома!», шумит ключами, закрывая дверь на замки, и снимая верхнюю одежду, вешая её в шкаф-купе.
Парень сразу же чувствует, как сердце его начинает колотиться с совершенно бешеной скоростью, а дыхание — учащаться. Он бегает по комнате, собираясь с мыслями, и кажется, даже начинает молиться, чтобы Чимин только на него не разозлился или не отреагировал как-то негативно. И как только он слышит поблизости приближающиеся шаги, то словно бы замирает на месте, приковывая свой взгляд к двери.
И с радостным и громким «Чонгуки», вылетевшим из его уст, Чимин и сам застывает в дверях, когда видит своего парня. Волосы у него завиты, что всегда так нравилось Паку, глаза, как сразу замечает Чимин, аккуратно подведены, но главное то, что на нём надето. Тот самый атласный лазурно-голубой халатик, который он подарил ему на год их отношений. Старший помнит, что Гук надевает его только по особым случаям, поэтому его внезапно вспыхнувший в глазах огонь быстро сменяется вопросом, пока он медленно подходит к Чонгуку, с наслаждением пожирая взглядом его стройное накаченное тело, покрытое нежной и хрупкой тканью.
— Я что-то забыл? — шёпотом спрашивает Чимин, когда полностью преодолевает расстояние между ними. Он неспешно опускается к чужому уху, опаляя его своим горячим сбитым дыханием. — Сегодня какой-то наш личный праздник?
Уже только от его близости, от его дыхания на своём ухе и его
такого тона Чонгук начинает заводиться. Пусть и нервозность всё ещё плещется в нём, но теперь к этому добавляется сладкое возбуждение, пускающее жар по его венам. Голова приятно идёт кругом, а между ногами стремительно тяжелеет, пока Чимин, слегка отстранившись, прожигает Чонгука таким хищным взглядом, от которого у парнишки всегда подкашивались ноги и предательски прерывалось дыхание.
Отойдя от младшего ещё на один шаг, Чимин демонстративно медленно развязывает свой галстук и продолжает ядовито смотреть на него. Только вот это был тот самый яд, который точно уж не убивал. Он вызывал привыкание, подчинял свою жертву, принуждая её хотеть с каждым разом всё больше и всё отчаяннее желать получить порцию этого самого яда. Это было именно то, что Чон получал от его взгляда всякий раз, когда Чимин хотел овладеть им. И находясь под гипнозом этих глубоких тёмных глаз, Чонгуку каждый раз хотелось упасть перед Паком на колени и выполнить всё, что он только попросит и чего возжелает.
Но сегодня нельзя. Чонгук смаргивает поволоку вожделения и похоти, едва отворачивается в другую сторону и напоминает себе, что сегодня процесс должен контролировать он. Всё должно пройти по плану. Он ведь так долго и так упорно к этому шёл, он совершил такое, как думал сам, безрассудство, поэтому сейчас просто не имел права всё испортить, поддавшись соблазнам этого змея-искусителя.
Чон прокашливается, подходит к мужчине вплотную и легонько касается ладошкой его упругой груди.
— Сегодня, — тихо начинает Гук, — у меня для тебя сюрприз.
И приблизившись к лицу Пака, оставляет лёгкий поцелуй на его подбородке, после чего медленно опускается руками по чужим плечам и уверенно толкает старшего к кровати, пока тот не садится на её краешек.
Чимин наблюдает за парнем с интересом, ведь Чонгук, если подумать, не очень-то и любил руководить процессом, предпочитая отдаваться в его надёжные и умелые руки и быть ведомым. Но сейчас младший отчего-то особенно решителен и уверен в каждом своём действии, и, признаться, Чимина это не на шутку заводит.
Пока Пак, облокотившись руками о мягкую поверхность кровати, расслабленно следит за каждым чужим действием, Чонгук опускается перед ним на колени. Обеими руками он дотрагивается до чиминовых стоп, снимая поочерёдно носки и медленно ведя ладонями по икрам. Чон поднимается касаниями по его ногам, массажируя уставшие за день мышцы и поглаживая через ткань его кожу, которая уже покрывается мурашками.
Дыхание Чимина сбивается, и он с силой прикусывает нижнюю губу, когда Гук начинает гулять руками по внешней стороне бедра. Младший, кажется, специально его дразнит, видимо, решив вдруг изучить порог терпения своего возлюбленного. Но когда проворные пальчики Чона неспешно касаются кожаного ремня, Пак мысленно ликует, посылая парню улыбку и легонько поглаживая его по макушке.
— Давай, малыш, сними их с меня, — ласково произносит Чимин, продолжая одобрительно гладить его по вьющимся волосам.
Чонгук улыбается старшему в ответ и смотрит в глаза, смотрит пронзительно и даже, как кажется Паку, как-то хитро. Но уже в следующее мгновение пряжка его ремня издаёт характерный звук, и, расстегнув молнию брюк, Чон резко тянет их вниз и откидывает куда-то в сторону. При виде полуобнажённого Чимина у него сразу рот слюной наполняется, и Чонгук шумно сглатывает, предвкушая. Но снимать со старшего боксеры Чон не торопится. Вместо этого он припадает лицом к паху Чимина, щекой чувствуя, что его член уже стоит.
Руками Чонгук оглаживает накаченные бёдра, медленно поднимаясь ими выше и задирая белую рубашку. Он проходится носом по накрытому грубой тканью белья члену, сразу же облизываясь и кидая снизу вверх многозначительный пошлый взгляд. Теперь он понимает, что действовать самому не так уж и просто, как ему думалось. И сейчас он больше всего хочет, чтобы Чимин грубо поднял его на ноги, кинул на кровать и взял ситуацию под контроль, ну, и не только ситуацию. Он хочет, чтобы Чимин хоть что-то сказал ему. Потому что так Чонгуку легче. Потому что в их половой жизни он привык во всём слушаться Чимина, выполнять его просьбы и послушно идти за ним. Поэтому Чон мысленно сжигает первоначальный сценарий и решает отбросить эту его наигранную уверенность куда подальше. Он разочарованно признаёт, что подобные игры далеко не по его части.
Брюнет быстро стягивает с Чимина оставшуюся одежду и снова опускается к чужому возбуждению. На боксерах уже проступает небольшое мокрое пятно, и Чонгук, блаженно прикрыв глаза, мажет языком прямо по ткани, ощущая через неё вкус Чимина. Парень уже слегка дрожащими пальцами снимает это чёртово мешающее бельё, и чуть ли дышать не перестаёт, когда видит наконец его член. Розовая головка соблазнительно сочится смазкой, и Чонгук аж облизывается невольно от того, как сильно ему сейчас хочется попробовать её. Но он вовремя себя одёргивает и, только лишь несколько раз проведя рукой по стволу, внезапно поднимается на ноги и смотрит на Чимина сверху вниз.
— Хён, — уже значительно охрипшим голосом тихо обращается к нему Гук, — я кое-что для тебя подготовил.
Теперь выражение лица старшего меняется. В глазах застывает немой вопрос, но смотрит он на темноволосого с интересом, и даже лёгкая улыбка касается его пухлых губ.
Чонгук же моментально поворачивается к нему спиной, и ровно в ту же секунду с его плеч опадает атласная ткань, являя Паку вид на крепкое голое тело. Чонгук перешагивает через валяющийся вокруг его ног халатик и ступает назад, оказываясь вплотную рядом с Чимином. Но он не разворачивается. Чонгук так и продолжает стоять к нему спиной, пока Чимин опускает свои ладони ему на бёдра и, терпеливо ожидая, что же именно парень ему подготовил, гладит нежную карамельную кожу.
— И что же ты хочешь мне показать, м, Чонгуки? — проходясь носом по пояснице младшего, низким голосом спрашивает Пак.
Чимин оставляет лёгкий поцелуй на ягодице младшего, пока Чон весь мурашками покрывается от его прикосновений, от его сильных рук на своей коже, а по телу начинает гулять дрожь. Младший чувствует, как мысли потихоньку покидают его, а самообладание любезно машет ладошкой и убирается прочь. Он не знает, понятия, чёрт возьми, не имеет, как ему лучше поступить, как преподнести любимому его тот самый «сюрприз». К возбуждению внезапно возвращаются страх и растерянность, и Гук в который уже по счёту раз жалеет, что вообще всё это затеял, что послушал того идиота и что отправился таки к Мин Юнги.
Вместо того, чтобы сделать хоть что-то, чтобы отреагировать на чужие действия и слова, Чонгук просто стоит, будто гвоздями к полу прибитый, и чувствует себя таким дураком. Голову всё ещё кружит от возбуждения и желания, член болезненно дёргается, когда Чимин сминает своими руками его ягодицы, но Гуку кажется, что жар, захвативший его сейчас, вовсе не от вожделения, а, скорее, от стыда.
Проходит несколько секунд, минута, кажется, даже две. А Чонгук так и не оборачивается, прикрыв глаза и уже, наверное, сотни раз успев пожалеть о своём решении. Но когда он чувствует, что руки Пака исчезли, глаза со страхом распахиваются, и он сразу же врезается взглядом в стоящего перед собой Чимина.
Вот чёрт.
Старший стоит перед ним и, округлив свои глаза настолько широко, как, кажется, никогда в жизни не округлял, шокировано пялится куда-то в область паха. Чонгук аж дышать перестаёт и молча наблюдает за реакцией возлюбленного. Ему даже прикрыться хочется от этого взгляда, но теперь уже ничего не прикроешь и не спрячешь. Потому что Чимин уже всё увидел.
Прямо на гладко выбритом лобке Чонгука изящно расположились тонкие чёрные буковки, соединённые в одно-единственное слово.
Стони
Набрав в лёгкие побольше воздуха, младший смело взглядывает прямо Чимину в глаза, решив, что достойно примет любую его реакцию и любой, пусть даже не самый приятный вердикт. Но Чимин просто продолжает молча смотреть на свеженькую татуировку. И реакции не угадать.
Что же происходит сейчас в его голове? И понял ли он, почему Чонгук решился это сделать?
— Хён, — голос Чонгука хрипит и звучит до смешного тихо, почти что неслышно, но тем не менее он всё-таки решается обратиться к Чимину. — Скажешь что-нибудь?
Пак, не отрывая взгляда от того самого слова, которое теперь красовалось на таком интересном месте у его парня, медленно переводит дыхание и делает шаг, стирающий расстояние между ними.
— Ты сделал это для меня?
— Да, хён, — с опаской отвечает младший.
— Значит, ты этого хочешь, — скорее, больше для себя, нежели для Гука, размышляет Чимин и кусает нижнюю губу.
— Хён, я просто… Я подумал, что тебе понравится и что от этого ты точно… Вернее…
Но не успевает Чонгук и предложение закончить, как Чимин резко вгрызается в его рот грубым поцелуем, сжимая руками подрагивающие бока. От этого потом точно синяки останутся, молниеносно проносится в голове Чонгука. Но эта мысль надолго не фиксируется в его
светлой туманной головушке, потому что от такой внезапной грубости и подавляющей его всего страсти ноги в тот же миг начинают подкашиваться, голова идёт кругом. И когда властная ладонь Чимина с силой сжимает его ствол, Чон издаёт первый жалобный стон, случайно прикусив губу старшего и почувствовав сразу его солоноватую кровь на своём языке.
Отстранившись, Чимин смотрит на Гука совершенно обезумевшим взглядом. В его глазах будто бы чертята пляшут ритуальный танец, желая подчинить свою жертву, поглотить и полностью завладеть всем её существом. Он — настоящий суккуб в людском обличии, подлый демон-искуситель, изгнанный из мира похоти и греха. И кто вообще Чонгук такой, чтобы не подчиниться его влиянию, его власти над собой и не ублажить каждое его желание.
И Чимин словно бы читает все эти его мысли, потому что уже в следующую секунду он грубо давит руками ему на плечи, призывая стать на колени. И, конечно, младший повинуется с первого раза, с восхищением и уже полностью поглотившей его страстью взирая на Пака снизу вверх.
— Так ты хочешь, чтобы я стонал, да, Чонгуки? — нарочито мягко спрашивает старший, схватившись рукой за длинные волнистые локоны и оттягивая их так, чтобы парень смотрел прямо ему в глаза.
— Д-да.
— Что? Говори громче, малыш, — с этими словами Чимин сильно тянет его за волосы, задирая тем самым голову парня ещё больше.
— Да, хён.
После такого ответа Чимин сразу же улыбается. Потому что голос Чонгука дрожит, глаза выражают безоговорочную покорность, а тело буквально всё покрыто мурашками.
— Что ж, в таком случае тебе придётся показать мне, насколько ты этого хочешь.
На мгновение брюнет даже теряется, и это заметно по его взгляду. Но уже спустя каких-то пару секунд Чимин второй рукой прихватывает свой твёрдый член и мажет влажной головкой по губам парня, посылая ему при этом надменную улыбку.
— Я не буду сдерживаться, если ты хорошо постараешься, — томно проговаривает старший, водя членом теперь по его щекам. — Заставишь меня стонать, малыш?
И с этими словами Чимин уже куда грубее тянет Чонгука за волосы, пока тот не утыкается носом ему в лобок, после чего сразу и так же резко отстраняет его голову и медленно бьёт головкой члена по губам Чонгука.
Младший всё понимает сразу же. Он послушно раскрывает рот пошире, тут же ощутив как член на всю длину входит в него, а горячая головка упирается в горло. Чимин продолжает всё так же крепко держать его за волосы и смотреть так… обезоруживающе. Под таким взглядом ему определённо бы подчинился любой.
Старший разве что каких-то несколько недолгих секунд наслаждается видом, обводя глазами эту картину: Чонгук стоит перед ним на коленях и держит во рту его член, ожидая, когда же Чимин наконец начнёт двигаться в нём, когда оттрахает уже его рот; Чонгук, который, видимо, все эти месяцы, пока они вместе, все эти месяцы, пока Чимин прятал от него свои стоны, проглатывая их один за другим и глуша в себе, втайне мечтал, чтобы его возлюбленный был громким в постели; Чонгук, который ради своих горячих желаний, ради того, чтобы услышать, как же может стонать его любимый, набил чёртову татуировку с этим блядским призывом, да ещё и на каком, мать его, месте. От всего этого Чимин просто голову теряет. Настолько, как ещё, кажется, никогда в жизни. Огонь полностью завладевает им, животные инстинкты рвутся наружу, а самообладание услужливо склоняется перед похотью и развратом. От осознания ситуации, от всего вообще этого Чонгука хочется оттрахать так жёстко, чтобы потом не то, чтобы подобные мысли не посещали его голову, а чтобы они вообще на какое-то время испарились, оставив место лишь сладкой послеоргазменной неге. Чонгука хочется везде, долго и в разных позах.
Поэтому Чимин не сдерживается. Когда он делает первый грубый толчок, Чонгук аж давится и отстраняется, сильно прокашливаясь и сплёвывая слюну на ствол старшего.
— Ты должен очень хорошо постараться, Гуки, чтобы я не смог сдерживаться.
Младший, как завороженный, смотрит на него и только лишь кивает. Он берёт чужой ствол в руку, принимаясь быстро надрачивать, после чего наклоняет чуть ниже голову и широко проводит языком по яйцам. И смотрит. Пытается изо всех сил углядеть, как же Чимину сейчас приятно. И если он пока что ещё не стонет, то выражение его лица, чуть прикрытые глаза, едва подрагивающая нижняя губа дают понять Гуку, что он всё делает правильно.
— Да, вот так… Давай, Чонгуки, возьми их в рот, — сдавленно произносит Чимин, кусая свои губы.
Хватка руки на волосах Чона потихоньку ослабевает по мере того, как движения языка становятся более настойчивыми, упорными, быстрыми. Чонгук поочерёдно берёт яйца в рот, рукой при этом стимулируя раскрасневшуюся головку и едва надавливая на дырочку уретры. Когда Чон медленно, прямо так, как больше всего Пак и любит, оттягивает ствол, резко потом надавив на головку, Чимин издаёт первый стон. Очень тихий, кажется, даже заглушенный. Но да! Он не сдержался! Это наконец-то произошло!
И чёрт Чонгука возьми (хотя он скоро и так возьмёт его)! Это абсолютно точно был самый прекрасный звук в его жизни. Парень аж застывает на секунду, поразившись, что Чимин стонет так красиво и так, чтоб его, высоко. Это как мелодия, как пение с фальцетом, только гораздо, гораздо лучше.
Теперь в Чоне загорается новый огонь, притом с ещё более мощной и разрушающей силой. Теперь, когда он это услышал, ему нужно ещё, нужно больше, нужно громче. И он, мать его, возьмёт своё!
Но, вместо того, чтобы что-нибудь предпринять, Чонгук внезапно отстраняется и поплывшим взглядом смотрит на Пака.
— Хён, — уже смелее, увереннее обращается к нему Чон.
Чимин глаза сразу же распахивает и пытается взглянуть на младшего. Но зрение плывёт, кругом мутно и так жарко.
— Хочешь трахнуть мой рот, хён?
Чонгук знает на что давить. Потому что уже буквально в следующую секунду Чимин чуть ли не теряет себя окончательно. Он шумно выдыхает и горит так, что ещё немного и точно пар пойдёт. Он снова накрывает макушку парня, но уже обеими руками, собирая его мягкие локоны в кулак и с силой притягивая его голову.
Теперь уже Чонгук улыбается как чертёнок и, показательно облизнувшись, зная, что хён сейчас наблюдает за каждым его действием, медленно открывает рот. Чимин входит сразу же резко и упирается ему в горло. Он дышит очень сбито и шумно, тихонечко мыча себе под нос и что есть силы сжимая волосы Чонгука в кулаках.
— Чтоб тебя, Чонгук! — едва переведя дыхание, шёпотом выругивается Пак. — Я оттрахаю тебя так, что всей этой глупости просто места не останется.
От подобных слов возбуждение Чонгука лишь усиливается, живот скручивает приятным спазмом, а член в который раз слабо дёргается, упираясь ему в живот и пачкая кожу естественной смазкой.
Старший толкается так сильно, что Чон аж снова слабо давится, но моментально проглатывает, стараясь дышать носом и держаться как можно дольше. Он двигает бёдрами быстро, при каждом толчке чувствуя узость чужой глотки. И наконец-то себя отпускает. Пак стонет, приглушённо, сдавленно, но всё-таки теперь он позволяет этим звукам вырываться из его рта. Потому что, как оказалось, для этого дурашки это важно. И если Чонгук так сильно хочет слышать его стоны и готов прямо-таки что угодно для этого сделать, то он будет их слышать.
Чимин замедляется и, сделав особенно сильный толчок, отстраняется, давая возможность парню вдохнуть кислорода и прокашляться, а сам пока что неспешно бьёт его головкой по румяным щекам.
— Как же по-блядски ты сейчас выглядишь.
— Из-за тебя, хён, — нагло ухмыльнувшись, отзывается младший.
— Ого, какой ты стал дерзкий, а ведь ещё несколько минут назад прятал свои глазки от меня, — усмехается Чимин. — Когда смотришь на меня так и говоришь таким тоном, то я хочу тебя ещё жёстче. Ты же знаешь это, Гуки?
— Значит, моя схема работает, — в ответ ему улыбается Чон, всё ещё продолжая облизываться.
И внезапно Чимин резко тянет его вверх за плечи и так же резко кидает ослабевшее тело на мягкую кровать, сразу нависая сверху и обдавая чужие губы своим горячим дыханием.
— Должен ли я кончить на этот дерзкий язычок? Или, может, сегодня мне кончить в твою задницу, наблюдая за твоей татуировкой?
Чонгука прошибает. От всего и сразу. Теперь, когда Чимин настолько близко, когда он дышит прямо ему в рот и говорит такие вещи, он просто физически не сможет ему дерзить. Он только лишь глупо открывает и закрывает рот, как выбившаяся на берег рыба, с чего Пак мило посмеивается и решает прекратить наконец это жалкое зрелище, впиваясь в его губы поцелуем.
Каждый раз Чимин буквально с ума сходит, чувствуя на языке Чонгука свой собственный вкус. Он втягивает его язык в свой рот, старательно собирая чужие слюни, смешивая их со своими, и блаженно мыча Чону в губы от этого опьяняющего сладкого коктейля. Они целуются как два изголодавшихся зверя, уже почти задыхаясь от нехватки воздуха. Чонгук отстраняется первым, сбито дыша и зачарованно смотря теперь старшему в глаза.
— Открой рот, — тут же приказывает Чимин.
И после того, как Гук послушно размыкает губы, он сплёвывает прямо ему в рот, сразу запихнув туда два пальца и проталкивая их к горлу.
— Теперь глотай.
Младший смыкает губы вокруг его пальцев и с трудом, потихоньку проглатывает всю ту слюну. Чимин наблюдает за всем этим с таким восхищением, словно бы сейчас перед ним вершится настоящая магия. Но это всего лишь-то его Чонгук. Его любимый прекрасный мальчик, который что угодно сделает ради своего хёна. И тот правда, по-настоящему это ценит, поэтому зарывается второй рукой Гуку в волосы, начиная нежно массировать кожу головы, когда вдруг вырывает пальцы и приставляет один из них к сжавшемуся колечку мышц.
— Под подушкой? — спрашивает Чимин, сразу получая в ответ слабый кивок.
Он тянется к подушке, выуживая маленький синий тюбик, тут же открывая его и выдавливая немного содержимого Чону между ягодицами.
Палец заходит с трудом, и Чонгук немного сжимается, прикрыв глаза и тихонько застонав от неприятных ощущений. Он кусает губы, разводит ноги шире и действительно старается расслабиться, уже потянувшись рукой к своему члену. Заметив это, Чимин опускается к чоновому уху и тут же покрывает его своими мокрыми губами. Он прихватывает зубами мочку, играется с хрящиком и проходится языком по ушной раковине. И уже спустя каких-то жалких несколько секунд старший ликует про себя. Потому Чонгук наконец-то расслабляется, свободно принимая в себе уже два его пальца и сладко выстанывая его имя. Чимин добавляет ещё смазки, попутно при этом смазывая и свой член. И когда Гук хорошо реагирует уже на три пальца, Пак вынимает их, приставляя ко входу головку и неспешно водя ею по сжимающемуся колечку мышц. Завораживающее зрелище. У него всякий раз отнимало дыхание при виде на то, как его малыш раскрыт перед ним и только перед ним. Как он просит, как он хорошо принимает его и самозабвенно отдаёт всего себя.
— Ну-у, хён, — несдержанно хнычет Чонгук, хватаясь руками за его плечи. — Давай уже, Чимини.
И Чимин исполняет его желание в ту же секунду. Он толкается одной головкой, давая возможность младшему привыкнуть. Пак входит очень медленно, сантиметр за сантиметром, нежно оглаживая руками его бёдра и постепенно поднимаясь ими выше. Когда Чонгук принимает его на всю длину и приятно сжимает член мягкими стеночками ануса, дыхание Чимина окончательно сбивается, и он еле сдерживается, чтобы прямо сейчас не начать с остервенением толкаться в это тело. Но только лишь тогда, когда Гук расслабленно выдыхает и шепчет ему «можно», старший начинает неспешно двигаться в нём.
До его ушей сразу же доходят самые прекрасные вообще в этом мире звуки. Чонгук стонет настолько сладко, настолько звонко и мелодично, что Паку всякий раз хочется записать эти стоны на чёртов диктофон и постоянно их слушать, просто каждый божий день. Чимин уверен, его парень звучит как самая красивая песня из только написанных за всё существование человечества. И самое будоражащее в этом то, что он сам является композитором этой идеальной мелодии, настраивая её так, как хочется только ему одному.
Весь побагровевший, покрытый потом, Чонгук выглядит безупречно. Ни одна порно-звезда не выглядит в кадре настолько привлекательно как Чон Чонгук, когда Чимин его трахает. Он изящно выгибается в спине и, как только может, широко разводит ноги. Он тянет вслепую руки и оборачивает их вокруг чиминовой шеи, вовлекая его в хаотичный поцелуй. Чонгук мажет языком по его подбородку, когда капелька их смешавшейся слюны выступает изо рта Пака. А Чимин вдруг от его губ отстраняется, опускаясь поцелуями ниже, по скуле и к шее. Он прихватывает её губами, сосёт и кусает, слыша, как младший вскрикивает, когда его зубы сильно сжимают нежную кожу возле ключицы.
Движения становятся быстрее и с каждым новым толчком Чимин с точностью попадает по простате, резко стимулируя её головкой и вырывая при этом у любимого особо громкие стоны.
— Давай, Чонгук, прогибайся сильнее, — приказным тоном бросает Чимин. — Тогда я смогу трахать тебя ещё глубже.
Только от этой фразы Чонгук стонет громче. Стонет и, конечно же, выгибается, потому что он просто не в силах ослушаться Чимина в постели. Это уже как инстинкт, против которого идти невозможно. Пак за это сразу хвалит его, вцепляясь ему в волосы и пропуская через них свои пальцы. Невероятные ощущения. Наверное, это была главная причина, по которой Чонгук в один поистине прекрасный день твёрдо решил, что будет их отращивать. И ни разу пока что не пожалел. Потому что оно точно того стоило.
Внезапно взгляд Чимина падает на эту злосчастную надпись. И будь проклят тот «гений», который посоветовал Чонгуку пойти на этот шаг, — а Чимин был уверен, что сам он бы никогда о подобном не подумал, учитывая то, как сильно Гук боялся остро-режущих предметов — но, святая преисподняя, эта фигня действительно сработала. Потому что когда Чимин увидел изящно выведенное
«Стони» на лобке, поблёскивающее от естественной смазки, которой исходил член Чонгука, его самоконтроль испарился к хренам собачьим, и он наконец-таки несдержанно застонал. Это, и правда, было безумием, но стоит признать, что это безумие работало просто на «ура», запуская все нужные механизмы и заставляя его забыть о своих сраных комплексах и удручающих мыслях о том, что его стоны какие-то не такие и что от этого он может выглядеть недостаточно мужественно.
Пак закидывает одну ногу Чонгука себе на плечо и меняет угол проникновения, продолжая с той же силой вбиваться в его нутро. Но теперь их стоны усиливаются и сливаются в одну общую мелодию. И у Чимина даже на секунду мелькает мысль, что это звучит не так уж и ужасно, как он всегда себе представлял. Он даже не страшится больше этой татуировки, смело проводя пальцами по чёрному контуру. И от этих простых касаний Чонгук вдруг вздрагивает всем телом, выстанывая его имя ещё отчаянней и буквально умоляя не останавливаться.
Слишком. Это единственное слово, которое крутится сейчас в практически опустевшей голове Чимина. Слишком хорошо, слишком жарко, просто всего слишком. И это настолько до головокружения невероятно, что Чимин готов не просто стонать — он готов кричать о том, как же ему хорошо рядом с Чонгуком и как же, чёрт его дери, он любит этого прекрасного мальчика, который принадлежит только ему.
— Чи… Чимин… Ах!.. — Чонгук почти задыхается, пока изо всех оставшихся в нём сил пытается вымолвить хоть что-то вразумительное. — Хён, мне так… — он вскрикивает при особо сильном толчке и давится воздухом, проглотив окончание предложения и буквально пуская слёзы от накатывающего наслаждения.
Чимин понимает всё и без слов. Он и сам чувствует, что продержится ещё не долго. Пока же Чонгук безумно мечется по пропитавшейся потом наволочке, он медленно ведёт рукой по его груди, вверх. Рука останавливается у шеи младшего, и Чимин сразу же вокруг неё оборачивает ладонь, начиная медленно сжимать пальцы.
И это просто последняя капля. Чонгук резко закатывает глаза от этого сумасшедшего удовольствия и по мере того, как рука Чимина сжимает его шею сильнее, перекрывая доступ к кислороду, то каждый грёбаный толчок, каждое попадание по простате приходится особенно чувствительным. Чон буквально задыхается, но и одновременно с этим ловит словно бы настоящий кайф, потому что от удушья ощущения становятся острыми до предела, а тело его вот-вот и точно воспламенится. Ему плохо и хорошо, и если бы он только мог, если бы не сжимающая его горло рука Чимина, он бы точно закричал во весь голос от всех этих эмоций. И когда он чувствует, что уже практически виснет на краю пропасти, что готов упасть в неё прямо вот сейчас, его тело словно бы током прошибает, и он начинает сдавленно хрипеть.
Тогда-то Чимин и отпускает его шею, на мгновение даже замирает и останавливается в нём, восторгаясь тем, что он смог довести Чонгука до конца, даже ни разу не притронувшись к его члену.
Младший поджимает пальцы, дрожит всем телом и импульсивно ловит ртом воздух. Его накрывает послеоргазменная судорога, и он слабо хрипит и хнычет, просто не в состоянии справиться со всеми накатившими ощущениями и эмоциями. Но когда его лёгкие наконец наполняются достаточным количеством кислорода, а тело расслабляется, внезапно становится так хорошо и спокойно, что он словно бы парит где-то очень высоко и явно не здесь.
Поэтому он пропускает момент, когда Чимин выходит из него. И замечает это уже тогда, когда чувствует тяжесть на своём теле. Чонгук открывает глаза и видит перед собой Чимина — он сидит на его груди и быстро водит рукой по своему члену, внимательно всматриваясь в лицо младшего. И тогда Чонгука осеняет. На самом деле он давно уже хотел предложить это хёну, но никак не мог решиться. Постоянно, когда Чон настраивал себя и говорил, что на этот раз сможет, в последний момент его вдруг что-то останавливало, он боялся, смущался, краснел пуще обычного и продолжал глупо помалкивать, не позволяя своим желаниям и интересу выбраться за пределы его сознания. Но сегодня, сейчас он чувствует себя наконец таким открытым, таким как будто бы окрылённым и таким как никогда счастливым. Поэтому он переводит дыхание, хватает Чимина за руку, останавливая его, и смотрит пусть и затуманено из-за недавнего оргазма, но зато решительно и уверенно.
— Чимин-а, ты можешь кончить мне в рот, если хочешь, — охрипшим голосом предлагает Чонгук, явно ощущая, как снова от этого начинает краснеть.
— Ну да, я, в принципе…
— Нет, ты не понял, — Гук прикусывает губу и резко отводит взгляд. Чёрт, а на деле это гораздо сложнее сказать, чем в голове. — Мне на лицо…
— Ну я знаю, я так и…
— Да нет же!.. Твою мать, — Чонгук накрывает уже раскрасневшееся лицо локтём и, понижая громкость голоса до еле-еле слышимого, смущённо бубнит: — Сесть мне на лицо.
— Оу.
Сегодня у Чимина точно вечер потрясений. Сначала татуировка с этой абсолютно пошлой и вызывающей надписью, да ещё и, вашу мать, на лобке, теперь… Вау! Вот это… Вау.
Если честно, он уже давно хотел предложить это Чонгуку, но всё боялся, как парень отреагирует на подобное, боялся, что он может зажаться или, того хуже, закрыться от него после подобного предложения. Но чтоб его прямо здесь! Чонгук сам предложил ему такое! Это же просто охренеть можно! Поэтому Чимин только и делает, что шокировано таращится на Гука, пока тот не убирает наконец-то руку с лица и не взглядывает ему в глаза.
— Прости, я не должен был, я просто…
— Нет, Чонгуки, всё хорошо, — спешит разуверить его Чимин, начиная медленно двигаться выше. — Я рад, что ты предложил мне это. Правда, Чонгук.
— Ты хочешь?
— А ты уверен, что сам хочешь?
Гук чувствует, как у него дрожат губы, а во рту стремительно скапливается слюна. Он инстинктивно облизывается и только лишь слабо кивает Чимину в ответ, опуская свои ладони ему на бёдра и подтверждая этим самым своё согласие и желание.
Старший едва приподнимается, двигаясь выше, и устраивается на лице Чонгука, упираясь при этом руками в спинку кровати и удерживая тем самым свой вес. Чон накрывает руками его ягодицы, позволяя себе уверенно сжимать упругую кожу и проходится пальцами по ложбинке. Уже только от этих прикосновений и от одного лишь осознания того, что он сидит у Чонгука на лице, Чимин не сдерживает себя и издаёт тихий стон, когда парень чуть давит ему на бёдра и тянет вниз, открыв при этом рот. И когда Пак опускается, а его член с лёгкостью входит в чужое горло, он стонет уже гораздо громче и протяжней, потому что терпеть просто невозможно. Чимин аж глаза от удовольствия закатывает, вонзаясь короткими ногтями в твёрдое дерево. Он двигается вверх-вниз неспешно и буквально задыхается, потому что это совершенно ни с чем не сравнимо. Они с Чонгуком за два года успели много чего перепробовать, в том числе и в оральном сексе, но это настолько крышесносно, даже несмотря на дискомфорт от того, что надо придерживаться за спинку кровати и контролировать свои движения из-за веса. Это положение просто нахрен вышибает все мысли, мозги и душу, член входит так просто, пока Гук максимально расслабляет горло и принимает его в себе на всю длину.
Чимину хватает лишь каких-то нескольких толчков, когда он резко опускается младшему на шею и берёт ствол в руку.
— Чонгук, — он дышит сдавленно, еле теперь перебирая языком, — открой рот.
И Гук успевает подставить язык ровно в тот же момент, когда тёплая сперма выстреливает, попадая прямо ему в рот. Чимин, ощущая мощный поток острого наслаждения, ещё легонько бьёт головкой по языку брюнета, с оттягом выдавливая каждую капельку, пока сам блаженно стонет имя Чонгука. Его пробирает буквально до костей, тело покрывается мурашками и даже после оргазма Чимин всё ещё продолжает сидеть на нём, завороженно наблюдая за тем, как Чонгук жадно проглатывает всё до последней капельки и обводит языком губы. И он на что угодно готов в этот момент поспорить, что ни в одном блядском порно нет чего-то настолько горячего и бесподобного.
Когда младший посылает хёну слабую улыбку, тот будто бы в себя приходит, проморгиваясь и слезая наконец с его тела. Чимин обессиленно плюхается рядом и переводит дыхание, словно только что пробежал целый марафон под палящим солнцем. Он поворачивает голову, смотрит на Чонгука и во взгляде его искреннее восхищение, смешанное с любовью и неподдельным шоком. Но младший на это только улыбается, разворачиваясь к Чимину и укладывая голову ему на плечо, как это у них всегда и бывает после изнурительного занятия сексом. Чон всё улыбается ярко, светясь сейчас так, что мог бы озарить этим светом самую тёмную и страшную комнату и самое охладевшее сердце. По крайней мере одна комната и одно сердце вот уж точно каждый день наполняются светом и теплом только лишь благодаря этой самой улыбке.
Старший посмеивается с него, закидывая руку парню на талию и начиная неспешно гладить его всё ещё потную кожу.
— Ну и что это такое было, м, Чонгуки?
— В смысле? — поднимая на него глаза, удивляется Гук.
— Вы только посмотрите на этого парня, он ещё и спрашивает, — теперь уже Чимин смеётся в открытую, забавляясь с этого искреннего и невинного недоумения на лице своего возлюбленного. — «Стони». Вот уж точно, как тут теперь не стонать?
После этих слов Чон также начинает глупо хихикать, пряча лицо в изгибе его шеи и про себя возводя руки к небу и ликуя. Сработало! Тэхён оказался прав! Эта сраная татуировка действительно спасла их отношения и заставила Чимина не сдерживаться. Вот ведь Ким Тэхён, и правда ведь, настоящий гуру отношений. Надо будет обязательно его хорошо отблагодарить, может, даже сводить в тот самый дорогой бар или на барбекю.
— Чонгуки, ты же понимаешь, что это на всю жизнь?
— Ну, значит, с этого дня ты будешь всю жизнь стонать, занимаясь сексом только со мной.
Вот ведь глупенький. Чимину хоть и смешно, но сейчас он просто не может сдержать снисходительного вздоха. Этому парню уже двадцать два года, но он всё ещё такой же ребёнок, как два года назад, когда они только начинали встречаться и узнавать друг друга.
— Ты реально сделал это, потому что я не стонал?
— Ну-у…
Пак сжимает Чонгука в своих объятиях ещё крепче, оставляя лёгкий поцелуй на его виске и нежно проводя ладонью по волосам.
— Эх, ты, дурашка, почему же ты просто не поговорил со мной об этом? — озадаченно спрашивает старший, хотя и сам уже догадывается, что примерно ответит этот мальчишка. — Сказал бы, что тебя это задевает. Я после твоих слов точно бы задумался над этим и постарался бы впредь не контролировать себя в постели.
— Так ты просто сдерживался, чтобы не стонать?
— Ну да. А ты чего удумал?
Младший молчит вдруг, ещё больше пряча взгляд и утыкаясь своим носом Чимину в шею. Нет, всё, бар и барбекю для Тэхёна отменяются! Не такой уж он и гуру. Посмотрите на него! Чего только наговорил Чонгуку… Вот ведь зазнавшийся индюк!
— Нет, но почему? — пропуская вопрос хёна, допрашивает Гук.
— Просто… Ай, вот ведь чёрт, ладно, — Пак прикрывает глаза на секунду и тяжко вздыхает, перебирая пальцами мягкие прядки волос младшего, потому что это его всегда успокаивает. — Просто я всегда считал, что мои стоны звучат как-то… Не знаю, не мужественно, что ли… А перед тобой я всегда хотел выглядеть более мужественным, тем более в постели. Это, между прочим, очень важно для мужчины!
Что ж, теперь хоть Чонгук понимает, что не один он тут крупно облажался. И хоть его несколько умиляет признание Чимина, но нет, какого хрена вообще? То есть, он сделал эту чёртову татушку, да ещё на чёртовом лобке, чтобы в итоге узнать, что Чимин просто себя сдерживает, а Тэхён — идиот? Ладно, пусть второй факт — далеко не новость, но вот Чимин…
— Чонгуки, ты чего?
— Чимин-а, я идиот. Ты встречаешься с идиотом.
— Эй, ну ладно тебе, не утрируй, — посмеиваясь с чужого выражения лица, говорит Пак. — Хотя я не представляю, как ты вообще мог додуматься до подобного. Давай колись, какой гений тебе втемяшил эту гениальность?
Чонгук закусывает губу, собирается с мыслями и осознаёт внезапно одну очень важную деталь: весь этот цирк на ржавых колёсах начался именно потому, что он держал всё в себе, боясь обсудить эту проблему с Чимином. Пусть тот и говорил ему всегда, что Гук всем может с ним поделиться и, что бы ни происходило, они всегда должны всё спокойно обсуждать и разговаривать. Потому что спокойный диалог, когда оба человека прислушиваются друг к другу и, главное, слышат — основа любых здоровых отношений. Но почему-то он не думал об этом, когда из месяца в месяц продолжал накручивать себя и толкать к отчаянию и их взаимному непониманию.
— Ну в общем, — теперь и Чон вздыхает, от стыда и смущения не решаясь смотреть Чимину в глаза, — я думал, что у нас может со временем всё измениться и… Блин, правда, Чимин, меня это так пугает, потому что ты — самый дорогой человек в моей жизни. Я так боюсь потерять тебя, хён, — после этих слов Чонгук инстинктивно жмётся к его телу сильнее, и Пак на это только лишь крепче сжимает его в объятиях, продолжая ласково гладить своего мальчика по голове. — И, короче, я однажды, когда был прям очень пьяный, рассказал это всё Тэхёну, ну, а он меня убедил в том, что если ты не стонешь, то это говорит о том, что я тебя недостаточно возбуждаю. И да, татушка — тоже его идея.
На этот раз настаёт очередь Чимина молчать и поджимать губу. Однако после, наверное, целой минуты молчания Чонгук обращает на него своё внимания и, канюча «ну Чимини», тычет его в бок, пока тот также на него не взглядывает.
— Да уж, — на выдохе произносит Пак и демонстративно закатывает глаза, — я, конечно, понимал, что этот твой Тэхён — тот ещё идиот, но нет, чтобы настолько?.. Он сериалов насмотрелся, что ли?
Чонгук начинает заразительно смеяться, откидывая назад голову и тут же передавая весь этот настрой и Чимину. И теперь уже, кажется, даже и не важно, что там у него на лобке. Потому сейчас, когда они вот так вот, как обычно, лежат в обнимку, шутя и смеясь при этом, каждый точно может сказать, что они расставили наконец все точки по нужным местам и больше ни капли не сомневаются друг в друге. Они уяснили, что всегда надо всё друг с другом обсуждать и делиться любыми, пусть даже самыми смущающими или же самыми отчаянными догадками, ведь только так можно построить и сохранить по-настоящему крепкие и надёжные отношения. Но главное, конечно, что они оба поняли и закрепили — никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не надо слушать советы всяких гуру отношений и прочих Амуров, а особенно, если их зовут Ким Тэхён.
